Булгаков Михаил Афанасьевич
Стальное горло

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ юного врача.

Михаил Булгаков.
Стальное горло

   Итак, я остался один. Вокруг меня -- ноябрьская тьма с вертящимся снегом, дом завалило, в трубах завыло. Все двадцать четыре года моей жизни я прожил в громадном городе и думал, что вьюга воет только в романах. Оказалось: она воет на самом деле. Вечера здесь необыкновенно длинны, лампа под синим абажуром отражалась в черном окне, и я мечтал, глядя на пятно, светящееся на левой руке от меня.
   Мечтал об уездном городе -- он находился в сорока верстах от меня. Мне очень хотелось убежать с моего пункта туда.
   Там было электричество, четыре врача, с ними можно было посоветоваться, во всяком случае не так страшно. Но убежать не было никакой возможности, да временами я и сам понимал, что это малодушие. Ведь именно для этого я учился на медицинском факультете...
   "...Ну, а если привезут женщину и у нее неправильные роды? или, предположим, больного, а у него ущемленная грыжа? Что я буду делать? Посоветуйте, будьте добры." Сорок восемь дней тому назад я кончил факультет с отличием, но отличие само по себе, а грыжа сама по себе. Один раз я видел, как профессор делал операцию ущемленной грыжи. Он делал, а я сидел в амфитеатре. И только холодный пот неоднократно стекал у меня вдоль позвоночного столба при мысли о грыже. Каждый вечер я сидел в одной и той же позе, налившись чаю: под левой рукой у меня лежали все руководства по оперативному акушерству, сверху маленький Додерляйн. А справа десять различных томов по оперативной хирургии, с рисунками. Я кряхтел, курил, пил черный холодный чай...
   И вот я заснул: отлично помню эту ночь -- 29 ноября, я проснулся от грохота в двери. Минут пять спустя я, надевая брюки, не сводил молящих глаз с божественных книг оперативной хирургии. Я слышал скрип полозьев во дворе: уши мои стали необычайно чуткими. Вышло, пожалуй, еще страшнее, чем грыжа, чем поперечное положение младенца: привезли ко мне в Никольский пункт-больницу в одиннадцать часов ночи девочку. Сиделка глухо сказала:
   -- Слабая девочка, помирает... Пожалуйте, доктор, в больницу...
   Помню, я пересек двор, шел на керосиновый фонарь у подъезда больницы, как зачарованный смотрел, как он мигает. Приемная уже была освещена, и весь состав моих помощников ждал меня уже одетый и в халатах. Это были: фельдшер Демьян Лукич, молодой еще, но очень способный человек, и две опытных акушерки -- Анна Николаевна и Пелагея Ивановна. Я же был всего лишь двадцатичетырехлетним врачом, два месяца назад выпущенным и назначенным заведовать Никольской больницей.
   Фельдшер распахнул торжественно дверь, и появилась мать. Она как бы влетела, скользя в валенках, и снег еще не стаял у нее на платке. В руках у нее был сверток, и он мерно шипел, свистел. Лицо у матери было искажено, она беззвучно плакала. Когда она сбросила свой тулуп и платок и распутала сверток, я увидел девочку лет трех. Я посмотрел на нее и забыл на время оперативную хирургию, одиночество, мой негодный университетский груз, забыл все решительно из-за красоты девочки. С чем бы ее сравнить? Только на конфетных коробках рисуют таких детей -- волосы сами от природы вьются в крупные кольца почти спелой ржи. Глаза синие, громаднейшие, щеки кукольные. Ангелов так рисовали. Но только странная муть гнездилась на дне ее глаз, и я понял, что это страх, -- ей нечем было дышать "она умрет через час", -- подумал я совершенно уверенно, и сердце мое болезненно сжалось...
   Ямки втягивались в горле у девочки при каждом дыхании, жилы надувались, а лицо отливало из розоватого в легонький лиловый цвет. Эту расцветку я сразу понял и оценил. Я тут же сообразил, в чем дело, и первый раз диагноз поставил совершенно правильно, и главное, одновременно с акушерками -- они-то были опытны: "У девочки дифтерийный круп, горло уже забито пленками и скоро закроется наглухо..."
   -- Сколько дней девочка больна? -- спросил я среди насторожившегося молчания моего персонала.
   -- Пятый день, пятый, -- сказала мать и сухими глазами глубоко посмотрела на меня.
   -- Дифтерийный круп, -- сквозь зубы сказал я фельдшеру, а матери сказал: -- Ты о чем же думала? О чем думала?
   И в это время раздался сзади меня плаксивый голос:
   -- Пятый, батюшка, пятый!
   Я обернулся и увидел бесшумную, круглолицую бабку в платке. "Хорошо было бы, если б бабок этих вообше на свете не было", -- подумал я в тоскливом предчувствии опасности и сказал:
   -- Ты, бабка, замолчи, мешаешь -- Матери же повторил: -- О чем ты думала? Пять дней? А?
   Мать вдруг автоматическим движением передала девочку бабке и стала передо мной на колени.
   -- Дай ей капель, -- сказала она и стукнулась лбом в пол, -- удавлюсь я, если она помрет.
   -- Встань сию же минуточку, -- ответил я, -- а то я с тобой и разговаривать не стану.
   Мать быстро встала, прошелестев широкой юбкой, приняла девчонку у бабки и стала качать. Бабка начала молиться на косяк, а девочка все дышала со змеиным свистом. Фельдшер сказал:
   -- Так они все делают. На-род -- Усы у него при этом скривились набок.
   -- Что ж, значит, помрет она? -- глядя на меня, как мне показалось, с черной яростью, спросила мать.
   -- Помрет, -- негромко и твердо сказал я.
   Бабка тотчас завернула подол и стала им вытирать глаза. Мать же крикнула мне нехорошим голосом:
   -- Дай ей, помоги! Капель дай!
   Я ясно видел, что меня ждет, и был тверд.
   -- Каких же я ей капель дам? Посоветуй. Девочка задыхается, горло ей уже забило. Ты пять дней морила девчонку в пятнадцати верстах от меня. А теперь что прикажешь делать?
   -- Тебе лучше знать, батюшка, -- заныла у меня на левом плече бабка искусственным голосом, и я ее сразу возненавидел.
   -- Замолчи! -- сказал ей. И, обратившись к фельдшеру, приказал взять девочку. Мать подала акушерке девочку, которая стала биться и хотела, видимо, кричать, но у нее не выход уже голос. Мать хотела ее защитить, но мы ее отстранили, и мне удалось заглянуть при свете лампы-молнии девочке в горло. Я никогда до тех пор не видел дифтерита, кроме легких и быстро забывшихся случаев. В горле было что-то клокочущее, белое, рваное. Девочка вдруг выдохнула и плюнула мне в лицо, но я почему-то не испугался за глаза, занятый своей мыслью.
   -- Вот что, -- сказал я, удивляясь собственному спокойствию, -- дело такое. Поздно. Девочка умирает. И ничто ей не поможет, кроме одного -- операции.
   И сам ужаснулся, зачем сказал, но не сказать не мог. "А если они согласятся?" -- мелькнула у меня мысль.
   -- Как это? -- спросила мать.
   -- Нужно будет горло разрезать пониже и серебряную трубку вставить, дать девочке возможность дышать, тогда, может быть, спасем ее, -- объяснил я.
   Мать посмотрела на меня, как на безумного, и девочку от меня заслонила руками, а бабка снова забубнила:
   -- Что ты! Не давай резать! Что ты? Горло-то?!
   -- Уйди, бабка! -- с ненавистью сказал я ей. -- Камфару впрысните, -- сказал я фельдшеру.
   Мать не давала девочку, когда увидела шприц, но мы ей объяснили, что это не страшно.
   -- Может, это ей поможет? -- спросила мать.
   -- Нисколько не поможет.
   Тогда мать зарыдала.
   -- Перестань, -- промолвил я. -- Вынул часы и добавил: пять минут даю думать. Если не согласитесь, после пяти минут сам уже не возьмусь делать.
   -- Не согласна! -- резко сказала мать.
   -- Нет нашего согласия! -- добавила бабка.
   -- Ну, как хотите, -- глухо добавил я и подумал: "Ну, вот и все! Мне легче. Я сказал, предложил, вон у акушерок изумленные глаза. Они отказались, и я спасен". И только что подумал, как другой кто-то за меня чужим голосом вымолвил: -- Что вы, с ума сошли? Как это так не согласны? Губите девочку. Соглашайтесь. Как вам не жаль?
   -- Нет! -- снова крикнула мать.
   Внутри себя я думал так: "Что я делаю? Ведь я же зарежу девочку". А говорил иное:
   -- Ну, скорей, скорей соглашайтесь! Соглашайтесь! Ведь у нее уже ногти синеют.
   -- Нет! Нет!
   -- Ну, что же, уведите их в палату, пусть там сидят.
   Их увели через полутемный коридор. Я слышал плач женщин и свист девочки. Фельдшер тотчас же вернулся и сказал:
   -- Соглашаются!
   Внутри у меня все окаменело, но выговорил я ясно: -- Стерилизуйте немедленно нож, ножницы, крючки, зонд!
   Через минуту я перебежал двор, где, как бес, летала и шаркала метель, прибежал к себе и, считал минуты, ухватился за книгу, перелистал ее, нашел рисунок, изображающий трахеотомию. На нем все было ясно и просто: горло раскрыто, нож вонзен в дыхательное горло. Я стал читать текст, но ничего не понимал, слова как-то прыгали в глазах. Я никогда не видел, как делают трахеотомиию. "Э, теперь уж поздно", -- подумал я, взглянул с тоской на синий цвет, на яркий рисунок, почувствовал, что свалилось на меня трудное, страшное дело, и вернулся, не заметив вьюги, в больницу.
   В приемной тень с круглыми юбками прилипла ко мне, и голос заныл:
   -- Батюшка, как же так, горло девчонке резать? Да разве же это мыслимо? Она, глупая баба, согласилась. А моего согласия нету, нету. Каплями согласна лечить, а горло резать не дам.
   -- Бабку эту вон! -- закричал я и в запальчивости добавил: -- Ты сама глупая баба! Сама! А та именно умная! И вообще никто тебя не спрашивает! Вон ее!
   Акушерка цепко обняла бабку и вытолкнула ее из палаты .
   -- Готово! -- вдруг сказал фельдшер.
   Мы вошли в малую операционную, и я, как сквозь завесу, увидал блестящие инструменты, ослепительную лампу, клеенку... В последний раз я вышел к матери, из рук которой девочку еле вырвали. Я услыхал лишь хриплый голос, который говорил: "Мужа нет. Он в городу. Придет, узнает, что я наделала, -- убьет меня!"
   -- Убьет, -- повторила бабка, глядя на меня в ужасе.
   -- В операционную их не пускать! -- приказал я.
   Мы остались одни в операционной. Персонал, я и Лидка -- девочка. Она, голенькая, сидела на столе и беззвучно плакала. Ее повалили на стол, прижали, горло ее вымыли, смазали иодом, и я взял нож, при этом подумал "Что я делаю?" Было очень тихо в операционной. Я взял нож и провел вертикальную черту по пухлому белому горлу. Не выступило ни одной капли крови. Я второй раз провел ножом по белой полоске, которая выступила меж раздавшейся кожей. Опять ни кровинки. Медленно, стараясь вспомнить какие-то рисунки в атласах, я стал при помощи тупого зонда разделять тоненькие ткани. И тогда внизу раны откуда-то хлынула темная кровь и мгновенно залила всю рану и потекла по шее. Фельдшер тампонами стал вытирать ее, но она не унималась. Вспоминая все, что я видел в университете, я пинцетами стал зажимать края раны, но ничего не выходило. Мне стало холодно, и лоб мой намок. Я остро пожалел, зачем пошел на медицинский факультет, зачем попал в эту глушь. В злобном отчаянии я сунул пинцет наобум, куда-то близ раны, зашелкнул его, и кровь тотчас же перестала течь. Рану мы отсосали комками марли, она предстала передо мной чистой и абсолютно непонятной. Никакого дыхательного горла нигде не было. Ни на какой рисунок не походила моя рана. Еще прошло минуты две-три, во время которых я совершенно механически и бестолково ковырял в ране то ножом, то зондом, ища дыхательное горло. И к концу второй минуты я отчаялся его найти "Конец, -- подумал я, -- зачем я это сделал? Ведь мог же я не предлагать операцию, и Лидка спокойно умерла бы у меня в палате, а теперь умрет с разорванным горлом, и никогда, ничем я не докажу, что она все равно умерла бы, что я не мог повредить ей..." Акушерка молча вытерла мой лоб. "Положить нож, сказать: не знаю, что дальше делать", -- так подумал я, и мне представились глаза матери. Я снова поднял нож и бессмысленно, глубоко и резко полоснул Лидку. Ткани разъехались, и неожиданно передо мной оказалось дыхательное горло.
   -- Крючки! -- сипло бросил я.
   Фельдшер подал их. Я вонзил один крючок с одной стороны, другой -- с другой, и один из них передал фельдшеру. Теперь я видел только одно: сероватые колечки горла. Острый нож я вколол в горло -- и обмер. Горло поднялось из раны, фельдшер, как мелькнуло у меня в голове, сошел с ума: он стал вдруг выдирать его вон. Ахнули за спиной у меня обе акушерки. Я поднял глаза и понял, в чем дело: фельдшер, оказывается, стал падать в обморок от духоты и, не выпуская крючка, рвал дыхательное горло "все против меня, судьба, -- Подумал я, -- теперь уж, несомненно, зарезали мы девочку, -- и мысленно строго добавил: -- Только дойду домой -- и застрелюсь..." Тут старшая акушерка, видимо, очень опытная, как-то хищно рванулась к фельдшеру и перехватила у него крючок, причем сказала, стиснув зубы:
   -- Продолжайте, доктор...
   Фельдшер со стуком упал, ударился, но мы не глядели на него. Я вколол нож в горло, затем серебряную трубку вложил в него. Она ловко вскользнула, но Лидка осталась недвижимой. Воздух не вошел к ней в горло, как это нужно было. Я глубоко вздохнул и остановился: больше делать мне было нечего. Мне хотелось у кого-то попросить прощенья, покаяться в своем легкомыслии, в том, что я поступил на медицинский факультет. Стояло молчание. Я видел, как Лидка синела. Я хотел уже все бросить и заплакать, как вдруг Лидка дико содрогнулась, фонтаном выкинула дрянные сгустки сквозь трубку, и воздух со свистом вошел к ней в горло, потом девочка задышала и стала реветь. Фельдшер в это мгновение привстал, бледный и потный, тупо и в ужасе поглядел на горло и стал помогать мне его зашивать.
   Сквозь сон и пелену пота, застилавшую мне глаза, я видел счастливые лица акушерок, и одна из них мне сказала:
   -- Ну и блестяще же вы сделали, доктор, операцию.
   Я подумал, что она смеется надо мной, и мрачно, исподлобья глянул на нее. Потом распахнулись двери, повеяло свежестью. Лидку вынесли в простыне, и сразу же в дверях показалась мать. Глаза у нее были как у дикого зверя. Она когда я услышал звук ее голоса, пот потек у меня по спине, я только тогда сообразил, что было бы, если бы Лидка умерла на столе. Но голосом очень спокойным я ей ответил:
   -- Будь поспокойнее. Жива. Будет, надеюсь, жива. Только, пока трубку не вынем, ни слова не будет говорить, так не бойтесь.
   И тут бабка выросла из-под земли и перекрестилась на дверную ручку, на меня, на потолок. Но я уж не рассердился на нее. Повернулся, приказал Лидке впрыснуть камфару и по очереди дежурить возле нее. Затем ушел к себе через двор. Помню, синий свет горел у меня в кабинете, лежал Додерляйн, валялись книги. Я подошел к дивану одетый, лег на него и сейчас же перестал видеть что бы то ни было; заснул и даже снов не видел.
   Прошел месяц, другой. Много я уже перевидал, и было уже кое-что страшнее Лидкиного горла. Я про него и забыл. Кругом был снег, прием увеличивался с каждым днем. И как-то, в новом уже году, вошла ко мне в приемную женщина и ввела за ручку закутанную, как тумбочка, девчонку. Женщина сияла глазами. Я всмотрелся -- узнал.
   -- А, Лидка! Ну, что?
   -- Да хорошо все.
   Лидке распутали горло. Она дичилась и боялась, но все же мне удалось поднять подбородок и заглянуть. На розовой шее был вертикальный коричневый шрам и два тоненьких поперечных от швов.
   -- Все в порядке, -- сказал я, -- можете больше не приезжать.
   -- Благодарю вас, доктор, спасибо, -- сказала мать, а Лидке велела: -- Скажи дяденьке спасибо!
   Но Лидка не желала мне ничего говорить. Больше я никогда в жизни ее не видел. Я стал забывать ее. А прием мой все возрастал. Вот настал день, когда я принял сто десять человек. Мы начали в девять часов утра и кончили в восемь часов вечера. Я, пошатываясь, снимал халат. Старшая акушерка-фельдшерица сказала мне:
   -- За такой прием благодарите трахеотомию. Вы знаете, что в деревнях говорят? Будто вы больной Лидке вместо ее горла вставили стальное и зашили. Специально ездят в эту деревню глядеть на нее. Вот вам и слава, доктор, поздравляю.
   -- Так и живет со стальным? -- осведомился я.
   -- Так и живет. Ну, а вы доктор, молодец. И хладнокровно как делаете, прелесть!
   -- М-да... я, знаете ли, никогда не волнуюсь, -- сказал я неизвестно зачем, но почувствовал, что от усталости даже устыдиться не могу, только глаза отвел в сторону. Попрощался и ушел к себе. Крупный снег шел, все застилало. Фонарь горел, и дом мой был одинок, спокоен и важен. И я, когда шел, хотел одного -- спать.

------------------------------------------------------------

   Впервые -- в ленинградском журнале "Красная панорама", 1925,  33 с подзаголовком "Рассказ юного врача".
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru