Степун Ф. А.
Ив. Бунин. Избранные стихи

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Серия "РУССКИЙ ПУТЬ"
   И. А. Бунин: Pro et contra.
   Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология
   Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 2001
   

Ф. А. СТЕПУН

<Рец. на кн.:> Ив. Бунин. Избранные стихи

Издательство "Современнные записки". Париж, 1929

   Стихи Бунина называли "стихами прозаика". Это глубоко неверно. Конечно, между прозой Бунина и его стихами очень много общего (иначе ведь и невозможно: каждый большой художник всегда целостно присутствует в каждом своем создании), но это общее раскрывается в стихах совершенно иначе, чем в прозе.
   Обще бунинской прозе и бунинским стихам: 1) стереоскопическая сверхрельефность описаний (в особенности описание природы), 2) ясность и точность смысловых содержаний как отдельных слов, так и всех словесных построений, (смысловая сущность (эйдема) бунинских слов, фраз, периодов, никогда не растворяется в звуках и напевностях (фонема) {Термины Г. Г. Шпета.} его прикровенно мелодических стихов; даже стихи о тумане у Бунина -- кристаллы ("Русская весна", стр. 27) и 3)особая аристократичность, -- скупость на внешние эффекты, сдержанность слов и страстей, чувство меры и нелюбовь к педали. Этими тремя моментами сходство бунинской прозы и бунинских стихов, конечно, не исчерпывается, но меня сейчас интересует не столько сходство, сколько различие.
   Оно есть, и оно очень значительно. Чем пристальнее вчитываешься в стихи Бунина, тем глубже ощущаешь ту их пронзительную лиричность и глубокую философичность, которых в рассказах Бунина нет (которые вообще нерассказуемы). Излагать рецензентской прозой явленное в совершенных стихах миросозерцание поэта -- вещь ненужная и невозможная. Возможно только указание на главные, постоянно возвращающиеся мотивы бунинского лирического раздумья над сущностью мира и жизни.
   В основе бунинского мироощущения не лежит, а неустанно вращается некий трагический круг; предельно напряженное чувство жизни (отсюда зоркость его глаз -- их у него две пары: орлиные на день, совиные на ночь); жажда жизни и счастья, неутолимость этой жажды:
   
   Снова накануне. И с годами
   Сердце не считается. Иду
   Молодыми, легкими шагами --
   И опять, опять чего-то жду (стр. 210)
   
   -- затем срыв, скорбь, смерть:
   
   Познал я...
   Ненужную для мира боль и муку,
   И эти одинокие часы
   Безмолвного, полуночного бденья,
   Презрения к земле и отчужденья
   От всей земной бессмысленной красы (222).
   
   И тут же упоение красотою скорби, восторг о бессмертии смерти:
   
   Зачем пленяет старая могила
   Блаженными мечтами о былом?
   Зачем зеленым клонится челом
   Та ива, что могилу осенила,
   Так горестно, так нежно и светло,
   Как будто все, что было и прошло,
   Уже познало радость воскресенья
   И в лоне всепрощения, забвенья
   Небесными цветами поросло? (стр. 221)
   
   -- затем снова срыв, скорбь, смерть, страх.
   Я намеренно назвал вечно вращающийся круг бунинского мировосприятия трагическим. Это большое слово не случайно. Не всякая борьба человека со своею долею, со своею судьбой есть уже трагедия, а лишь та борьба, что происходит на глазах у присутствующего, но до времени молчащего и не помогающего человеку Бога. Взор такого немого, скорбящего о человеке, но не протягивающего ему своей руки Бога все время чувствует Бунин где-то высоко над вечным миром и над своею бренною судьбой.
   
   Весь мир молчит -- затем
   Что в мире Бог, а Бог от века нем (стр. 195).
   
   Порою кажется, что Богу самому тяжело это молчание, тяжела обреченность немого вслушивания в "тоску всех стран и всех времен", что Он вот-вот заговорит с человеком, но это только кажется. Бог, сам Бог, у Бунина молчит, лишь Слово его цветет божественною плотью мира, неизъяснимо-прекрасного скорбью человеческой жизни.
   
   Он (Бог) в ветре был, в моей душе бездонной, --
   И содрогался синим блеском звезд
   В лазури неба, чистой и огромной (стр. 57).
   
   Эта пантеистическая тема в мироощущении Бунина очень сильна. Порою она достигает такого напряжения, что Бог становится чем-то почти враждебным миру.
   
   Все ритм и бег. Бесцельное стремленье,
   Но страшен миг, когда стремленья нет.
   
   Не знаю, верно ли слышу я тайную волю бунинской мысли, но мне кажется, что если бы Бунину пришлось выбирать между "бесцельным стремлением" мира и Богом вечного покоя, он выбрал бы стремление и отверг Бога.
   
   Темнеет зимний день, спокойствие и мрак
   Нисходят на душу -- и все, что отражалось,
   Что было в зеркале, померкло, потерялось...
   Вот так и смерть, да, может быть, вот так.
   
   Кто это заиграл? Чьи милые персты,
   Чьи кольца яркие вдоль клавиш побежали?
   Душа полна восторга и печали --
   Я не боюсь могильной темноты (стр. 151).
   
   "Восторг и печаль", вернее, восторг печали, что сильнее страха смерти, -- какой это характерно бунинский мотив -- быть может, корень его религиозного восприятия трагедии жизни и мира.
   Глубина религиозного сознания (об этом согласно свидетельствуют величайшие мистики всех эпох) всегда связана с предельным углублением памяти. Помня прошлое, внутренне зная тайну " вечной памяти ", нельзя не верить в вечность. А что же может быть вечным, кроме Бога? Ничто с такою силою не свидетельствует о подлинной религиозности бунинской музы, как ее связанность с памятью. Что сущность поэзии в связи памяти с вечностью, эта изумительная мысль с прекрасной точностью почти что сформулирована Буниным в сонете, озаглавленном "В горах".
   
   Поэзия не в том, совсем не в том, что свет
   Поэзией зовет. Она в моем наследстве,
   Чем я богаче им, тем больше я поэт.
   Я говорю себе, почуяв темный след
   Того, что пращур мой воспринял в древнем детстве:
   -- Нет в мире разных душ и времени в нем нет (155).
   
   Тема памяти неоднократно повторяется в стихах Бунина. Но важно, конечно, не столько то, что Бунин часто говорит о памяти, сколько то, что почти все его стихи можно в известном смысле рассматривать как углубление сознания поэта через воспоминания, т. е. через перевоплощение в дальнее. Образы дали в поэзии Бунина очень разнообразны. Ему одинаково близки и дали чужих стран ("Стамбул", "Иерусалим", "Малайская песнь") и дали русской истории ("Святогор и Илья", "Святой Прокопий", "Князь Всеслав"), и дали дочеловеческого, звериного бытия человека (стихи о собаке, волке, пантере, олене). Не думаю, чтобы мое понимание всех этих перевоплощений в даль, как образов памяти, было натяжкой. Все отмеченные мною стихотворения при всей их изумительной пластичности и, на поверхностный взгляд, почти внешней описательности, совсем не простые описания, а из глубины внутренней жизни извлеченные переживания.
   В этом смысле весьма показательна разница между патетически-историософской "Италией" Брюсова и интимно-личной "Венецией" Бунина.
   
   Страна, измученная страстностью судьбы,
   Любовница всех роковых столетий.
   
   Так форте-фортиссимо начинается "Дума" Брюсова. И совсем иначе у Бунина. Он просто приехал в Венецию, как к себе в усадьбу.
   
   Восемь лет в Венеции я не был...
   Всякий раз, <когда> вокзал минуешь
   И на пристань выйдешь, удивляет
   Тишина Венеции, пьянеешь
   От морского воздуха каналов (стр. 107).
   
   И это не случайность. Все "исторические" стихи начинаются у Бунина с такой же маленькой, почти случайной, глазом подобранной мелочи. Иерусалим -- с мака во рву на припеке. Стамбул -- с облезлых худых кобелей. От этих случайностей Бунин легко и просто подымается к великому, историческому, к тому, что он сам именует "прахом веков". Но этот "прах веков" -- не высшее в исторических стихах Бунина. Высшее в этих стихах -- "опадение" исторического "прахавеков" на "прахсвятынь", личных бунинских святынь -- святынь его памяти.
   
   Как старым морякам, живущим на покое
   Все снится по ночам пространство голубое
   И сети зыбких вант, -- как верят моряки,
   Что их моря зовут в часы ночной тоски.
   Так кличут и меня мои воспоминанья... (стр. 81).
   
   И о зверях Бунин пишет так, как о чужих странах и древних русских временах. Он и их вспоминает только не исторической, а какой-то биологической памятью. Я не знаю, о себе ли, или об оленях написал Бунин прекрасные строки:
   
   О, как легко он уходил долиной!
   Как бешено, в избытке свежих сил,
   В стремительности радостно-звериной
   Он красоту от смерти уносил!
   
   Есть у Бунина строчка; в том сонете, который с нее начинается, до конца понятная и оправданная, но на все бунинское творчество настолько не распространимая, что мне представляется необходимым сказать о ней несколько слов.
   
   Поэзия темна, в словах невыразима (стр. 155).
   
   Это сказано поэтом Буниным, но это сказано не о бунинской поэзии. Бунин -- типичный представитель русского аполлинизма. Его стихи до конца внятны уху, уму и сердцу. Все несказуемое в них сказано... в размере его сказуемости. В стихах Бунина нет "зауми", "невнятицы", нету хаоса, ворожбы и крутенья мистически-эстетической хлыстовщины (очень глубокой темы русского сознания), т. е. всего того, что так характерно для Блока и Белого, чем оба они перекликаются не только с Есениным и Пастернаком, но в известном смысле и с Гете второй части "Фауста".
   Указывая на это ограничение бунинского дарования, я в конце концов указываю только на его совершенство, ибо вне определенных границ и граней возможно, быть может, свершение, но невозможно совершенство.
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: Современные записки. 1929. Кн. 39. С. 528--532. Печатается по этому изданию.
   
   С. 391. Снова накануне. И с годами ~ И опять, опять чего-то жду. -- Цитата из стихотворения "Как в апреле по ночам в аллее..." (1917).
   Познал я... ~ От всей земной бессмысленной красы. -- Цитата из стихотворения "В полночный час я встану и взгляну..." (1922).
   Зачем пленяет старая могила ~ Небесными цветами поросло? -- Стихотворение 1922 г.; процитировано целиком.
   Весь мир молчит -- затем, Что в мире Бог, а Бог от века нем. -- Цитата из стихотворения "Как много звезд на тусклой синеве!.." (1917). С. 391--392. ..."тоску всех стран и всех времен"... -- Цитата из стихотворения "Собака" (1909).
   С. 392. Он в ветре был, в моей душе бездонной,-- В лазури неба, чистой и огромной. -- Цитата из стихотворения "Бог" (1908).
   Все ритм и бег. Бесцельное стремленье, Но страшен миг, когда стремленья нет. -- Заключительные строки стихотворения "Ритм" (1912).
   Темнеет зимний день, спокойствие и мрак ~ Я не боюсь могильной темноты. -- Цитата из стихотворения "Зеркало" (1916).
   С. 393. Страна, измученная страстностью судьбы, Любовница всех роковых столетий. -- Цитата из стихотворения Брюсова "Италия" (1902), включенного в цикл "Думы".
   Восемь лет в Венеции я не был ~ От морского воздуха каналов. -- Цитата из стихотворения "Венеция" (1913).
   ..."прахом веков"... -- Ср. стихотворение "Стамбул" (1905): "И прах веков упал на прах святынь... ".
   С. 394. Как старым морякам, живущим на покое ~ Так кличут и меня мои воспоминанья... -- Начало стихотворения "Зов" (1911).
   О, как легко он уходил долиной! ~ Он красоту от смерти уносил! -- Последняя строфа стихотворения "Густой зеленый ельник у дороги..." (1905).
   Поэзия темна, в словах невыразима. -- Первая строка стихотворения "В горах" (1916).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru