Брет-Гарт Фрэнсис
Эпизод из жизни игрока

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    А Passage in the Life of Mr. John Oakhurst.
    Текст издания: "Живописное Обозрѣніе", NoNo 4-6, 1876.


Эпизодъ изъ жизни игрока.

Разсказъ М. Бретъ-Гарта.

   ....Судьба! Во всемъ и вездѣ судьба!... Повидимому, ничего не было страннѣе, какъ видѣть его въ семь часовъ утра на площади Сакраменто; обыкновенно, онъ не выходилъ изъ дому раньше двухъ часовъ пополудни, а тутъ едва башенные часы возвѣстили семь, какъ онъ... онъ, г. Окхорстъ, разгуливаетъ по плацу... Впослѣдствіи, нѣсколько лѣтъ спустя, когда, отдавшись иной разъ воспоминаніямъ, онъ провѣрялъ въ памяти свою полную случайностей жизнь, онъ не иначе называлъ эту раннюю прогулку, какъ толчкомъ надсмѣшницы-судьбы. А между тѣмъ, прогулка эта была вызвана очень простой причиной: половина седьмого онъ еще сидѣлъ за игральнымъ столомъ и сорвалъ банкъ въ двадцать тысячъ долларовъ; но тутъ онъ разсудилъ, что на этотъ разъ довольно и оставилъ залу, уступивъ свое мѣсто другому, конечно менѣе счастливому игроку. Онъ совершенно покойно дошелъ до своей комнаты и приготовился уже раздѣваться, какъ вдругъ, сквозь открытое окно, у котораго забыли спустить жалузи, на его лицо брызнулъ яркій лучъ вставшаго солнца, вотъ другой заигралъ на брилліантахъ его перстней, третій отразился въ зеркалѣ, тамъ цѣлый снопъ раскинулся по полу и вся комната загорѣлась яркимъ свѣтомъ. Какъ-то невольно Окхорстъ подошелъ ближе къ окну и залюбовался картиной просыпающейся жизни. По сердцу его разлилось какое-то странное, неиспытанное имъ до сихъ пора, чувство восторга; онъ быстро схватилъ шляпу, и черезъ минуту очутился уже на улицѣ.
   Воздухъ была, чистый, прохладный; откуда-то несло нѣжнымъ запахомъ зелени, сверху доносилось веселое, беззаботное чириканье пташекъ; на улицахъ было еще совсѣмъ пусто, попадались только дѣловыя лица мелкихъ торговцевъ шедшихъ отворять свои лавки, мрачные фигуры невыспавшихся дворниковъ, флегматично помахивающихъ своими метлами изъ стороны въ сторону, да иногда пробѣжитъ мальчуга или быстроглазая дѣвчонка, подталкивающіе на ходу все, что попадалось подъ ноги. Окхорстъ посматривалъ на все съ холоднымъ любопытствомъ, но въ его взглядѣ не было того обычнаго презрѣнія и надсмѣшки, какіе привыкли видѣть въ немъ всѣ, хорошо знающіе его; напротивъ, онъ нечуждъ былъ даже какого-то необъяснимаго чувства удивленія, восхищенія и съ интересомъ всматривался въ красивыя лица женщинъ, шедшихъ на работу. Онъ, этотъ извѣстный скептикъ, который съ ледянымъ равнодушіемъ относился къ кокетству свѣтскихъ красавицъ, теперь залюбовался худенькой, оборванной фигуркой маленькой дѣвочки, забѣгавшей къ нему со всѣхъ сторонъ съ протянутой рученкой. И эта дѣвочка могла узнать двѣ вещи: во первыхъ, что у него доброе сердце, а во вторыхъ, то, чего до сихъ поръ не зналъ никто, что у этого красиваго господина глаза, казавшіеся всѣмъ черными, были на самомъ дѣлѣ сѣрые и такіе нѣжные, такіе ласкающіе, любящіе глаза...
   Окхорстъ свернулъ въ какую-то узенькую улицу, и наткнулся на маленькій садикъ, изъ котораго выглядывали привѣтливыя стѣны бѣлаго домика; онъ заглянулъ въ рѣшетку, и залюбовался розами, геліотропами, желѣзнякомъ и другими цвѣтами, весело кивавшими по вѣтру своими улыбающимися головками. И не потому онъ засмотрѣлся на нихъ, чтобы онѣ чѣмъ-нибудь особенно выдавались, а просто оттого, что до сихъ пора, онъ видѣлъ цвѣты только въ букетахъ и на платьяхъ женщинъ. Онъ смотрѣлъ съ восторгомъ, съ обаяніемъ, которымъ смѣло могла позавидовать даже пикантная Элзлинда или восхитительная миссъ Монморанси, добивавшіяся его расположенія, какъ особеннаго патента, который бы засвидѣтельствовалъ ихъ славу.
   А утро манило его нее дальше и дальше... Онъ дошелъ до конца плаца и усѣлся на скамью подъ тѣнью раскидистаго дерева. Кругомъ было такъ тихо, что легкій шелестъ смоковницъ казался спокойнымъ дыханіемъ спящаго; по небу бѣгали совершенно прозрачныя облачка, терявшіяся вдали за яркой синевой. Въ воздухѣ стоялъ одуряющій ароматъ цвѣтовъ, кружившій голову, заставлявшій какъ-то особенно трепетно биться сердце.
   Окхорстъ легъ на скамью, подложилъ подъ голову шляпу, и забылся отъ восторга до того, что даже не слыхалъ, какъ кругомъ него, какъ-бы потѣшаясь надъ этой слабостью, вились и игриво щебетали прелестныя обитательницы Садовъ. Вдругъ, невдалекѣ рѣзко зашуршалъ песокъ подъ колесами экипажа. Окхорстъ вскочилъ и, чего съ нимъ никогда не было, вспыхнулъ, устыдившись своей слабости. Вглядѣвшись, онъ увидалъ что-то въ родѣ тележки, которую медленно тащилъ мущина; когда странный экипажъ поровнялся съ нимъ, онъ вспомнилъ, что лицо исполнявшаго роль лошади было не совсѣмъ ему незнакомо; затѣмъ, онъ тотчасъ-же припомнилъ гдѣ и при какихъ обстоятельствахъ видалъ этого толстаго господина; въ его памяти быстро промелькнуло:-- С. Франциско, зало польки, гдѣ тотъ проигралъ долго скапливаемые имъ семьдесятъ долларовъ; вернуть не удалось.-- И совершенно спокойно смотрѣлъ на толстяка. Тотъ-же, напротивъ, сильно покраснѣлъ, смутился, остановилъ тележку, и нерѣшительно сдѣлалъ два шага впередъ. Окхорстъ имѣлъ время разсмотрѣть, кто былъ въ экипажѣ: тамъ скорѣе лежала, чѣмъ сидѣла молодая женщина. Все въ этой поразительно блѣдной и худой особѣ говорило о ея страшныхъ страданіяхъ; глаза совсѣмъ ушли въ орбиты и подозрительно блестѣли изъ темныхъ круговъ, блѣдныя губы были полураскрыты и изъ нихъ выходило тяжелое, болѣзненное дыханіе.
   Можно было думать что скоро, очень скоро это слабое существо освободится изъ-подъ власти того толстаго олуха, который сопровождалъ ее. Въ этой болѣзненной, сразу бросающейся въ глаза физіономіи, было что-то такое, нѣжное, хватающее за душу, чего казалось невозможно не замѣтить. Страннѣе всего было видѣть это неземное существо рядомъ съ грубымъ мужемъ: въ ней все, даже складки ея одежды напоминали что-то чистое, высокое, недосягаемое... Окхорстъ заглядѣлся на нее... Но здѣсь случился маленькій казусъ: тележка неловко повернулась въ сторону и осталась на боку. Окхорстъ поспѣшилъ на помощь. Въ то время какъ мужъ старался поставить тележку какъ слѣдуетъ, больная держалась рукою за Окхорста и, странно, отъ этого холоднаго прикосновенія, онъ задрожалъ, точно ему положили на руку кусокъ льда. Экипажъ былъ повороченъ и блѣдная женщина снова легла на его подушки. Мужъ подошелъ поблагодарить Окхорста за услугу и между ними завязался разговоръ, изъ котораго тотъ узналъ, что г-жа Деккеръ была почти безнадежна къ выздоровленію и что она постоянно лежала-бы въ постели, еслибы г. Деккеру, какъ столярному мастеру, не пришла счастливая мысль устроить для больной жены вотъ это самое катающееся кресло, въ которомъ онъ каждое хорошее утро, прежде чѣмъ начать работать, вывозитъ ее подышать свѣжимъ воздухомъ. Г. Деккеръ сообщилъ, что они совѣтывались со многими докторами и хорошими, но это ничего не помогло; всѣ они въ одинъ голосъ посылаютъ на воды, а какъ тутъ ѣхать? на что поѣдешь? Правда, г. Деккеръ разъ скопилъ восемьдесятъ долларовъ на этотъ случай, но въ С. Франциско ихъ укралъ изъ кармана пикъ-покэтъ {Pick-Pocket -- карманные воришки.}. Что дѣлать, такой ужъ неловкій, да и несчастный г. Деккеръ!... Это послѣднее сообщеніе было прибавлено женою. Теперь ужъ нескоро опять удастся скопить такую сумму; такъ поѣздка на воды и не можетъ состояться... Ахъ, какіе отвратительные эти пикъ-покэты!...
   Толстое лицо мужа сдѣлалось красно, какъ кумачъ, но Окхорстъ оставался повидимому совершенію безстрастнымъ; онъ вполнѣ раздѣлялъ мнѣніе г-жи Деккеръ о пикъ-покэтахъ и продолжалъ флегматично шагать подлѣ тележки до тѣхъ поръ, пока она не поравнялась съ тѣмъ садомъ, который еще раньше привлекъ вниманіе Окхорста. Здѣсь, онъ просилъ своихъ новыхъ знакомыхъ подождать минутку, а самъ направился на, бѣлый домикъ; онъ вызвалъ самого хозяина и уговорилъ отдать ему всѣ цвѣты его сада, за что предложилъ небывалую цѣну. Черезъ нѣсколько минутъ онъ вернулся къ Деккерамъ и высыпалъ на колѣни больной полную корзину ароматическихъ розъ. Молодая женщина радостно улыбнулась и жадно вдыхала въ себя запахъ цвѣтовъ. Тѣмъ временемъ Окхорстъ, пользуясь минутой, отвелъ въ сторону мужа и, тихо вложивъ въ его широкую ладонь четыре золотыхъ по двадцать долларовъ каждый, шепнулъ ему:
   -- Скажите своей женѣ, что пикъ-покэтъ вамъ возвратилъ украденныя деньги или скажите, что вы ихъ нашли... Однимъ словомъ, говорите все что хотите только не упоминайте о томъ, что я ихъ вамъ далъ. Слышите? Обѣщайте мнѣ это.
   Деккеръ далъ слово не говорить женѣ и оба подошли опять къ тележкѣ. Взглянувъ на молодую женщину, Окхорсту показалось, что на щекахъ ея появилась чуть замѣтная краска, а въ темныхъ глазахъ свѣтились слезы... Но онъ не далъ ей даже времени поблагодарить его и, раскланявшись, быстро исчезъ за угломъ.
   Грустно признаться, что Деккеръ не сдержалъ своего обѣщанія даже на одинъ день. Въ простотѣ сердечной онъ считалъ неблагодарностью, грѣхомъ скрыть имя благодѣтеля и разсказалъ все какъ было. Правда, онъ хотѣлъ выставить Окхорста въ самомъ романическомъ свѣтѣ и превозносилъ даже до великаго достоинства и возводилъ въ громадныя заслуги его умѣнье метать банкъ.
   -- Ну теперь, моя дорогая Эльза, скажи что ты меня прощаешь,-- закончилъ свою восторженную рѣчь Деккеръ, падая на колѣни передъ женою.-- Что дѣлать, вѣдь я расчитывалъ на лучшее. Ты знаешь, какъ мнѣ дорого твое выздоровленіе; я и думалъ, когда ставилъ на эти проклятыя карты скопленныя деньги, что можетъ быть возьму банкъ, сразу получу много-много денегъ, поѣдемъ на воды, сдѣлаю тебѣ хорошія новыя платья, чтобы ты была одѣта не хуже другихъ, окружу тебя покоемъ, довольствомъ...
   Больная обняла мужа.
   -- Я тебя прощаю, мой бѣдный Жозефъ,-- проговорила она съ улыбкою;-- по настоящему, тебя слѣдовало бы хорошенько наказать за то, что обманулъ меня, сочинивъ ему эту гнусную исторію, ну, да ужь не будемъ объ этомъ больше говорить. Если ты мнѣ обѣщаешь, что никогда не повторишь того, что сдѣлалъ, то я тебя прощаю.
   Г-жа Деккеръ подняла къ лицу тѣ самыя розы, которыя подарилъ ей Окхорстъ, уткнулась въ нихъ и едва слышно позвала:-- Жозефъ.
   -- Что, моя дорогая?
   -- Какъ ты думаешь, этотъ господинъ.. Ну, какъ его зовутъ-то?... Жакъ Окхорстъ... отдалъ бы онъ тебѣ деньги, еслибъ я не разсказала твоей исторіи?
   -- Да, онъ отдалъ бы все равно, -- съ экстазомъ проговорилъ Деккеръ.
   -- Даже еслибы онъ вовсе не видалъ меня?
   Деккеръ поднялъ голову. Его жена полулежала вся обсыпанная розами. Матовая блѣдность ея прозрачнаго лица и странный блескъ глазъ, такъ рѣзко отдѣлялись изъ розоваго фона цвѣтовъ, что у толстяка Деккера, при видѣ этой красоты, отъ восторга даже закрылись глаза.
   -- Нѣтъ, Эльза, онъ бы такъ не отдалъ; это все твоя красота сдѣлала.
   На другое утро, когда супруги Деккеръ выѣхали на плацъ у больной открылась совершенно неожиданно нервная лихорадка; она настойчиво просила увезти ее домой, потомъ, когда встрѣтила опять Окхорста, повидимому очень удивилась и даже какъ будто не узнала его, потому что небрежно обратилась къ мужу съ такимъ вопросомъ.-- Что это кажется вчерашній господинъ, или я ошибаюсь?
   Когда Окхорстъ подошелъ къ нимъ и любезно поздоровался, она отвѣчала ему такъ холодно, что онъ сразу догадался о томъ, что мужъ все разсказалъ ей.
   -- Теперь, конечно, она меня презираетъ -- подумалъ онъ. Разговоръ былъ самый короткій. Окхорстъ освѣдомился объ адресѣ мастерской Деккера, конечно, чтобы имѣть ее въ виду, если встрѣтится необходимость заказать какую-нибудь вещь и распростился очень вѣжливо, но не взглянувъ даже на г-жу Деккеръ.
   Едва Окхорстъ скрылся изъ виду, какъ г-жу Деккеръ охватила какая-то странная веселость. Простодушный мужъ былъ очень радъ оживленію жены.
   -- Но знаешь что, моя дорогая Эльза,-- сказалъ онъ тономъ сожалѣнія,-- ты уже черезъ чуръ была съ нимъ суха; онъ можетъ догадаться, что я не сдержалъ своего слова.
   -- Ну, такъ что-жъ?-- небрежно произнесла Эльза.
   Черезъ нѣсколько дней послѣ этого владѣлецъ сѣрныхъ источниковъ въ Санъ-Нзабелѣ. получилъ фамильярно написанную записку слѣдующаго содержанія:
   "Любезный Стефанъ! Вы жалуетесь постоянно, что у васъ всегда мало посѣтителей. Не мудрено, Ваши воды никогда не войдутъ въ моду, если вы не улучшите помѣщенія для пріѣзжающихъ къ вамъ больныхъ. Я согласенъ рекомендовать вамъ выгодныхъ кліентовъ, но съ тѣмъ условіемъ, чтобы вы немедленно приступили къ перестройкѣ вашего дома; прибавьте нѣсколько комнатъ и отдѣлайте ихъ по изящнѣе. Вполнѣ надѣясь, что мое желаніе будетъ исполненію, я посылаю для работъ къ вамъ знакомаго подрядчика, который пріѣдетъ съ женою; она очень болѣзненная женщина и требуетъ самаго внимательнаго и строгаго леченія. Ухаживайте за обѣими, какъ за близкими для васъ; быть можетъ, что къ окончанію курса леченія, я и самъ пріѣду къ вамъ, но ни въ какомъ случаѣ не надолго, такъ какъ въ этомъ году я не намѣренъ устраивать игры. Вашъ Жакъ Окхорстъ."
   Прочитавъ это письмо товарищъ Окхорста, хитро улыбнулся, дѣлая видъ, что все понялъ.
   -- Знаю, Жакъ опять хочетъ пуститься въ спекуляцію. Но почему онъ не желаетъ остаться здѣсь на весь сезонъ? Пишетъ, что пріѣдетъ не надолго и играть не станетъ. Странно, очень странно! Во всякомъ случаѣ это не даромъ. А, чортъ возьми, очень бы хотѣлось узнать, что онъ теперь замышляетъ.
   Этотъ сезонъ былъ очень счастливымъ для Окхорста и, конечно, весьма убыточнымъ для тѣхъ, которые искали общества Окхорста за зеленымъ столомъ. А между тѣмъ онъ все-таки скучалъ въ Сакраменто. Съ нѣкотораго времени онъ завелъ привычку прогуливаться по утрамъ, чѣмъ въ высшей степени подстрекалъ любопытство своихъ знакомыхъ. Находились даже желающіе слѣдить за нимъ, чтобы развѣдать цѣль этихъ утреннихъ прогулокъ, но это рѣшительно ни къ чему не привело, развѣ только ставило любопытствующихъ еще въ большее недоумѣніе. Они узнали, что Окхорстъ избиралъ мѣстомъ своей прогулки плацъ, постоянно усаживался на нѣсколько минутъ на одну и ту-же скамейку и, затѣмъ, возвращался, не проговоривъ ни съ кѣмъ ни одного слова. Всѣ были въ полной увѣренности, что только женщина могла расшевелить этого мраморнаго Окхорста и заставить его выходить такъ рано изъ дому, а между тѣмъ, сколько не слѣдили за нимъ, но даже и тѣни, и признаковъ женщины не было. Наконецъ, всѣ рѣшили, что эти прогулки ничто иное, какъ "талисманъ" для удачнѣйшихъ дѣйствій на зеленомъ полѣ.
   Послѣ Марисвильскихъ курсовъ, Окхорстъ направился въ С.-Франциско, затѣмъ его видали въ Санъ-Хозе, въ Санта-Круцѣ и въ Окландѣ. Всѣ, кто встрѣчалъ его, находили, что онъ какъ-то странно измѣнился, бросилъ свою обычную флегматичность, сдѣлался какимъ-то нетерпѣливымъ, нервнымъ, лихорадочнымъ. Полковникъ Старботтль завѣрялъ честью, что въ С.-Франциско Окхорстъ отказался даже сдавать карты.
   Изъ Санъ-Іозе, Окхорстъ съ цѣлымъ обозомъ поклажи направился сухимъ путемъ въ Орегонъ; но, доѣхавъ до Стактона, онъ совершенно неожиданно перемѣнилъ путь и черезъ четыре часа уже подъѣзжалъ безъ всякаго багажа, верхомъ на лошади къ С. Изабельскимъ источникамъ. Дорога шла роскошной долиной, разстилавшейся у самой подошвы трехъ горъ, закутанныхъ въ темный плащъ пихтъ, между которыми блестящею рябью пестрѣли красныя верхушки и богатая листва извѣстнаго испанскаго дерева madrono. А сквозь эту роскошную зелень кокетливо выглядывали постройки отеля, то прячась за деревьями, то снова выбѣгая изъ за кустовъ. Окхорстъ вообще очень мало обращалъ вниманія на природу, но на этотъ разъ его охватило то-же самое чувство, какъ и въ первую утреннюю прогулку въ Сакраменто. По мѣрѣ того, какъ онъ приближался къ отелю, ему стали попадаться шарабаны съ изящно одѣтыми дамами. замелькали бѣлыя, голубыя, розовыя платья, роскошныя плечики, веселыя улыбки. Но Окхорстъ никого не замѣчалъ, онъ даже не задержалъ рысь лошади, обдавая элегантныхъ барынь цѣлою тучею пыли, повидимому совершенно покойно направлялся къ воротамъ отеля. А между тѣмъ никто и не подозрѣвалъ, какая страшная буря поднималась въ его душѣ.
   По своему обыкновенію онъ гордо прошолъ сквозь толпу, не обращая никакого вниманія на завистливыя перешептыванія мущинъ и восторженные взгляды женщинъ. Только одна личность подошла пожать ему руку и что всего страннѣе, въ обществѣ, лицо это считалось лучшимъ цвѣткомъ, котораго рожденіе, воспитаніе, и общественное положеніе не допускали ни малѣйшихъ пересудовъ или какихъ-либо намековъ. Это былъ Дикъ Гамильтонъ, банкиръ въ полнѣйшемъ и широчайшемъ смыслѣ.
   -- Знаете-ли вы съ кѣмъ говорили?-- съ ужасомъ обратился къ нему молодой джентльменъ изъ ихъ общества.
   -- Знаю,-- спокойно улыбнулся Гамильтонъ.-- Я говорилъ съ тѣмъ господиномъ, который на прошлой недѣлѣ выигралъ у васъ тысячу долларовъ. Я съ нимъ въ очень хорошихъ отношеніяхъ.
   -- Но вѣдь это... игрокъ?-- произнесла элегантная миссъ, скрививъ ротикъ въ презрительную гримаску.
   -- Да; но, знаете-ли, mademoiselle, я бы очень желалъ, чтобъ каждый изъ насъ игралъ такъ открыто, какъ онъ.
   Окхорстъ ничего не слыхалъ изъ этого разговора, потому что былъ уже давно въ корридорѣ перваго этажа. Онъ, повидимому, совершенно покойно расхаживалъ взадъ и впередъ, но въ душѣ испытывалъ такую тревогу и волненіе, какого еще не зналъ никогда Вдругъ онъ услыхалъ за собою легкіе торопливые шаги, вотъ произнесли его имя... Вся кровь бросилась ему къ сердцу; онъ обернулся и... Да, это была она! Но откуда такая перемѣна?! Прошло всего два мѣсяца, и она неузнаваема! Передъ нимъ свѣженькая, здоровая молодая женщина съ живымъ блескомъ глазъ и съ румянцемъ на щекахъ. А какъ она изящна въ своемъ парижскомъ платьѣ, какая грація въ ея движеніяхъ, какая красота... Окхорстъ остановился пораженный; а она улыбалась какою-то манящею, невиданною имъ до сихъ поръ улыбкою...
   Черезъ минуту онъ уже былъ подлѣ нея, протягивая ей обѣ руки; но она закинула свои за спину, оглядѣлась, нѣтъ-ли кого въ корридорѣ и тономъ, чуждымъ всякой аффектаціи, проговорила:
   -- Знаете, мнѣ бы ужасно хотѣлось не давать вамъ руки.-- Еще-бы! Вы прошли недавно совсѣмъ около меня и не только не остановились, а даже не поклонились и заставили меня бѣжать за вами, какъ бѣгали другія бѣдныя женщины.
   Окхорстъ смущенно проговорилъ извиненіе, ссылаясь на то, что она очень перемѣнилась.
   -- Такъ поэтому вы бы еще скорѣе должны были замѣтить меня. Кто меня перемѣнилъ? Вы. Да, вы меня совсѣмъ пересоздали... Я была бѣдная, несчастная больная, не надѣявшаяся даже подняться на ноги. А вы мнѣ дали жизнь, здоровье, счастье... Что смутились? Конечно, вы. Думаете я этого не знаю?... Ну-съ, а теперь что вы скажете о своемъ произведеніи?
   И она, свободнымъ движеніемъ откинувъ платье, сдѣлала граціозный реверансъ; затѣмъ тихо-тихо подняла руки и какъ-бы неохотно дала ихъ Окхорсту.
   Много видалъ онъ женщинъ, не въ диковину ему были ихъ любезности, но пріемъ г-жи Деккеръ, этой строгой пуританки, положительно вскружилъ ему голову и онъ, Окхорстъ, не нашелся, что ей отвѣтить, а только крѣпко стиснулъ ея руки.
   Она же продолжала:
   -- Отчего вы не пріѣзжали раньше? Что вы дѣлали въ Марисвиллѣ, въ Санъ-Хозе, въ Окландѣ? Видите, какъ я слѣдила за вами, знаю гдѣ вы даже перебывали за эти два мѣсяца. Я видѣла, какъ вы ѣхали сюда и тотчасъ узнала васъ, да, тотчасъ-же. Я читала ваше письмо къ моему мужу; я знала, что вы сюда пріѣдете. Но почему вы мнѣ не написали? Вы должны непремѣнно написать мнѣ... А, здравствуйте мосье Гамильтонъ!
   Послѣднее привѣтствіе было адресовано тому самому представительному джентльмену, который такъ храбро поздоровался съ Окхорстомъ на площадкѣ отеля.
   Г-жа Деккеръ понизила голосъ и отняла руки, однако не столь торопливо, чтобы это бросилось въ глаза поднимавшемуся по лѣстницѣ Гамильтону. Поровнявшись съ ними, банкиръ вѣжливо раскланялся съ г-жею Деккеръ, кивнулъ головою Окхорсту и прошелъ мимо. Когда онъ скрылся изъ вида, молодая женщина подняла на Окхорста свои хорошіе, открытые глаза и тихо проговорила:
   -- Знаете, я у васъ скоро буду просить одного очень большаго одолженія.
   -- Приказывайте сейчасъ!
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Не раньше, какъ когда мы получше узнаемъ другъ друга. А знаете, что я васъ буду просить?... Убить вотъ этого господина...
   И она засмѣялась звонкимъ, серебристымъ смѣхомъ; а въ глазахъ засвѣтилась такая невинная, дѣтская веселость, что даже Окхорстъ, этотъ безстрастный человѣкъ, едва умѣвшій улыбаться, сталъ смѣяться вмѣстѣ съ нею; эта сценка напомнила ему ягненка, подстрекавшаго лисицу устроить въ овчарнѣ рѣзню.
   Однажды вечеромъ, сидя на террасѣ, въ кругу своихъ обожателей, г-жа Деккеръ вдругъ поднялась съ мѣста и, извиняясь, что, по нездоровью, должна раньше обычнаго часа оставить общество, направилась къ своей дачѣ, любезно отклонивъ предложеніе проводить ее. Она пошла очень быстро, такъ что когда пришла на дачу, то отъ усталости-ли или отъ чего-либо другаго, вдругъ сильно запыхалась и крѣпко стиснула руками грудь. Повернувъ газовый рожокъ, она оглянула комнату и смутилась, увидавъ лежащаго на диванѣ мужа.
   -- Тебѣ, кажется, жарко, Эльза? Ты въ какомъ-то странномъ возбужденіи. Что это? Неужели опять возвращается болѣзнь?-- озабоченно спросилъ мужъ.
   Она моментально поблѣднѣла.
   -- Ничего... такъ... это пройдетъ...
   И опять схватилась за корсажъ.
   -- Можетъ быть тебѣ что-нибудь при нести... помочь чѣмъ-нибудь?-- растерянно бормоталъ испугавшійся мужъ.
   -- Да, пожалуй, сходи въ отель; тамъ найдешь какихъ-нибудь успокоительныхъ капель... Поскорѣе!
   Деккеръ поспѣшно вышелъ. Жена осторожно повернула въ замкѣ ключъ и, разстегнувъ платье, вынула оттуда въ четверо-сложенную бумажку. Это была записка Окхорста. Она жадно впилась въ нее блестящими глазами, прочитала разъ, снова перечитала, и еще, еще, до тѣхъ поръ, пока за дверьми не послышались мужскіе шаги. Тогда она проворно спрятала се и отворила дверь. Вошелъ мужъ; она приняла капли и сказала, что ей гораздо лучше.
   -- Ты сегодня пойдешь еще туда?-- кротко спросила. мужъ.
   -- Нѣтъ.-- задумчиво отвѣтила жена.
   -- Я бы на твоемъ мѣстѣ не пошелъ,-- проговорилъ Деккеръ со вздохомъ сожалѣнія.
   Онъ прилегъ на софу и подозвала, къ себѣ жену.
   -- Знаешь, о чемъ я думалъ, когда ты вошла, Эльза?
   Она положила свои бѣлые пальцы на голову Жозефа и перебирала ими пряди его волосъ.
   -- Я вспоминала, прошлое, Эльза, то непріятное прошлое, когда я, за лошадь и за кучера, возилъ тебя ежедневно на той скверной тележкѣ. Мы тогда были бѣдны, Эльза, и ты тогда была больная, но... но мы были счастливы... А теперь у насъ и деньги есть, и домъ, и здоровье къ тебѣ возвратилось, по ты ужь совсѣмъ не та... И вотъ въ этомъ-то все мое горе, все несчастіе. Я могъ тебѣ устроить тележку, могъ выстроить домъ, но не я произвелъ въ тебѣ эту крутую перемѣну. Ты здорова, прекрасна, весела, но, повторяю, это дѣло не моихъ рукъ... Нѣтъ, и тысячу разъ нѣтъ! Можетъ быть я бы и могъ повліять на перемѣну съ тобою, еслибъ не проигралъ въ проклятыя карты, но это случилось... и ужь не я, а другой пересоздалъ тебя. Я тутъ непричемъ...
   Деккеръ развелъ руками и тоскливо склонилъ на грудь голову. Жена подняла на него удивленный взглядъ и ея чудные глаза смотрѣли такъ чисто, непорочно.
   -- Я и еще кой о чемъ думалъ,-- продолжалъ Деккеръ.-- Мнѣ кажется, что ты слишкомъ ужь часто принимаешь у себя Гамильтона. Я это говорю не потому, чтобы мнѣ приходила въ голову какая-нибудь чепуха... Сохрани меня Богъ! Но, знаешь, людямъ языка не завяжешь: пойдутъ толки, сплетни. Ты вѣдь здѣсь до сихъ поръ единственная женщина, о которой не сплетничаютъ, которую уважаютъ...
   Деккеръ крѣпко обнялъ жену и во взорѣ его было столько обожанія, столько безумной, страстной любви, какой не выразить словами.
   -- Ахъ, Боже мой! Да я и сама давно думаю объ этомъ, и меня удерживала только боязнь, чтобы, выпроводивъ его, не нажить себѣ въ немъ врага, и врага, прибавлю, очень сильнаго. Впрочемъ, вѣдь онъ никогда не позволялъ себѣ ничего лишняго относительно меня и держится такъ почтительно, какъ будто я дама самаго высшаго круга.
   Лицо толстяка Деккера просіяло гордой улыбкой.
   -- Вотъ что, Жозсфъ; вѣдь я придумала какъ его выпроводить, такъ, чтобы ему не показалось обидно. Онъ здѣсь вѣдь только потому, что я пріѣхала; уѣду я, и его не будетъ; такъ вотъ какая мысль пришла мнѣ въ голову: поѣду-ка я въ С. Франциско навѣстить мамашу; небось, онъ здѣсь безъ меня не останется.
   Деккеръ призналъ мысль за геніальнѣйшую, тѣмъ болѣе, что привести ее въ исполненіе очень легко, такъ какъ туда собирался также Жакъ Окхорстъ. Чегоже лучше? Онъ. вѣроятно, будетъ столь любезенъ, не откажется быть твоимъ кавалеромъ.
   Такимъ образомъ поѣздка была улажена.
   Г-жа Деккеръ пробыла въ С. Франциско цѣлую недѣлю и возвратилась въ очень хорошемъ расположеніи духа Она весело сообщила, что всю недѣлю провела въ томъ, что бѣгала по городу.
   -- Спроси маму, она тебѣ скажетъ, что я всюду и всегда ходила одна. Знаешь, я сдѣлалась теперь совсѣмъ независимой и горжусь, да горжусь, что могу обойтись безъ твоей помощи.
   Поѣздка г-жи Деккеръ не привела, впрочемъ, къ желаемымъ результатамъ: Гамильтонъ и не думалъ уѣзжать, и, по ея возвращеніи, первый поспѣшилъ визитомъ. Въ тотъ же вечеръ молодая женщина обратилась къ своему мужу съ такимъ предложеніемъ:
   -- Я хочу посовѣтываться съ тобой кой о чемъ,-- нѣжно заговорила она.
   -- О чемъ, дорогая?
   -- Да вотъ о Жакѣ Окхорстѣ; ему, бѣдному, ужасно скверно въ отелѣ: безпокойно, неудобно; а у насъ такъ же пропадаетъ одна лишняя комната. Не предложить:іи ему, когда онъ возвратится изъ С. Франциско, переѣхать къ намъ.
   Добродушный Деккеръ былъ даже радъ предусмотрительности своей жены, и на слѣдующей-же недѣлѣ Жакъ Окхорста. перебрался на ихъ дачу. Ва. этомъ никто не нашелъ ничего предосудительнаго: его дѣловыя отношенія съ Деккеромъ были всѣмъ хорошо извѣстны, а что касается до г-жи Деккера., то ея репутація неприступной красавицы стояла выше всякихъ подозрѣній; всѣ очень хорошо знали, что она добрая семьянинка и такъ любить своего мужа, что даже здѣсь, въ этой странѣ полнѣйшей свободы, никуда не выходить безъ него. Относительно всѣхъ вообще мущинъ она держала себя съ такимъ тактомъ, такъ ровно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, гордо, что ни одинъ изъ нихъ не рѣшился бы сказать ей какую-либо пошлость, или одну изъ тѣхъ дешевыхъ любезностей, которыми безъ стѣсненія осыпаютъ женщинъ извѣстнаго сорта. Ко всему этому она была въ высшей степени набожна и всегда съ жаромъ отстаивала религію отъ нападокъ атеистовъ. У всѣхъ еще была на памяти одна сценка, имѣвшая мѣсто нѣсколько дней тому назадъ, когда г-жа Деккеръ публично, въ общей залѣ накинулась на Гамильтона за то, что тотъ ратовалъ за какую-то книгу, написанную противъ религіи. Всѣ очень живо помнили, какъ смутился тогда Гамильтонъ, и тотчасъ-же прекратилъ свою рѣчь; а всѣхъ лучше помнила, это Окхорстъ, который съ того же самаго дня сталъ относиться къ своему другу какъ-то холодно, натянуто, сдержанно. Еслибы характеру Окхорста было свойственно чувство страха, то можно бы было думать, что онъ побаивался Дика Гамильтона.
   Вообще въ Окхорстѣ съ нѣкотораго времени происходила какая-то странная перемѣна: онъ пересталъ посѣщать кафе, игры; его не видѣли больше въ шумномъ обществѣ кутящей молодежи; онъ сталъ читать, полюбилъ дальнія прогулки пѣшкомъ, предпочиталъ свою скромную комнатку обширнымъ заламъ отелей и, что всего страннѣе, онъ, Окхорстъ, сталъ ходить въ церковь. У меня живо остался въ памяти его первый приходъ въ храмъ; онъ вошелъ безъ Деккеровъ, даже не направился къ ихъ скамьѣ, а усѣлся тотчасъ-же при входѣ на первомъ свободномъ мѣстѣ. Служба уже была начата; несмотря на то, что онъ пробрался очень тихо, безъ малѣйшаго шума, его присутствіе тотчасъ-же было замѣчено и вѣсть о томъ, что въ церкви Жакъ Окхорстъ, какъ дуновеніе вѣтра, въ одинъ моментъ охватила всѣ уголки. Результатомъ было то, что въ этотъ день всѣ молились какъ-то разсѣянно, часто вертѣлись на своихъ скамьяхъ и, вообще, много много нагрѣшили А онъ, просидѣвъ не шелохнувшись всю службу, по окончаніи ея вышелъ такъ-же тихо, какъ вошелъ, не остановившись ни съ кѣмъ, даже не кланяясь никому.
   Много было потомъ толковъ относительно появленія Окхорста въ церкви; нѣкоторые объясняли это просто блажью, фантазіей, явившейся отъ пресыщенія житейскими удовольствіями; другіе видѣли въ этомъ пари, третьи подозрѣвали что-то таинственное, четвертые, не доискиваясь причинъ, просто, въ недоумѣніи разводили руками. Были такіе сердитые, которые сожалѣли зачѣмъ не выкинули за двери этаго сатанинскаго человѣка и дали себѣ слово не пускать въ церковь своихъ женъ и дочерей, чтобъ онѣ нѣ заразились вреднымъ вліяніемъ.
   Въ это-же время Окгорста, занялся и своей наружной передѣлкой; оні. только теперь замѣтилъ, что его растрепанная личность по внѣшнему виду рѣзко отличается отъ другихъ гладенькихъ физіономій, и рѣшилъ, что ему слѣдуетъ вправить себя въ общую рамку, съ этою цѣлью онъ выбрила" усы, пригладилъ свои непокорные черные кудри, и внимательнѣе занялся своимъ обыкновенно небрежнымъ туалетомъ.
   И когда онъ думалъ, что нее было сдѣлано,-- не было сдѣлано ровно ничего. Не стало, правда, усовъ, перемѣнилась прическа, одежда выглядѣла изящнѣе, но онъ оставался все тѣмъ же Жакомъ Окхорстомъ, который сразу бросался въ глаза изъ тысячи другихъ. Онъ не могъ бросить своей гордой походки, по лишился того холоднаго спокойствія, которое многихъ ставило въ тупикъ, не измѣнилъ того непонятнаго выраженія своего красиваго лица, которое столькихъ сводило съ ума,-- однимъ словомъ въ немъ осталось все то, (а что? я самъ не могу опредѣлить) что выдѣляло его изъ толпы.
   Къ довершенію всего Окхорстъ, уступая совѣтамъ Дика Гамильтона, сдѣлался биржевымъ маклеромъ. Это произвело чуть не настоящую революцію въ биржевомъ мірѣ.
   Между тѣмъ сезонъ купаній кончился; многія изъ аристократическихъ семей уже уѣхали; а тѣ, кто остались, начинали скучать и. отъ нечего дѣлать, занялись сплетнями. Окхорстъ становился мрачнымъ: онъ ясно предчувствовала., что такое настроеніе общества должно неизбѣжно отразиться на дорогой ему особѣ; онъ хорошо зналъ, что сплетни не пощадятъ и Эльзу Деккеръ и что кто-нибудь, а можетъ быть и всѣ съ нетерпѣніемъ ждутъ только первой удобной минуты, чтобы свергнуть съ пьедестала ея добрую репутацію. Сама же виновница этого безпокойства ни о чемъ не думала, ничего, повидимому, не боялась и продолжала по прежнему держать свою голову гордо, какъ бы показывая этимъ, что она не ищетъ, да и не нуждается въ снисхожденіи общества.
   Между тѣмъ то замѣчательное согласіе, какое до сихъ поръ существовало въ отношеніяхъ общества, собравшагося въ С. Изабеллѣ, было неожиданно нарушено въ одно послѣобѣденное время. Еще за обѣдомъ Окхорстъ и Гамильтонъ, сидѣвшіе другъ противъ друга, какъ-то странно косились одинъ на другого: и едва со стола унесли послѣднее кушанье, какъ оба одновременно вскочили со стульевъ, молча направились въ корридоръ, молча же вошли въ маленькую залу для завтрака, которая теперь была пуста, и заперли дверь на ключъ.
   Здѣсь они уставились другъ на друга и Гамильтонъ, скрививъ ротъ въ насмѣшливую улыбку, произнесъ самымъ небрежнымъ тономъ.
   -- Если ужъ намъ непремѣнно надо поссориться, Жакъ, то, но имя всего смѣшнаго, только не изъ за этой...
   Гамильтонъ не успѣлъ еще произнести послѣдняго эпитета, какъ на лицо его вылился цѣлый стаканъ бордосскаго, который до того времени находился въ рукахъ Окхорста. Черезъ минуту оба стояли другъ передъ другомъ не узнаваемы: Окхорстъ весь дрожалъ отъ гнѣва, конвульсивно стиснувъ кулаки; а Гамильтонъ, съ котораго струилось вино, быль блѣденъ до ужаса.
   -- Если такъ, то хорошо!-- холодно проговорилъ онъ глухимъ голосомъ.-- Но знайте, что если я умру, репутація ея не только не возстановится, но упадетъ еще ниже; а если я васъ убью, то никто, повѣрьте, никто не пожалѣетъ. Мнѣ досадно только, что я унизился до такого столкновенія съ вами, но, разъ шагъ сдѣланъ, его уже не воротишь...
   Встрѣча была назначена на другой день въ лощинѣ, въ двухъ миляхъ отъ отеля, по дорогѣ въ Стокстонъ. Когда Жакъ принималъ изъ рукъ полковника Старботтля пистолетъ, онъ ему сказалъ:
   -- Чѣмъ бы вся эта исторія не разыгралась, я уже не вернусь больше въ отель. Въ моей комнатѣ вы найдете кой какія инструкціи, подите...
   Окхорстъ не могъ договорить; ему вдругъ что-то подступило къ горлу и. къ величайшему удивленію своего секунданта, онъ закрылъ лицо руками.
   Выстрѣлы были сдѣланы почти одновременно. Рука Окхорста упала и, не владѣй онъ такъ силою воли, пистолетъ выпалъ бы на земь. Но онъ тотчасъ же нашелся, перехватилъ оружіе въ другую руку и сталъ въ выжидательномъ положеніи. Кругомъ стояла мертвая тишина; въ темнотѣ оврага виднѣлось лишь нѣсколько копошившихся фигуръ, а въ воздухѣ разносилось легкое облачко дыма.
   Вдругъ надъ самымъ ухомъ Жака раздался встревоженный голосъ полковника Старботтля.
   -- Онъ раненъ... и тяжело... пуля прошла на вылетъ... сквозь легкіе... Вамъ теперь остается только поскорѣе убираться во свояси.
   Окхорстъ вопросительно посмотрѣлъ на своего секунданта, но ничего не отвѣтилъ; онъ, казалось, прислушивался къ какому-то другому голосу, слабо раздававшемуся въ дали. Поколебавшись съ минуту, онъ пошелъ по направленію къ раненому, около котораго суетилось нѣсколько человѣкъ.
   Въ это время къ нему поспѣшно подходилъ хирургъ.
   -- Умирающій желаетъ что-то сказать вамъ, мосье,-- проговорилъ онъ.-- Я знаю, что вамъ нѣкогда мѣшкать, но тому еще меньше возможности ждать.... поспѣшите!
   Окхорстъ минуту подумалъ; вдругъ, по его лицу разлилась страшная блѣдность и онъ невольно нахмурилъ брови...
   -- Что съ вами? вы, кажется, тоже ранены?-- спросилъ хирургъ.
   -- Ничего... маленькая царапина,-- живо отвѣтилъ Жакъ; потомъ, горько улыбнувшись, замѣтилъ:
   -- Сегодня мнѣ бы нѣкогда слушать его, ну, да пойдемъ, посмотримъ, что ему надо.
   И въ нѣсколько шаговъ Жакъ былъ около раненаго; тотъ казался совершенно покойнымъ. Окхорстъ всталъ около на одно колѣно и схватилъ его руку, уже начинавшую холодѣть.
   -- Мнѣ... надо... переговорить съ нимъ,-- слабымъ голосомъ произнесъ Гамильтонъ, обращаясь къ окружающимъ.
   Ихъ оставили вдвоемъ. Умирающій поднялъ на Окхорста глаза и едва слышно заговорилъ:
   -- Послушайте, Жакъ, простите... простите мнѣ то... что я вамъ сообщу... не примите мои слова за... проявленіе мести... или гнѣва къ вамъ... Нѣтъ... мнѣ просто надо очистить совѣсть... Я не могу умереть спокойно... если не сообщу вамъ того... что я... что я долженъ бы былъ пасть не подъ нашимъ пистолетомъ, а подъ рукою Деккера...
   Жакъ вскочилъ какъ ужаленный... Вся кровь бросилась ему на, лицо... Онъ хотѣлъ бѣжать, бѣжать къ ней, къ этой змѣѣ, но Гамильтонъ его удержалъ.
   -- Еще не все!... Въ карманѣ у меня поищите дна письма... Нашли?... Ну, возьмите ихъ себѣ, но дайте мнѣ слово.... что вы прочитаете ихъ не прежде, какъ когда будете находиться въ надежномъ мѣстѣ...
   Жакъ ничего не отвѣчалъ; онъ держала, въ рукахъ два письма съ такимъ выраженіемъ, какъ будто это были горящіе угли.
   -- Обѣщайте мнѣ!-- настаивалъ Гамильтонъ чуть слышнымъ голосомъ.
   -- Но зачѣмъ?-- спросилъ Жакъ, выпуская руку Дика.
   -- А потому... потому что... когда вы ихъ прочтете... то захотите умереть...
   Это были послѣднія слова Гамильтона. Онъ слабо пожалъ руку Жака и повалился на земь... Передъ Окхерстомъ лежалъ уже трупъ.
   Около десяти часовъ того-же вечера, г-жа Деккеръ спокойно отдыхала въ своемъ креслѣ съ романомъ въ рукахъ, тогда какъ ея мужъ горячо трактовалъ въ кафе отеля о мѣстной политикѣ. Ночь стояла темная и, сквозь полуоткрытую дверь на балконъ, въ комнату врывался нѣжный запахъ зелени. Г-жѣ Деккеръ вдругъ послышалось, что на балконѣ кто-то ходитъ; не успѣла она встать, чтобъ посмотрѣть, какъ что-то звякнуло, посыпались осколки разбитаго окна и у самыхъ ея ногъ стоялъ блѣдный Окхорстъ.
   -- Ради самаго Бога, Жакъ, что съ вами?! Вы съ ума сошли?! Онъ только на минуту вышелъ, сейчасъ возвратится... Подождите до завтра, тогда я буду одна и могу принять васъ, но теперь, ради нашей любви, идите скорѣе отсюда.
   Окхорстъ спокойно подошелъ къ двери, заперъ ее два раза на ключъ, и молча подошелъ къ Эльзѣ. Та увидѣла перевязанную руку, увидала страшное выраженіе лица своего Жака, но тѣмъ не менѣе въ ней не дрогнулъ ни одинъ мускулъ и она совершенно спокойно спросила:
   -- Что случилось, Жакъ? Зачѣмъ вы здѣсь?
   Онъ разстегнулъ жилетъ и бросилъ ей на колѣни два письма.
   -- Чтобъ отдать вамъ письма вашего любовника, чтобъ васъ убить, да и себя самаго на вашихъ глазахъ,-- проговорилъ онъ.
   Она не вскрикнула, не проявила ни малѣйшаго признака страха, или даже удивленія и, спокойно скрестивъ руки на колѣняхъ, отвѣтила:
   -- Зачѣмъ-же дѣло стало?
   Если-бы она заплакала, стала бы оправдываться, требовать объясненій, однимъ словомъ, сдѣлала бы то, отъ чего не удержалась бы другая,-- то весь гнѣвъ Окхорста, который онъ до сихъ сдерживалъ, бросился-бы наружу и, конечно, черезъ минуту, на полу комнаты плавали-бы въ крови два молодые трупа. Но спокойствіе Эльзы поразило Жака; онъ опустилъ поднятую руку и не двинулся съ мѣста.
   -- Зачѣмъ-же дѣло стало?-- повторила Эльза съ своей хорошей улыбкой.-- Вы мнѣ дали жизнь, здоровье, счастье, больше того, Жакъ, вы мнѣ подарили свое сердце... Что-же? берите все это обратно; вы имѣете на это полное право. Берите,-- я готова.
   И она протянула ему руку съ той самой граціей, какъ при первой встрѣчѣ въ корридорѣ отеля. Жакъ смотрѣлъ на нее безумными глазами; онъ опустился передъ ней на колѣни и, какъ мальчика., горячо цѣловалъ складки ея платья, ноги, руки... А она?... Она хорошо сознавала, какую блестящую побѣду одержала въ этотъ вечеръ, но торжество ея было еще не полно: надо было взять знамя.
   И, какъ царица, вполнѣ увѣренная, что не найдется еще такого дерзновеннаго, который бы осмѣлился ослушаться ея приказанія,-- она величественно-повелительнымъ жестомъ указала Жаку на окно. Тотъ, какъ. послушный пажъ, поднялся съ колѣнъ, бросилъ на свою повелительницу прощальный взглядъ и оставилъ ее навсегда.
   Когда онъ исчезъ. Эльза тщательно подобрала стекла, затворила окно и, приблизившись къ камину, медленно сожгла на свѣчкѣ оба письма, какъ бы любуясь тѣми прихотливыми формами, какія брала бумажка, свертываясь подъ пламенемъ. Не скажу, чтобы Эльза была совершенно спокойна въ эту минуту; рука ея слегка дрожала и не одна минута прошла, прежде чѣмъ на губахъ ея появилась прежняя улыбка. Но къ приходу мужа она уже совсѣмъ оправилась и встрѣтила его также свободно, какъ обыкновенно.
   Оставимъ счастливыхъ супруговъ наслаждаться покоемъ и послѣдуемъ за Жакомъ Окхорстомъ.
   Прошло двѣ недѣли послѣ извѣстной исторіи. Онъ былъ опять въ Сакраменто и сидѣлъ, но прежнему обыкновенію, за зеленымъ столомъ.
   -- Ну какъ ваша рука?-- обратился къ нему одинъ изъ партнеровъ и, переглянувшись съ другими, насмѣшливо улыбнулся.
   Жакъ поднялъ на него свою гордую голову и, презрительно окинувъ его съ головы до ногъ, холодно отвѣтилъ:
   -- Она мѣшаетъ мнѣ немного сдавать карты, но это ничего не значитъ, потому что я также хорошо сдаю и лѣвой.
   Улыбки моментально исчезли съ лицъ присутствующихъ, а игра продолжалась съ тѣмъ обычнымъ безмолвіемъ, которое характеризуетъ столъ Окхорста.

"Живописное Обозрѣніе", NoNo 4--6, 1876

   
   
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru