Станция Сухая Канава дремала в сугробах. В депо вяло пересвистывались паровозы. В железнодорожном поселке тек мутный и спокойный зимний денек.
Все, что здесь доступно оку (как говорится),
Спит, покой ценя...
В это-то время к железнодорожной лавке и подполз, как тать, плюгавый воз, таинственно закутанный в брезент. На брезенте сидела личность в тулупе, и означенная личность, подъехав к лавке, загадочно подмигнула. Двух скучных людей, торчащих у дверей, вдруг ударило припадком. Первый нырнул в карман, и звон серебра огласил окрестности. Второй заплясал на месте и захрипел:
-- Ванька, не будь сволочью, дай рупь шестьдесят две!..
-- Отпрыгни от меня моментально! -- ответил Ванька, с треском отпер дверь лавки и пропал в ней.
Личность, доставившая воз, сладострастно засмеялась и молвила:
-- Соскучились, ребятишки?
Из лавки выскочил некий в грязном фартуке и завыл:
-- Что ты, черт тебя возьми, по главной улице приперся? Огородами не мог объехать?
-- Агародами... Там сугробы, -- начала личность огрызаться и не кончила. Мимо нее проскочил гражданин без шапки и с пустыми бутылками в руке.
С победоносным криком: "Номер первый -- ура!!!", -- он влип в дверях во второго гражданина в фартуке, каковой гражданин ему отвесил:
-- Что б ты сдох! Ну, куда тебя несет? Вторым номером встанешь! Успеешь! Фаддей -- первый, он дежурил два дня.
Номер третий летел в это время по дороге к лавке и, бухая кулаками во все окошки, кричал:
-- Братцы, очищенное привезли!..
Калитки захлопали.
Четвертый номер вынырнул из ворот и брызнул к лавке, на ходу застегивая подтяжки. Пятым номером вдавился в лавку мастер Лукьян, опередив на пол корпуса местного дьякона (шестой номер). Седьмым пришла в красивом финише жена Сидорова, восьмым -- сам Сидоров, девятым, Пелагеин племянник, бросивший на пять саженей десятого -- помощника начальника станции Колочука, показавшего 32 версты в час, одиннадцатым -- неизвестный в старой красноармейской шапке, а двенадцатого личность в фартуке высадила за дверь, рявкнув:
-- Организуй на улице!
* * *
Поселок оказался и люден, и оживлен. Вокруг лавки было черным-черно. Растерянная старушонка с бутылкой из-под постного масла бросалась с фланга на организованную очередь повторными атаками.
-- Анафемы! Мне ваша водка не нужна, мяса к обеду дайте взять! -- кричала она, как кавалерийская труба.
-- Какое тут мясо! -- отвечала очередь. -- Вон старушку с мясом!
-- Плюнь, Пахомовна, -- говорил женский голос из оврага, -- теперь ничего не сделаешь! Теперича, пока водку не разберут...
-- Глаз, глаз выдушите, куда ж ты прешь!
-- В очередь!
-- Выкиньте этого, в шапке, он сбоку залез!
-- Сам ты мерзавец!
-- Товарищи, будьте сознательны!
-- Ох, не хватит...
-- Попрошу не толкаться, я -- начальник станции!
-- Насчет водки -- я сам начальник!
-- Алкоголик ты, а не начальник!
* * *
Дверь ежесекундно открывалась, из нее выжимался некий с счастливым лицом и двумя бутылками, а второго снаружи вжимало с бутылками пустыми. Трое в фартуках, вытирая пот, таскали из ящиков с гнездами бутылки с сургучными головками, принимали деньги.
-- Две бутылочки.
-- Три двадцать четыре! -- вопил фартук, -- что кроме?
-- Сельдей четыре штуки...
-- Сельдей нету!
-- Колбасы полтора фунта...
-- Вася, колбаса осталась?
-- Вышла!
-- Колбасы уже нет, вышла!
-- Так что ж есть?
-- Сыр русско-швейцарский, сыр голландский...
-- Давай русско-голландского полфунта...
-- Тридцать две копейки? Три пятьдесят шесть! Сдачи сорок четыре копейки! Следующий!
-- Две бутылочки...
-- Какую закусочку?
-- Какую хочешь. Истомилась моя душенька...
-- Ничего, кроме зубного порошка, не имеется.
-- Давай зубного порошка две коробки!
-- Не желаю я вашего ситца!
-- Без закуски не выдаем.
-- Ты что ж, очумел, какая же ситец закуска?
-- Как желаете...
-- Чтоб ты на том свете ситцем закусывал!
-- Попрошу не ругаться!
-- Я не ругаюсь, я только к тому, что свиньи вы! Нельзя же, нельзя ж, в самом деле, народ ситцем кормить!
-- Товарищ, не задерживайте!
Двести пятнадцатый номер получил две бутылки и фунт синьки, двести шестнадцатый -- две бутылки и флакон одеколону, двести семнадцатый -- две бутылки и пять фунтов черного хлеба, двести восемнадцатый -- две бутылки и два куска туалетного мыла "Аромат девы", двести девятнадцатый -- две и фунт стеариновых свечей, двести двадцатый -- две и носки, да двести двадцать первый получил шиш.
Фартуки вдруг радостно охнули и закричали:
-- Вся!
После этого на окне выскочила надпись "Очищенного вина нет", и толпа на улице ответила тихим стоном...
* * *
Вечером тихо лежали сугробы, а на станции мигал фонарь. Светились окна домишек, и шла по разъезженной улице какая-то фигура и тихо пела, покачиваясь: