Брикнер Александр Густавович
Записка графа Ланжерона о русском войске (1796-1824 гг.)

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Записка графа Ланжерона о русскомъ войскѣ (1796--1824 гг.).

I. Введеніе.

   Въ архивѣ министерства иностранныхъ дѣлъ въ Парижѣ находятся шесть фоліантовъ записокъ графа Ланжерона, состоявшаго около сорока лѣтъ (отъ 1790 до 1831 года) въ русской службѣ. Ланжеронъ былъ свидѣтелемъ важныхъ событій во время царствованій Екатерины, Павла, Александра I и Николая I. Онъ участвовалъ въ разныхъ походахъ въ Финляндіи, въ Бессарабіи, Молдавіи, игралъ довольно важную роль въ войнахъ противъ Наполеона и проч. Въ южной Россіи онъ, послѣ возвращенія во Францію герцога Ришелье, былъ генералъ-губернаторомъ. Дослужившись до высшихъ военныхъ чиновъ, занимавши выдающіеся посты въ русской арміи, Ланжеронъ былъ отлично знакомъ съ русскою военною администраціей, съ характеромъ русскаго войска. Онъ умѣлъ цѣнить добродѣтели русскихъ солдатъ, но въ то же же время имѣлъ возможность составить себѣ точное понятіе о недостаткахъ военной организаціи въ Россіи. Слѣдя за развитіемъ русскаго войска въ продолженіе нѣсколькихъ десятилѣтій, именно въ то время, когда войны противъ Наполеона могли служить для русскихъ генераловъ, офицеровъ и солдатъ полезною школой, Ланжеронъ могъ быть свидѣтелемъ усовершенствованія военной организаціи въ Россіи.
   Записки Ланжерона, хранящіяся въ Парижѣ, не могутъ считаться мемуарами въ обыкновенномъ смыслѣ. Авторъ тутъ же разсказываетъ въ видѣ автобіографіи о событіяхъ, въ которыхъ онъ принималъ участіе. Въ шести фоліантахъ парижскаго архива заключается скорѣе цѣлый рядъ монографій о разныхъ предметахъ. Первая монографія въ первомъ фоліантѣ посвящена подробному изложенію состоянія русскаго войска въ послѣднее время царствованія императрицы Екатерины II. Этотъ трудъ составленъ Ланжерономъ въ 1796 году, а затѣмъ гораздо позже, а именно въ 1824 году, снабженъ примѣчаніями, въ которыхъ авторъ указываетъ на громадную разницу между организаціей русской арміи въ концѣ XVIII вѣка и состояніемъ войска послѣ Наполеоновскихъ войнъ. Это сравненіе придаетъ монографіи Ланжерона особенное значеніе. Изложеніе прогресса, совершившагося въ эти три десятилѣтія, имѣетъ любопытное культурно-историческое значеніе. Отзывы автора о войскѣ при Екатеринѣ весьма неблагопріятны. При императорѣ Александрѣ и техника дѣла, и военная администрація, по мнѣнію автора, производятъ гораздо болѣе отрадное впечатлѣніе. Сообщеніе публикѣ результатовъ наблюденій 1796 года тогда же было бы положительно невозможно; въ 1819 г. Ланжеронъ, въ Одессѣ, въ Ришельевскомъ лицеѣ произнесъ рѣчь о русскомъ войскѣ въ тонѣ панегирика.
   Записка о русскомъ войскѣ, обнимающая около 150 большихъ страницъ, пока не издана и вовсе не пользовалась вниманіемъ французскихъ историковъ, занимавшихся чтеніемъ трудовъ Ланжерона и довольно часто въ своихъ трудахъ ссылавшихся на этотъ источникъ. Послѣ тщательнаго изученія трудовъ Ланжерона въ парижскомъ архивѣ, мы считаемъ себя въ правѣ утверждать, что между записками знаменитаго эмигранта эта монографія о русскомъ войскѣ занимаетъ одно изъ первыхъ мѣстъ. Авторъ, какъ экспертъ, по собственнымъ личнымъ наблюденіямъ сообщаетъ, отчасти въ формѣ анекдотовъ и мелкихъ эпизодовъ, культурно-историческія черты для характеристики нравовъ тогдашней эпохи. Рѣзкость его сужденій соотвѣтствуетъ его желанію, чтобы были введены реформы. Строгость критики Ланжерона нисколько не противорѣчитъ его справедливости.
   Въ слѣдующемъ очеркѣ мы воспроизводимъ въ главныхъ чертахъ содержаніе монографіи Ланжерона, присоединяя къ ней множество данныхъ изъ другихъ сочиненій автора и не придерживаясь строго нѣсколько слабой систематики его. Группировка данныхъ и дополненіе ихъ разсказами Ланжерона, редактированными имъ въ различное время и относящимися къ разнымъ позднѣйшимъ походамъ, въ которыхъ онъ участвовалъ, намъ кажутся необходимыми для воспроизведенія результатовъ наблюденій Ланжерона вообще.
   

2. Солдаты и обращеніе съ ними.

   Ланжеронъ характеризуетъ русское войско при Екатеринѣ слѣдующимъ образомъ: "Русское войско, благодаря своему составу и господствующимъ въ немъ злоупотребленіямъ, должно было бы считаться самымъ негоднымъ во всей Европѣ, между тѣмъ какъ оно можетъ быть названо одною изъ лучшихъ армій. Не имѣя возможности вполнѣ удовлетворительно разъяснить это кажущееся противорѣчіе, я намѣренъ указать на фактическое состояніе дѣла и на нѣкоторыя причины этой противоположности".
   Порицая администрацію и предводителей русскаго войска, генераловъ и офицеровъ, Ланжеронъ въ восхищеніи отъ добродѣтелей русскихъ солдатъ. Судя по непростительному обращенію съ солдатами,-- замѣчаетъ онъ,-- можно бы думать, что русскіе солдаты никуда не годны, тогда какъ они оказываются лучшими въ мірѣ. Солдаты -- спартанцы, между тѣмъ какъ офицеры -- сибариты. Русскій солдатъ,-- пишетъ Ланжеронъ въ другомъ мѣстѣ,-- воздержаніемъ въ пищѣ и питьѣ походитъ на испанца, терпѣніемъ на чеха, гордостью на англичанина, мужествомъ на шведа, предпріимчивостью и энтузіазмомъ на француза или на венгерца. Въ немъ нѣтъ жестокости. Фридрихъ II сказалъ о русскихъ солдатахъ: "Убить русскихъ солдатъ легче, чѣмъ побѣдить ихъ". Никогда не слышенъ ропотъ въ средѣ русскихъ солдатъ; во имя Россіи и царя они всегда готовы на геройскіе подвиги {По мнѣнію Ланжерона, въ русскихъ солдатахъ нѣтъ религіознаго фанатизма'}. Они какъ нельзя болѣе скромны въ потребленіи и могутъ обойтись безъ говядины и безъ водки. Въ другомъ мѣстѣ Ланжеронъ удивляется хладнокровію, съ которымъ русскіе солдаты въ турецкихъ походахъ, образуя карре, выдерживаютъ натискъ непріятельской конницы. Авторъ хвалитъ и понятливость русскихъ солдатъ. Въ своихъ запискахъ о турецкомъ походѣ 1811 года Ланжеронъ разсказываетъ, какимъ образомъ онъ наканунѣ битвы при Рущукѣ устраивалъ маневры въ Бѣлостоцкомъ полку, который никогда еще не сражался съ турками. Онъ велѣлъ двумъ коннымъ полкамъ окружить пѣхоту съ криками и холостыми выстрѣлами изъ пистолетовъ, съ цѣлью дать солдатамъ понятіе объ образѣ дѣйствій турокъ и въ то же время доказать имъ, что такое нападеніе турецкой конницы въ сущности не представляетъ собою никакой опасности. Эта "комедія",-- пишетъ Ланжеронъ,-- доставила солдатамъ большое удовольствіе, и на другой день этотъ полкъ, окруженный и атакованный турками, обнаруживалъ необычайную стойкость.
   Вообще Ланжеронъ хвалитъ храбрость не только солдатъ, но и офицеровъ, замѣчая (въ 1796 г.), что онъ, между прочимъ, въ битвѣ при Роченсальмѣ (1790 г.) и при штурмѣ Измаила имѣлъ случай видѣть неустрашимость русскихъ. Говоря о мачинской битвѣ (въ 1791 году), авторъ замѣчаетъ, что русская пѣхота при этомъ случаѣ держала себя гораздо лучше конницы {"L'infanterie russe se conduit avec une intrépidité héroïque et la cavalerie très faiblement".}.
   Въ другихъ мѣстахъ своихъ сочиненій Ланжеронъ хвалитъ ловкость и проворность русскихъ солдатъ при возведеніи построекъ, при земляныхъ работахъ и при приготовленіи пищи и питья; онъ же говоритъ о пользѣ артелей русскихъ солдатъ и объ аккуратности управленія дѣлами артелей. Въ особенности же онъ восхищается великолѣпною дисциплиной, безусловнымъ послушаніемъ солдатъ {Наприм., по поводу разсказа о битвѣ при Парижѣ въ 1814 году по случаю занятія Монмартрской высоты. См. Bevue rétrospective 1895 г., май, стр. 351, гдѣ сказано: "Telle est la perfection de l'esprit et de la subordination de l'armée russe" и проч.}.
   Ланжеронъ удивлялся добродѣтелямъ солдатъ тѣмъ болѣе, что съ ними обращались немилосердно. Ни ихъ непосредственное начальство, ни правительство вообще не заботились объ обезпеченіи солдатъ, объ ихъ нуждахъ. Все это было и прежде извѣстно, но Ланжеронъ останавливается на этомъ предметѣ нѣсколько подробнѣе. Мы знаемъ, что во время безпорядковъ, происходившихъ въ началѣ царствованія Екатерины, при образованіи разбойническихъ шаекъ, между самозванцами, выдававшими себя за Петра III, были дезертиры. Рекрутскіе наборы нерѣдко давали поводъ къ ужаснымъ насиліямъ помѣщиковъ, которые, наприм., отдавали въ солдаты зажиточныхъ крестьянъ, заставляя ихъ большими суммами денегъ освобождать себя отъ военной службы. По разсказу новгородскаго губернатора Сиверса, иногда случалось, что крестьяне, которыхъ помѣщики хотѣли было отдавать въ солдаты и которые по росту или по лѣтамъ, или по состоянію здоровья оказывались негодными къ военной службѣ, подвергались за то истязаніямъ, иногда равнявшимся смертной казни {Blum: "Ein russischer Staatsmann", I, S. 394.}. Не мудрено, что войско, состоявшее изъ такихъ элементовъ, иногда обнаруживало склонность дѣйствовать заодно съ противниками правительства.
   Ланжеронъ замѣчаетъ, что рекрутскіе наборы были страшными ударами, нанесенными благосостоянію "владѣльцевъ рабовъ", терявшихъ доходы, которыми они до того пользовались съ отдаваемыхъ въ солдаты крестьянъ. Можно представить себѣ, что помѣщики отдавали въ солдаты самыхъ дурныхъ крестьянъ, неисправимыхъ воровъ, пьяницъ и пр. Если таковыхъ безнравственныхъ крестьянъ у помѣщика не было, онъ по возможности отдавалъ въ солдаты тѣлесно-слабыхъ, болѣзненныхъ, причемъ нарушались правила, въ силу которыхъ отъ рекрутъ требовалось крѣпкое здоровье. Какъ скоро,-- пишетъ Ланжеронъ,-- у полковника является рекрутъ слабый и некрасивый, то онъ знаетъ, что этотъ человѣкъ не воръ и не пьяница; какъ скоро рекрутъ хорошъ собою и крѣпкій, здоровый парень, то онъ непремѣнно негодяй.
   Авторъ говоритъ подробно объ отчаяніи крестьянъ, отдаваемыхъ въ рекруты, о частыхъ случаяхъ изувѣченія для избѣжанія военной службы. Есть деревни,-- замѣчаетъ Ланжеронъ,-- въ которыхъ всѣ мужчины безъ исключенія вырываютъ себѣ зубы или отрѣзываютъ палецъ и пр. Все это автору кажется очень естественнымъ въ виду безчеловѣчнаго обращенія съ рекрутами. Можно прямо утверждать,-- сказано далѣе у Ланжерона,-- что развѣ только половина крестьянъ, отдаваемыхъ въ солдаты, достигаетъ мѣста назначенія, весьма значительная часть рекрутъ умираетъ на дорогѣ отъ болѣзней, отъ усталости, отъ горя и отъ грубаго съ несчастными обращенія. Другая часть похищается офицерами, сопровождающими рекрутъ. Показывая нѣкоторыхъ рекрутъ умершими на пути, офицеры или продаютъ ихъ помѣщикамъ, или отправляютъ ихъ въ свои имѣнія, если владѣютъ таковыми. Можно сказать, что какъ скоро набрано примѣрно 100,000 крестьянъ, менѣе 50,000 въ сущности поступаютъ въ войско.
   Допуская возможность преувеличенія этихъ статистическихъ данныхъ въ изложеніи Ланжерона, мы не можемъ сомнѣваться въ правдивости его отзывовъ вообще. Напрасно онъ, однако, въ этомъ мѣстѣ не упоминаетъ о весьма важномъ процентѣ не достигавшихъ мѣста назначенія рекрутъ; то были бѣглецы, дезертиры. Перелистывая дѣловыя бумаги, относящіяся къ Пугачевщинѣ, мы на каждомъ шагу встрѣчаемъ этотъ контингентъ въ составѣ шаекъ самозванца, который самъ принадлежалъ къ этой категоріи.
   Ланжеронъ, какъ представитель "стараго порядка" (ancien régime) и дореволюціонныхъ учрежденій, отстаивалъ строгія правила въ обращеніи съ солдатами. Онъ даже прямо считалъ тѣлесныя наказанія необходимымъ условіемъ сохраненія порядка и дисциплины въ войскѣ. Поэтому онъ порицалъ чрезмѣрную гуманность князя Потемкина, по мнѣнію Ланжерона, подорвавшую солидность ратнаго дѣла въ Россіи. Однако Ланжеронъ, все-таки, не безъ раздраженія приводитъ примѣры безумной жестокости въ обращеніи съ солдатами. Онъ говоритъ о множествѣ примѣровъ, въ которыхъ солдаты умирали подъ ударами палокъ или розогъ. Многіе офицеры находили въ этихъ истязаніяхъ особенное удовольствіе и, какъ бы ради спорта, за чаемъ, велѣли наказывать солдатъ виновныхъ и невиновныхъ. Особенно онъ обвиняетъ фельдмаршала Румянцева въ обращеніи чрезмѣрнаго вниманія на внѣшнія правила "шагистики" и въ томъ, что многіе солдаты становились жертвами его жестокости. При Румянцевѣ была поговорка: "изъ десяти одинъ", т.-е. изъ десяти рекрутъ удавалось лишь одного сформировать какъ вполнѣ годнаго и удовлетворяющаго всѣмъ требованіямъ солдата, тогда какъ девять гибли подъ ударами палокъ {"On disait alors un sur dix; cela signifiait que sur dix recrues un réussira à être formé selon les ordres du colonel et neuf avant un an auront expiré sous la bâton. J'en ai vu donner jusqu'à 500 coups pour une faute légère dans un exercice de compagnie".}. Разумѣется, это замѣчаніе оказывается гиперболическимъ, но нельзя не вѣрить разсказу Ланжерона-очевидца, что ему случалось присутствовать при наказаніяхъ 500 палочными ударами за ничтожную оплошность солдата во время ученія.
   Въ своихъ разсказахъ о событіяхъ турецкой войны (1806--1812 гг.) Ланжеронъ упоминаетъ о слѣдующемъ эпизодѣ. Однажды, въ 1797 году, Павелъ остался недоволенъ полкомъ, которымъ командовалъ Аракчеевъ. Чтобъ отмстить полку за эту непріятность, Аракчеевъ велѣлъ сѣчь неумолимо-строго трехъ самыхъ красивыхъ солдатъ того полка, такъ что они тотчасъ же послѣ этого испустили духъ въ больницѣ. Великій князь Александръ Павловичъ видѣлъ несчастныхъ жертвъ безсовѣстнаго убійцы въ лазаретѣ, куда нарочно повелъ цесаревича адъютантъ Дятлевъ. Цесаревичъ вздыхалъ, но не осмѣлился сообщить о случившемся государю, хотя именно этого ожидали противники Аракчеева, раздраженные варварствомъ изверга. Аракчеевъ удостоился послѣ этого полнаго довѣрія императора Александра.
   Въ позднѣйшей критикѣ, въ своей монографіи о русскомъ войскѣ, составленной въ 1796 году, Ланжеронъ замѣчаетъ, что при Павлѣ иногда и офицеры подвергались тѣлеснымъ наказаніямъ. Однажды, разсказываетъ графъ, я видѣлъ, какъ великій князь Конетантинъ Павловичъ велѣлъ наказать одного прапорщика, Лаптева, изъ знатной фамиліи, 50-го ударами за неважное опущеніе при разводѣ. Другой случай: не задолго до коронаціи императора Александра I, Николай Олсуфьевъ былъ наказанъ пятнадцатью ударами плашмя. На другой день онъ сдѣлался гвардейскимъ офицеромъ, а впослѣдствіи генералъ-адъютантомъ великаго князя Константина Павловича.
   

3. Полководцы, генералы и офицеры.

   Отзывы о русскихъ генералахъ и офицерахъ въ сочиненіяхъ Ланжерона по большей части весьма неблагопріятны. Признавая умственныя способности Румянцева, онъ порицаетъ его эгоизмъ и невниманіе къ нуждамъ солдатъ и даже офицеровъ, и находитъ, что у Румянцева недоставало физическаго мужества, такъ что онъ по возможности избѣгалъ подвергать себя какой-либо опасности во время сраженія {"Sa pâleur et la contraction de tous ses membres n'indiquaient que trop l'effort qu'il s'imposait et qu'il ne pouvait cacher".}.
   О Суворовѣ Ланжеронъ, признавая геніальность знаменитаго полководца, говоритъ, что у него недоставало спеціальныхъ познаній въ области военныхъ наукъ и что онъ часто окружалъ себя самыми недостойными людьми. Въ то же время, однако, Ланжеронъ пишетъ: "Еслибы Суворовъ командовалъ войскомъ вмѣсто Потемкина въ 1788 году, то онъ сумѣлъ бы дойти до самаго Константинополя", и далѣе: "Еслибы Суворовъ (вмѣсто герцога Брауншвейгскаго) находился во главѣ коалиціонныхъ войскъ въ 1792 году, то бы онъ дошелъ до самаго Парижа". Неоднократно повторяя, что Суворовъ оказывалъ вредное вліяніе на войско назначеніемъ въ офицерскіе чины людей, совсѣмъ не заслуживавшихъ этого {"Souworow prodiguait les grades les plus éminents aux individus les plus misérables". Или въ другомъ мѣстѣ: "L'armée est bouleversée par Potemkin, Zoubow, Souworow et les gardes".}, Ланжеронъ выставляетъ на видъ, что Суворовъ особенно отличался умѣньемъ учить солдатъ не лишнимъ и безсмысленнымъ пріемамъ, считающимся важными на плацъ-парадѣ, а тому, что было нужно для настоящихъ военныхъ дѣйствій. Такъ, напримѣръ, онъ наканунѣ штурма Измаила училъ солдатъ, какъ должно лазить на валъ турецкой крѣпости; для этой цѣли была устроена возвышенность, на которой виднѣлись манекены изъ соломы въ турецкихъ мундирахъ и проч. {"On riait de cette farce, mais Souworow en savait un peu plus que ceux, qui se moquaient de lui". Странно, что въ сочиненіяхъ Ланжерона не говорится вовсе о подвигахъ Суворова въ Италіи и Швейцаріи въ 1799 году.}.
   Въ самыхъ рѣзкихъ выраженіяхъ Ланжеронъ отзывается о Потемкинѣ. По его мнѣнію, князь, завѣдуя военною коллегіей, оставилъ эту отрасль администраціи въ ужасно хаотическомъ состояніи {"Potemkin a laissé le collège de guerre dans une inextricable confusion".}, раздавалъ самыя важные посты въ войскѣ людямъ недостойнымъ, награждая ихъ за услуги, оказанныя любовницамъ его, презиралъ военныя науки и дѣлалъ непростительныя ошибки во время осады Очакова. "Осада Очакова,-- писалъ Ланжеронъ въ своей монографіи о турецкихъ походахъ 1790--91 годовъ,-- представляетъ собою самый забавный примѣръ странныхъ и вопіющихъ результатовъ невѣжества и самодурства сатрапа". Нерѣшимость, лѣнь и прямо "глупость" (sottise) Потемкина, по мнѣнію Ланжерона, обошлись дорого русскому войску въ это время. Графъ разсказываетъ множество анекдотовъ о невниманіи Потемкина къ страданіямъ солдатъ во время осады Очакова, по случаю штурма Измаила и проч. О походѣ 1788 г. Ланжеронъ замѣчаетъ: "лучше чѣмъ когда-либо къ нему можно примѣнить басню о горѣ, родившей мышь" {Медленность и сравнительную неудачу военныхъ дѣйствіи въ походѣ 1788 г. Ланжеронъ приписывалъ Потемкину и Іосифу II. О промахахъ Потемкина въ это время Лавжеронъ узналъ подробно чрезъ своего друга, принца Нассау-Зигена, товарищемъ котораго онъ былъ во время похода въ Финляндіи въ 1790 г. Нассау же характеризуетъ Потемкина въ письмахъ къ женѣ, называя его "anti-militaire".}.
   "Потемкинъ,-- замѣчаетъ графъ въ другомъ мѣстѣ, говоря о походѣ 1791 года,-- испортилъ войско, котораго составъ нынѣ менѣе полонъ, чѣмъ прежде, и нравственный и умственный уровень котораго упалъ. Никогда онъ не бесѣдовалъ съ генералами о дѣлахъ, довольствуясь разговорами со своими фаворитами и лакеями. Онъ давалъ пощечины заслуженнымъ генераламъ, по цѣлымъ мѣсяцамъ валялся на диванѣ, никогда не бывалъ на разводѣ войска, развѣ только три раза въ продолженіе всей турецкой войны (1787--91 гг.) былъ на конѣ, раздавалъ георгіевскіе кресты, нарушая самыя элементарныя правила справедливости" и проч.
   Столько же неблагопріятны отзывы Ланжерона о Кутузовѣ. Умѣя цѣнить необычайныя умственныя способности знаменитаго военачальника, графъ въ самыхъ рѣзкихъ выраженіяхъ выставляетъ на видъ безнравственность и недостойный образъ дѣйствій Кутузова во множествѣ случаевъ. Ланжеронъ могъ наблюдать за Кутузовымъ, между прочимъ, по случаю Мачинской битвы, при Аустерлицѣ, въ особенности же въ 1811 году въ Молдавіи. По поводу битвы при Мачинѣ въ 1791 году Ланжеронъ обвиняетъ Кутузова въ коварствѣ, считая вѣроятнымъ, что онъ не исполнялъ предписаній князя Репнина ради того, чтобы препятствовать побѣдѣ, зная, что Потемкинъ не будетъ доволенъ успѣхомъ Репнина. По поводу битвы при Аустерлицѣ Ланжеронъ замѣчаетъ: "Еслибы вмѣсто Кутузова главнокомандующимъ былъ Беннигсенъ, то все это дѣло приняло бы совершенно иной оборотъ".
   Ланжеронъ считалъ Кутузова чрезвычайно лѣнивымъ и безпечнымъ человѣкомъ, развратнымъ и эгоистомъ. Къ тому же онъ прямо обвинялъ его въ томъ, что и въ качествѣ дипломата въ Константинополѣ, и въ качествѣ главнокомандующаго онъ поступалъ не честно, располагая казенными деньгами въ свою пользу. На этотъ счетъ въ сочиненіяхъ Ланжерона встрѣчаются любопытныя частности, на которыя мы укажемъ ниже. Далѣе Ланжеронъ неоднократно говоритъ о людяхъ, которыми любилъ окружать себя Кутузовъ и которые весьма часто отличались безнравственностью. Благодаря вѣчной "indécision et apathie" Кутузова, армія не любила его. По мнѣнію Ланжерона, и императоръ Александръ не могъ терпѣть Кутузова. Подробности частной жизни Кутузова во время турецкаго похода 1811 года, сообщенныя Ланжерономъ, производятъ чрезвычайно неблагопріятное впечатлѣніе.
   Довольно невыгодно Ланжеронъ отзывается о разныхъ другихъ полководцахъ, съ которыми онъ имѣлъ дѣло, напримѣръ о князѣ Репнинѣ, о Чичаговѣ,--о Каменскомъ, о Милорадовичѣ и проч., разсказывая анекдоты, сильно компрометирующіе этихъ знаменитостей и заключающіе въ себѣ отчасти болѣе или менѣе строгую критику военныхъ способностей предводителей войска.
   Ланжеронъ обвиняетъ русскихъ полководцевъ въ томъ, что они не сумѣли образовать порядочный составъ офицеровъ. По его мнѣнію, лишь одинъ генералъ Бауеръ, занимавшій видное мѣсто во время первой турецкой войны при Екатеринѣ II, на этотъ счетъ оказалъ Россіи важныя услуги, тогда какъ другіе полководцы, раздавая офицерскія мѣста людямъ совсѣмъ недостойнымъ, испортили то, что было сдѣлано Бауеромъ {"Се corps que le général Theodor Bauer avait formé et composé à merveille en 1769 est presque nul maintenant (1796) en Russie".}. Не было въ средѣ офицеровъ, по мнѣнію Ланжерона, школы для будущихъ генераловъ. Императрица Екатерина, продолжаетъ авторъ, хорошо понимала, что русское войско страдало отъ этого недостатка. Поэтому Марковъ обратился къ герцогу Ришелье съ вопросомъ, не согласится ли австрійскій генералъ Макъ, тогда пользовавшійся извѣстностью, вступить въ русскую службу. Однако, во-первыхъ, Макъ оказался впослѣдствіи далеко не достойнымъ той репутаціи, которую онъ имѣлъ до похода 1805 года, т.-е. до знаменитой капитуляціи при Ульмѣ, а во-вторыхъ, лучшею школой образованія генераловъ и офицеровъ, какъ сознаетъ Ланжеронъ, оказались Наполеоновскія войны, такъ что въ особенномъ примѣчаніи, избавленномъ въ 1824 году къ составленной имъ въ 1796 г. монографіи о русскомъ войскѣ, Ланжеронъ говоритъ, что все это тѣмъ временемъ измѣнилось къ лучшему.
   Неоднократно Ланжеронъ жалуется на страшное невѣжество русскихъ офицеровъ. Побѣдивъ поляковъ и турокъ,-- говоритъ онъ,-- русскіе считаютъ лишнимъ заниматься военными науками {"Ce sont des préjugés nationaux, qui contribuent au peu de progrès que les Russes ont faits dans l'art militaire. Leur amour propre est cause de cette ignorance, et l'ignorance l'entretient".} и ни во что не ставятъ военное искусство такихъ знаменитостей, каковы Густавъ Адольфъ, Конде, Тюреннъ, Евгеній Савойскій, Лаудопъ и Фридрихъ II. Ланжеронъ называетъ лишь очень немногихъ русскихъ генераловъ, которые занимались военными науками, то были: Румянцевъ, Каменскій, Игельстрёмъ и Прозоровскій. Всѣ остальные,-- говоритъ авторъ,-- смѣются надъ военными науками. Дѣло въ томъ, что, по мнѣнію Ланжерона, турецкіе походы не могли считаться хорошею военною школой, и взятіе крѣпостей, вродѣ Очакова и Измаила, не представляло собою такихъ затрудненій, какъ занятіе Лилля или Мастрихта. О Платовѣ, командовавшемъ казаками, Ланжеронъ прямо говоритъ, что онъ презиралъ регулярное войско и, когда былъ назначенъ начальникомъ въ послѣднемъ, оказался совсѣмъ негоднымъ {О Платовѣ Ланжеронъ разсказываетъ, что онъ никогда не вставалъ ранѣе 11 часовъ и что, благодаря этому, во время доходовъ войска страшно страдали отъ жары, маршируя въ полдень.}. По случаю разсказа о походѣ 1811 года Ланжеронъ весьма выгодно отзывается объ убитомъ въ это время генералѣ Иловайскомъ, котораго "казаки не любили, онъ былъ въ ихъ глазахъ черезчуръ европейцемъ, читалъ военныя книги, говорилъ по-французски и умѣлъ цѣнить значеніе регулярнаго войска" {Приписка 1827 г.: "C'était alors un crime, mais depuis qu'ils ont voyagé, ils sont fort civilisés; ils disent maintenant: Autrefois, chez nous à Paris etc.}.
   Особенно рѣзко Ланжеронъ осуждаетъ образъ дѣйствій гвардейскихъ офицеровъ при Екатеринѣ II. Онъ ихъ называетъ "des poupées militaires" и обвиняетъ ихъ въ трусости {"Le général Serge Lwow же cache à Ismail à la vue de toute l'armée". О нѣкоторомъ Талызинѣ авторъ разсказываетъ, что молодой принцъ де-Линь при штурмѣ Измаила насильно, ударами плашмя, заставилъ его не отставать при движеніи на крѣпость. "Les gardes,-- пишетъ Ланжеронъ,-- sont la honte et le fléau de l'armée russe, mais l'impératrice qui leur devait sa couronne, les aime, les craint et les flatte".}. Волонтёры изъ знатныхъ фамилій, окружавшіе князя Потемкина, по мнѣнію Ланжерона, въ трехъ походахъ ни разу не бывъ въ дѣлѣ и "не видавъ ни одного выстрѣла", самымъ несправедливымъ образомъ получали награды, георгіевскіе кресты и пр. То же самое происходило и въ Финляндіи въ 1790 г., гдѣ около Салтыкова было не менѣе 80 "щёголей" (petits-maîtres) изъ С.-Петербурга, которые гораздо болѣе занимались своимъ туалетомъ, нежели ученіемъ, и гораздо болѣе интересовались своей прической, чѣмъ войною, предпочитая танцы сраженіямъ" и пр. Подобныя жалобы Ланжерона встрѣчаются въ его описаніи турецкихъ походовъ 1806--12 гг. Онъ говоритъ, что волонтёры-аристократы совсѣмъ напрасно берутъ съ собою огромное число экипажей, предаются оргіямъ, живутъ безпутно, обременены долгами и чрезвычайно легкомысленно, свысока и съ полнымъ невѣжествомъ критикуютъ образъ дѣйствій генераловъ, донося обо всемъ въ С.-Петербургъ и вредя военачальникамъ въ глазахъ правительства {См. также рѣзкій намекъ на "cinq cents cavaliers", окружавшихъ императора Александра и Кутузова въ битвѣ при Аустерлицѣ, въ Bevue rétrospective, май 1895, стр. 301--307.}.
   Разсадникомъ офицеровъ долженъ былъ служить кадетскій корпусъ. Сообщая нѣкоторыя данныя о послѣднемъ, Ланжеронъ сожалѣетъ о неудачномъ развитіи этого учрежденія. По его мнѣнію, въ кадетскомъ корпусѣ обращалось исключительное вниманіе на "inutile maniement des armes et les plus inutiles pirouettes d'ésplanade". Вотъ въ чемъ заключалась, по выраженію автора, "вся военная наука этихъ несчастныхъ мальчиковъ". Слѣдующія частности объ исторіи кадетскаго корпуса, быть можетъ, не лишены значенія. Упомянувъ о заслугахъ родственника Екатерины, князя Ангальта, завѣдовавшаго нѣкоторое время корпусомъ, Ланжеронъ сожалѣетъ о "несчастной" мысли императора Павла ввѣрить главный надзоръ надъ кадетскимъ корпусомъ великому князю Константину Павловичу. Благодаря этому начальникъ корпуса, графъ Павелъ Ферзенъ, просилъ увольненія. Государь спросилъ его о причинѣ. "Что мнѣ дѣлать въ кадетскомъ корпусѣ,-- отвѣчалъ Ферзенъ,-- самъ я старъ, а надо мною и подо мною дѣти. Это не годится" {"Des enfants par dessous, des enfants par dessus. Cela ne me convient plus".}. Вліяніе Максимиліана Клингера, назначеннаго затѣмъ начальникомъ корпуса, Ланжеронъ считаетъ вреднымъ {О Клингерѣ: "grossier, brutal, intéressé, il avait de plus des principes dangereux; il était frondeur effronté et jacobin forcené".}, особенно же рѣзко онъ осуждалъ образъ дѣйствій Клейнмихеля, "бывшаго лакея графа Апраксина, человѣка отличавшагося всѣми лакейскими пороками, подлостью, глупостью, невѣжествомъ и жадностью, и вотъ его-то назначили воспитателемъ сыновей русскихъ дворянъ". Назначеніе Коновницына, по мнѣнію Ланжерона, было гораздо удачнѣе; однако, Коповницынъ скоро умеръ, и отъ Кутузова можно было ожидать лучшаго, но образованіе кадетовъ оставалось лишь внѣшнимъ и недостаточнымъ, такъ что они едва владѣли роднымъ языкомъ, а объ изученіи другихъ языковъ не было и рѣчи.
   Обращеніе вниманія императоровъ не только Павла, но и Александра I, на внѣшнюю дрессировку войска, какъ казалось Ланжерону, было гибельнымъ. Особенно рѣзко онъ неоднократно говоритъ о "гатчинцахъ" при Павлѣ {Какъ извѣстно, Потемкинъ ввелъ въ войскѣ болѣе удобный костюмъ, отмѣнилъ косы и проч. Хваля за это Потемкина, Ланжеронъ пишети: "A la place du costume élégant et commode du soldat russe sous l'impératrice Catherine l'empereur Paul en а fait de ridicules carricatures".}, которые во время этого царствованія занимали очень видное мѣсто. То были люди значительною долею очень скромнаго происхожденія, люди безъ всякой эрудиціи, спеціалисты въ области "pirouettes d'esplanades" и не имѣвшіе никакихъ понятій о настоящемъ военномъ искусствѣ {Любопытно примѣчаніе Ланжерона: "Alexandre, qui malheureusement joint le même amour pour les exercises à ses grandes qualités, n'а point changé de système de son père; les régiments des gardes ont continué à être commandés par le rebut de l'armée et de la société". Въ томъ же смыслѣ Ланжеронъ говоритъ и о событіяхъ во время Аустерлицкой битвы.}. Благодаря царствованію Павла, какъ казалось Ланжерону, русское войско ухудшилось. Все стараніе заключалось въ "maniement d'armes puéril et fatigant, service de garnison, manoeuvre de paix". Признавая, что въ общей сложности образованіе офицеровъ при императорѣ Александрѣ стало болѣе многостороннимъ, Ланжеронъ находилъ, что солдаты сдѣлались хуже прежняго, благодаря чрезмѣрному вниманію къ внѣшности. Ланжеронъ приводить слѣдующій любопытный примѣръ односторонняго увлеченія плацъ-параднымъ искусствомъ, относящійся къ царствованію императора Александра I.
   Во время самаго разгара турецкой войны, въ 1808 году, Аракчеевъ вытребовалъ въ Петербургъ нѣкоторое число заслуженныхъ капитановъ для подверженія ихъ испытанію до повышенія въ маіоры. Ланжеронъ былъ до того раздраженъ этою мѣрою, что пишетъ: "Ихъ испытали въ томъ, чего имъ было бы лучше не знать вовсе {"Се misérable Araktcheiew était persuadé, que l'on ne pouvait être bon officier à la guerre sans connaître à fond les détails du service d'un caporal". Экзаменъ заключался въ томъ, "s'ils savaient parfaitement ce qu'ils devaient ignorer".}. Въ этой мѣрѣ заключалось оскорбленіе, нанесенное начальникамъ войска, которые во всякомъ случаѣ могли лучше судить объ офицерахъ; далѣе въ этой мѣрѣ заключался ущербъ арміи во время похода: вытребованные въ столицу офицеры отчасти командовали батальонами; къ тому же многіе изъ этихъ капитановъ, опытныхъ и годныхъ для практики, вовсе не были знакомы съ частностями совершенно безполезной гарнизонной службы, которыя развѣ только въ глазахъ столько же невѣжественнаго, сколько капризнаго Аракчеева имѣли значеніе" {Прозоровскій, тогда командовавшій войскомъ на югѣ, могъ бы протестовать противъ этого безумія Аракчеева, котораго Ланжеронъ при этомъ случаѣ называетъ "bourreau". Однако онъ этого, къ сожалѣнію, не сдѣлалъ. Несчастные офицеры сильно пострадали при этомъ случаѣ. Имъ не было выдано денегъ для дальняго путешествія въ Петербургъ и для расходовъ пребыванія тамъ въ продолженіе года. Многіе изъ нихъ, между ними самые лучшіе офицеры, не выдержали экзамена. Въ 1810 г. эта же исторія повторилась. Главнокомандующій войскомъ, Каменскій, отказался было выслать офицеровъ, даже военный министръ Барклай-де-Толли высказался противъ этой мѣры; однако, Аракчеевъ настоялъ на своемъ. Офицеры поѣхали; имъ дали жалованье на одинъ мѣсяцъ, а продержали ихъ болѣе года. Ланжеронъ, пребывая въ Петербургѣ зимою 1810--1811 г., истратилъ изъ своего кармана 3--4.000 рублей на поддержку несчастныхъ. Бѣдныхъ офицеровъ, имѣвшихъ изношенный мундиръ, за это сажали подъ арестъ. Многіе мечтали о самоубійствѣ. "И все это,-- пишетъ Ланжеронъ,-- происходило во время войны, когда присутствіе этихъ офицеровъ въ арміи могло считаться необходимостью". Къ этому прибавлено: "La funeste manie du caporalisme a produit bien des absurdités, mais jamais la démence n'а été poussé à ce point, et c'était le résultat d'une fatale manie d'un souverain si distingué par son esprit, si respectable par ses qualités héroïques et par ses idées de bienfaisance et d'humanité! Que les hommes sont faibles, au moins sur un point".}.
   Ланжеронъ въ разсказѣ объ Аустерлицѣ сообщаетъ также любопытный примѣръ обращенія вниманія на внѣшность войска и упущенія въ отношеніи къ самымъ существеннымъ задачамъ его. Когда французы при Аустерлицѣ открыли страшный огонь по бригадѣ Каменскаго, послѣдняя, теряя множество народу, отвѣчала выстрѣлами, не причинявшими непріятелю почти никакого вреда, потому что солдаты стрѣлять не умѣли. Такихъ ученій почти вовсе не происходило. Для этой цѣли выдавалось по три пули на брата въ годъ. Нѣкоторые полковники, понимая важность дѣла, велѣли готовить пули изъ глины, однако, отъ этого ружья портились. "Впрочемъ, наши солдаты", пишетъ Ланжеронъ иронически, "не умѣя стрѣлять, отлично знали внѣшнія плацъ-парадныя правила" {"La plupart de nos soldats tiraient en l'air. Ce n'était pas leur faute. On apprenait tout à nos soldats, excepté ce qu'il devaient savoir. Ils ne savaient pas tirer. On leur fournissait généreusement trois balles par an pour tirer au but, et trois cents n'eussent pas été de trop. Quelques colonels у suppléaient par des balles de glaise, mais elles avariaient le canon des fusils. Du reste, si nos soldats tiraient mal, ils faisaient, en revanche supérieurement le maniement d'armes". См. изданіе фрагмента объ Аустерлицкой битвѣ въ Revue rétrospective, май 1895 г., стр. 302--303.}.
   Нами было уже указано на раздраженіе Ланжерона по поводу несправедливаго распредѣленія наградъ и повышенія въ офицерскихъ чинахъ. Нѣтъ сомнѣнія въ томъ, что рѣзкость замѣчаній автора не лишена основанія. Однако, нужно принять во вниманіе, что онъ самъ считалъ себя обиженнымъ по поводу раздачи наградъ и чиновъ, и даже во время своего пребыванія въ Петербургѣ въ 1810--1811 году хотѣлъ было просить увольненія отъ службы именно по этой причинѣ. Онъ объяснялся объ этомъ предметѣ не только съ военнымъ министромъ Барклай-де-Толли, но и даже съ самимъ государемъ. Александръ Павловичъ успокоилъ его, и Ланжеронъ продолжалъ служить {Въ разсказѣ о турецкихъ походахъ 18061812 гг. Ланжеронъ пишетъ: "No fus en Russie le seul exemple qu'offrit un général, qui n'eut reèu aucune marque de bonté de la part de son souverain après avoir commandé le siège de deux villes qui s'étaient rendues".}.
   Быть можетъ, благодаря этому обстоятельству Ланжеронъ, не былъ вполнѣ безпристрастнымъ въ этомъ вопросѣ. Тѣмъ не менѣе его замѣчанія заслуживаютъ вниманія, заключая въ себѣ нѣкоторыя черты для характеристики нравственности той эпохи, а далѣе нѣкоторые аргументы для объясненія низкаго уровня военной эрудиціи и опытности въ средѣ генераловъ и офицеровъ. Особенно же Ланжеронъ порицалъ невниманіе правительства къ заслугамъ офицеровъ болѣе скромныхъ чиновъ. Этому удивлялись и другіе иностранцы, напримѣръ, итальянецъ Маллія, служившій во флотѣ подъ командою Рибаса въ 1790 г. и написавшій журналъ, копія котораго находится между бумагами Ланжерона въ парижскомъ архивѣ. Награждали произвольно людей, пользовавшихся вниманіемъ фаворитовъ, генераловъ покровительствуемыхъ болѣе или менѣе случайно, не взвѣшивая ихъ заслугъ или сдѣланныхъ ими ошибокъ. Такъ, напримѣръ, по мнѣнію Ланжерона, слѣдовало бы послѣ Мачинской битвы отдать подъ судъ и строго наказать Кутузова, между тѣмъ какъ его щедро наградили. Всѣ молодые люди, окружавшіе въ польскихъ походахъ Валеріана Зубова, получали кресты и чины, не заслуживъ никакой награды, тогда какъ многіе честные, ревностные и покрытые ранами офицеры были забыты и оставались въ скромныхъ чинахъ и безъ средствъ {"C'est le grade et non le mérite qu'on récompense", говоритъ Ланжеронъ въ крайнемъ озлобленіи.}. Случалось иногда, что георгіевскій крестъ былъ пожалованъ такимъ людямъ, которыхъ всѣ ихъ товарищи не даромъ считали трусами. Ланжеронъ приводитъ разные примѣры такихъ случаевъ. Все это значительною долей объяснялось искаженіемъ правды въ донесеніяхъ о битвахъ. Послѣ Мачинской битвы, какъ говоритъ Ланжеронъ, Рибасъ былъ щедро награжденъ за то, что онъ будто командовалъ конницею, между тѣмъ какъ онъ во все время сраженія ни на одну минуту не покидалъ главнокомандующаго, князя Репнина. Также и Туровскій при этомъ случаѣ получилъ награду вполнѣ незаслуженную. Когда послѣ похода 1790 года въ Финляндію Екатерина хотѣла наградить морскихъ офицеровъ, отличившихся въ разныхъ битвахъ, Потемкинъ препятствовалъ этому, потому что между ними не было фаворитовъ фаворита. Но случаю похода 1809 года въ Молдавію Каменскій представилъ къ наградамъ главнымъ образомъ своихъ адъютантовъ, которые во все время не подвергали себя никакой опасности. Онъ уже до похода заявилъ, что намѣренъ раздавать награды не по заслугамъ, а по своему усмотрѣнію (?) и сдержалъ свое слово {До чего доходило раздраженіе Ланжерона, видно изъ слѣдующихъ обобщеніи; "En Russie le fonctionnaire le plus indélicat, le magistrat le plus déprédateur, connue pour tel, et le poltron le plus signalé non seulement ne sont jamais punis, mais même sont récompensés comme les autres, et souvent on voit le général qui a décidé la victoire ne pas être mieux traité que celui qui а quitté ses drapeaux; un Jeltoukhin (о немъ разсказаны разные ужасы) était égalisé à un Paul Ilowaiski (котораго Ланжеронъ считалъ героемъ). On а dit avec raison, que les croix militaires sont une monnaie que les Souverains affaiblissent en les prodiguant. Cette monnaie en Russie est descendue au taux des assignats".}.
   По поводу похода 1812 г. въ Валахію Ланжеронъ разсказываетъ о слѣдующемъ случаѣ. Генералы Булатовъ, Кутниковъ, Кайсаровъ и проч. безпощадно грабили несчастныхъ купцовъ въ городѣ Систовѣ, отнимая у нихъ всѣ товары и обогащаясь такимъ образомъ безъ всякаго стѣсненія. Никто не противился, всѣ безусловно терпѣли столь наглый образъ дѣйствій военачальниковъ. Однако Булатовъ, съ цѣлью придать этой продѣлкѣ видъ военнаго столкновенія, велѣлъ выстрѣлить нѣсколько разъ изъ пушекъ. Было составлено донесеніе о яко бы состоявшейся схваткѣ съ непріятелемъ, и Кутузовъ не постыдился представить это донесеніе государю и испросить для генераловъ и офицеровъ наградъ. Къ счастью, прибавляетъ Ланжеронъ, на этотъ разъ въ публикѣ узнали о настоящемъ ходѣ дѣла, и въ газетахъ явились намеки на этотъ недобросовѣстный поступокъ военачальниковъ.
   Трудно провѣрить въ частностяхъ эти разсказы Ланжерона. Въ общей сложности онъ, безъ сомнѣнія, былъ правъ. Весьма часто при раздачѣ наградъ руководствовались не настоящими заслугами, а другими соображеніями {Разсказывая объ аустерлицкой битвѣ, Ланжеронъ чрезвычайно рѣзко осуждаетъ цѣлую толпу адъютантовъ, окружавшихъ Александра и не имѣвшихъ понятія о расположеніи непріятельскаго войска, потому что никто не сдѣлалъ рекогносцировки. Онъ пишетъ: "Pas un seul individu des inutiles groupés autour de leurs monarques n'eut la curiosité de découvrir le pays! Personne ne le leur ordonna! Un seul éclaireur eût suffi pour apercevoir la position des ennemis et sauver l'armée de la défaite totale qu'elle éprouva!" И далѣе: "Tous, sans exception, reèurent la croix de Saint-Georges de la troisième classe, pour leur attachement à leur souverain qu'ils n'abandonnèrent pas d'un pas dans cette mémorable journée". Revue rétrospective 1895 г., май, стр. 307.}.

А. Брикнеръ.

(Окончаніе слѣдуетъ).

"Русская Мысль", кн.IX, 1896

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru