Будищев Алексей Николаевич
Агашка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Алексей Будищев

Агашка

   Земский начальник Талыбин, молодой и нервный блондин, сидит у себя в камере за столом, накрытым красным сукном. На его груди совершенно новенький должностной знак. В камере душно и сумрачно, пахнет овчиною и человеческим потом. Перед земским начальником, в двух шагах от стола, стоят двое -- один еще молодой парень лет 22-х, рябой и угрюмого вида, другой пожилой, с подобострастно смеющимися глазами. На молодом надет рваный полушубок, на пожилом -- выцветшая чуйка, какие носят мещане. Еще дальше, у стены, на скамьях сидят несколько мужиков в полушубках и с вспотевшими лбами.
   Земский начальник долго перелистывает бумаги, затем поднимает от бумаг глаза и, обращаясь к угрюмому парню, спрашивает:
   -- Вы Агап Дудырин, так? А вы мещанин Пестравочкин? -- переводит он взор на выцветшую чуйку.
   И тот и другой кивают головами.
   -- Так вот, Агап Дудырин,-- продолжает земский начальник:--вы обвиняетесь в том, что в ночь с 27-го на 28-е декабря, будучи на сельских гумнах, вы поранили выстрелом из ружья пеструю свинью, принадлежащую мещанину Пестравочкину. Признаете ли вы себя виновным?
   Угрюмый парень смотрит некоторое время на земского начальника, а потом переводит глаза куда-то в бок.
   -- Я, ваше благородие, -- наконец говорит он, с трудом вытягивая из себя слова, -- я, ваше благородие, допреж того говорил ей: брось, говорю, Агашка, это, не вводи меня в грех; буде, говорю, побаловалась и буде. А она, на место того...
   -- Кто она? -- перебивает его земский начальник.
   -- Кто она? Жена моя Агашка, -- говорит парень.
   Земский начальник нетерпеливо передергивает плечами.
   -- Да я вас совсем не о жене вашей спрашиваю! -- вскрикивает он: -- Вы ранили выстрелом из ружья свинью Пестравочкина и поэтому должны отвечать по закону, во-первых, за поранение животного, а во-вторых, уплатить Пестравочкину издержки в размере пяти рублей. Так вот, что вы скажете в свое оправдание?
   Парень молчит и тяжело отдувается; от напряжения на его лбу выступает пот, похожий на капли воска.
   -- Да я вот что скажу, -- вытягивает он из себя: --я дорежь того ей говорил: брось, говорю, Агашка, баловство...
   -- Да вы опять о том же! -- вскрикивает земский начальник: -- Слушайте, вы дураком не прикидывайтесь и говорите по порядку. В ночь с 27-го на 28-е декабря вы были на сельских гуннах? Да?
   -- Были.
   -- Что же вы там делали?
   -- Ничего не делали.
   -- Так зачем же у вас в руках было ружье?
   -- А нешто палкой зайца убьешь? -- спрашивает в свою очередь парень: -- Я на гумнах зайца караулил, -- добавляет он: -- к просяным одоньям заяц ходит.
   -- Ну, вот и отлично, -- говорит земский начальник, очевидно улавливая какую-то нить и радуясь этому: -- И так, вы сидели на гумнах и ждали зайца. Что же было потом?
   -- Потом, смотрю, она на гумна катит.
   -- Кто она?
   -- Агашка, жена. Я к ней; брось, говорю, Аганя, баловство, не вводи в грех, а она ничего, только глазами хлопает; я опять к ней: брось, говорю, Аганя, сделай милость. А она на место того -- хрю-хрю и головой вот эдак! -- парень крутит головою и продолжает: -- Крутит она головой и хрюкает: не могу, дескать, я этого бросить. Тут у меня к сердцу подкатило, я в нее из ружья и шарахнул. В жену, то-ись, свиньей она у меня обертывается.
   Парень умолкает.
   Земский начальник смотрит на него широко открытыми глазами; смотрит он долго и пристально, как бы что-то соображая я, наконец, с расстановкой выговаривает:
   -- Так вы стреляли в свинью Пестравочкина, так как были уверены, что это ваша жена Агафья, обернувшаяся свиньей? Так?
   Очевидно, земский начальник произносит эти слова с трудом, пугаясь звука собственного голоса, и в конце речи даже вздрагивает плечами.
   -- Так? -- повторяет он, как бы со страхом.
   -- Конешно, вижу она, -- флегматично отвечает парень.
   Смысл фразы его, напротив, нисколько не пугает и видно, что он произносит ее с тою же уверенностью, с какою Галилей говорил свое "вертится".
   -- Что же было потом? -- продолжает допрос земский начальник.
   -- Потом, я двух понятых взял, -- угрюмо отвечает парень: -- все, как по закону, и в избу пошли. Приходим, Аганька на лавке лежит; я к ней: скидавай, говорю, Аганя, сарафан, мы тебя свидетельствовать будем; потому, думаю, на пояснице от дроби знак должен быть у ней, у Агани, то-ись.
   Парень умолкает, так как со скамьи у стены поднимается высокий мужик с лицом солдата и говорит:
   -- Знака, ваша бродь, быть не могло, так как он не по закону делал. Я ему говорю: Аган, слушай! Возьми ты от старой собаки клок, вымочи ты его в шкипидаре и этим самым клоком дробь пришыжи.
   -- Я шкипидара нигде не нашел, -- вяло отвечает парень: --на барский двор ходил, нет, говорят.
   -- А вы кто такой? -- опрашивает земский начальник солдата.
   -- Мы -- полицейский сотский. Я понятым у Агапа был, Агафью ходили свидетельствовать, то есть.
   -- И вы по этому делу вызваны?
   -- Никак нет, мы на счет хомутов.
   -- Ну, так посидите и помолчите. Что же было потом? -- добавляет земский начальник, обращаясь к парню, между тем как на его лице постепенно растет выражение боли и ужаса.
   -- Я ей говорю: скидавай, Аганя, сарафан -- отвечает парень:-- а она бух в ноги: не срами, грит, перед людьми. Тут у меня в глазах потемнело, уцепил я ее за косы и по полу возить зачал. Учу, стало быть.
   -- Полицейский сотский! -- вскрикивает земский начальник и в его глазах загораются огоньки: -- сотский! И он смел в вашем присутствии истязать жену? Вы тут же были?
   Солдат поспешно поднимается с лавки. Лицо у него умиленное, очевидно, он очень доволен, что ому приходится фигурировать перед публикою. С минуту он охорашивается и затем говорит:
   -- Никак нет, ваша бродь, в эту минуту нас в избе не было, мы за чересседельником бегали.
   -- Чересседельником мы руки Агане скрутили, -- угрюмо поясняет парень.
   -- Чтоб не чаряпалась, -- добавляет сотский с умиленным лицом: -- мы тоже знаем, ежели эндакая женщина очаряпает, человек взбеситься должен.
   -- Мы тоже жалованье не даром берем, -- добавляет он, самодовольно оглядывая мужиков.
   Те глядят на него одобрительно.
   Между тем, земскому начальнику кажется, что в камере расплывается какое-то темное облако и застилает собою все. Он с негодованием глядит на всю камеру и на его лице снова трепещет выражение ужаса.
   -- Послушайте, -- начинает он: -- неужто вы, все здесь присутствующие, верите, что человек может превращаться в зверя?
   Камера молчит и тяжело дышит.
   -- И вы, вы тоже верите этому? -- глядит начальник на Пестравочкина.
   Тот слегка изгибается перед начальством и отвечает:
   -- Нет, я этому не верю; человек в зверя перекидываться не может.
   Лицо земского начальника несколько оживляется.
   -- Ну, вот видите: -- восклицает он -- есть же среди вас такой, который не верит.
   -- Человек в зверя перекидываться не может, -- продолжает между тем Пестравочкин: -- но зверь в человека может. Был у нас в селе Пенжове баран...
   У земского начальника опускаются руки, лицо его сразу как-то худеет. С минуту он молчит и затем мрачно продолжает допрос:
   -- И вы давно бьете так свою жену? -- спрашивает он парня.
   -- Третий год учу, не выучу, -- отвечает тот: -- люди говорят "брось", не могу, потому жалко. Извольте хоть сами ее спросить: зря я ее пальцем не трогаю, а за это учу, потому не балуй!
   -- А она где? -- спрашивает земский начальник.
   -- В санях лежит, вместе со мной приехала. Извольте ее спросить.
   -- Сотский, позовите Агафью Дудырину, -- говорит земский начальник и умолкает, зажмурив глаза. Ему страшно глядеть на камеру.
   Через минуту в камере появляется Агафья. Лет ей не более двадцати, лицо худое и бледное, с подтеками около ушей, а в ее больших глазах ужас и тьма. Идет она как-то неестественно, как бы вся извиваясь, и точно помимо всякого участья собственной воли. По этой походке, по глазам, полным ужаса, и по крепко сжатым губам видно, что она измучена вся, до последней степени. Подойдя ближе, она внезапно падает на колени и начинает истерически всхлипывать.
   -- Судья праведный, милостивец! -- бормочет она, тряся головою: -- не вели казнить, ни в чем я перед ним неповинна... Тетка у меня была... Это правда... не утаю, та свиньей перекидывалась, все видели, а я... напраслина это... зря болтают...
   Она всхлипывает. От судорожных движений платок с ее головы сползает, обнаруживая белую шею, исполосованную до крови чересседельником.
   -- Напраслина эта... зря болтают... не срами перед людьми, судья праведный!.. -- исступленно вскрикивает она и истерически рыдает, припадая лицом к заплеванному полу. Кажется, она уверена, что ее привели сюда для освидетельствования. Несколько минут она рыдает так, не поднимаясь с пола, и ее всю коробит, как тонкую ветвь на огне.
   Это переполняет чашу терпения земского начальника.
   Он вскакивает с бледным лицом и судорогами на губах и начинает говорить. Говорит он долго, задыхаясь и порою вскрикивая, как женщина.
   -- Посмотрите, что вы сделали с этою женщиной! За что вы ее измучили? Как вы смели и кто дал вам на это право? Вы все в этом виноваты, все, все, и все вы за это ответите! До сих пор я был к вам добр, потому что я не знал вас и думал, что вы люди. А теперь я вижу, кто вы! Я вижу, что вы звери без жалости, без сердца, без разума и смысла, и я вам себя покажу! Вы -- людоеды, вас можно сдерживать только намордником, как цепных собак, и я буду поступать с вами именно так! Я буду с вами жесток и не ропщите, вы виноваты в этом сами! Вы верите, что люди могут превращаться в зверей, и я тоже уверовал в это, глядя на вас! Вы -- звери, звери с головы до ног!..
   В продолжение этой речи Талыбин обводит присутствующих горячим взглядом и на минуту ему кажется, что все эти рваные мужики делаются похожими на Агафью и что в их главах тот же ужас и тьма, но он уже не может остановиться. Его точно несет волною. При последних словах голос начальника обрывается и он добавляет чуть ли не шепотом, указывая на Агафью:
   -- Уведите, ради Бога, эту мученицу!
   Сотский, кокетливо придерживая шашку, уводит рыдающую Агафью вон.
   Когда он возвращается в камеру, земский начальник, с лицом белым как мел, резко царапая бумагу, пишет приговор. В камере тихо. Сотский подсаживается к рваному мужичишке и шепчет ему на ухо, кивая на начальника:
   -- В субботу лучше у него и не судись, потому -- пьян. Пять день крепится, ни-ни, даже на нюх не надо, а в шестой хлещет. Разболтает бутылку и прямо из горлышка буль-буль-буль!
   Мужик слушает и, прикрывая рот рукою, отвечает:
   -- То-то я слышу, несет он, несет, а чего, даже не разобрать. Молодчага, одначе, пьян, а не качается.
   Между тем, земский начальник, бросив перо, начинает читать приговор. Читает он резко и громко, с судорогою в голосе. Агат Дудырин осужден к двум неделям ареста и пяти рублям штрафа.
   Осужденный долго ежится и чешет затылок и, наконец, угрюмо удаляется из камеры. На пороге сотский шепчет ему вслед:
   -- Я тебе говорил, вымочи в шкипидаре...
   Кажется, они оба крепко уверены, что Агат осужден за невыполнение именно этого устава.
   Между тем, земский начальник, все еще с дрожью в голосе, докладывает следующее дело. Через минуту до его слуха долетает исступленный вопль женщины. Агашку увозят домой...
  

----------------------------------------------------

   Источник текста: Сборник рассказов "Разные понятия". 1901 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru