Буренин Виктор Петрович
Девять сестер и ни одного жениха, или Вот так бедлам в Чухломе!

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Символическая драма в 4-х действиях с настроением.


Буренин Виктор Петрович.

Девять сестёр и ни одного жениха, или Вот так бедлам в Чухломе!

Символическая драма в 4-д с настроением.

   

Маша. Трам-там-там...
Вершинин. Там-там.
Маша. Тра-ра-ра?
Вершинин. Тра-та-та...
Солёный. Цып-цып-цып...
Маша. У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том... Кот зелёный...
Чебутыкин. Тара-ра-бум-бия,
Сижу на тумбе я...
Чехов А. П., "Три сестры". Др. в 4-ёх д.

   Лица:
   Шура.
   Мура.
   Дура (Федя).
   Пелагея.
   Дорофея.
   Ахинея (Хиония).
   Инна.
   Кретина (Крискентия).
   Ерунда (Ариадна).
   Гордый-Безмордый - поэт-символист (за сценой).
   Куры, петухи, старая ворона, поросята, дрессированный червяк, комар, три таких же таракана, лошадь, девицы и дамы с сиренами, мокрая тряпка, пьяный мужик и прочее, и прочее.

Действие в Чухломе и её окрестностях в новейшее время.

Действие 1.

Гостиная в собственном доме девяти сестёр. В задней стене два окна. Правое открыто, и сквозь него видны: куст бузины, клумба цветов и дорожка. На бузине сидит старая ворона. По дорожке ходят куры и петух. Левое окно завешено кисейной занавеской. В боковых стенах двери. В саду за окном весёлое весеннее утро, в гостиной гадость и неряшливо, на полу, посредине, у самой суфлёрской будки, лежит огромная мокрая тряпка и половая щётка, забытая, очевидно, прислугой.

При поднятии занавеса звонит колокол, по величине равный Большому Ивановскому. Потом на сцене пять минут абсолютной тишины, прерываемой только чиханьем, харканьем и кашлем зрителей в партере, ложах и, в особенности, в райке.

   Старая ворона (долбя от скуки куст бузины). Крра! Крра! Крра! (Улетает).

Слышен шорох полёта. Четыре курицы проходят по дорожке сада, кудахча и роясь около клумбы. Одна находит дрессированного червяка и хочет его склевать. Остальные подбегают к ней и стараются вырвать червяка. Усиленное кудахтанье. Но червяк безмолвствует, что должно быть очень оттенено режиссёром, что бы зрители здесь почуяли символ борьбы за существование и жертву этой борьбы. К дерущимся курам подскакивает петух, отбивает червяка, съедает его жадно и тотчас же, как настоящий сытый сверхмерзавец, начинает ухаживать за наиболее представительной курицей. Но в это время из-за куста бузины выскакивает другой петух и вступает в яростный бой с первым. Четверть часа символического петушиного боя. Слышится обычное "курареку" при нападениях, шорох сшибающихся грудей петухов и отлетающих перьев. Вдруг случается весенняя гроза. Солнце меркнет. Порыв ветра. К занавеске правого окна протягивается рука бутафора, лежащего под окном внизу сзади декорации, и начинает дёргать занавеску, стараясь представить, что она будто бы колеблется от ветра. Но так как рука бутафора видна зрителям, то режиссёр из-за кулисы шёпотом говорит бутафору: "Скотина"!

В открытое окно видно, что в саду начинает идти настоящий дождь. Что тот не бутафорский, а натуральный, ощущается зрителями по тому, что в окно влетают брызги и по полу гостиной разливается подлинная лужа до самой суфлёрской будки. Куры и петухи прячутся от дождя за куст. Дождь проходит. Снова в саду весёлое весеннее утро, а в гостиной ещё больше неряшества от разлившейся лужи. Выходят девять сестёр в утренних халатах, растрёпанные, нечёсаные, в стоптанных туфлях, загримированные все "рожами" и нарочно представленные самыми плохими актрисами, что бы более было реализма, правды и натуры.

   Шура и Мура (на всю сцену зевают на разные тона с ожесточением). Эх! Ах!
   Дура (вторит Шуре и Муре). Э-эх-а-ах!
   Пелагея и Дорофея (страшно громко и выразительно икают). Их-и-их! У-ух!
   Ахинея (вторит). И-их-ух!
   Инна (поёт хриплым басом). Трам-там-там!
   Кретина (так же). Трам-тарарам?
   Дура
   (декламирует сипло)
   "Ты можешь ли Левиафана
   Удою вытащить на брег"?
   (Строка из "Оды, выбранной из кн. Иова" М. В. Ломоносова (1711 - 1765 гг.)).
   Ахинея
   (так же)
   У девиц есть для птиц
   Стрелки золотые...
   Ерунда
   (так же)
   Конфетка моя ледянистая,
   Полюбила меня, румянистого!
   Все девять
   (разом)
   Отец и мать умерли у нас тому двадцать пять лет...
   Четыре сестры
   (вдруг задорно возражают самим себе и другим)
   Двадцать шесть, а не двадцать пять! Двадцать шесть!
   Другие четыре сестры. Двадцать пять! Двадцать пять!
   Дура. Зачем, сёстры, вспоминать о таких давних глупостях, как смерть наших родителей? Зачем, сёстры, спорить?
   Ахинея. Ты не понимаешь этого, Дура, потому что ты дура.
   Дура. Так что же, что я Дура? Ведь и ты - Ахинея!
   Остальные. Ах, перестаньте, вы обе ничего не понимаете, Ахинея и Дура. Мы оттого вспоминаем о такой вовсе не "глупости", как смерть наших родителей, что с тех пор остались сиротами и всё не можем найти себе женихов.

Пауза. За сценой воет собака, проезжают бочки общества городской ассенизации, пролетают гогочущие утки, гуси, кричащие журавли и стонущая чайка, проходит какой-то идиот, который, просунув голову в окно и крикнув на весь театр "Иго-го"!, скрывается, кто-то хохочет, словно леший, кого-то тошнит, голос городового: "Тащи и не пускай"! Играют на расстроенной фортепиано из "Травиаты" молитву Пресвятой Деве, топочут, вытанцовывая гопака, визжит пьяная баба, которую бьют. Настроение.

   Сёстры (вздыхают). Ах, это ужасно! Хотя бы одного жениха! Мы бы разделили его на девять частей, как поётся в русской простонародной песне про комара.
   Дура. Сёстры, в песне поётся не про комара, а про камаринского мужика. Я знаю.
   Ахинея. Ничего не знаешь, Дура. Про камаринского мужика поётся вот так: "Ах, камаринский"...
   Остальные
   (подхватывают хором)
   Ах, камаринский, камаринский мужик!
   Ахинея. А про комара вот так: "Разрубили комара"...
   Остальные
   (хором)
   Разрубили комара
   Ровно на девять штук,
   Положили комара
   Ровно на девять блюд!

Дрессированный комар, заслышав, что поют о нём, влетает в гостиную и начинает кружиться около сестёр с пронзительным жужжанием. Настроение. Публика шумно вызывает комара. Он вылетает на авансцену и раскланивается. Дружные и долгие аплодисменты.

   Все сёстры. И всё-таки ни одно жениха, а девять невест! Господи, какая скукотища и тоска! Вот жизнь современная в России! Хоть тряпку соси от скуки! (Бросаются все к тряпке, лежащей у суфлёрской будки, и начинают её сосать).
   Сёстры (перестав сосать тряпку). Вот у нас теперь нет ни одного жениха, и мы с тоски сосём тряпку. А что будет через двести, через триста лет в нашей Чухломе и её окрестностях?! На наше теперешнее занятие с тряпкой будут смотреть не как на утеху, а с насмешкой, со страхом. Всё нынешнее тогда будет казаться глупым. Даже настроения теперешние тогда не будут понимать, через двести-то лет!
   Ахинея (вдохновенно). Нет, милые сёстры, нет, пройдёт время, и мы уйдём навеки, нас забудут. Забудут наши лица и голоса, и растрёпанные причёски, и капоты, и что мы сосали тряпку. Но страдания наши перейдут тогда в радость для тех, кто будет жить после нас, и на земле настанет мир и благоволение, и помянут добрым словом, милые сёстры, и благословят тех, кто сосал в наши дни тряпку и говорил, и делал только одни глупости и в жизни, и на сцене... О, милые сёстры, жизнь наша ещё не кончена. Будем жить! Будем помалкивать в тряпочку! И, быть может, ещё немного, и мы узнаем, зачем мы это должны делать, зачем должны быть такими глупыми в чухломских рассказах, повестях и драмах! О, если бы это узнать, если бы узнали, сёстры? О!

Сёстры вновь припадают к тряпке. За сценой визжит поросёнок, играют на гармони "Барыню", пьяный мужик поёт: "Заведу себе матаню", шарманка выводит: "Под вечер, осенью ненастной", мычит корова, пролетают галки, слышен грохот колёс проезжающих пожарных, секут неподалёку мальчика, кричащего: "Папочка, не буду! Никогда больше не буду"! Поэт Гордый-Безмордый читает нараспев стихи господина Бальмонта из "Горящих зданий" ("Глухие дни"):

"Гробы, отяжелевшие от гнили,

Живым давали страшный адский хлеб,

Во рту у мёртвых сено находили,

И каждый дом был сумрачный вертеп"...

Ржёт лошадь, где-то колют дрова и пилят доску, пьяный сторож, приняв утро за ночь, трещит в трещотку, дамы и девицы из жидовок свищут в сирены и бросают туфли из-за кулис, торговец-мужик кричит: "Молоко, молоко, молоко"! Торговка-баба: "Селёдки солёные, селёдки"! Гудит фабричный гудок. Всё смолкает. Полная тишина. На сцену выползают три дрессированных таракана-пруссака и медленно-медленно шевелят усами. Сёстры продолжают сосать тряпку. Полное настроение. Занавес. Неистовые вызовы: "Автора? Режиссёра! Тараканов! Комара"! Выходят автор, режиссёр в сопровождении трёх дрессированных тараканов и комара. Театр рушится от восторженных рукоплесканий.

   
   1901 г.
   
   Источники текста:
   "Новое время". No 8999. 18 марта 1901 г.
   Буренин В. П. "Сочинения в 5 томах". Т. 5. Драматические карикатуры. П-д., "Новое время", 1917 г. С. 235 - 242.
   "А. П. Чехов в русской театральной критике"./ Авт.-сост. Кузичева А. П. Т. 1. М., СПб., "Летний сад", 2007 г. С. 217 - 222.
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru