Брешко-Брешковский Николай Николаевич
Четыре звена Марка Алданова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Николай Брешко-Брешковский.

Четыре звена Марка Алданова.
(От нашего парижского корреспондента)

  
   Останавливаться на том, что уже писалось и говорилось об Алданове, не будем. Зачем повторять известное: что в романах своих, исторических и бытовых, он талантлив, изысканно умен и тонок, ж этими тремя качествами заставляет себя читать, даже тех, кто требует лишь только захватывающей фабулы, но, не находя таковой у Алданова, вполне удовлетворяется, и как? -- великолепными этюдами большого мастера...
   Что-же еще?
   Стоит на одном из первых мест в библиотеках, в отчетах книжных магазинов и переведен на без малаго двадцать языков...
   Вас интересует, что сам о себе говорить этот писатель, столь же культурный, сколь и скромный, настоящей, не показной, скромностью...
   Но, именно, в этой скромности -- какое-то сдержанное сознание своей силы и своей независимости.
   Вот почему на столбцах республиканских газет Алданов позволяет себе то, чего на этих же самых столбцах не дерзнул бы никто другой...
   В своем большом очерке о низложенном, вернее, "само-низложившемся" короле испанском Альфонсе XIII, он несколько раз повторяет, что экс-монарх был поистине государственным человеком и процветанием своим за последния десятилетья Испания обязана ему не мало...
   От всей плотной фигуры Алданова веет каким-то прочным, установившимся спокойствием. И так же спокойно-же длителен он в движениях, и так же спокоен блеск его светлых глаз, когда он говорит вдумчиво и благожелательно глядя на собеседника...
   -- ...Я родился в богатой семье киевских сахарозаводчиков. Это дало мне счастливую возможность идти навстречу своим стремлениям и путешествовать, путешествовать без конца! Единственная часть света, в которой я не был, -- Австралия...
   Материальная независимость дарила меня возможностью посвятить себя двум редко совместимым богам: литературе и... химии... Я -- химик и, по словам моего профессора Анри, -- подававший надежды, -- улыбается Алданов ясной, слегка застенчивой улыбкой. -- Мое первое литературное произведение -- книга о Толстом, весьма благосклонно встреченная критикой и, особенно, делавшим "погоду" в этой области покойным Айхенвальдом. Я в глаза никогда не видал Айхенвальда и, поэтому, особенно ценю его отзыв. Книга моя вышла до войны. Всю мою литературную карьеру пришлось делать уже в эмиграции. Но ни мой успех среди зарубежных соотечественников, ни переводы на девятнадцать иностранных языков, никогда не могли заглушить чувство горечи, вытравить сознание, что расцвет мой не пришелся в России, сто шестидесяти миллионной России, так много читавшей и с годами проявлявшей стихийную жажду чтения. Никакие переводы не могут заменить подобной утраты необъятнаго, родного, близкаго, "своего рынка".
   С началом военных действий, -- я только только успел прибыть к ним из-за границы, -- уже не до литературы было. Меня мобилизовали. Но ни передовых позиций, ни подвигов, не ждите, -- новая подкупающая улыбка. -- Я надел форму тылового зем-гусара и, как химик, занялся удушливыми газами, с откомандированием на соответствующие заводы. А дальше, дальше все так знакомо: революция, бегство, скитания, Париж... и первая книга на чужбине "Святая Елена, маленький остров".
   Вы спрашиваете, да и не только вы, к каким из моих романов больше у меня лежит сердце -- историческим, или современно бытовым? Я отвечу -- к последним, хотя имя сделали мне, главным образом исторические книги и, особенно, "Девятое Термидора", самая слабая из моих вещей, ничуть меня не удовлетворившая...

*

   Вспоминая "Десятую симфонию", вы вспомнили встречу императрицы Евгении с художником Изабэ. Я остановился на этом с особенной бережной любовью. У меня всегда было какое-то мистически-благоговейное чувство к живой, человеческой "цепи", соединяющей исторические звенья... Как-то до войны еще, в Париже, я на Рю де ла Пэ перед витриною ювелира Картье. Подъезжает карета. Сухой, высокий старик под руку высаживает даму в глубоком трауре со следами замечательной красоты. Это была императрица Евгения, а старик -- ея личный секретарь Пьетри... Я шел под впечатлением этой встречи. Я только что увидел одну из самых трагических венценосиц... Шестьдесят пять лет тому назад, тоже в центре Парижа, остановилась карета, из нея вышла молодая цветущая императрица и милостиво беседовала с почти восьмидесятилетним миниатюристом Изабэ, тем великим Изабэ, кто в ранней молодости своей писал портрет Марии Антуанетты...
   Вот вам четыре живых звена, четыре поколения: я, императрица Евгения. Изабэ и... несчастная дочь Марии Терезии. Странно, до жуткаго странно... И это, всегда меня волновавшее, я как мог и как умел, изобразил в своем романе...
   Чем занят теперь?.. Продолжаю, -- конец уже близок, -- роман "Пещера"... Кончу и... "антракт"... На долго ли? Не знаю. Года на два -- на три, может быть... Да и мыслимо ли, вообще, загадывать в наши дни, такие неустойчивые, такие призрачные!..

*

   А сейчас, -- повинуясь вашему желанно, -- интервьюер--это маленький тиран, хотя бы и "получасовой" -- сейчас о своем личном, уже не литературном, -- а обывательском. Что-ж, как мой сосед -- бистровщик, -- пожалуюсь: "Времена тяжелыя, сударь!" Печатаюсь, перевожусь, а между тем, только-только свожу концы с концами. Либо туго и мало платят, либо -- это еще хуже! -- совсем не платят... Благо так удобно валить все на "кризис"... Одно из отрадных исключений, -- книгоиздательство "Слово". И его больно и крепко хватил "кризис", но оно аккуратно высылает все, что мне надлежит получить. Венгерский издатель должен был мне 1250 франков. Пишет: "И хотел бы перевести, -- нельзя! Такой закон вышел!"... Короче, ценою сложных и нудных банковских комбинаций я получил свой гонорар, но в каком "общипанном" виде! Вместо 1250 -- 800 франков. Но и за это -- благодарение Господу!..
   Мои вкусы? Привычки? Но по нынешним временам, отвыкать надо! Хочешь -- не хочешь.... Люблю тонкую кухню, хорошия вина, ликеры... Люблю ездить верхом... Все недоступные удовольствия... Люблю, -- это более доступно, -- шахматы. Но, увы, шахматы "не любят" меня. Игрок я прескверный!.. В этом нет никаких сомнений, ибо аттестат на горе-шахматиста выдал мне никто иной, как сам знаменитый Ласкер...
   Уже 12 лет я женат на такой же, как и сам, киевлянке Татьяне Марковне Ратцевой... Живем по эмигрантски, в скромной квартирке с шаблонным убранством любой квартиры любого зубного врача... Вот и все.
   Нет, еще не все!... Желательно еще сказать то, чего сам М. А. Алданов никогда про себя не скажет...
   Редкой благожелательности человек!..
   Особенно же в писательском мирке Парижа и не подумавшем сплотиться па чужбине, в одинаково для всех тяжелых эмигрантских условиях...
   Алданов рад всегда устроить одного, похлопотать за другого...
   В долгих и тщательных восьмилетних подготовительных работах по присуждении нобелевской премии академику Бунину, -- роль Алданова довольно видная и весьма активная. Он мобилизовал все свои знакомства и связи... Он волновался, горел и кипел едва ли не больше, чем сам заинтересованный "лауреат".
   А, между тем тот же Алданов по праву, с его популярностью не только в русском, но и, в обще-европейском масштабе, смело мог бы выставить свою собственную кандидатуру...

Н. Суражский.

   Н. Суражский. Четыре звена Марка Алданова (От нашего парижскаго корреспондента) // Для Вас. 1934. No 39, 22 сентября. С. 3 -- 4.
    
   Подготовка текста Лариса Лавринец, 2006.
   Публикация Русские творческие ресурсы Балтии, 2006.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru