Бринк Бернгард Тен
Тен-Бринк. Шекспир. Лекции. Перевод П. Вейнберга

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Тенъ-Бринкъ. Шекспиръ. Лекціи. Переводъ П. Вейнберга. Спб. Изданіе Пантелѣева. Цѣна 75 к. Лекціи Тенъ-Бринка не принадлежать къ особенно выдающимся произведеніямъ о Шекспирѣ, и въ необозримой западной литературѣ объ англійскомъ драматургѣ можно бы указать произведенія, заслуживающія перевода съ большимъ правомъ. Напримѣръ, у насъ почему-то совершенно пренебрегаются работы французскихъ шекспирологовъ, а между тѣмъ сочиненія такихъ критиковъ-историковъ, какъ Мезьеръ, несомнѣнно оказали бы русскому читателью существенную пользу широтой историко-литературнаго взгляда, остроуміемъ и разносторонностью критическаго анализа. Книги нѣмецкихъ профессоровъ давно уже усвоили одну болѣе или менѣе прочную физіономію и пишутся приблизительно по одному и тому же плану. Въ исторической части-- рядъ чрезвычайно сложныхъ, но чаще всего въ сущности произвольныхъ и даже безцѣльныхъ изысканій на счетъ подробностей шекспировской біографіи, хронологіи его пьесъ. Въ отдѣлѣ психологіи -- отчаянное стремленіе доказать, что Шекспиръ не только по таланту, но и по рожденію -- сынъ германской расы, т. е. такой же нѣмецъ, какъ Гёте и Шидлеръ. Въ заключеніе -- критика слагается уже само собой: это сплошной лирическій восторгъ и чрезвычайно сильные эпитеты о недосягаемомъ и всестороннемъ геніи Шекспира.
   Что же касается культурной и общественной почвы шекспировскаго творчества, тщательнаго изученія его личности ради нея самой, -- эти капитальнѣйшіе вопросы тонутъ въ патріотическихъ и эстетическихъ гимнахъ и одахъ.
   Лекціи Тенъ-Бринка составлены по такой же программѣ. Авторъ весьма мало говоритъ о "старой веселой Англіи", не считаетъ нужнымъ обратить вниманіе на учителей и соревнователей Шекспира и рисуетъ избраннаго автора въ видѣ одинокаго колосса, никому ничѣмъ не обязаннаго, ни въ чемъ непогрѣшимаго. Онъ, какъ водится, очень патетически характеризуетъ трагическій геній Шекспира: "Съ одинокой вершины, служащей ему престоломъ, онъ видитъ всѣ остальныя верхушки трагическаго искусства лежащими глубоко внизу, подъ его ногами и нынѣшнимъ служителямъ искусства представляется недосягаемымъ образцомъ нездѣшнимъ, высшимъ".
   Все это справедливо, но только опредѣленіе нездѣшній совершенно лишнее: задача историка и критика именно и заключается въ томъ, чтобы показать, насколько даже сильный колоссальный творческій талантъ здѣшній, т. е. настолько тѣсно онъ связанъ съ землей и воздухомъ.
   Чрезмѣрная восторженность, конечно, приноситъ свои плоды, отнюдь нежелательные, особенно въ популярно-научной книгѣ. Авторъ считаетъ возможнымъ находить "поразительное" въ такихъ пьесахъ, какъ Укрощеніе строптивой. Любопытно бы выслушать болѣе подробныя объясненія автора, какъ онъ, ухитрился отыскать "сочувствіе нравственной силѣ" у поэта, создавшаго образъ укротителя -- Петруччіо? Не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія вообще въ гакомъ сочувствіи Шекспира, но только здѣсь ни при чемъ одно изъ примитивнѣйшихъ и грубѣйшихъ произведеній стараго англійскаго репертуара. Въ этой комедіи даже Шекспиръ врядъ ли и повиненъ на столько, чтобы можно было отыскивать здѣсь выводы его міросозерцанія. Тенъ-Бринкъ идетъ еще дальше и утверждаетъ, что "суть" такой комедіи, какъ Укрощеніе строптивой, "не во внѣшнихъ проявленіяхъ, а исключительно во внутренней натурѣ человѣка". Это на той сценѣ, гдѣ безпрестанно раздается хлопанье бича, дикіе вскрики "господина", сыплется брань на ни въ чемъ не повинныхъ людей, какъ воспитательное средство противъ "строптивости" супруги (стр. 49).
   Совершенно некстати проявляется та же елейность духа у критика и въ другихъ еще болѣе важныхъ случаяхъ. Какъ онъ могъ додуматься до вывода, будто бы Шекспиръ въ Коріоланѣ "представляетъ намъ благородно мыслящаго аристократа, полнаго пламеннымъ патріотизмомъ, гордо скромнаго"? Это тотъ Коріоланъ, который воплощаетъ исконную политику аристократическихъ героевъ партіи, а не отечественной славы, -- партіи, готовой измѣнить своему отечеству при всякомъ посягательствѣ на ея сословные интересы, партіи, достаточно эффектно увѣковѣчившій себя во всей исторіи, начиная съ аѳинскихъ "лаконофиловъ" и кончая французскими эмигрантами конца XVIII-го вѣка. Зачѣмъ критику было вдаваться въ усладительныя настроенія, когда самъ авторъ драмы ясно выразилъ свое мнѣніе о героѣ въ спокойныхъ рѣчахъ римскихъ гражданъ: "Изъ одной гордости онъ служилъ родинѣ. Простаки хвалятъ въ немъ любовь къ Риму: не для родного края, а изъ угоды своей матери да изъ тщеславія дрался онъ на отечество". И только у такого "благородно мыслящаго аристократа" намъ понятенъ союзъ съ врагами отечества, страстное намѣреніе разметать согражданъ, какъ "многоголовый скотъ", уничтожить "этихъ тварей", какъ непріятеля въ открытомъ полѣ. Въ заключеніе Коріоланъ тронутъ не судьбой родины, а исключительно колѣнопреклоненіемъ матери, -- а великій психологъ влагаетъ въ его уста самую гиперболическую и крикливую рѣчь по этому случаю... Коріоланъ и на смерть идетъ патриціемъ-эгоистомъ, безъ единаго проблеска гражданскаго духа, истиннаго патріотизма и политическаго смысла. Коріоланъ "поминутно силится выказать себя противникомъ плебеевъ?--таковъ отзывъ о Коріоланѣ въ пьесѣ: врядъ ли въ подобной критикѣ много вообще мыслей, не говоря уже о благородныхъ мысляхъ.
   Напрасно восторгается Тенъ-Бринкъ и поэмами Шекспира. Здѣсь особенно рѣзко сказывается отсутствіе у автора культурно-исторической перспективы, иначе онъ оцѣнилъ бы всю модную искусственность и преднамѣренную разсудочную работу ловкаго артиста надъ произведеніемъ, пользующимся спросомъ у современныхъ франтовъ. Похищеніе Лукреціи для Тенъ-Бринка образцовый продуктъ поэтическаго вдохновенія, а между тѣмъ ни въ одномъ изъ произведенія Шекспира не разлито столько холода, манерности, разсчитанно-утонченнаго тона, какъ здѣсь. Только развѣ другая тэма можетъ поспорить съ Лукреціей. Неужели можетъ быть названо вдохновенной поэзіей описаніе, напримѣръ, "борьбы между румянцемъ красоты и бѣлизной добродѣтели" -- на лицѣ Лукреція, изображеніе спящей героини въ десяткѣ строфъ, филигранно-отдѣланная картина сладострастной и въ то же время цѣломудренной игры волосъ съ дыханіемъ? Неужели Тарквиній, полудикій насильникъ легендарной римской эпохи,-- лицо естественное и поэтическое въ роли галантнѣйшаго искателя приключеній временъ возрожденія, въ роли томящейся жертвы любви, многорѣчивѣйшаго профессора "науки страсти нѣжной" и въ заключеніе въ роли рыцаря, выдерживающаго споръ "своей холодной совѣсти съ пламенной страстью?" Недурна и Лукреція, неистощимая въ монологахъ и нравственныхъ сентенціяхъ, въ теченіе цѣлой ночи "ведущая тяжбу съ своимъ позоромъ" и поперемѣнно осыпающая рѣчами "всѣ предметы", какіе только видитъ. Врядъ ли можно согласиться съ критикомъ, что "все это прочувствовано драматически". Обязательный культъ шекспировской геніальности лишилъ, очевидно, критика свободы чувства.
   Но главнѣйшее недоразумѣніе Тенъ-Бринка, несомнѣнно, его восторги комедіями Шекспира. Критику тяжело слышать, что нѣкоторые ставятъ Мольера выше Шекспира, какъ комическаго автора. Критикъ прибѣгаетъ къ "перечисленію свойствъ, которыя необходимы для комическаго писателя", т. е. къ теоретическимъ соображеніямъ, къ правиламъ эстетики и прйходить къ желанному выводу: Шекспиръ обладалъ этими свойствами "въ равной степени съ Мольеромъ или, пожалуй, даже больше его" (стр. 97).
   Но никакая эстетика не устранитъ существеннаго жизненнаго факта. Комедіи Шекспира, какъ признаетъ и самъ авторъ, не представляютъ "вѣрнаго зеркала окружающей дѣйствительности", а совершаются "въ обстановкѣ идеальной", "подъ прекраснымъ свѣтлымъ небомъ, въ свѣжемъ зеленомъ лѣсу, въ берегу моря". Ясно, это все, что угодно, только не комедіи: идилліи, элегіи, поэмы, и смыслъ, конечно, не въ наименованіи, а въ содержаніи и цѣляхъ произведеній. Шекспиръ вполнѣ послѣдовательно шелъ къ этимъ цѣлямъ, т. е. давалъ неограниченную свободу своей фантазіи и всевозможнымъ капризамъ случая и счастья. Въ результатѣ: "это міръ, показываемый съ его свѣтлой, озаренной солнечнымъ сіяніемъ, стороны, въ безмятежные и счастливые дни, міръ, въ которомъ мы чувствуемъ явственнѣе, чѣмъ въ нашей дѣйствительности, присутствіе благого Промысла" (стр. 111).
   Совершенно не то у Мольера: тамъ смѣхъ безпрестанно переходить въ слезы, а лучшія комедіи, Мизантропъ, Тартюфъ, даже нельзя рѣзко отличить отъ драмы. Это въ полномъ смыслѣ реальный міръ съ реальными мотивами и дѣйствующими лицами, т. е. міръ, единственно сообщающій общественную и идейную цѣнность комедіи. Шекспиръ не идетъ дальше чистой поезіи и довольно однообразныхъ исторій любви. У него въ комедіяхъ главный вдохновитель -- итальянская литература возрожденія, а не англійская современная, жизнь и онъ систематически изгоняетъ съ своей экзотической сцены все временное и историческое. Во всѣхъ комедіяхъ можно отыскать лишь нѣсколько намековъ на англійскую современность XVI-го вѣка, напримѣръ, фигуру меланхолика Жака, представителя англійской итальяноманіи и чайльдъ-гарольдства XVI-го столѣтія. Комедіи такое же чисто литературное, модное явленіе, какъ и поэмы, отчасти сонеты: Шекспиръ здѣсь служилъ гораздо больше вкусу тѣхъ же Жаковъ, чѣмъ собственному генію.
   Странно не понялъ Тенъ-Бринкъ и нѣкоторыхъ величайшихъ созданій Шекспира. Напримѣръ, "трагизмъ судьбы" Брута онъ открылъ въ слѣдующемъ: "Брутъ, вслѣдствіе высоты своего образа мыслей, подчиняется вліянію болѣе ловкихъ. болѣе проницательныхъ, во нравственно стоящихъ ниже его людей" (стр. 137). На это неожиданное соображеніе можно отвѣтить словами самого же автора, недовольнаго ухищреніями гамлетовской критики". "Неправиленъ методъ, по которому вещи, умышленно или неумышленно оставляемыя Шекспиромъ въ темнотѣ, не только стараются освѣтить, но еще подвергаютъ микроскопическому анализу и дѣлаютъ исходною точкою изслѣдованія. То, что Шекспиръ находить нужнымъ высказать, онъ обыкновенно высказываетъ довольно ясно, а что онъ умалчиваетъ, то, по всей вѣроятности, признавалъ онъ несущественнымъ и такимъ поэтому должно оно оставаться и для насъ" (стр. 142).
   Шекспиръ даже устами самого Брута ясно высказалъ смыслъ его драмы: Брутъ передъ смертью сознаетъ, какъ могучъ "духъ цезаря", т. е. цезаризмъ, настроенія эпохи, "запросы времени", какъ выражался Ричардъ II. Брутъ -- убійца Цезаря -- Донъ-Кихотъ республики. Она существуетъ только въ его мечтательномъ воображеніи и наивно-благородномъ сердцѣ: кругомъ императорская атмосфера и она непремѣнно задушитъ, рыцаря отжившей свободы. Тенъ-Бринкъ понимаетъ, почему драма названа Юлій Цезарь, хотя онъ появляется въ ней только затѣмъ, чтобы быть убитымъ, но не понимаетъ психологическаго значенія этого факта въ характерѣ и судьбѣ Брута.
   Наконецъ, неосновательно авторъ превозноситъ гётевскій разборъ Гамлета. Гёте вовсе не далъ "ключа къ разрѣшенію проблемы", а только затемнилъ ее. Гёте сталъ родоначальникомъ воззрѣнія, по которому вся разгадка Гамлета, какъ психологическаго типа, сводится къ слабости воли и чрезвычайному благородству натуры, неприспособленной къ грубому дѣлу мести. Гамлетъ -- слабъ волей, выдерживая жестокую борьбу съ настоятельными внушеніями отца и своего сердца, Гамлетъ-идеалистъ, убивающій Полонія и Розенкранца съ Гольденштерномъ! Конечно, на все есть свои объясненія, но убійство, притомъ еще изъ засады, все-таки поступокъ не идеальный. Гёте, лично натура пассивная и склонная къ романтизму, создалъ своего Гамлета неограниченно "симпатичнаго" и "прекраснаго", о которомъ врядъ ли могъ помышлять положительнѣйшій поэтъ-реалистъ всѣхъ временъ и народовъ. Гамлетъ, конечно, и симпатиченъ, и благороденъ, но только съ этими добродѣтелями не было бы шекспировской трагедіи по существу и по подробностямъ.
   Въ хронологическихъ домыслахъ Тенъ-Бринка, какъ и слѣдовало ожидать, не мало загадочнаго и произвольнаго: почему, напримѣръ, онъ относитъ Перикла къ зрѣлому періоду дѣятельности Шекспира? Перикла, рѣшительно недостойнаго считаться даже отчасти шекспировскимъ произведеніемъ того времени, когда создавались такія драмы, какъ Антоній и Клеопатра.
   Въ результатѣ русскіе читатели не извлекутъ очень богатаго матеріала изъ лекцій Тенъ-Бринка, хотя, конечно, при нашей скудной оригинальной литературѣ о Шекспирѣ и онѣ могутъ быть прочитаны съ пользою. Изложеніе вполнѣ популярное, даже не чуждое, мѣстами чисто нѣмецкаго простодушія и прекраснодушія, переводъ удовлетворителенъ. Къ сожалѣнію, встрѣчаются важныя опечатки, могущія ввести въ заблужденіе читателя, мало знакомаго съ предметомъ. На стр. 48: "Въ Генрихѣ IV Шекспиръ изобразилъ кровавыя войны Алой и Бѣлой Розы" -- вмѣсто въ Генрихѣ VI, "Венера и Адонисъ" издана въ 1593 году, а не въ 1543 (стр. 49). Цѣна книги -- за 150 страницъ малаго формата слишкомъ высока.

"Міръ Божій", No 5, 1898

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru