Брандес Георг
Брандес. Литературные портреты

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Брандесъ. Литературные портреты. Спб., 1896. Большинство очерковъ, входящихъ въ этотъ сборникъ, не ново и принадлежитъ къ тому періоду, когда Брандесъ только-что сталъ себѣ завоевывать общія симпатіи въ европейской литературѣ. Съ тѣхъ поръ прошло много времени, и Брандесъ уже далеко не пользуется прежнимъ обаяніемъ. Очень многое въ его произведеніяхъ оказалось заимствованнымъ, а еще болѣе поверхностнымъ толкованіемъ литературныхъ явленій. У Брандеса есть несомнѣнно много блеска, особенно въ его прежнихъ статьяхъ, и, кромѣ того, онъ имѣетъ спеціальный интересъ для европейской публики, знакомя ее съ мало извѣстной скандинавской литературой. Но спѣшность и необоснованность выводовъ, къ которымъ онъ приходитъ, и поверхностное знаніе предметовъ, о которыхъ онъ трактуетъ, замѣтны и въ его капитальномъ произведеніи "Основныя теченія XIX вѣка", и въ отдѣльныхъ очеркахъ, вошедшихъ въ другіе его сборники. Въ небольшомъ сборникѣ "Литературные портреты" эта поверхностность особенно замѣтна по отношенію къ двумъ современнымъ писателямъ, Зудерману и Гауптману, о которыхъ онъ судить лишь на основаніи ихъ первыхъ юношескихъ произведеній. Лучшій очеркъ въ книгѣ первый -- о Фердинандѣ Лассалѣ, давно уже написанный, но теперь впервые появившійся въ русскомъ переводѣ. Брандесъ пытается нарисовать психологическій обликъ знаменитаго агитатора, и для этого разсматриваетъ его жизнь и его произведенія, какъ нѣчто нераздѣльное. Онъ даже придаетъ больше значенія самой личности Лассаля, чѣмъ его идеяхъ. Не всегда, конечно, такой пріемъ можетъ быть правильнымъ, и, слишкомъ занимаясь жизненнымъ обликомъ писателя, критикъ можетъ увлечься его временнымъ вліяніемъ и недостаточно безпристрастно оцѣнить его безотносительное литературное значеніе. Лассаль дѣло другое. Вся жизнь его проходила открыто, каждое его дѣйствіе составляло общественное событіе, я, показывая, сколько было чисто личныхъ мотивовъ въ поступкахъ Лассаля, Брандесъ вноситъ нѣчто въ психологію общественной дѣятельности, показываетъ, какъ переплетаются общее и частное, изъ какихъ контрастовъ складываются явленія жизни. Лассаль демагогъ, стремившійся къ эмансипаціи германскаго рабочаго, и Лассаль аристократъ, для котораго роскошь и изящество составляли жизненную потребность, Лассаль, отдающій цѣлые годы своей молодой жизни на безкорыстное служеніе чужимъ интересамъ, сидящій въ тюрьмѣ изъ-за графини Гацфельдъ, и тотъ же Лассаль, добивающійся руки любимой дѣвушки съ упрямствомъ человѣка, поглощеннаго личными интересами, готовый убить на дуэли своего соперника и падающій въ поединкѣ, какъ офицеръ, запутавшійся въ любовную интригу,-- всѣ эти контрасты, уживающіеся въ одномъ изъ самыхъ страстныхъ пророковъ политической свободы, выступаютъ съ большой выпуклостью въ очеркѣ Брандеса. Онъ разсматриваетъ и теоріи Лассаля, излагаетъ ихъ довольно подробно, говоритъ о немъ, какъ объ ораторѣ, во, главнымъ образомъ, занятъ объясненіемъ его натуры и отыскиваніемъ основныхъ психологическихъ чертъ, примиряющихъ все противорѣчивое въЛасъалѣ, каковымъ онъ рисуется своей жизнью и своими рѣчами.
   Въ литературномъ отношеніи интересна статья Брандеса о Гейне и Аристофанѣ. Эти два представителя политической сатиры и общечеловѣческаго юмора сопоставлялись не разъ. И, въ самомъ дѣлѣ, въ нихъ есть основное сходство: неувядаемость тонкаго, всеразрушительнаго юмора. Сравнивая Аристофана и Гейне, который самъ называлъ себя преемникомъ греческаго юмориста, Брандесъ, главнымъ образомъ, останавливается на политической сатирѣ и показываетъ, что Гейне, подобно Аристофану, поразительно умѣлъ выдерживать фантастическую фабулу своихъ сатиръ, ни на секунду не упуская отношенія ея къ современности. Это особенно видно въ Атта Троль; тамъ подъ видомъ подвиговъ неуклюжаго медвѣдя вышучивалась раздробленная Германія и мелочность политической жизни того времени. Но говоря объ отдѣльныхъ чертахъ сходства между Аристофаномъ и Гейне, Брандесъ не упоминаетъ о самомъ главномъ, о философской общности двухъ писателей столь различныхъ эпохъ. Аристофанъ скептикъ и нигилистъ въ душѣ. Онъ усвоилъ себѣ насмѣшливое отношеніе ко всѣмъ явленіямъ, не отличая того, что подлежитъ насмѣшкѣ, отъ того, что свято. Нѣтъ для него ни святого, ни высокаго, и онъ съ одинаковымъ наслажденіемъ высмѣиваетъ и политиканство своихъ согражданъ, и мудрость Сократа, и патріотическій пылъ, и уродство войны. Это отсутствіе нравственныхъ идеаловъ отталкиваетъ отъ Аристофана читателей нашихъ дней, которые не могутъ увидѣть смѣшного въ положеніи Сократа и ясно видятъ, какъ пустое балагурство и стремленіе проявить свое остроуміе завлекло Аристофана слишкомъ далеко и показало пустоту его собственнаго идейнаго міра. Еще яснѣе мы видимъ пагубность философскаго нигилизма въ близкомъ намъ по времени и духу Гейне. Онъ чаруетъ всякаго читателя, ослѣпляетъ неистощимостью своего ума, своей находчивостью и своей алобой. Все то мелкое и ничтожное, что онъ вышучивалъ, сражено имъ на смерть, и его политическіе памфлеты лучше всякихъ историческихъ документовъ рисуютъ состояніе Германіи* въ его время, а безсмертныя шутки надъ властителями, надъ патріотами и надъ самодовольными аристократами доставятъ наслажденіе и тогда, когда исчезнутъ всѣ искусственныя категоріи общественной жизни. Но стоитъ Гейне умилиться передъ чѣмъ-нибудь, заговорить о чемъ-нибудь серьезномъ, и отсутствіе внутреннихъ критеріевъ обнаруживается совершенно ясно. Гейне не вышучивалъ дѣйствительности во имя болѣе высокихъ идеаловъ, жившихъ въ его душѣ, а лишь въ силу природнаго стремленія къ всеотрицанію; и въ этой стихійности его юмора причина его обаянія, но въ ней же и причина того, что Гейне не внесъ ничего положительнаго въ идейную жизнь своего вѣка, что онъ никуда не повелъ своихъ современниковъ, а только уничтожалъ старое, быть можетъ, очищая дорогу истиннымъ созидателямъ, хотя и не обладающимъ такой духовной силой, какъ онъ самъ. Не указывая нравственнаго нигилизма, какъ Аристофана, такъ и Гейне, Брандесъ не можетъ дать цѣльнаго изображенія ихъ творчества. И въ самомъ дѣлѣ, въ его статьѣ, изобилующей отдѣльными сопоставленіями и цитатами, характеризующими тонкое остроуміе древняго и современнаго Аристофана, чувствуется нѣчто незаконченное.
   На очеркахъ Брандеса, посвященныхъ Зудерману и Гауптману, не приходится останавливаться. Давать въ настоящее время критическую оцѣнку Гауптмана и останавливаться при этомъ на пьесѣ "Одинокіе люди" совершенно безцѣльно. Послѣ первыхъ пьесъ Гауптмана, включая туда и "Одинокихъ людей", можно было только догадываться о томъ, что выйдетъ изъ молодого драматурга. Но теперь его значеніе уже установилось. Онъ далъ "Ткачей", "Ганнеле", а теперь и новую вещь -- "Потонувшій колоколъ", и все, что можно было сказать до появленія этихъ вещей, не имѣетъ въ настоящее время никакой цѣны.
   Интересенъ въ книжкѣ Брандеса очеркъ о Берне, скорѣй историко-біографическаго характера. Брандесъ не высказываетъ ничего новаго о Берне, подтверждаетъ общее мнѣніе о несомнѣнной нравственной чистотѣ Берне и его гражданской стойкости, столь противоположной художественному скептицизму Гейне, его современника, одно время друга и позже врага. Но, отмѣчая отсутствіе всякой пошлости и всякой злобы въ Берне, Брандесъ говоритъ и объ отсутствіи художественности въ талантѣ Берне, разсказывая подробно и обстоятельно его недостойную компанію противъ Гёте.

"Міръ Божій", No 3, 1897

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru