Буданцев Сергей Федорович
Истинный лик

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (В. В. Маяковский. Облако в штанах. Петроград. 1915 г. стр. 64. Ц. 1 р.)

Сергей Буданцев

Истинный лик

(В. В. Маяковский. Облако в штанах. Петроград. 1915 г. стр. 64. Ц. 1 р.)

Текст издания: Млечный путь (Пг.). 1916. No 1. С. 20--22.

   Источник: В. В. Маяковский: pro et contra / Сост., вступ. статья, коммент. В. Н. Дядичева. -- СПб.: РХГА, 2006. (Русский Путь).
  
   Истинный, подлинный лик чего? "Облака в штанах"? Футуризма -- хулиганства? Желтых кофт, раскрашенных лиц и непечатной ругани?
   Нет. Такой футуризм -- хочется думать -- уже "весь в прошлом". После внимательного, вдумчивого чтения новой книги Маяковского только заглавием да, пожалуй, нарочитой неряшливостью издания, напоминающей о прежних днях, приходится сознаться в чрезмерной категоричности, с которой осуждали футуризм и всех огулом его глашатаев. Очевидно, в последнем осуждении ошиблись. Маяковский убеждает читателя в настоящей, неоспоримой своей талантливости и прекрасной, правдивой искренности.
   Но трудно после пышных, великолепных строф Бальмонта, чеканных стихов Брюсова, очаровательных снов Блока просто и непредубежденно подойти ко всем этим "облакам в штанах", "выжиревшим лакеям на засаленной кушетке", "жилистым громадинам", "глупым воблам воображения" и т.д., ко всем грубым и неизящным образам книги.
   Скажут -- некрасиво.
   Но это, к счастью, самый отвратительный в своей неправильности упрек, который только можно придумать для истинного художника и творца.
   Красиво и некрасиво -- нет и не может быть таких понятий в искусстве. Каждое произведение может оцениваться лишь с точки зрения изобразительности и выразительности, ибо в сущности своей искусство есть не что иное, как "выражение полноты души художника" (В. Брюсов). Иначе как примирить мрамор Фидия и комедии Аристофана? Куда отнести Достоевского, три четверти Чехова, Л. Толстого, Уота Уитмана, Шекспирова Фальстафа? Ведь они некрасивы!
   Если бы искусство оценивалось только со стороны "красивости", оно было бы бедно и бессодержательно, как Ратгауз. К счастью то, что я сейчас говорю, стало почти трюизмом.
   Красота в искусстве -- полное соответствие формы и содержания и проистекающая отсюда единственная убедительность и глубокая непререкаемая правда его. Ибо в противном случае -- искусство лживо, скудно и жалко. Не искусство это.
   Что делать, если душа художника и поэта -- уродлива, порочна и безобразна. Раз он может выразить ее, он в праве это сделать. Кто захочет, услышит и поймет ее.
   Душа В. Маяковского? Вот она:
  
   Я --
   Площадной
   Сутенер и карточный шулер {*}.
  
   {* Автор намеренно игнорировал знаки препинания. Мне пришлось прибегнуть к собственной пунктуации. -- С. Б.}
  
   И еще:
  
   Я -- златоустейший,
   Чье каждое слово
   Душу новородит
   Имениннить тело.
  
   И после этого следует светлое утверждение:
  
   -- Говорю вам:
   Мельчайшая пылинка живого
   Ценнее всего, что я сделаю и сделал.
  
   Этот "сегодняшнего дня крикогубый Заратустра" находит в себе силы сказать:
  
   Но мне люди,
   И те, что обидели
   Вы мне всего дороже, ближе
   Видели,
   Как собака бьющую руку лижет.
  
   Искреннею выстраданностью веет от каждой строки книжки, словно смотришь чье-то окровавленное, изъязвленное сердце. Он признался уже:
  
   Хорошо, когда в желтую кофту
   Душа от осмотров укутана,
   Хорошо,
   Когда, брошенный в зубы эшафоту {*},
   Крикнуть:
   "Пейте какао Ван-Гутена!"
  
   {* Нарочитое нарушение синтаксиса. -- С. Б.}
  
   Посмотрите, как страдает поэт, ожидая возлюбленную:
  
   Проклятая.
   Что же и этого не хватит?
   Скоро криком издерется рот.
   Слышу --
   Тихо,
   Как больной с кровати,
   Спрыгнул нерв.
   И вот.
   Сначала прошелся
   Едва, едва,
   Потом забегал, взволнованный, четкий.
   Теперь и он, и новые два
   Мечутся отчаянной чечеткой.
   Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
   Нервы большие, маленькие -- многие
   Скачут бешенные,
   И уже
   У нервов подкашиваются ноги.
  
   Веришь ему, ибо у него -- "пожар сердца". И только вполне понятная экономия цитат не позволяет мне привести целое множество их, доказывающее большие изобразительные средства автора. И надо сознаться, что редко можно встретить такие полные, выпуклые, огромные образы, которыми превосходно мыслит поэт.
   Описание ночи:
  
   Вселенная спит, положив на лапу,
   С клещами звезд громадное ухо.
   Пришла.
   Пирует Мамаем,
   Задом на город насев.
   И эту ночь глазами не проломаем,
   Черную, как Азеф.
  
   Или:
  
   Вдруг и тучи, и облачное прочее
   Подняло на небе ужасную качку,
   Как будто расходятся белые рабочие,
   Небу объявив озлобленную стачку.
  
   Или:
  
   Тысячу раз опляшет Иродиадою
   Солнце землю,
   Голову Крестителя.
  
   Веря сам, поэт убеждает читателя поверить в эти образы. А это главное. Но несомненно только то, что один из самых талантливых и сильных футуристов наших далеко не так оригинален, как могло бы казаться. Такая фраза:
  
   Я весь из мяса. --
  
   приводит на память Уота Уитмана:
  
   -- Я -- Уитман, я -- космос, я -- сын Мантагана, я из мяса.
   (Пер. К. Чуковского)
  
   С этим американским поэтом у В. Маяковского и вообще есть большое сходство в самом подходе к действительности, в подходе грубом и как-то чувственно-боязливом, хотя оба они делают вид, что им совсем не страшно их грохочущее, стальное настоящее.
   Совершенно новым мотивом в разнообразных напевах современной русской поэзии звучит следующее:
  
   И пока выкипячивают, рифмами пиликая,
   Из любвей и соловьев какое-то варево,
   Улица корчится безъязыкая:
   Ей нечем кричать и разговаривать.
  
   Маяковский сам -- "выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни", и он имеет право говорить звериным языком улицы. Это -- его родной язык.
   Он зовет:
  
   Идите,
   Голодненькие, потненькие, покорненькие,
   Закисшие в блохастом грязненьке,
   Идите!
   Понедельники и вторники
   Окрасим кровью в праздники.
  
   "Кровью сердца дорогу радуя", Маяковский идет к малым, к обиженным и безъязыким. Это резко отмежевывает его от всех наших пишущих современников, с унылым задором тянущих несколько элементарных нот уже достаточно потускневшего и захватанного индивидуализма. Большие поэты давно уходят вперед, осуществляя моменты новой этики. На страницах "Жатвы" отмечалось уже, что даже В. Брюсов, порывая с голым индивидуализмом и аморальным эстетизмом, употребляет такие слова, как "позор", "стыд" именно в этическом, моральном значении. Кто знает, может быть, и в самом деле русская поэзия делает новый шаг, и любовь, "только любовь" ко всему сущему и всегда страдающему сделается основой поэтических достижений.
   Технические средства В. Маяковского? Сказать, чтобы он был исключительно оригинален в своих размерах, мне думается, нельзя. Но даже на основании только пяти стихотворений книжки, кстати сказать, читающихся как одна поэма, можно заключить, что чувство стихотворного ритма у поэта обострено до настоящей исхищренности. Короткие волны и колебания строк при чтении слагаются в большие полные клубки ритмических понижений и повышений.
   Не отрицая рифмы, автор часто пользуется ассонансами (бронзовый -- звон свой, нежненько -- мятежников и т. д.) и диссонансами (громкою -- рюмкою), иногда превосходными.
   Но главное, что, конечно, возбуждает читательское внимание, -- это пресловутые футуристические неологизмы.
   И вот здесь В. Маяковский обнаруживает всю свою незаурядную вдумчивость, вкус и чувство языка, качества, встречающиеся довольно редко у других футуристов, пытающихся своими словами обогащать русскую речь. Тогда как даже у Игоря Северянина некоторые стихотворения написаны на каком-то странном жаргоне, напоминающем, по мнению одного критика, румынский язык, у Маяковского заметна необычайная экономия словоновшеств. И сделаны они так, что их трудно уследить. Привожу примеры:
  
   Досыта изъиздеваюсь нахальный и едкий...
   Мир, огромив мощью голоса...
   Нежные! вы любовь на скрипки ложите
   Но дай твоих губ неисиветшую прелесть...
   Глаза наслезенные и т. д., и т. д.
  
   Решительно отказываясь от нелепого выдумывания всегда жалких и худосочных "новых слов" или до омерзения противных заимствований из иностранных языков, вроде северянинского стихотворного эсперанто, Маяковский пользуется исключительно всякими приставками, суффиксами и флексиями, удачно усиливающими выразительность корня слова.
   Освобождаясь слегка из часто стеснительных рамок синтаксиса, поэт и это делает с приятной умеренностью, и его стихи, несмотря на отсутствие знаков препинания, всегда вразумительны. А это -- ценно.
   Ибо попытки в этом направлении талантливых и опытных поэтов приводили к шифру и досадным и смешным неясностям. Отказываясь от приведения доказательств здесь, укажу только на опыты Андрея Белого и Вячеслава Иванова. Вот те мысли, которые возбудила во мне эта сильная, прекрасная в своей искренности книга В. Маяковского.
   И я думаю, что не буду голословным, назвав автора ее настоящим и сильным поэтом.
  
  
  
   Впервые: Млечный путь (Пг.). 1916. No 1. С. 20--22.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru