Булгаков Федор Ильич
Смерть маршала Бирона

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Смерть маршала Бирона.

1. Арестъ.

   Въ началѣ іюля 1602 года дворъ находился въ Фонтенебло. Однажды утромъ Суврэ явился къ прогуливавшемуся по галлереѣ королю съ докладомъ, что въ Фонтенебло прибылъ герцогъ Биронъ прямо изъ Бургундіи. Генрихъ IV, казалось, удивился, что маршалъ, обвиняемый въ государственной измѣнѣ, такъ быстро явился на его зовъ, но удивленіе это длилось недолго и онъ приказалъ немедленно ввести прибывшаго. Маршалъ былъ еще въ дорожномъ костюмѣ и началъ свою рѣчь съ того, что сталъ извиняться предъ королемъ: онъ не хотѣлъ переодѣваться, онъ желалъ немедленно предстать предъ своимъ королемъ.
   Беарнеецъ, знавшій гордый и самолюбивый нравъ Бирона, улыбнулся своей постоянной иронической улыбкой и сдѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ подозрительной вѣжливости герцога. Оба, король и маршалъ, прошлись раза два противъ свитской галлереи, въ которой собрались всѣ придворные кавалеры, узнавшіе о пріѣздѣ Бирона и хотѣвшіе, хотя издали, поглядѣть на сцену, которая разыгрывалась между Генрихомъ и Бирономъ.
   Король тотчасъ же заговорилъ о дѣлѣ. Онъ очень радъ видѣть маршала и приказалъ ему пріѣхать съ цѣлью выслушать его объясненія, готовый простить его, если маршалъ во всемъ сознается.
   Герцогъ Биронъ, несмотря на свою виновность, не зналъ еще о доносѣ своего единомышленника Лафена. Кромѣ того, по свойственному высокомѣрію и гордости, онъ не хотѣлъ унижаться и отвѣтилъ королю, что пріѣхалъ "не для оправданій и не для извиненій". Слова эти онъ сопровождалъ столь дерзкими движеніями и жестами, что гвардейскій капитанъ, стоявшій на часахъ и видѣвшій, какъ Биронъ прикладываетъ руку къ эфесу шпаги, бросился къ герцогу. Но король приказалъ капитану уйти, проговоривъ при этомъ:
   -- Моей руки достаточно! Если кто-нибудь осмѣлился бы подумать о нападеніи, я съумѣлъ бы самъ воткнуть ему часть моей шпаги въ животъ! Но господинъ маршалъ не имѣетъ такихъ намѣреній!
   Затѣмъ Генрихъ покинулъ Бирона, сказавъ ему съ благосклонной улыбкой:
   -- До вечера, герцогъ. Мы увидимся во время игры у королевы.
   Отойдя на нѣсколько шаговъ, король прибавилъ про себя:
   -- Ventre-saint-gris! Я его согну или придушу!..
   Вечеромъ, когда послѣ обычной прогулки король вошелъ въ комнаты королевы, множество придворныхъ наполняли обширные покои королевы, обитые старинными лотарингскими коврами и освѣщенные восковыми свѣчами въ большой бронзовой люстрѣ.
   Между кавалерами выдѣлялся, по красивой военной выправкѣ, герцогъ Овернь и особенно маршалъ Биронъ. Придворные какъ будто избѣгали обоихъ, потому что при дворѣ уже распространялись зловѣщіе слухи о ихъ измѣнническихъ сношеніяхъ съ эрцгерцогомъ австрійскимъ и съ испанскимъ графомъ Фуэнтесъ. Биронъ прохаживался по залѣ, высоко поднявъ голову и опираясь лѣвой рукой на эфесъ знаменитой шпаги, полученной въ подарокъ отъ испанскаго короля. Изрѣдка онъ бросалъ презрительные и гнѣвные взгляды на группы царедворцевъ, которые трусливо разступались при его приближеніи.
   Король вошелъ, и когда всѣ поклонились, можно было замѣтить одну голову, которая не преклонилась предъ королевскимъ величествомъ.
   Началась игра. Королева выбрала партнерами герцога Эпернона, графа Суассона и маршала Бирона. Король пригласилъ герцога Вандома и сѣлъ съ нимъ за отдѣльный шахматный столикъ. Проходя къ своему мѣсту, король оказался лицомъ въ лицу съ Бирономъ, который былъ вынужденъ поклониться. Онъ сдѣлалъ это съ такой почтительностью, что Генрихъ IV обратился къ нему съ мимолетными словами. Дѣлая намекъ на осаду Амьена, во время которой Биронъ отличился и заслужилъ герцогскій титулъ, король сказалъ ему, указывая на конную статую свою, стоявшую на большомъ каминѣ:
   -- А что, маршалъ, сказалъ-бы испанскій король, еслибы увидѣлъ меня въ такой позѣ на лошади, какъ меня видѣлъ Эрнаншелло подъ стѣнами Амьена?
   -- Онъ бы васъ не испугался,-- грубо отвѣчалъ Биронъ, только что продавшійся королю Филиппу II испанскому.
   Но затѣмъ увидѣвъ, что король гнѣвно на него глядитъ, онъ прибавилъ:
   -- Я хочу сказать, государь, что онъ не испугался бы, если бы увидѣлъ ваше величество только въ изображеніи!..
   Въ первый разъ этотъ грубый солдатъ хотѣлъ исправить оскорбленіе лестью и сдѣлалъ онъ это до такой степени неохотно, что король далеко не удовлетворился и подойдя къ шахматному столу пробормоталъ нѣсколько ругательствъ. Раздосадованный, озлобленный Генрихъ игралъ разсѣянно, и герцогъ Вандомскій, извѣстный при дворѣ какъ самый слабый игрокъ, съ едва скрываемой радостью обратился къ королю съ словами:
   -- Государь, королева взята и если ваше величество не остережетесь, то король будетъ убитъ. Вотъ два офицера, которые очень близко къ нему подступили.
   Взволнованный доносами, сдѣланными ему на маршала Бирона и графа Овернскаго, полный всякихъ подозрѣній о заговорахъ и покушеніяхъ на его жизнь, Генрихъ IV принялъ эти простыя слова своего партнера за указаніе свыше. Онъ быстро всталъ со своего мѣста и отдалъ тихимъ голосокъ нѣсколько приказаній капитану гвардіи и Витри, которые тотчасъ же вышли изъ зала. Де-Вареннъ, лейтенантъ Бирона, слышалъ королевское приказаніе. Онъ подошелъ къ столу королевы и дѣлая видъ, что хочетъ оправить соскользнувшій плащъ маршала, сказалъ ему шепотомъ на ухо:
   -- Вы погибли!... Бѣгите!...
   Слова эти такъ подѣйствовали на Бирона, что слѣдующій ходъ онъ сыгралъ совсѣмъ скверно.
   Королева сдѣлала ему замѣчаніе насчетъ его разсѣянности. Герцогъ совсѣмъ смутился.
   -- Вотъ видите,-- замѣтила Марія Медичи смѣясь и дѣлая рѣшительный ходъ,-- вы погибли!..
   Биронъ, какъ и Генрихъ, былъ пораженъ этимъ невольнымъ намекомъ. Онъ всталъ и направился къ выходу. Но въ это время къ нему подошелъ камергеръ и сказалъ, что король требуетъ его къ себѣ въ кабинетъ. Добрый Генрихъ, несмотря на всѣ сдѣланные ему на герцога доносы, еще колебался. Ему не хотѣлось терять лучшаго солдата своего королевства. Несмотря на свой гнѣвъ, онъ помнилъ о всѣхъ побѣдахъ, одержанныхъ маршаломъ. Онъ не могъ забыть, что безъ содѣйствія Бирона Пикардія принадлежала-бы испанцамъ; и, подобно Ликургу, сдѣлавшему своимъ другомъ человѣка, который лишилъ его глаза, Генрихъ рѣшилъ вновь привязать къ себѣ герцога, посягавшаго на его королевскую власть. Когда Биронъ вошелъ въ кабинетъ, король принялъ его такъ, какъ нѣкогда Августъ принялъ Цинну. Но высокомѣрный маршалъ, считавшій униженіе величайшей подлостью, предпочелъ подвергнуть свою жизнь риску, чѣмъ просить прощенія. Онъ гордо заявилъ, что его напрасно допрашиваютъ и что онъ не отступитъ ни на шагъ отъ всего сказаннаго имъ и что онъ не можетъ рѣшительно ничего прибавить къ тому, что онъ уже доложилъ.
   -- Давай Богъ!-- сказалъ король.-- Вы ничего не имѣете сказать?.. Прощайте, съ Богомъ...-- Маршалъ вышелъ изъ кабинета, поздравляя себя за свою стойкость. У выхода второй комнаты его остановилъ Витри. Онъ положилъ руку на шпагу маршала и съ низкимъ поклономъ именемъ короля потребовалъ ее у Бирона.
   -- У кого? У меня, сослужившаго королю такую службу, у меня требуютъ моей шпаги!... У меня, который побѣдой закончилъ войну и даровалъ Франціи миръ? У меня, овладѣвшаго Амьеномъ, Сенъ-Полемъ, Аррасомъ и Банономъ?.. Мою шпагу, которую не могли у меня отнять мои враги, хотятъ отобрать мои друзья?..
   Разгнѣванный, преисполненный негодованія Биронъ не переставалъ повторять:
   -- Чтобы я отдалъ шпагу, которая такъ вѣрно служила королю, которая заставляла дрожать враговъ! Нѣтъ, никогда... Скорѣе смерть!..
   Затѣмъ, видя, что онъ окруженъ со всѣхъ сторонъ стражей, онъ обратился къ герцогу Монбазону.
   -- Герцогъ,-- сказалъ онъ,-- подите къ королю и скажите, что я хочу передать свою шпагу ему въ руки!
   -- Исполняйте приказаніе,-- отвѣтилъ Монбазонъ, обращаясь въ Витри.
   Витри бросился бъ Бирону и схватилъ его шпагу, но маршалъ въ свою очередь выдернулъ изъ ноженъ шпагу Монбазона и вѣроятно дорого бы продалъ свою свободу, если бы накинувшаяся на него стража не вырвала у него оружіе. Потъ градомъ катился съ маршала, на губахъ показалась пѣна; слезы ярости текли изъ глазъ; онъ неистово колотилъ себя въ грудь и рвалъ на куски орденъ, висѣвшій на шеѣ; полъ дрожалъ подъ его ногами; на него было страшно поглядѣть. Стража, несмотря на то, что онъ былъ безоруженъ, не рѣшалась къ нему приблизиться. Но наступила реакція и съ усталою покорностью онъ сказалъ:
   -- Хорошо!.. Пусть такъ!.. Чего отъ меня хотятъ?..
   Герцогъ Монбазонъ отвѣтилъ ему, что его никто не хотѣлъ оскорбить и что ему приказано "отвести маршала спать".
   -- А! Я понялъ,-- сказалъ Биронъ.-- Вы должны быть моимъ лакеемъ, господинъ герцогъ. Вамъ поручено меня раздѣть и вы начали съ шпаги. Фи, милостивый государь... Впрочемъ, пусть!.. Вотъ какъ поступаютъ съ добрыми католиками въ этомъ домѣ гугенотовъ!..
   Маршала отведи въ самую верхнюю комнату замка. Но онъ не легъ въ постель и всю ночь просидѣлъ, завернувшись въ плащъ, противъ камина.
   Одновременно съ арестомъ герцога Бирона, арестовали герцога Овернскаго. Когда къ нему явился Праланъ и потребовалъ именемъ короля его шпагу, герцогъ отвѣтилъ:
   -- Вотъ, возьми!.. Она убивала только кабановъ и если бы ты меня предупредилъ раньше, я спокойно улегся бы въ постель и самъ...
   На другой день Биронъ и д'Овернь, обвиняемые въ государственной измѣнѣ, были перевезены изъ Фонтенебло и заточены въ Бастилію.
  

2. Судъ.

   Какъ только маршалъ Биронъ былъ заключенъ въ Бастилію, народъ и придворные рѣшили, что онъ погибъ. Всѣ отлично знали, что такихъ людей, какъ онъ, не запугиваютъ, а дѣйствительно караютъ. Да и самъ Биронъ предвидѣлъ грозившую ему участь и весело говорилъ своимъ тюремщикамъ, что "такихъ птицъ, какъ онъ, не выпускаютъ изъ клѣтки". Боялись, чтобы онъ не покончилъ съ собою. Его охраняла безоружная стража, потому что всѣ знали его горячность и знали, что онъ можетъ обезоружить своихъ стражниковъ и ихъ же оружіемъ лишить себя жизни. Какъ-то разъ онъ обратилъ вниманіе, что къ обѣду ему подали тупой ножъ.
   -- Прекрасно! Это пахнетъ Гревской площадью; вы боитесь, чтобы я не избѣжалъ плахи.
   Король, любившій Бирона, какъ сына, хотѣлъ бы его освободить. Но чувство жалости боролось съ необходимостью твердо и рѣшительно дѣйствовать противъ всякихъ покушеній. Это было время заговоровъ и тайныхъ сообществъ, когда каждый французъ съ громкимъ именемъ, какъ Биронъ или Гизъ, считалъ себя вправѣ умалять королевскую власть. Вотъ почему милосердіе Генриха должно было уступить мѣсто государственнымъ соображеніямъ. Онъ приказалъ, чтобы Бирону былъ назначенъ защитникъ. И въ такомъ назначеніи проявилась большая благосклонность короля къ маршалу, потому что въ ту эпоху существовало правило, которое запрещало преступникамъ, посягавшимъ на королевскую власть, имѣть защитниковъ. По закону, они должны были, защищаться лично, принимая во вниманіе, что невинный обвиняемый легко можетъ доказать свою невинность съ помощью Бога и Пресвятой Дѣвы (juvante Deo et domina Virgine)".
   Парламентъ прежде всего воспротивился, чтобы Биронъ, герцогъ и пэръ со времени осады Амьена, т. е. съ 1567 г., былъ судимъ палатою пэровъ. Мотивъ приводился такой: "никто не долженъ быть судимъ своими". Напрасно защита протестовала, ссылаясь на прецеденты суда надъ герцогомъ бретаньскимъ при Карлѣ V и надъ королемъ наваррскимъ при Карлѣ VI, парламентъ былъ могущественъ и одержалъ побѣду. Биронъ предсталъ предъ судомъ парламента, подъ предсѣдательствомъ мессира Ахилла де-Гарлэ, безъ защитника, согласно закону Филиппа Красиваго, "доказывать свою правоту лично" (ester à droit soi même). Пэры возстали, они доказывали, что право суда принадлежитъ исключительно имъ. Протестъ ихъ былъ составленъ, но не дошелъ до короля. Палата пэровъ заявила въ этомъ протестѣ, что судъ парламента не компетентенъ и что Биронъ долженъ быть судимъ не только пэрами, но и "пэрессами". Какъ ни странно это требованіе, но въ исторіи приводятся нѣсколько примѣровъ участія въ судѣ надъ пэрами женщинъ-пэрессъ. Графъ Робертъ д'Артуа судился палатою пэровъ и въ числѣ судей засѣдала графиня Матильда д'Артуа, его жена; герцогиня Орлеанская участвовала въ судѣ надъ герцогомъ Монфоромъ. Тѣмъ не менѣе, несмотря на всѣ эти прецеденты Биронъ, предсталъ предъ судомъ парламента, который взялъ верхъ надъ палатой пэровъ.
   Несмотря на всю свою храбрость, Биронъ долженъ былъ ужаснуться, когда предсталъ предъ этимъ торжественнымъ и неподкупнымъ ареопагомъ, въ которомъ засѣдали люди, считавшіе лучшимъ своимъ достояніемъ полное отсутствіе жажды въ почестямъ или славѣ. И когда онъ вошелъ въ залъ и занялъ мѣсто на небольшой скамьѣ, рядомъ съ коннетаблемъ Люксембургскимъ, герцогомъ Немурскимъ и камергеромъ Пуайе, обвинявшимися, какъ и онъ, въ государственной измѣнѣ, присутствіе духа измѣнило ему. Онъ увидѣлъ предъ собою красныя мантіи судей, и эти мантіи заставили вздрогнуть того, который хладнокровно глядѣлъ на красные костюмы испанскихъ солдатъ.
   Но мало по малу увѣренность къ нему вернулась, и всѣ старые столпы съ удивленіемъ и недовольствомъ глядѣли на то, какъ "Биронъ дерзко крутилъ свой усъ", отвѣчая на ихъ вопросы. Герцогъ совершилъ нѣчто болѣе скандальное: во время допроса онъ всталъ съ своего мѣста и, подойдя къ самому судейскому столу, грубо сказалъ канцлеру:
   -- Говорите громче, я васъ не слышу...
   Такую фразу теперь никто не сказалъ бы даже мировому судьѣ, хотя бы тотъ и не особенно дорожилъ своимъ судейскимъ достоинствомъ.
   Обвиненный въ государственной измѣнѣ и въ преступныхъ сношеніяхъ съ врагами короля, Биронъ былъ приговоренъ къ смертной казни, къ лишенію, со всѣмъ своимъ потомствомъ, герцогскаго титула и въ конфискаціи въ пользу казны всего его имущества. Маршалъ не слышалъ приговора; его отвели въ Бастилію послѣ судоговоренія. Защищался онъ самъ, съ такимъ талантомъ, что всѣ говорили про него: "онъ владѣетъ словомъ не хуже, чѣмъ шпагою". Его рѣчь, длившаяся три часа,-- одинъ изъ любопытнѣйшихъ документовъ эпохи. При чтеніи ея поражаешься и задаешься вопросомъ: какое же огромное впечатлѣніе долженъ былъ произвести этотъ увлекающійся воинъ на высокомѣрныхъ членовъ строгаго судилища, если они позволили ему бросать имъ въ лицо такія дерзкія рѣчи; онъ называетъ ихъ по именамъ, онъ кидаетъ въ нихъ обвиненія, разбираетъ ихъ дѣятельность, нападаетъ даже на короля, упрекаетъ ихъ въ массѣ несправедливостей и заканчиваетъ свое слово, угрожая Франціи мщеніемъ своихъ друзей, которые потребуютъ отчета въ его смерти, ссылаясь на помощь Бога и своихъ шпагъ.
   Парламентъ терпѣливо выслушалъ Бирона: его боялись даже тогда, когда онъ уже былъ узникомъ. И когда онъ кончилъ, президентъ спросилъ его:
   -- Имѣете ли вы еще что-нибудь прибавить?
   -- Чортъ возьми!-- отвѣтилъ маршалъ.-- Вамъ этого развѣ мало?
   Биронъ вернулся въ Бастилію очень довольный собою и своею рѣчью. Онъ полагалъ, что если парламентъ такъ спокойно выслушалъ его, то, очевидно, изъ сочувствія; изъ этого онъ дѣлалъ выводъ, что его оправдаютъ, установятъ его невинность. Онъ представлялъ себѣ, какъ онъ посмѣется надъ придворными, которые поторопились отстраниться отъ него, въ виду королевской немилости.
   -- Парламентскіе парики склонились предъ усами солдата!-- вскричалъ онъ графу Овернскому, который ждалъ его при входѣ въ тюрьму.
   Роскошное пиршество, устроенное имъ послѣ суда, окончательно разсѣяло черныя тучи, которыя заползали въ его мозгъ. Но этотъ пиръ былъ пиромъ жирондистовъ. Онъ подошелъ къ окну своей кельи, чтобы подышать свѣжимъ воздухомъ, и услышалъ, что какая-то женщина произнесла его имя и заплакала. Въ то же время онъ увидѣлъ стараго канцлера, который, печально склонивъ голову, проходилъ чрезъ мрачный дворъ Бастиліи. При видѣ его, Биронъ сразу понялъ, что его ждетъ.
   Чрезъ минуту маршала провели въ капеллу. Издали увидѣвъ тамъ канцлера, онъ ему закричалъ:
   -- Что, г. канцлеръ, неужели нѣтъ милосердія?
   Канцлеръ поклонился и надѣлъ на голову шляпу.
   И въ эту минуту высокомѣрный нравъ маршала, нѣсколько смягчившійся было подъ вліяніемъ удара, вновь воспрянулъ съ прежней силой. Онъ надѣлъ шляпу, скрестилъ руки на груди и бросилъ на канцлера гнѣвный и презрительный взглядъ. Онъ не далъ ему сказать ни слова, онъ не выслушалъ даже приговора. Онъ схватилъ судью за руку и, потрясая ею, воскликнулъ:
   -- Вы меня осудили, но Богъ меня оправдаетъ. Господь укажетъ на гнусность тѣхъ, которые закрыли глаза, чтобы не видѣть моей невинности!.. Вы отвѣтите за несправедливость на судѣ Божьемъ, куда я васъ призываю! Я погибну раньше по суду людей, но виновные въ моей смерти погибнутъ по суду Божьему...
   Этотъ призывъ къ страшному суду повергъ въ ужасъ канцлера, которому было больше семидесяти лѣтъ и который помнилъ Божій судъ надъ Фердинандомъ III, Климентомъ V и Филиппомъ Красивымъ.
   Оправившись нѣсколько отъ страха, канцлеръ заявилъ Бирону, что король требуетъ возврата всѣхъ орденовъ. Маршалъ вытащилъ изъ кармана орденъ Золотого Рука и, бросивъ его на полъ, вскричалъ:
   -- Пусть подниметъ его тотъ, который чувствуетъ себя достаточно сильнымъ, чтобы его на себя надѣть!..
   Никто не тронулся съ мѣста.
   Чрезъ нѣсколько минутъ въ капеллу явились Гарнье -- духовникъ короля, и Маньянъ -- настоятель церкви St. Nicolas des Champs, въ сопровожденіи студентовъ-богослововъ. Они пришли, чтобы приготовить Бирона къ смертному часу... И передъ ними маршалъ обнажилъ голову.
   -- Они,-- сказалъ онъ,-- посланцы неба!..
  

3. Казнь.

   31-го іюля 1602 года все парижское населеніе -- дворяне, буржуа и чернь -- съ зарею начали собираться подлѣ Гревской площади. Улицы, набережныя, переулки, которыми можно было пройти къ этому лобному мѣсту, пропитанному кровью столькихъ жертвъ, были заполнены массами народа. При проѣздѣ мимо этой толпы всадника въ формѣ королевской стражи, изъ волнъ этой бурливой массы слышался грозный ропотъ и раздавалось постоянно одно и то же имя. Имя это, произносившееся во время всѣхъ народныхъ праздниковъ съ восторгомъ и уваженіемъ, теперь проклиналось тѣми же самыми непостоянными людьми, которые создаютъ и уничтожаютъ славу и знаменитость. Имя это было именемъ Бирона, а толпы эти состояли изъ прежнихъ поклонниковъ маршала, пришедшихъ еще до зари, чтобы взглянуть, какъ на гнусномъ эшафотѣ падетъ голова спасителя отечества...
   Власти предвидѣли это сборище, и частью изъ уваженія въ прежней славѣ приговореннаго, частью же изъ страха какого-нибудь заговора въ пользу Бирона, было рѣшено совершить казнь въ стѣнахъ Бастиліи. Эшафотъ былъ поставленъ въ одномъ изъ угловъ двора, предъ воротами тюремнаго сада. Возвышеніе было сдѣлано въ шесть футъ высоты и ширины, съ пятью ступенями. Помостъ не былъ даже покрытъ ковромъ. Рѣшено было казнить герцога, какъ простого плебея.
   По выходѣ изъ капеллы, Биронъ, увѣдомленный, что часъ смерти наступилъ, пошелъ къ эшафоту съ той смѣлостью, съ какой обыкновенно шелъ въ сраженіе. Онъ былъ одѣтъ въ костюмъ изъ сѣрой тафты, съ черной шляпой на головѣ. По дорогѣ къ нему подошелъ палачъ и маршалъ спросилъ:
   -- Кто этотъ человѣкъ?..
   -- Это исполнитель приговора,-- отвѣтили ему.
   -- Прочь!-- вскричалъ Биронъ.-- Не дотрогивайся до меня раньше времени. Я самъ пойду на смерть! Никто не посмѣетъ сказать, что я былъ казненъ какъ воръ или рабъ!.. Если ты приблизишься ко мнѣ, палачъ, я тебя задушу.
   Священники, стоявшіе подлѣ маршала, обратились къ нему со словами мира. Они напомнили ему, что Господь, идя на казнь, несъ съ покорностью свой крестъ.
   -- Да,-- сказалъ Биронъ,-- крестъ, но не веревки и цѣпи!..
   Его оставили свободнымъ. Несмотря на то, что приказъ о казни былъ отданъ тайно, всѣ окна, выходившія во дворъ, были заполнены зрителями. Тутъ находились: купеческій старшина, представители цеховъ, сборщики податей, многіе военные и гражданскіе чины и королевскій прокуроръ.
   Подойдя въ подножію эшафота, Биронъ сталъ на колѣни, сотворилъ краткую молитву и поднялся на помостъ твердою поступью. Затѣмъ, бросивъ гнѣвный взглядъ на палача, онъ сказалъ ему:
   -- Стой въ сторонѣ; ты подойдешь, когда я прикажу; я желаю умереть начальникомъ...
   Онъ бросилъ шляпу на земь, снялъ камзолъ и отдалъ его одному изъ помощниковъ палача, который поднесь ему платокъ для того, чтобы маршалъ завязалъ себѣ глаза.
   -- Если ты тронешь меня,-- вскричалъ Биронъ,-- я тебя задушу. Только сѣкирой!.. Неужели ты полагаешь, что мнѣ нужно завязать глаза, Я видѣлъ смерть въ сраженіяхъ такъ же близко, какъ сегодня!..
   Затѣмъ, повернувшись къ солдатамъ, охранявшимъ ворота, онъ обнажилъ грудь.
   -- Не найдется ли между вами молодца,-- вскричалъ онъ,-- который подарилъ бы мнѣ хорошій зарядъ изъ мушкета. Я бы ему сказалъ большое спасибо!
   -- Какая гадость,-- прибавилъ онъ.-- Умереть позорно отъ постыднаго удара!..
   Солдаты, услышавъ столь любимый голосъ своего полководца, заплакали. Бировъ тоже смягчился.
   -- Неужели нѣтъ прощенія,-- сказалъ онъ.-- Я приготовилъ свою душу, чтобы предстать предъ Богомъ, но я жалѣю короля, который несправедливо лишаетъ меня жизни!..
   Ему сказали, что, по закону, надобно прочитать ему приговоръ. Маршалъ пришелъ въ бѣшенство. Онъ сталъ кричать, что ему нарочно отягчаютъ послѣднія минуты, заставляютъ его дожидаться казни и мучаться. Онъ кричалъ такъ громко, что присутствующіе не могли разслышать ни одного слова изъ приговора. Священники начали уговаривать его предать свою душу Богу и покориться. Герцогъ самъ завязалъ себѣ глаза и спросилъ палача, гдѣ нужно стать.
   -- Здѣсь, господинъ маршалъ.
   -- Гдѣ здѣсь? Ты видишь, что у меня завязаны глаза! Показываешь мнѣ мѣсто, точно я изъ-подъ платка могу видѣть!..
   Проговоривъ эти слова, онъ сорвалъ снова платокъ съ глазъ и крикнулъ палачу, чтобы тотъ поторопился. Палачъ попросилъ Бирона, чтобы онъ сталъ на колѣни, иначе онъ можетъ "промахнуться и заставить герцога страдать".
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- вскричалъ герцогъ.-- Я хочу умереть на ногахъ. Если ты не можешь меня убить однимъ ударомъ -- наноси хоть тридцать. Я не двинусь съ мѣста!..
   Окружающіе стали его уговаривать и Биронъ согласился.
   -- Неужели нѣтъ милосердія,-- сказалъ Биронъ, становясь на колѣни.
   Ему хотѣли обрѣзать волосы и связать руки. Услышавъ это, герцогъ пришелъ въ такую свирѣпую ярость, что испуганный палачъ соскочилъ съ эшафота.
   -- Я не хочу, чтобы до меня дотрогивались,-- закричалъ онъ.-- Убейте меня скорѣе!.. Если вы меня разсердите, то я задушу половину всѣхъ тѣхъ, которые здѣсь стоятъ и заставлю другую половину убить меня!.. Я соскочу съ эшафота и тогда берегитесь!..
   И голосъ его былъ такъ грозенъ, что всѣ находившіеся на эшафотѣ бѣжали. Биронъ остался одинъ, господствуя надъ всей толпой солдатъ, стражи и палачей. Скрестивъ руки на широкой груди своей и побѣдоносно глядя на всѣхъ, онъ походилъ на полководца, на оратора, а не на приговореннаго къ смерти. Казнь явилась для него своего рода тріумфомъ. Онъ былъ гордъ, безстрастенъ, несговорчивъ предъ сѣкирой палача, какимъ бывалъ предъ непріятельскими пушками.
   Одинъ изъ священниковъ рискнулъ взойти на эшафотъ.
   -- Вы, отецъ мой,-- сказалъ Биронъ,-- хорошо... вы можете взойти...
   Аббатъ успокоилъ его и проговорилъ разрѣшительную молитву. Съ этой минуты герцогъ преобразился. Онъ поднялъ свои длинные волосы, посѣдѣвшіе отъ утомленія, и привязалъ ихъ на лбу платкомъ. Потомъ онъ позвалъ палача и. наклонивъ голову, вскричалъ:
   -- Бей, бей, бей!..
   Онъ умеръ полководцемъ.
   Ударъ сѣкирой былъ нанесенъ такъ быстро, что немногіе успѣли замѣтить его. Голова отскочила и упала къ ногамъ лошадей всадниковъ, окружавшихъ эшафотъ. Когда подняли тѣло, къ которому палачъ со страхомъ рѣшился приблизиться, сердце продолжало биться съ страшной силою. Оно точно возмущалось противъ горячей и своенравной головы, которая увлекла Бирона по несчастному пути и привела его на эшафотъ.
   Въ девять часовъ вечера трупъ былъ перевезенъ въ церковь св. Павла и похороненъ въ алтарѣ. На простой каменной плитѣ кто-то выгравировалъ насмѣшливое четверостишіе:
  
   Биронъ такъ любилъ вооруженныхъ людей,
   Что послѣ того, какъ ему перерѣзали шею,
   Онъ отдалъ свое тѣло святому Павлу,
   Потому что тотъ когда-то носилъ оружіе.
   ("Byron ayma tant les gens d'armes,
   "Qu'aprest qa'on east coapé son col
   "Il donna son corps à sainct Pol
   "Parce qu'il а porté les armes").
  
   Такъ закончилъ свое существованіе человѣкъ, слава котораго была извѣстна всей Европѣ XVII вѣка. Его горячая натура какъ нельзя болѣе подходила къ характеру беарнейца. Онъ много и долго служилъ отечеству, служилъ рыцарски, изъ-за одного честолюбія быть полезнымъ родинѣ. Не было ни одного сосуда въ его тѣлѣ, изъ котораго не была бы пролита кровь за Францію, и въ исторіи города Амьена, который такъ часто осаждался, навсегда сохранится славная память объ этомъ героѣ, возвратившемъ его Франціи и доказавшемъ, что испанцы овладѣли городомъ случайно.
   -- Пикардійцы были побѣждены случайно,-- говоритъ онъ.-- Чортъ возьми! Никогда непріятель не вошелъ бы въ городъ, если бы не употребилъ хитрости и гнуснаго маневра.
   Пикардійцы шли на испанцевъ смѣло, съ ружьемъ на плечахъ. Испанцы же переодѣлись женщинами и погонщиками муловъ. Они вошли чрезъ открытыя ворота, потому что не могли войти чрезъ пробитую въ стѣнахъ брешь. Какая гадость! Испанія навсегда наложила на себя пятно!..

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 10, 1893

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru