Брусянин Василий Васильевич
Мать

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Новелла).

Василий Васильевич Брусянин

Мать
(Новелла)

   Свечи на ёлке догорели и потухли... Особенно долго почему-то догорала одна свечка, розовая... А дети кричали:
   -- Мама!.. Мамочка!.. Смотри, розовая свечечка всё горит...
   Анна Николаевна смотрела на догоравшую розовую свечку и молча о чём-то думала.
   Но вот и тонкий, обуглившийся фитиль розовой свечечки перегнулся, моргнул раза два-три блестящей искрой и упал на еловую ветку, и потух...
   Старшая дочь Анны Николаевны, Наденька, вздохнула, прижалась к матери, обвила её за шею руками и тихим и робким голосом спросила:
   -- Мамочка!.. Ты говорила, что папа приедет, когда зажгут ёлку, а он не приехал?..
   К Анне Николаевне и Наденьке подошёл Серёжа, светлокудрый мальчик с серыми глазами.
   Он пристально и испытующе смотрел в лицо матери и ждал ответа...
   -- Милочки мои, верно папе нельзя было, он и не приехал...
   Она говорила и прятала от детей глаза.
   -- А когда же он приедет? -- капризным голосом спросил Серёжа, и глазки его блеснули слезами... -- Мама, когда же он приедет?.. -- повторил он вопрос, видя, что мама замешкалась с ответом.
   -- Скоро, милый, он приедет... скоро... Идите спать, пора... Няня расскажет вам сказку, а завтра вечером мы все поедем на ёлку к Юре и Юлечке... Помните вы Юлю и Юрочку?..
   Анна Николаевна долго говорила о Юле и Юрочке, вспоминала о минувшем лете в Финляндии. Говорила о море и горячем песке, по которому все они ходили босыми ногами.
   Она отвлекла внимание детей от жгучего вопроса об отце, и те успокоились, покорно выпили по кружке молока и ушли с няней в спальню.
   Анна Николаевна поцеловала их в постельках, прикрыла одеялами, а старая няня уселась у детских кроваток и тихим и ласковым голосом начала рассказывать сказку-выдумку, красивую выдумку, непохожую на жизнь со скучными долгими днями и тёмными глухими ночами.
   Анна Николаевна и сама была готова слушать эту сказку-выдумку, чтобы забыть о жизни. Но простоватое старческое лицо няни смутило её. В самом деле, разве же может эта простоватая женщина успокоить её своей сказкой-выдумкой?..
   Она осторожно поднялась, взглянула ещё раз на милых деточек, вышла из детской, плотно притворив дверь, и чрез столовую прошла в кабинета мужа.
   Недавно здесь горели на ёлке свечи, яркими бликами играя на позолоте ёлочных украшений. В комнате было светло и весело. Старая няня играла на гармонике "Казачка", а Наденька и Серёжа плясали и так смешно притопывали своими крошечными, толстенькими ножонками.
   Она сидела в большом кресле у письменного стола мужа, читала газету и вслушивалась в игривый мотив гармоники и слушала, как дети отбивали ножонками такт и плясали.
   Пёстрый газетный листок с пёстрыми фактами жизни не остановил её внимания. Она осмотрелась по сторонам. Обвела глазами комнату, засмотрелась на письменный стол мужа. И этот стол был таким же, каким был и в рождественский вечер прошлого года, когда муж был дома.
   Тогда был такой же тихий, хороший вечер... Горели на ёлке свечи, и было уютно и тепло всем вместе... Отец сам украшал для детей ёлку, он любил это делать...
   В тот вечер прошлого года старая няня стояла у двери в столовую со скрещенными на груди руками, а в её глазах светилась тихая радость. В тот вечер отец сам играл "Казачка", улыбался, а Наденька и Серёжа плясали и хохотали...
   Когда дети заснули, Анна Николаевна с мужем поехали на рождественский журфикс к знакомым и вернулись домой только к утру, когда на небе горела яркая путеводная звезда...
   Как странно, в её памяти навсегда запечатлена одна подробность этого утра.
   Они ехали на извозчике по Николаевскому мосту. Муж долго всматривался в одну яркую звезду рождественского утра и сказал:
   -- Посмотри, как красива эта звезда!.. Может быть, она светила и волхвам несколько веков назад... И они шли к своей цели, верные себе...
   Помолчав он добавил:
   -- А у нас, людей двадцатого века, часто нет такой путеводной звезды, и мы сбиваемся с пути, или... в нас гаснет вера в ту далёкую мечту, далёкую и яркую как эта звезда...
   И в голосе его дрогнули печальные нотки.
   Она помнит этот голос до сих пор, и всё, что сказал муж, врезалось в её память. Часто потом, после отъезда мужа, ей приходили на память эти слова и как раскалённые уголья падали на дно её души.
   Горят эти слова в её душе и теперь. И нет от них покоя и забвения...
   Сегодня вечером Анна Николаевна собралась поехать на журфикс к тем же знакомым, где они с мужем были и в прошлом году... Но она раздумала...
   Захотелось побыть в одиночестве, что-то ещё продумать, в чём-то разобраться, что так и осталось неясным на всю жизнь.
   Она достала из ящика стола последнее письмо мужа и стала перечитывать его, точно с желанием найти в нём ответ на неразрешённые вопросы. Но письмо было кратко: муж сообщал о своём здоровье, спрашивал: "Как дети?"... и только.
   Короткие, спешно набросанный строки... Часто от них веет холодом и даже смертью...
   Холодные мурашки пробежали по спине Анны Николаевны, добрались до затылка, охватили всю голову. Почтовый листок задрожал в её руке: она нашла новые слова в письме мужа. Как это она раньше не замечала этого?.. Вот они... Муж пишет: "Анюта, не грусти, голубчик, кто же нибудь должен остаться и с детьми... Мы поделили труд, иначе нельзя"...
   Он часто говорил то же самое, когда был с нею. И как-то выходило так, что Анна Николаевна оставалась около детей, потому что "иначе нельзя", а он делал то, что ему хотелось. Он выходил из тесных рамок их семьи и расплывался в той большой массе людей, которая называется человечеством. И только два представителя громадного человечества оставались около неё, и она с ними...
   Разве же это ответ на запросы Анны Николаевны?.. Разве же она об этом думала, когда была курсисткой и даже гимназисткой?..
   Тогда рисовались призрачные дали будущего, и она представляла себя приносящей жертву всему человечеству.
   Когда они встретились и сошлись, они оба говорили одно и то же: "Теперь мы вместе пойдём на общую работу"... И они пошли на эту работу...
   Но вот родилась Наденька, и она отстала от него. Заботы матери о малютке становились на её пути к общему, большому счастью. Появился на свет Серёжа, и на пути к общему счастью всех людей выросло благо двух, -- двух: Наденьки и Серёжи... Дети росли, а путь к общему счастью всё больше и больше засорялся и терялся...
   Она отстала от других и от мужа, остановилась в раздумье перед запросами жизни, -- личной жизни, и теперь не знает, что дальше делать?
   Она взяла большой лист почтовой бумаги и описала всю историю своих разочарований...
   "Артемий, -- писала она, -- не сердись на меня, но сегодня я почему-то упорно думаю об этом... Я только что уложила детей, осталась одна, и вот эти странные думы волнуют меня... Мне невыносимо грустно. Я никогда не могу отогнать от себя одной роковой думы...
   Отчего это так?.. Я осталась здесь с ними, с моими детками... Не думай ты, что я не люблю их... Я... О, Артемий... Я люблю их, люблю, и потому-то мне так и горько за себя... Но, ведь, вот в чём трагизм моего существования. Ты там за работой, о которой мы мечтали вместе, а я здесь, и всё ещё остаюсь на пороге к этому счастью... Отчего так вышло? Почему ты оставил меня для "домашнего счастья", а сам пошёл ковать счастье большое, для всех?..
   Я слышала о том, что ты там делаешь. Из М... приехала Лида и рассказывала о тебе... Мне было бесконечно отрадно слышать о тебе как о герое в рабочих кварталах, среди людей, которым мы хотели отдать всю свою жизнь... Отчего же я не могу сделать того же?..
   Почему мы, женщины, обречены на роль нянек, сиделок и... Я едва не уронила слова, обидного для тебя, но воздержалась вовремя и выжгла это слово из своего сознания... Я знаю, ты по-настоящему любишь меня... Я знаю, для тебя я и жена, и товарищ... Но помоги же мне выбраться из трясины, уведи меня за собою... Впрочем, об этом нельзя даже и мечтать. Это так несбыточно! Пусть так! Пусть я обречена на роль няньки! У меня ещё есть крупица утешения, и я могу ещё быть полезной. Ведь дети подрастут, и я снова буду свободной птицей и полечу туда же, куда влечёт меня что-то неведомое, но большое и сильное...
   Милый мой Артемий... Не сердись на моё малодушие. Не сердись на это моё письмо с ёлки... Дети спят... Они недавно веселились и плясали, а у меня сердце обливалось кровью... Они всё приставали ко мне -- почему папа не приехал, обещал приехать, когда зажгут ёлку, и не приехал... Врала как умела... Я всё вспоминала о том, как мы с тобой возвращались с журфикса в прошлом году... помнишь, от Л...ских... ехали по Николаевскому мосту, и ты говорил о звезде, по пути которой шли волхвы... Ты говорил о том, что у нас часто нет путеводной звезды... Я вспоминала это утро и твою фразу... Друг мой, где же моя путеводная звезда?.. Её нет?!. Её лучи не проникают чрез опущенную штору детской... В эту маленькую и милую нам обоим комнатку не проникают лучи света от моей, где-то затерявшейся путеводной звезды... И я живу как во тьме, без исхода и без мечты о будущем... Говорят, дети -- будущее, но ведь это будущее их, а кто же меня может лишать моего будущего?.. За этой фразой не может успокоиться моё больное сердце...
   Я должна закончить это письмо, потому, боюсь -- не сдержусь... Я чувствую, что моё письмо -- укор по твоему адресу, а я не хочу отравлять тебе ни минуты покоя. Я молчу, молчу о том, что накопилось у меня на душе, но я не могу молчать о другом... Я буду тебя просить, скажи мне -- когда я могу поднять шторы на окнах детской? Когда я могу вздохнуть полной грудью? Когда я могу отдать себя всем как ты, а не немногим, как делаю теперь? Я молю тебя об этом, мой Артемий...
   Вы все, бодрые и сильные мужчины, должны сменит нас, слабых матерей и жён, чтобы и мы были сильными... Когда же вы дадите нам право выйти на торную дорогу? Дайте же и нам возможность отдать себя многим, если не всем... Дайте же нам возможность выйти из детской... А вы вернитесь и замените нас, хотя бы на время"...
   Она так и не окончила этого письма, отвалилась к спинке кресла и забылась в какой-то странной дремоте, в каком-то странном полусне...
   Рано утром она прочла написанное ночью, глубоко вздохнула, как-то странно посмотрела вокруг себя и медленно прошла в детскую.
   Наденька и Серёжа ещё спали в своих кроватках. Разметавшиеся за ночь, с разгоревшимися личиками, они показались Анне Николаевне красавчиками...
   Она укрыла их одеялами, подошла к окнам, занавешенным белыми шторами, и остановилась в тихом раздумье...
   Теперь она упрекала себя за странные думы ночью. Глухое негодование вырывалось из её души на детей в часы одиночества, а теперь она стыдилась этих дум...
   Ей казалось, что она причинила детям какую-то боль, когда дети спали... боль своим милым деточкам. Она подошла к кровати Наденьки и принялась её целовать, потом подошла к кровати Серёжи и целовала его.
   Проснулась Наденька и улыбнулась матери...
   Проснулся Серёжа и улыбнулся маме, и странно оттопырил губы... Хотелось смеяться над этой гримасой, но Анна Николаевна оставалась серьёзной...
   А дети продолжали улыбаться, потом послышался их смех... Явилась няня и стала одевать их. А Анна Николаевна сидела у кроваток и точно подыскивала какие-то слова, чтобы сказать детям что-то важное, нежное...
   Вот она встала, подошла к окнам и подняла шторы... Ясное, морозное утро глянуло на неё из-за стёкол, и что-то тихое и щемящее заныло в её груди.
   А за белыми от мороза стёклами была другая жизнь, и крикливые голоса её не нарушали святой благоговейной тишины детской, где спали Наденька и Серёжа.
   Так было и в ту великую рождественскую ночь. Мать оставалась в пещере, а кто-то сильный и большой разбрасывал по земле семена любви и счастья...
     

---------------------------------------------------

      Источник текста: Брусянин В. В. Опустошённые души. -- М.: "Московское книгоиздательство", 1915. -- С. 133.
      Оригинал здесь: Викитека.
      OCR, подготовка текста: Евгений Зеленко, апрель 2014 г.
     
     
     
     
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru