Бродский Николай Леонтьевич
В. П. Боткин и И. С. Тургенев

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

H. Л. БРОДСКИЙ.
В. П. Боткин и И. С. Тургенев

   Переписка Василия Петровича Боткина (1810--1869) и Ивана Сергеевича Тургенева (1818--1883) обнимает 1851--1869 г. Вне сомнения, публикуемый нами материал имеет пробелы; в нем иногда встречаются указания, что были еще письма того и другого корреспондента. Но и сохранившаяся эпистолярия представляет выдающийся интерес по обилию данных, рисующих литературную и общественную жизнь 50--60 гг. прошлого века в своеобразном преломлении, вытекающем из классовой психоидеологии обоих писателей. Материал ценен и для биографии двух корреспондентов, связанных с обширным кругом писателей, артистов, государственных деятелей, художников и проч.
   В. П. Боткин познакомился с Тургеневым в 1842 г. К этому моменту внук крепостного крестьянина, сын богатого московского, чаеторговца, Боткин представлял собою человека с большим жизненным опытом и с достаточно четкими общественными и литературными воззрениями. Участие в коммерческих операциях торговой фирмы Петра Кононыча Боткина он соединял с философскими разговорами в кружке Станкевича и с шумной жизнью в герценовском кружке:" друг Белинского, Огарева, Бакунина, Грановского не прерывал связей с купцом-журналистом Полевым; обвеянный немецкой романтикой, поклонник "волшебного Гофмана", переводчик "Капельмейстера Крейслера", он восхищался Виктором Гюго и Шекспиром; Лермонтова предпочитал Пушкину, так как "пафос первого -- отрицание духа и миросозерцания, выработанного средними веками, или еще другими словами -- пребывающего общественного устройства"; пережив сложный роман с одной из сестер Михаила Бакунина, типичный в том отношении, что Боткин насильственно культивировал "Премухинскую гармонию", тяготея вследствие своего реального образа жизни к другим отношениям с женщиной, он испытывал в эти годы "враждебное чувство ко всему, на чем лежит печать мистики и романтики"; отрицательно относясь к умственному направлению, представляемому "поганым, вонючим" органом Погодина и Шевырева ("Москвитянин"), а также к славянофильским теориям, Боткин примкнул к западникам -- идеологам европеизации русской государственной и социальной жизни, т. е. превращения феодально-крепостнической страны в буржуазную, энергично доказывая, что "дух нового времени вступил в решительную борьбу с догмами и организмом средних веков ... во Франции совершилось отрицание средних веков в сфере общественности; в Байроне явилось оно в поэзии, и теперь является в сфере религии, в лице Штрауса, Фейербаха и Бруно Бауэра"; детище того нового класса, который уже в 30-х гг. представлялся Пушкину пришедшим на смену барской культуре и который в эти годы (]830--1850) выслал на разнообразные позиции социальной действительности таких представителей, как Полевой, Прохоров, Солдатенков, Кокорев, -- Боткин пытается в качестве журналиста брать "вопросы жизненные", говорить с публикой о "чем-нибудь современном" (например, по поводу книги Лоренца Штейна "Der Socialismus und Kommunismus der heutigen Frankreichs"), но сознает, что об этом по цензурным условиям нельзя говорить, и приходит к грустному признанию: "поневоле надо переливать из пустого в порожнее" (в письме к А. А. Краевскому от 29 октября 1842 г.). Необходимо, однако, отметить, что принадлежа к торговой буржуазии, классу, в 30--40-х гг. XIX в. еще только Завоевывавшему командные высоты на экономическом фронте, Боткин уже нес в себе все черты разложения этого класса, обнаруживал ту вялость и гурманство, тот эпикуреизм и эстетские наклонности, которые столь пышно расцвели в данной общественной группе в конце прошлого столетия на почве прочного материального довольства развивались "леность", "романтическое бездействие": -- "Вы уж, ради бога, не очень меня ругайте, -- писал Боткин 1 февраля 1843 г. А. А. Краевскому, -- что делать? доброго-то желания у меня много, да воли и терпенья нет выполнять его, а притом хочется прочесть то то, то другое, а перед тобой проходит некоторая, так сказать, сладость жизни, т.е. и порядочный обед, и бургиньон, и шампаньон, и добрые приятели; день идет за днем, а в итоге душевная пустота ..." В итоге -- своеобразное онегинство в купеческой крови, червоточина, подтачивающая жизнестойкость, поиски выхода из щемящей скуки. Искусство было тем клапаном, который предохранял от любим-торцовской жизни, к чему склонности были. {См. в письме Белинского от 14 марта 1841 г.: "Боткин чудовище! Старый развратник, козел грехоносец! С ужасом прочел я нечестивое письмо твое, с ужасом выслушал рассказы Кульчицкого о вашем общем непотребстве, пьянстве, плотоугодии, чревоненавистничестве и прочих седьми смертных грехах! Покайтеся!"} Боткин, музыкант, погружался в музыкальную стихию, устраивал у себя квартеты, восторгался Бетховеном, становясь похожим, по выражению Белинского, "на пифию на треножнике".
   Итак, разносторонне образованный человек, страстный театрал, тонкий ценитель поэзии, живописи и музыки, критически относящийся к современному "азиатскому" общественному порядку, поклонник буржуазной Европы, -- таков был Боткин в годы первого сближения с Тургеневым, в 1842. г. только обещавшим развернуться, автором небольшой группы лирических стихотворений, стоявшим на распутье между научной работой и литературной деятельностью. Многое в Боткине было близко Тургеневу, характернейшему образчику стародворянской культуры, уже тронутой декадансом: его эстетизм, книжная эрудиция с некоторой дозой философского скептицизма, сибаритские наклонности; обоих сближал весь круг знакомства, вся атмосфера кружковой, преимущественно дворянской интеллигенции 40-х гг. Мы не располагаем данными об их отношениях за первые годы их сближения. Известно, что в 1845 г. они вместе путешествовали заграницей. Боткин привязался к Тургеневу; признавался в 1850 г. Анненкову, что ждет свидания с Тургеневым, как с любимой женщиной; любовно ценил его рассказы, извлекая из "Записок охотника" не либеральный гуманизм, ценимый Некрасовым и Белинским, а чисто художественное мастерство: "Какая прелесть "Записки охотника!" Какой артист Тургенев!" -- писал Боткин П. В. Анненкову 12 октябри 1847 г. по поводу "Бурмистра" и "Конторы". -- Я читал их с таким же наслаждением, с каким бывало рассматривал золотые работы Челлини". {Боткин содействовал появлению в печати письма Тургенева по поводу смерти Гоголя и так как, по полицейским сведениям, "обнаруживал свободный образ мыслей", то по распоряжению московского генерал-губернатора А. Закревского был взят под надзор в 1852 г.}
   Боткин не раз давал общие характеристики творчества Тургенева {См., например, в письме к нему от 18 июля 1853 г.} и, беспорно, в этих оценках обнаруживается тонкое понимание существенных особенностей художественной манеры знаменитого романиста. Я приведу отрывок из неизданного письма Боткина к Д. Я. Колбасину, документирующий его эстетическую проникновенность: "Фауст" {Рассказ написан в 1856 г.} Тургенева здесь вообще очень понравился -- женщины особенно в восторге or него. Здесь находят, что это лучшая из всех повестей Тургенева; по искренности, какая чувствуется в ней, я тоже считаю ее лучшей. Мне кажется, объективность не в характере таланта Тургенева и она ему нигде не удавалась -- исключая разве незабвенного Созоменоса. {Алкивиад Мартынович Созоменос -- действующее лицо в комедии "Холостяк" (1849).} Тургенев -- лирик и чем больше будет он давать свободы своей душе, своему чувству, чем менее станет стеснять себя разными задними мыслями и эффектными придумками -- тем лучше. Тургенев лирик и романтик, а он до сих пор все хотел гнуть себя в другую сторону; он только теперь начинает становиться сам собою, и его" настоящее творчество -- еще впереди".
   Не признавая за Тургеневым таланта драматургического, Боткин подталкивал автора повестей и рассказов к более широким эпическим полотнам, уверенный, что неудачная проба с первым романом {См. письмо от 18 июля 1853 г.} заменится более совершенными опытами.
   Он строго относился к творчеству Тургенева в тот период, когда последний, отталкиваясь от "старой манеры", искал новых путей: известно, как Тургенев переделывал роман "Рудин" под влиянием критических замечаний Боткина; известно, что этот роман обязан: именно Боткину включением страниц о кружке Покорского. Боткин ободрял Тургенева, когда тот стал сомневаться в своем таланте; призывал его к смелости, к более резкому обнаружению его поэтической "самости", считая, что "гоголевское" направление не в таланте Тургенева.
   В нашем сборнике читатель найдет целый ряд отзывов Боткина о произведениях Тургенева. Я позволю себе привести еще один -- о романе "Накануне", сохранившийся в переписке Боткина с А. А. Фетом (20 марта 1860 г.): "Накануне" я прочел с наслаждением. Я не знаю, есть ли в какой повести Тургенева столько поэтических подробностей, сколько их рассыпано в этой. Словно он сам чувствовал небрежность основных линий здания и чтобы скрыть эту небрежность, а может быть и неопределенность фундаментальных линий, он обогатил их превосходнейшими деталями, как иногда делали строители готических церквей. Для меня эти поэтические, истинно художественные подробности заставляют забывать о неясности целого. Какие озаряющие предметы эпитеты, да, солнечные эпитеты, неожиданные вдруг, раскрывающие внутренние перспективы предметов! Правда, что несчастный Болгар решительно не удался; всепоглощающая любовь к родине так слаба очерчена, что не возбуждает ни малейшего участия, а вследствие этого и любовь к нему Елены более удивляет, нежели трогает. Успеха в публике эта повесть иметь не может; ибо публика вообще читает по утиному и любит глотать целиком. Но я думаю, едва ли найдется хоть один человек с поэтическим чувством, который не простит повести все ее математические недостатки за те сладкие ощущения, которые пробудят в душе его ее нежные, тонкие и грациозные детали. Да, я заранее согласен со всем, что можно сказать о недостатках этой повести, и все-таки я считаю ее прелестною. Правда, что она не тронет, не заставит задуматься, но она повеет ароматом лучших цветов жизни". Не сохранился, к сожалению, отзыв Боткина о романе "Отцы и дети"г отзыв, а котором Тургенев писал Случевскому 26 апреля 1862 г.: "до сих пор Базарова совершенна поняли, т. е., поняли мои намерения, только два лица: Достоевский и Боткин".
   Тургенев доверял вкусу Боткина; читал ему первые наброски своих рассказов ("Ася", "Фауст"), ему первому сообщил план романа "Дворянское гнездо" (первоначально называвшегося "Лизой") и получил его одобрение. Считая Боткина вообще "хорошим судьей в вопросах искусства", Тургенев, однако, не всегда с ним соглашался, отстаивал некоторые свои произведения, вызывавшие отрицательные суждения Боткина (напр., "Призраки").
   Совместная жизнь заграницей (в Риме в 1857--58 гг.) уяснила взаимные дефектные качества: Боткин навсегда сохранил впечатление от Тургенева, как "легкомысленного мальчика" с сединой. Последний писал о своем приятеле Анненкову: "в его характере есть какая-то старческая раздражительность -- эпикуреец в нем то и дело пищит и киснет; очень уж он заразился художеством". Подобные оценки не разрывали связей дружбы, но привносили оттенки личной охлажденности, и оба приятеля иногда предпочитали переписку личным встречам. Был момент, когда они оба затевали одни и те же планы, горели одними желаниями. Либеральный буржуа и либеральный дворянин сошлись в желании содействовать ликвидации крепостного строя. Идеолог "промышленных интересов", Боткин принимает участие в обсуждении программы задуманного Тургеневым журнала "Хозяйственный указатель", "Проекта программы-общества для распространения грамотности и первоначального образования". Все эти планы приходятся на 1858--1860 гг. {См. любопытные суждения Боткина о современном ему помещичьем дворянстве в письме к И. И. Панаеву из Рима 29 янв. 1853 г. ("Тургенев и круг "Современника", изд. "Academia", 1930, стр. 435--437).} "Умеренность и терпимость" -- две добродетели политической идеологии Боткина вязались в один узел с благонамеренным либерализмом Тургенева, отстаивавшего вместе с 105 тульскими дворянами принцип "добросовестного денежного вознаграждения" За ликвидацию "обязательных отношений" между крестьянами и помещиками -- "в виду улучшения быта крестьян, обеспечения собственности помещиков и безопасности тех и других". Но уже скоро развитие общественных отношений в стране вызвало в1 Боткине столь непримиримое к прогрессивному лагерю отношение, что между либерально-буржуазными воззрениями Тургенева и охранительно-реакционными взглядами его приятеля легла межа-предел. Когда-то защищавший положение, что "двигают массами не идеи, а интересы", Боткин, никогда не веривший в значение народных масс, стал резко нападать на все то, в чем видел "интересы" масс и их идейное оформление. Детище утверждающейся буржуазии -- он бросился в объятия дворянско-поместной олигархии 60-х гг., сделался подголоском катковской клики, ревностным охранителем "Московских ведомостей" и "Русского вестника". {См. сообщение Е. Колбасина: "Тургенев рассказывал мне, что Боткин, этот питомец крайне левого гегелианства, воспитанный на Фейербахе, М. Штирнере, Штраусе, в последние годы своей жизни говорил: "Россия погибнет окончательно, единственное ее и наше спасение, это -- жандарм. Это краеугольный камень, главнейший столп нашего государства" ("Современник", 1911, No 8, стр. 238; статья Е. Колбасина "Тени старого Современника"). Ср. также Е. Феоктистов "За кулисами политики и литературы" (1929), стр. 30, 31.}
   Чернышевский, "Современник", все, что носило печать идеологии разночинной революционной интеллигенции, встречалось Боткиным, как работа "мальчишек", "безмозглых", "пустоголовых прогрессистов". Он приветствует цензурные гонения на журналистику и с сознанием выполненного общественного долга заявляет своему единомышленнику А. А. Фету: "пользуясь моим знакомством с членами Совета по книгопечатанию, стараюсь поддержать их в их энергии" (в письме от 1 февраля 1866 г.). "Проклятая политика", -- восклицает он в письме к Фету 10 февраля 1866 г.: "признаюсь откровенно, все эти вопросы политико-экономические, финансовые, политические -- внутренно писколько меня не интересуют... Я понимаю ясно, что они составляют настоятельную необходимость -- да я чужой в них... {Показательно для его социальной идеологии отношение к польскому восстанию (см. письмо Боткина).}
   Боткин с головой уходит в мир музыкальных эмоций, эстетических и философских созерцаний; буржуазное нутро выпячивается с необычайной отчетливостью; кулинарное гурманство возводится в культ {По словам Е. М. Феоктистова, "Тургенев говорил о Боткине, что когда он умрет, то надо будет положить его в гроб с трюфелем во рту" ("Воспоминания". Изд. "Прибой". 1929. стр. 10).}, эгоистическая натура обнажается предельно.
   "Если бы Вы знали. -- писал Тургенев П. В. Анненкову в феврале 1861 г.. -- как безобразно грубо выступил в (Боткине) эгоист; это даже поразительно! Ох, Навел Васильевич, в каждом человеке сидит зверь, укрощаемый одной только любовью".
   25 апреля 1868 г. Тургенев признавался тому же Анненкову: "уж в прошлом году отзывало от (Василия Петровича) трупом да еще ядовитым"...
   Смерть Боткина (10 октября 1869 г.) вызвала в Тургеневе следующие раздумья, которыми он тотчас поделился с Анненковым и Фетом: "Давно не исчезало с житейской сцены человека, столь способного наслаждаться жизнью; это был своего рода талант, но неумолимая судьба не щадит и талантов. Товарищем меньше! С братьями своими и другими он поступил хорошо, но наше бедное общество (Литературный фонд) осталось в его глазах недостойным козлищем. Удивительно ретроградные инстинкты и убеждения сидели в этом московском купеческом сыне. Не хуже любого прусского junker'a или николаевского генерала... Литература для него все-таки отзывалась чем-то в роде бунта". {Из письма Анненкову 5/24 октября 1869 г.} В тоне тургеневских строк почти безразличное констатирование факта, простая регистрация убыли человека, чуждого, с которым давно порваны все интимные связи.
   В ноябре 3/15 того же года Тургенев писал Фету из Баден-Бадена: "Итак, Василия Петровича не стало. Жалко его не как человека, а как товарища... Себялюбивое сожаление! Умница, был -- а хоть и говорят, что l'esprit court les rues, -- но только не в России... Да у нас и улиц мало. Я нахожу, что он мог оставить Вам больше; -- но в его глазах -- великий литератор был в сущности жулик; он и нашему Обществу ничего не оставил". {Привожу это письмо по автографу, так как в "Моих воспоминаниях" А. А. Фета (II том, стр. 206) оно напечатано с пропуском и не точно.}
   Публикуемая переписка, вскрывая социально-психологические образы обоих корреспондентов, помогает глубже уяснить то бытовое и литературное окружение, в котором находился первоклассный художник слова XIX в., дает драгоценный материал для познания интеллектуальных интересов Тургенева, разнообразных возбуждений, шедших на него от окружающей среды.
   Социальная биография писателя много выигрывает и своей документальности от публикаций наряду с другими материалами эпистолярной текстологии.
   Богатейший комментарий к творческой деятельности Тургенева лежит в его переписке с такими корреспондентами, как П. В. Анненков, А. А. Фет, до сих пор или неизданной в полном объеме или напечатанной с иска--жениями, пропусками и проч., при чем письма Анненкова и Фета остаются неизвестными.
   Включение в читательский, научно-исследовательский обиход переписки Боткина и Тургенева присоединяет к недавно изданным письмам к Тургеневу Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского еще одну колоритную фигуру, более чем двадцать пять лет связанную с Тургеневым сложными взаимоотношениями, питавшую крупного писателя умной беседой, тонкими художественными суждениями, обогатившую его творчество ценным фактическим материалом, оберегавшую Тургенева в минуты сомнения на литературном пути поддержкой умного читателя, друга-читателя.
   Оригиналы писем В. П. Боткина хранятся в Пушкинском доме, письма И. С. Тургенева -- в Толстовском музее (Москва). Письма Боткина приготовлены к печати для настоящего сборника Н. В. Измайловым; ему же принадлежит часть примечаний к публикуемой переписке.

----------------------------------------

   Источник текста: Боткин В. П., Тургенев И. С. Неизданная переписка, 1851-1869 / В.П. Боткин и И.С. Тургенев ; по материалам Пушкинского дома и Толстовского музея приготовил к печати Н.Л. Бродский переплет и с. - Москва ; Ленинград: ACADEMIA, 1930. - XV, 349, с., [1] л. портр. : портр. ; 17 см.. - (Памятники литературного быта . Переписка В.П. Боткина и И.С. Тургенева).
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru