Браиловский Сергей Николаевич
Василий Иванович Туманский

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Биографический и историко-литературный очерк с приложением неизданных произведений поэта.

   

Сергѣй Брайловскій.

БІОГРАФИЧЕСКІЙ И ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ ОЧЕРКЪ,
съ приложеніемъ неизданныхъ произведеній поэта.

"Меня-ли вы не досчитали
"Въ той многолюдной сторонѣ,
"Гдѣ, юный, вѣдь я въ тишинѣ
"Одну любовь, однѣ печали?
"Вы-ль слабый вспомнили мой жаръ,
"Напѣвы грусти одинокой?"
В. Туманскій.

Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы".

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Н. А. Лебедева, Невскій просп., д. No 8.
1890.

   

Василій Ивановичъ Туманскій.

(ум. 23 марта 1860 г.-- 23 марта 1890 г.).

   Поэтъ, памяти котораго мы посвящаемъ предлагаемую статью, принадлежитъ къ такъ-называемому младшему поколѣнію послѣдователей А. С. Пушкина. Поэты этого поколѣнія во многомъ уступаютъ поэтамъ старшаго поколѣнія Пушкинской плеяды; въ то время, какъ въ старшемъ поколѣніи встрѣчаемъ болѣе или менѣе извѣстныя имена -- Дельвига, Баратынскаго, Языкова и др., младшее выдвигаетъ имена -- Ѳ. Тютчева, Веневитинова, Хомякова, Вердеревскаго, Подолинскаго, Плличевскаго, Теплякова и др.-- имена поэтовъ малоизвѣстныхъ, не оставившихъ въ нашей литературѣ замѣтнаго слѣда, а только, такъ сказать, углублявшихъ то, что завѣщано великимъ художникомъ. Тѣмъ не менѣе, среди перечисленныхъ поэтовъ младшаго поколѣнія, нѣкоторые заслуживаютъ вниманія, какъ со стороны историка литературы, такъ и со стороны всякаго образованнаго читателя сколько по достоинству нѣкоторыхъ своихъ произведеній, заслужившихъ въ свое время похвалы великаго учителя, столько и по своимъ личнымъ отношеніямъ къ этому послѣднему.
   Таковымъ является Василій Ивановичъ Туманскій, со дня смерти котораго 23 марта нынѣшняго года исполнилось 30 лѣтъ.
   Помимо указаннаго соображенія, немалымъ побужденіемъ къ написанію настоящей статьи былъ счастливый случай, доставившій намъ черновыя и бѣловыя бумаги покойнаго поэта и часть переписки его съ Пушкинымъ и другими поэтами современниками. Бумаги эти получены нами послѣ смерти младшаго брата поэта Владиміра Ивановича; въ нихъ мы нашли нѣсколько стихотвореній, не вошедшихъ въ изданіе "Стихотвореній Василія Ивановича Туманскаго", Спб. 1881 года. Надѣемся, читатель не посѣтуетъ на насъ за желаніе напомнить ему въ краткихъ чертахъ біографію одного изъ Пушкинской плеяды и познакомить съ плодами его поэтическаго творчества.
   

I.

   Отдаленный предокъ поэта, Игнатій Туманскій, былъ польскимъ дворяниномъ. Сынъ его, Тимоѳей Игнатьевичъ, въ XVII ст., во время польскихъ мятежей, выѣхалъ въ Малороссію, поселился въ городѣ Борисполѣ, женился на дворянкѣ изъ дома Дарецкихъ и умеръ въ 1701 году.
   Внукъ этого выходца изъ Польши, Василій Григорьевичъ Туманскій, является уже настоящимъ малороссомъ и съ раннихъ лѣтъ посвящаетъ себя на служеніе своей родинѣ: сперва былъ войсковымъ канцеляристомъ, а подъ конецъ своей службы достигъ званія генеральнаго писаря.
   Въ усадьбѣ этого-то Василія Григорьевича, въ селѣ Чарторигахъ, Черниговской губерніи, Глуховскаго уѣзда, 28 февраля 1800 г. родился будущій поэтъ Василій Ивановичъ Туманскій. Дѣтство его, однако, протекло не въ усадьбѣ дѣда, а въ усадьбѣ отца, въ селѣ Апанасовкѣ, Полтавской губерніи, Гадячскаго уѣзда. Такимъ образомъ, первыя впечатлѣнія нашъ поэтъ получилъ отъ роскошной природы русскаго юга, Малороссіи. Насколько глубоко запали эти впечатлѣнія въ душу его, видно изъ того, что онъ навсегда сохранилъ особое пристрастіе къ югу и его роскошной природѣ; въ одномъ изъ своихъ стихотвореній онъ признается:
   
   "Я взлелѣянъ югомъ, югомъ,
   Яснымъ небомъ избалованъ;
   Къ югу, югу вѣрной думой,
   Словно цѣпью, я прикованъ"...
   (Стихотв. В. И. Туманскаго, Спб. 1881 г., стр. 150 "Мысль о югѣ").
   
   Плодотворному вліянію природы содѣйствовала до безконечности добрая мать, подъ крыломъ которой поэтъ провелъ все свое дѣтство. Къ сожалѣнію, свѣтлая пора его жизни скоро прошла. На четырнадцатомъ году онъ лишился горячо любимой матери, и то горе, которымъ поражено было его молодое сердце, онъ выразилъ чрезъ много лѣтъ въ стихотвореніи "жалоба", которое въ черновой тетради (хранящейся у насъ) озаглавлено: "Дитя". Вотъ оно:
   
   "Тихо къ уголку прижавшись.
   Плакало дитя,
   Матерь милую надолго
   Въ землю опустя.
   "Полно плакать, мой малютка,
   Плакать-тосковать:
   Матери тебѣ изъ гроба
   Плачемъ не призвать!"
   -- "Не о томъ, родной, я плачу,
   Что скончалась мать;
   Знаю -- матери изъ гроба
   Плачемъ не призвать.
   Вотъ о чемъ, родной, я плачу,
   Плакать буду я:
   Для чего она съ собою
   Не взяла меня!" (ibid. 63 стр.).
   
   Если подъ вліяніемъ потери горячо любимой матери въ головѣ четырнадцати-лѣтняго мальчика возникала мысль -- зачѣмъ мать покойница не взяла его съ собою, то неудивительно, что подъ вліяніемъ такого грустнаго событія своей жизни онъ сталъ, по его словамъ, "отъ первой юности къ печальнымъ думамъ склоненъ".
   Перемѣщеніе изъ харьковской гимназіи въ Петропавловское училище, въ Петербургѣ, новыя впечатлѣнія школьной жизни благотворно повліяли на впечатлительнаго юношу, и онъ съ успѣхомъ окончилъ курсъ наукъ въ названномъ заведеніи. Чувствуя, однако, недостаточность полученнаго образованія, Василій Ивановичъ отправился въ Парижъ и, въ качествѣ вольнаго слушателя, посѣщалъ лекціи разныхъ извѣстныхъ профессоровъ въ "College de France". Возвратившись изъ Парижа въ Петербургъ, онъ предается занятіямъ литературой, входитъ, какъ членъ "Вольнаго Общества Россійской Словесности", въ сношенія со многими извѣстными литераторами того времени, каковы: Крыловъ, Рылѣевъ, Измайловъ, братья Бестужевы, Александръ и Николай, къ которымъ до конца своей жизни сохранялъ самыя искреннія дружескія чувства.
   Съ 1823 года начинается продолжительный періодъ служебной дѣятельности нашего поэта. Поступленіе на службу въ канцелярію генералъ-губернатора Новороссійскаго края, графа М. С. Воронцова, заставило Василія Ивановича покинуть Петербургъ, разстаться съ друзьями и переѣхать въ Одессу. По обязанностямъ службы ему пришлось посѣтить различныя мѣста Бессарабіи и побывать въ Крыму. Разнообразіе впечатлѣній, навѣянныхъ столь любимой нѣжной природой, давало обильный матеріалъ для поэтическаго творчества, и онъ написалъ здѣсь цѣлый рядъ стихотвореній. Но самымъ замѣчательнымъ событіемъ всей жизни Туманскаго въ Но россійскомъ краѣ было, безъ сомнѣнія, знакомство съ А. С. Пушкинымъ. Онъ близко сошелся съ великимъ поэтомъ, невольнымъ жителемъ юга, и дружественныя связи ихъ поддерживались впослѣдствіи перепиской. Такъ, въ одномъ изъ писемъ къ Туманскому (сохранившемся въ бумагахъ послѣдняго) Пушкинъ проситъ своего друга устроить одно довольно щекотливое дѣло. "Милый мой Туманскій,-- пишетъ онъ,-- у меня до тебя просьба; надѣюсь, что не откажешься оказать мнѣ истинное одолженіе. Вотъ въ чемъ дѣло: за нѣсколько дней предъ моимъ отъѣздомъ изъ Одессы, Савеловъ и я играли у Лучича, Лучичъ проигралъ мнѣ 900 р., изъ коихъ 300 заплатилъ мнѣ на другой же день, а остальные 600 р. перевелъ на Савелова, который и согласился. При моемъ внезапномъ отъѣздѣ я занялъ эти 600 р. у кн. Вяземской (съ согласія-же Савелова); послѣ узнаю, что онъ отрекается отъ своего долгу. Деньги эти пропали, такъ и быть, но боюсь, чтобъ это не перетолковали мои пріятели, которыхъ у меня много, и всѣ охотники до толковъ. Разскажи это просто par manière de conversation Лучичу. Онъ человѣкъ честный и вѣрно не солжетъ въ дѣлѣ, касающемся до чести. Повторяю, что денегъ этихъ мнѣ не нужно, и что даже возиться съ Савеловымъ я не намѣренъ. Отпиши мнѣ отзывъ Лучича; вотъ и все {Сохраняемъ орѳографію подлинника. Въ полномъ видѣ это письмо и другія, найденныя въ бумагахъ В. И. Туманскаго, будутъ напечатаны въ журналѣ "Русская Старина" за текущій годъ.}".
   Внимательный ко всякому начинающему поэту, Пушкинъ съ особенною любовью слѣдилъ за стихотвореніями Туманскаго, появлявшимися на страницахъ журналовъ и альманаховъ, одобрялъ его и побуждалъ писать. "Изрѣдка и слишкомъ рѣдко,-- пишетъ онъ, между прочимъ, въ упомянутомъ письмѣ,-- попадаются мнѣ твои стихи. Сдѣлай милость, не забывай своего таланта; боюсь, чтобъ проза жизни твоей не одолѣла поэзіи души". Въ другомъ письмѣ, онъ проситъ Туманскаго: "подкрѣпи насъ прозою своею и утѣшь стихами", намекая на журналъ "Московскій Вѣстникъ", издаваемый Погодинымъ (при самомъ дѣятельномъ участіи Пушкина). Туманскій исполнилъ просьбу друга, что видно изъ письма Пушкина къ М. П. Погодину, въ которомъ читаемъ: "Посылаю вамъ Туманскаго". (Сочиненія Пушк., изд. общ. пособ. литер. и ученымъ, VII т., 198 стр. Спб. 1887 г.).
   Назначенный съ 1828 года состоять при предсѣдателѣ дивановъ Молдавіи и Валахіи графѣ Паленѣ, Василій Ивановичъ принималъ близкое участіе въ политическихъ дѣлахъ того времени, что не прошло безслѣдно, какъ увидимъ во второй главѣ, для поэтическаго творчества его. По заключеніи Адріанопольскаго мира, находясь на службѣ при графѣ Киселевѣ, онъ успѣлъ, вѣроятно, для поправленія разстроеннаго здоровья, побывать въ Италіи, что видно изъ хронологическихъ датъ, сохранившихся въ черновыхъ бумагахъ подъ стихотвореніями: "Двѣ пѣсни" (помѣчено подъ І-мъ стихотв. "Размолвка", "Неаполь, ноябрь 1833 г."), "Элегія" (помѣч. черн.: "Флоренція, ноябрь 1833 г.") и "Неаполь, прощай!" (помѣч. черн.: "Неаполь, мартъ 1834 г."). Служба его продолжалась до 1850 г., когда вслѣдствіе непріятностей съ государственнымъ секретаремъ Бахтинымъ, онъ навсегда покинулъ Петербургъ и поселился въ своемъ родовомъ имѣніи, селѣ Апанасовкѣ. Но и здѣсь, на отдыхѣ, онъ не оставался безъ дѣятельности. Такъ, помимо заботъ объ устройствѣ своихъ дѣлъ и воспитаніи дѣтей умершей своей сестры Ольги Ивановны Сатиной, онъ три года былъ почетнымъ попечителемъ полтавской гимназіи, при чемъ значительно улучшилъ библіотеку и физическій кабинетъ послѣдней. Только тяжкая болѣзнь, постигшая его въ 1858 г., принудила его отказаться отъ всякихъ общественныхъ обязанностей. Но отдохнуть и теперь не удалось нашему поэту. То было время, когда всюду замѣчалась усиленная дѣятельность, когда по большимъ городамъ сами возникали комитеты объ улучшеніи крестьянскаго быта, и Василій Ивановичъ былъ призванъ единодушнымъ избраніемъ дворянства занять мѣсто члена въ полтавскомъ комитетѣ. Съ охотой принялся за дѣло слабый тѣломъ Туманскій, потому что въ тишинѣ деревенской жизни любилъ предаваться мыслямъ и бесѣдамъ о необходимости измѣнить отношенія между помѣщиками и крестьянами, которыя сильно задерживали матеріальное и нравственное развитіе огромной массы простого народа. Неудивительно поэтому, что въ комитетѣ объ улучшеніи быта помѣщичьихъ крестьянъ онъ выдѣлялся особеннымъ усердіемъ, что побудило избрать его первымъ членомъ редакціонной комиссіи. По окончаніи-же занятій въ комитетѣ, его единогласно избрали депутатомъ въ Петербургъ, для представленія "проекта положенія" объ улучшеніи быта крестьянъ Полтавской губерніи. Но близившаяся смерть не позволила ему воспользоваться столь лестнымъ для него выборомъ и снова увидѣть Петербургъ. Почти года не доживъ до радостнаго дня освобожденія крестьянъ, онъ 23 марта 1860 года сошелъ въ могилу и погребенъ въ своей деревнѣ. Насколько сильно было у В. Ив. Туманскаго желаніе видѣть крестьянъ въ другомъ, лучшемъ положеніи, съ правами гражданства, свидѣтельствуетъ найденное нами въ бумагахъ его обращеніе къ крестьянамъ. Оно писано несомнѣнно рукою Туманскаго, крупнымъ почеркомъ, и, кажется, составлено имъ въ послѣднія минуты жизни, какъ "назиданіе", какъ имъ вести себя, когда настанетъ великій день освобожденія. Можетъ быть, поэтъ надѣялся дожить до этого дня и готовилъ свое назиданіе заранѣе. Вотъ почему онъ въ немъ говоритъ, какъ дожившій до радостнаго дня освобожденія. "Назиданіе" это такъ интересно по гуманнымъ чувствамъ, выраженнымъ въ немъ, что мы приводимъ его цѣликомъ:
   "Считаю себя истинно счастливымъ, что дожилъ до этого радостнаго для васъ дня. Отъ всего сердца поздравляю, добрые крестьяне, съ правами гражданства, дарованными вамъ милостію нашего Благодушнаго Государя Императора. Дворянство несетъ жертвы для блага крестьянъ, и я радостно, съ восторгомъ приношу жертву для блага вашего, для вашего счастья.
   "Скажу съ твердою увѣренностію: совѣсть моя предъ вами чиста; я жилъ съ вами всегда въ мирѣ, не смотря на крѣпостное право; я васъ не обижалъ, не разорялъ и дѣлалъ все, часто съ ущербомъ для себя, чтобы вы были безбѣдны. Поэтому я вправѣ нынѣ дать вамъ отеческія назиданія: живите мирно, спокойно, будьте трудолюбивы, бережливы, трезвы и не уклоняйтесь отъ слѣдуемыхъ повинностей. Уважайте законъ, пріучайтесь уважать чужую собственность, чтобы современемъ уважали и вашу; почитайте и повинуйтесь неуклонно властямъ, надъ вами поставленнымъ.
   "Живя съ вами пятьдесятъ лѣтъ, если пожелаете, я до конца жизни своей не оставлю васъ своею защитою, руководствомъ, совѣтами, помощію. Надѣюсь, что вы всѣ выйдете на оброкъ, въ положеніи установленный. Я-бы желалъ отъ души, чтобъ барщины за землю у насъ не было. У меня есть земля, у васъ есть трудъ -- поэтому мы должны жить въ добромъ согласіи для блага нашего, для блага любезной нашей родины. Въ знакъ этого добраго согласія, новые граждане, дайте мнѣ вашу руку, моя рука всегда честная, и я надѣюсь, вы ее никогда не выпустите изъ вашихъ рукъ.
   "Если вы чего не понимаете, не поймете впослѣдствіи, спросите меня -- я вамъ объясню.
   "Для порядка и расправы Власъ Дмитріевичъ Кабашъ будетъ исправлять должность сельскаго старосты до тѣхъ поръ, пока на основаніи закона не будутъ вами произведены выборы.
   "До свиданія; еще поздравляю съ правами гражданства; будьте счастливы, богатѣйте, живите лучше и учите дѣтей вашихъ всему доброму и честному" {Орѳографія подлинника вездѣ соблюдена нами въ неприкосновенности. Хронологической даты нѣтъ никакой.}.
   Это отеческое назиданіе интересно само по себѣ, какъ свидѣтельство, что въ годъ освобожденія крестьянъ были такіе честные образованные и гуманные помѣщики, которые съ искренней радостью встрѣтили великій день 19 февраля 1861 года.
   

II.

   Какъ послѣдователь Пушкина, В. И. Туманскій усвоилъ взглядъ своего учителя на поэта и поэзію. Это взглядъ чистаго искусства, искусства для искусства, взглядъ, по которому поэтъ-пророкъ, избранный Богомъ вѣщатель воли Его, долженствующій "глаголомъ жечь сердца людей". Такой-же возвышенный взглядъ на поэта и поэзію находимъ во многихъ произведеніяхъ нашего поэта. Таковы: "Къ сестрѣ" (при посылкѣ ей сочиненій Жуковскаго), "Торжество поэта", "Къ кн. Н. А. Цертелеву", "Поэзія", "Гондольеръ и поэтъ", "Поэту" (бѣлов. рукопись: "Поэтъ") и нѣкоторыя другія.
   Уже въ одномъ изъ раннихъ стихотвореній его возвышеннымъ языкомъ изображается могущество поэтическаго слова, которое "томитъ гармоніей Олимпъ гостепріимный", которому внимаетъ самъ владыка музъ -- Аполлонъ:
   
   "Чьи пѣсни смѣлыя и пламенные гимны
   Поодаль это всѣхъ возсѣвшій Аполлонъ
   Безмолвно слушаетъ и, быстро вдохновенной,
   Снимаетъ чистый лавръ съ главы своей священной".
   (Стихотворенія В. И. Туманскаго, Спб., 1881 г., стр. 74).
   
   Поэтъ имѣетъ полное право на вниманіе со стороны олимпійцевъ, потому что жизнь пріялъ онъ съ безсмертнымъ правомъ
   
   На лирѣ воспѣвать боговъ,
   И лиры сладостнымъ уставомъ
   Богамъ въ гармоніи стиховъ
   Передавать мольбы сыновъ? (ibid, 68 стр.).
   
   Подобный взглядъ на поэта, высказанный въ раннихъ произведеніяхъ Туманскаго, проводится и въ позднѣйшихъ. Великимъ, свободнымъ и могучимъ рисуется поэтъ въ стихотвореніи "Къ кн. Н. А. Цертелеву". Объясняя другу, что не тотъ еще поэтъ, кто ласкаетъ юный свѣтъ однообразнымъ лиры звономъ, кто, позабывъ высокія начала искусства, въ толпѣ своихъ друзей, съ цѣвницей или трубой идетъ просторною дорогой по шумнымъ гульбищамъ журнала, Василій Ивановичъ старается начертать образъ истиннаго поэта. Истиннымъ поэтомъ, по его мнѣнію, можно считать только того, кто
   
   ...Въ глубокихъ вымыслахъ своихъ
   Неисчерпаемъ, какъ природа...
   Онъ слышитъ гласъ судебъ, вѣковъ предназначенья
   И, властный въ души намъ свой пламень передать
   Кладетъ онъ на свои живыя пѣснопѣнья
   Ума высокаго печать.
   То дней минувшихъ собесѣдникъ,
   Въ счастливой дерзости своей,
   Вскрываетъ древній прахъ народовъ и царей,
   Народовъ и царей отважный проповѣдникъ,
   То воспѣваетъ онъ грядущій, свѣтлый міръ,
   И духи горніе съ безоблачнаго края,
   Еще невольно воздыхая
   Отъ звуковъ сладостныхъ поющихъ въ небѣ лиръ,
   Слетаютъ хорами на глазъ пѣвца земного"...
   
   Осуществленіе такого возвышеннаго идеала поэта усматривается въ личности "властителя" поэтовъ того времени, которому заплатилъ дань удивленія и увлеченія великій Пушкинъ,-- мотивъ поэзіи котораго воспроизвелъ въ своихъ стихотвореніяхъ Лермонтовъ,-- въ личности Байрона:
   
   Смотри, съ какимъ презрѣньемъ онъ оставилъ
   Забавы свѣтскія и свѣтскую толпу,
   И сѣти узкія разорванныхъ имъ правилъ!..
   И предназначенный къ великому, не палъ
   Страдалецъ -- юноша: его хранили чувства!..
   Но онъ поэтъ, и гласъ его нельстивый,
   Свирѣпый, безнадежный гласъ,
   Какъ вѣтра бурнаго порывы,
   И мучитъ и терзаетъ насъ. (ibid. 76--78 стр.).
   
   На чемъ-же основывается такое могущественное дѣйствіе поэзіи? Лѣтъ сорокъ тому назадъ, когда писалъ Туманскій и другіе поэты школы Пушкина, поэту предъявлялись иныя требованія, чѣмъ какія предъявляются ему теперь. Тогда наша молодая литература, въ лицѣ такихъ чародѣевъ, какъ Пушкинъ, Лермонтовъ и др., праздновала свои медовый мѣсяцъ; ей удалось преодолѣть трудности стихосложенія, и потому правильный, звучный стихъ считался несомнѣннымъ признакомъ поэтическаго таланта. Внѣшней отдѣлкѣ стиха, гармоніи его придаетъ большое значеніе и Туманскій. По его мнѣнію, поэзія -- "звукъ гармоніи небесъ".
   
   "Ея гармонія святая
   Изъ дивныхъ звуковъ сложена;
   Въ нихъ блещетъ вѣчная весна,
   Благоухаетъ воздухъ рая", (ibid. 108--109 стр.).
   
   Такимъ образомъ, въ своихъ взглядахъ на поэта и поэзію Василій Ивановичъ непосредственно примыкаетъ ко взгляду своего великаго учителя, который въ числѣ заслугъ своихъ Ставитъ на видномъ мѣстѣ "живую прелесть стиховъ" и также считаетъ поэта свободнымъ въ своемъ творчествѣ.
   Вчитываясь въ произведенія музы Туманскаго, легко замѣтить, что большая часть ихъ вызвана непосредственными впечатлѣніями его жизни; въ нихъ онъ правдиво и искренно передалъ мысли и чувства, навѣянныя случаями его жизни и подъ часъ столь далекія отъ всякихъ "злобъ дня".
   Въ стихотвореніи "Къ А. Ѳ. Вельтману" онъ признается, что ему не данъ къ пѣснямъ сеи даръ,
   
   "Соединяющій въ себѣ
   Воображенье, мысль и чувство,
   Установляющій искусство
   Съ народной грубостью въ борьбѣ!
   Сей даръ, мужающій съ годами,
   Въ красу умѣющій облечь
   И мысль, владѣющу умами,
   И пламенную страсти рѣчь;
   Сей даръ, котораго презрѣнье
   Презрителямъ на посрамленье!" (ibid. 124 стр.),
   
   т. е. самъ сознается, что онъ не былъ рожденъ для того, чтобы въ стихахъ возбуждать умы на борьбу со зломъ. Нѣтъ, призваніе его другое: юношей онъ пѣлъ въ тишинѣ одну любовь, однѣ печали, словомъ онъ
   
   "...пѣлъ на утрѣ вешнихъ дней,
   Какъ въ рощѣ свищетъ соловей,
   Или какъ цвѣтъ блеститъ средь поля..."
   
   Такое признаніе поэта вполнѣ искренно. Въ самомъ дѣлѣ, что вдохновляло его? Среди плодовъ его музы можно насчитать не мало такихъ, которые посвящены лицамъ, близкимъ поэту. Особенно часто онъ обращается къ своей двоюродной сестрѣ Софьѣ Григорьевнѣ Туманской, вышедшей въ 1834 г. замужъ за Александра Григорьевича Милорадовича. Чувствами глубокаго уваженія, любви и искренней дружбы полны всѣ стихотворенія, посвященныя ей ("Элегія", 39 стр., "Софіи", 45--46, "Къ сестрѣ", 67, "Къ Софіи", 140 и др.).
   Такъ, въ одномъ изъ нихъ онъ говоритъ:
   
   "Ты вся души моей семья.
   Къ тебѣ несусь и съ симъ привѣтомъ,
   Ты рождена быть для меня
   Усладой, жизнію и свѣтомъ.
   
   То высказываетъ желаніе, чтобъ она
   
   "...подъ часъ въ мечтахъ
   Его увидѣла, узнала,
   Смиреннный образъ приласкала
   И призадумалась на мигъ".
   
   Въ тяжелую минуту жизни, въ періодъ тяжкаго разочарованья въ возможности любви и счастья, когда жизнь казалась "тщетнымъ даромъ", любимая сестра своимъ участьемъ иногда исцѣляла поэта, заставляя его вѣрить, что и у него "есть другъ, прекрасный другъ". Ея подарокъ заставляетъ поэта пережить много прекрасныхъ и сладостныхъ минутъ:
   
   Съ какимъ душевнымъ умиленьемъ
   Любуюсь, въ тишинѣ, твоимъ произведеньемъ!..
   И знаешь-ли, мой другъ, что мнѣ пришло на умъ:
   Что въ краскахъ сихъ цвѣтовъ, въ ихъ чудномъ соплетеньи
   Сокрыто тайное любви изображенье,
   Нѣмой языкъ сердечныхъ думъ;
   Что мнѣ понятенъ онъ; что я по знакамъ нѣжнымъ
   Всѣ мысли разгадалъ твои:
   Грусть одиночества съ томленьемъ безнадежнымъ,
   Святыя жалобы любви;
   И что въ лицѣ твоемъ какой-то геній милый,
   Ко мнѣ въ тотъ сладкій часъ представъ на единѣ,
   Надъ головой моей взвѣвалъ златыя крылы
   И ясно улыбался мнѣ" (стр. 141--142).
   
   Иногда, впрочемъ, поэтъ съ своей стороны обращался со словомъ утѣшенія къ своему прекрасному другу:
   
   "Напрасно тоскуемъ о дняхъ золотыхъ,
   О дняхъ невозвратныхъ, любезная! Время
   Нѣмое уноситъ на крыльяхъ однихъ
   И радость, и горести бремя...
   Что-жъ дѣлать? Утихнемъ съ роптаньемъ своимъ!
   Союзъ нашъ не будетъ разорванъ разлукой:
   Мы силу возбудимъ и духъ укрѣпимъ
   Отъ неба ниспосланной мукой..." (39--40 стр.).
   
   Чувства пріязни и дружбы связывали Василія Ивановича и съ другими многими лицами. Мы уже упоминали его стихотворенія къ кн. Цертелеву, къ поэту Вельтману. Укажемъ для полноты на стихотворенія: "Къ Арк. Вас. Кочубею" (40) "Е. М. К." (41), "А... А... К..." (65), "Къ NN" (79)' "Стансы къ NN (134) и др. Изъ нихъ слѣдуетъ остановиться прежде всего на стихотвореніи "Къ брату воину", такъ какъ оно имѣетъ отчасти автобіографическій интересъ. Стихотвореніе это, какъ значится въ бумагахъ поэта, написано въ 1822 году, слѣдовательно принадлежитъ къ раннимъ его произведеніямъ. Подъ братомъ-воиномъ надо разумѣть, по всей вѣроятности, второго брата Михаила Ивановича Туманскаго, такъ-какъ младшій, Владиміръ Ивановичъ, недавно скончавшійся въ селѣ Черторигахъ, Черниговской губерніи, Глуховскаго уѣзда, хотя и служилъ въ военной службѣ, но въ 1822 году едва-ли началъ ее, да и служилъ недолго, не чувствуя къ ней расположенія {Вотъ свѣдѣнія о Михаилѣ Ивановичѣ Туманскомъ: "родился въ 1803 г., началъ службу въ 1820 г. въ лейбъ-гвардіи конномъ полку, сперва юнкеромъ" а съ 1822 г. офицеромъ, участвовалъ съ полкомъ, въ чинѣ ротмистра, въ войнѣ съ польскими мятежниками 1831 г. и былъ въ дѣлахъ подъ желтками, при преслѣдованіи поляковъ къ Остроленкѣ и 13 мая при стычкѣ подъ Старымъ Якоцомъ... Изъ полковниковъ л.-ги. коннаго полка въ 1837 г. назначенъ командиромъ Екатеринославскаго кирасирскаго ея высоч. кн. Маріи Николаевны полка, а по случаю свадьбы великой княгини съ герцогомъ Лейхтенбергскимъ 1838 г. назначенъ флигель-адъютантомъ къ Его Импер. Величеству покойному Государю Императору Николаю Павловичу. Вышелъ въ отставку въ чинѣ генералъ-лейтенанта, а въ послѣдніе годы жизни былъ переименованъ въ тайные совѣтники и назначенъ шталмейстеромъ Высочайшаго двора. Былъ женатъ на дочери оберъ-гофмейстера Опочинина, Александрѣ Ѳедоровнѣ, внучкѣ генералъ-фельдмаршала князя Кутузова-Смоленскаго. Скончался въ 1866 году и погребенъ въ Новодѣвичьемъ монастырѣ. См. предисл. къ стихотвор. В. И. Т. Спб. 1881 г., стр. XXVI--XXVII.}.
   Поэтъ, признаваясь брату, что вооруженіе тревожить его "надеждою нескромной", что онъ не прочь-бы съ ребятами лихими грянуть на враговъ, что любитъ честь и постоитъ грудью за Русь, между прочимъ, говоритъ:
   
   "Но грозныхъ дѣлъ и прихотей кровавыхъ
   И славной смерти я (вм. напеч. ошибочно не) боюсь.
   Исполненный сокрытымъ лѣни духомъ,
   Воспитанникъ спокойныхъ думъ,
   Я слушаю миролюбивымъ ухомъ
   Однихъ стиховъ протяжный шумъ...
   Мечта войны, мой милой, не поможетъ
   Природнымъ чувствамъ: уступлю!
   Тебѣ въ дали хранится лавръ, быть можетъ,
   А я давно на розахъ сплю". (60 стр.).
   
   Когда 15 марта 1827 г., на двадцать-второмъ году своей жизни, сошелъ въ могилу даровитый поэтъ и мыслитель Дмитрій Владиміровичъ Веневитиновъ, эта смерть сильно опечалила всѣхъ друзей покойнаго поэта: Пушкина, Одоевскаго и др. Пораженный не менѣе ихъ, Василій Ивановичъ въ стихотвореніи "На память Веневитинова" (написано въ 1827 г.) обращался со словомъ утѣшенія къ убитымъ скорбью друзьямъ Дмитрія Владиміровича:
   
   "Блеснулъ онъ мнѣ, какъ лучъ прелестный мая,
   Пропѣлъ онъ мнѣ, какъ майскій соловей;
   И ни любви, ни славѣ не внимая,
   Онъ воспарилъ въ страну мечты своей.
   Не плачь о немъ, завѣтный другъ поэта! *)
   Внѣ жизни, онъ изъ міра не исчезъ:
   Онъ будетъ лучъ божественнаго свѣта,
   Онъ будетъ звукъ гармоніи небесъ..." (112 стр.).
   *) Одоевскій писалъ по случаю смерти Веневитинова: "Душа разрывается" я плачу, какъ ребенокъ". См. Гербеля: Русскіе поэты, стр. 332.
   
   Вообще у нашего поэта, по его собственному признанію, было "сердце памятное"; онъ скоро сходился и привязывался къ людямъ, съ которыми его сводилъ случай, и долго помнилъ ихъ. Такъ, за свое трехлѣтнее почти пребываніе въ Одессѣ, онъ успѣлъ пріобрѣсти много друзей, которымъ изъ деревни написалъ посланіе, замѣчательное также по нѣкоторымъ автобіографическимъ чертамъ. "Въ тиши семейственной, говоритъ онъ ("Одесскимъ друзьямъ", стр. 116--120), я сердцемъ памятнымъ средь нѣги не забылъ полуденныхъ друзей; союзъ нашъ скрѣпили единомысліемъ царская служба и служба добрыхъ музъ...
   
   Но я-ль, мои друзья, къ противорѣчьямъ склонной,
   Вѣнчанный розами въ отчизнѣ благосклонной,
   Васъ нынѣ обману притворною тоской?
   Нѣтъ, веселъ сердцемъ я и веселъ голосъ мой!..
   Ярмомъ мірскихъ суетъ стѣсненная душа
   Очнулась, ожила, свободою дыша,
   И вдохновеніе въ ней гордо пробудилось...
   Я здѣсь не осужденъ въ кругу жеманныхъ дамъ
   Учтиво потакать безсмысленнымъ рѣчамъ,
   Иль слушать набожно премудрые ихъ толки,
   Гдѣ вмѣстѣ -- вѣра, Богъ, булавки и иголки.
   Я вижу вкругъ себя лишь милыхъ мнѣ людей.
   Ты здѣсь, мой лучшій другъ отъ юношескихъ дней,
   Усердный гражданинъ, философъ доброхотной,
   Поклонникъ радости и нѣги беззаботной,
   Сестра любимая!.. Сномъ отраднымъ
   Летитъ намъ ясный день. То внемлемъ ухомъ жаднымъ
   Свободной старины завѣтную скрижаль,
   То, сердцемъ погрузясь въ мечтательную даль,
   Въ роскошномъ трепетѣ и радости, и муки
   Мы ловимъ Пушкина плѣнительные звуки... (118--119 стр.).
   
   Связанный узами тѣсной дружбы съ А. С. Пушкинымъ, Туманскій не могъ не знать о любви его къ женѣ одного одесскаго негоціанта, г-жѣ Ризничъ; онъ, какъ и другіе современники и друзья Пушкина, читалъ прекрасную "Элегію" послѣдняго къ г-жѣ Ризничъ, гдѣ великій поэтъ говоритъ: "не знаешь ты, какъ сильно я люблю; не знаешь ты, какъ тяжко я страдаю". (См. соч. Пушкина, изд. литер. Фонда, I ч., 225 стр.). Смерть этой Ризничъ внушила Василію Ивановичу сонетъ "На кончину Ризничъ", посвященный имъ А. С. Пушкину. Воспѣвъ красоту покойной, повергавшую къ стопамъ ея цѣлый міръ, онъ, быть можетъ, не безъ нѣкотораго упрека великому поэту и другимъ поклонникамъ "цвѣтка полуденнаго луча" говоритъ:
   
   И гдѣ-жъ теперь поклонниковъ твоихъ
   Блестящій рой? гдѣ страстныя рыданья?
   Взгляни, къ другимъ ужъ ихъ влекутъ желанья,
   Ужъ новый огнь волнуетъ душу ихъ --
   И для тебя сей голосъ струнъ чужихъ
   Единственный завѣтъ воспоминанья" (123 стр.).
   
   Тутъ мы подошли къ другому предмету поэтическаго вдохновенія нашего поэта. Какъ послѣдователь извѣстной школы, юнъ остается вѣренъ всѣмъ традиціямъ ея и, вмѣстѣ со многими сверстниками своими, поэтами той-же школы, воспѣвалъ "любовь" и "луну". Въ извѣстномъ уже намъ стихотвореніи къ А. Ѳ. Вельтману онъ самъ сознается:
   
   "Какъ цвѣтъ -- дышалъ я для любви,
   Какъ соловей -- я пѣлъ для милой".
   
   Дѣйствительно, къ этого рода произведеніямъ относится едва-ли не большая часть всего написаннаго имъ. Всѣ эти стихотворенія, по большей части, носятъ названія "сонетовъ" или "элегій" и отличаются грустнымъ характеромъ. Такъ, въ одномъ изъ нихъ, онъ утверждаетъ, что красавицы коварны ("Слабость", 13 стр.); въ другомъ признается, что для него любовь -- мечта, одно обманчивое чувство ("Элегія", 26 стр.), въ третьемъ,-- что онъ недовѣрчиво глядитъ на слѣдъ минувшихъ чувствъ и муки ("Post scriptum 1825 года", 103 стр.). Но есть у него стихотворенія, гдѣ онъ говоритъ, что образъ любимой дѣвушки повсюду преслѣдуетъ его и властвуетъ его душой ("Моя любовь", 104 стр.), что наперекоръ судьбѣ одну ее любитъ ("Постоянство", 97 стр.); гдѣ восклицаетъ: "Любовь! любовь! владѣй ты мною! Твоимъ волшебствомъ обаянъ, не погибалъ-бы я душою въ глуши безлюдной чуждыхъ странъ" ("Пѣснь любви", 110--111 стр.). То, какъ влюбленный юноша, онъ, глядя на луну, поетъ: вотъ и она взошла на небосклонъ для нѣги, для любви подъ сѣнью ночи сонной!" ("Къ лунѣ", 128 стр.).
   Вдохновляла Туманскаго и природа, особенно природа юга, любовь къ которой зародилась въ немъ съ ранняго дѣтства. Посѣтивъ Одессу и пораженный "грозными водами" и нѣгой теплыхъ ночей, онъ въ звучныхъ стихахъ передалъ свои чувства и заставилъ своего друга Пушкина сдѣлать такое замѣчаніе:
   
   "Одессу звучными стихами
   Нашъ другъ Туманскій описалъ,
   Но онъ пристрастными глазами
   Въ то время на нее взиралъ.
   Пріѣхавъ, онъ прямымъ поэтомъ
   Пошелъ бродить съ своимъ лорнетомъ
   Одинъ надъ моремъ -- и потомъ
   Очаровательнымъ перомъ
   Сады одесскіе прославилъ"... ("Евгеній Онѣгинъ"),
   
   Красоты Крыма описаны въ стихотвореніи "Элегія":
   
   На скалы, на холмы глядѣть безъ наглядѣнья;
   Подъ каждымъ деревомъ искать успокоенья;
   Питать бездѣйствіемъ задумчивость свою;
   Подслушивать въ горахъ журчащую струю,
   Иль звонкое о брегъ плесканье океана;
   Подъ зыбкой пеленой вечерняго тумана
   Взирать на облака, разбросаны кругомъ
   Въ узорахъ и въ цвѣтахъ и въ блескѣ золотомъ --
   Вотъ жизнь моя въ странѣ, гдѣ кипарисны сѣни,
   Средь лавровъ возрастя, приманиваютъ къ лѣпи,
   Гдѣ хижины татаръ вѣнчаетъ виноградъ,
   Гдѣ роща каждая есть благовонный садъ" (104 стр.).
   
   Если онъ восторгался природой Крыма, тѣмъ болѣе должно было его вдохновить плѣнительное небо Италіи, которую онъ посѣтилъ въ 1833--34 гг. Дѣйствительно, есть нѣсколько произведеній, посвященныхъ природѣ итальянской: во Флоренціи написана имъ "Элегія", въ которой онъ называетъ Италію "краемъ своей мечты" и обращается къ "духамъ", съ просьбой умчать его
   
   "Туда, туда, гдѣ нѣтъ снѣговъ,
   Гдѣ рощи вѣчно зеленѣютъ;
   Гдѣ вѣтры теплые благоуханно вѣютъ,
   Гдѣ хороводы облаковъ,
   Какъ въ праздникъ радостныя дѣвы --
   Всѣ въ златѣ, лентахъ и цвѣтахъ --
   Играютъ и блестятъ на синихъ небесахъ"... (159 стр.).
   
   Покидая Неаполь, онъ прощается съ нимъ стихотвореніемъ: "Неаполь, прощай!"
   
   "Неаполь, прощай! О, недолго мой взоръ
   Красою твоей любовался,
   Отливами дивными моря и горъ,
   Лазурью небесъ упивался!
   Какъ изгнанный духъ, покидая свой рай,
   Съ тобой разстаюсь я, Неаполь! Прощай".
   
   Онъ прощается и съ голубымъ, полнозвучнымъ заливомъ Неаполя, и съ замкомъ пловучимъ Капреей, и съ недремлющимъ стражемъ Везувіемъ, и съ цвѣтными шатрами балконовъ, съ благовонными сводами садовъ и, въ заключеніе, восклицаетъ:
   
   Край солнца, чудесъ вѣчно-юныхъ страна,
   Гдѣ создалъ Эдемъ свой Вергилій!
   На лавѣ твоей жизнь, какъ чаша полна,
   Безъ грубыхъ заботъ и усилій;
   Душа, упоенная внѣшней красой,
   Ликуетъ и пищи не хочетъ иной.
   О, что же отнынѣ мой путь озаритъ
   Такимъ вдохновительнымъ свѣтомъ?
   Что душу, какъ ты, освѣжитъ, обновитъ
   И врѣжется въ память завѣтомъ?
   Мнѣ грустно -- отнынѣ мнѣ счастья не знать!
   Кто видѣлъ Неаполь -- тому умирать!
   
   Въ сильный восторгъ приводила Туманскаго не одна чуждая природа; онъ глубоко чувствовалъ и красоты своей родной Руси, ея сѣвера и юга, какъ видно изъ двухъ тѣсно связанныхъ между собою стихотвореній: "Мысль о югѣ" и "Мысль о сѣверѣ". Если въ первомъ изъ нихъ онъ восхищается голубыми волнами южнаго моря, тополями въ виноградныхъ лозахъ и розами, то во второмъ не менѣе искренно восторгается своеобразными красотами родного сѣвера: снѣговой коверъ, чистый морозный воздухъ, сани -- все это волнуетъ его русское сердце и заставляетъ восклицать:
   
   "Морозная ночь, полнолунная ночь,
   Ты силъ богатырскихъ полна!" (163 стр.).
   
   Хотя нашъ поэтъ признавалъ полную свободу поэтическаго творчества и не прочь былъ вмѣстѣ съ своимъ великимъ учителемъ признаться:
   
   "Не для житейскаго волненья,
   Не для корысти, не для битвъ,
   Мы рождены для вдохновенья,
   Для звуковъ сладкихъ и молитвъ",
   
   тѣмъ не менѣе онъ не могъ уйти отъ "злобъ" своего времени, какъ не ушелъ отъ нихъ и самъ Пушкинъ, и отозвался въ своихъ стихотвореніяхъ на нѣкоторыя современныя событія. Да и не могъ онъ не отозваться на нихъ, потому что они были слишкомъ ярки, слишкомъ сильно волновали всѣхъ гражданъ Россіи и слишкомъ близко стоялъ къ нимъ самъ поэтъ. Мы говоримъ о тѣхъ произведеніяхъ Василія Ивановича, въ которыхъ нашли отголосокъ политическія событія его времени. Самыми выдающимися политическими событіями за тотъ періодъ времени, когда писалъ Туманскій (1817--1839 гг.), были: борьба грековъ за независимость, ея слѣдствіе -- турецкая война 1828--1829 гг. и возстаніе поляковъ 1830--1831 гг. Первыя два событія нашли откликъ въ поэзіи Василія Ивановича.
   Возстаніе грековъ за независимость, хотя и было отголоскомъ французской революціи 1789 года, тѣмъ не менѣе вызвало горячее сочувствіе среди европейскихъ державъ. Первая неудачная попытка свергнуть иго турецкое, когда предводитель возставшихъ Александръ Ипсиланти былъ разбитъ, не охладила грековъ. Въ 1822 году братъ Александра Ипсиланти Димитрій сталъ во главѣ новаго возстанія. Удача возстанія и явное сочувствіе Европы (Англія, напримѣръ, ссудила греческой республикѣ 800 тысячъ франковъ) воодушевляли грековъ, борцовъ свободы. Чувства, пережитыя греками въ этотъ моментъ борьбы за свободу, ярко изображены въ стихотвореніи "Греческая ода", написанномъ въ декабрѣ 1823 г. Устами греческаго воина поэтъ говоритъ здѣсь:
   
   "Блестящъ и быстръ разитъ нашъ мечъ
   Поработителей Эллады;
   Мы бьемся на смерть, безъ пощады,
   Какъ рая жаждемъ грозныхъ сѣчъ,
   И станутъ кровью наши воды,
   Доколь не выкупимъ свободы!"
   
   Далѣе дается такой обѣтъ:
   
   
   "Не будетъ радости у насъ:
   Безъ жениха увянетъ дѣва,
   Поля заглохнутъ безъ посѣва
    Свирѣлей мирныхъ смолкнетъ гласъ,
   Доколь надъ туркомъ въ память вѣка
   Не совершится мщенье грека..." (121 стр.).
   
   Прежнее же позорное и печальное положеніе грековъ подъ властью турокъ, въ какомъ находились борцы за свободу послѣ неудачной попытки къ освобожденію, и мысли европейскихъ народовъ о судьбѣ Греціи, представлены поэтомъ въ двухъ сонетахъ, озаглавленныхъ "Греція". Блестящее положеніе грековъ, возставшихъ подъ предводительствомъ Димитрія Ипсиланти, скоро измѣнилось къ худшему, когда султанъ Махмудъ И попросилъ помощи у своего вассала, египетскаго паши Махмеда-Али, который прислалъ въ помощь султану своего сына Ибрагима съ огромнымъ флотомъ и войскомъ (1824 года).
   Когда побѣда начала клониться на сторону турокъ, Россія и другія европейскія державы вступились за грековъ. Это вмѣшательство повело къ войнѣ съ турками, окончившейся Адріанопольскимъ миромъ (1828--1829 гг.). Туманскій, какъ упоминалось въ краткомъ біографическомъ очеркѣ, принималъ близкое участіе въ войнѣ съ Турціей, особенно въ выработкѣ Адріанопольскаго трактата; вотъ почему съ большимъ вѣроятіемъ надо предположить, что этимъ событіемъ навѣяно стихотвореніе его "Стансы":
   
   Ни думъ благихъ, ни звуковъ нѣжныхъ
   Не хочетъ раздраженный міръ;
   Онъ алчетъ битвъ и бурь мятежныхъ,
   Онъ на кровавый рвется пиръ...
   Теперь не суетную лиру
   Повѣсь на рамена, пѣвецъ:
   Бери булатъ, бери сѣкиру,
   Будь гражданинъ и будь боецъ!
   Но прежде съ пламенемъ во взорѣ,
   Какъ Богомъ избранный пророкъ,
   Воскликни: "горе, горе, горе
   Тому, кто вызвалъ гнѣвный рокъ!" (170 стр.).
   
   Въ ранніе годы своей поэтической дѣятельности поэтъ, подражая отчасти Батюшкову, отчасти Жуковскому, пробовалъ отозваться на прошлыя историческія событія своей отчизны, но попытки эти вышли блѣдными и не совсѣмъ удачными ("Поле Бородинскаго сраженія" и "Пѣвецъ").
   Таково содержаніе болѣе замѣчательныхъ произведеній В. И. Туманскаго Онъ не выдѣляется изъ среды многочисленныхъ представителей школы Пушкина ни формой своихъ произведеній, ни содержаніемъ ихъ. Но если онъ не лучше другихъ поэтовъ Пушкинской плеяды, имена которыхъ справедливо должны быть занесены въ лѣтописи новой русской литературы, за то нисколько и не ниже ихъ. Если не всѣ произведенія нашего поэта имѣютъ одинаковое достоинство, то произведенія послѣднихъ годовъ его поэтической дѣятельности свидѣтельствуютъ о несомнѣнномъ поэтическомъ талантѣ, что признавалъ и самъ Пушкинъ, судья строгій и неподкупный при оцѣнкѣ поэтическихъ произведеній. Здѣсь будетъ кстати привести всѣ отзывы великаго поэта о Василіи Ивановичѣ, какъ о человѣкѣ и поэтѣ, сохранившіеся въ его письмахъ къ разнымъ лицамъ.
   Вотъ самый ранній отзывъ Пушкина о Туманскомъ, какъ о человѣкѣ, въ письмѣ къ брату Л. С. Пушкину отъ 25 августа 1823 г., слѣдовательно вскорѣ послѣ знакомства съ нимъ. "Здѣсь (въ Одессѣ) Туманскій. Онъ добрый малый, да иногда вретъ -- напр. онъ пишетъ въ Петербургъ письмо, гдѣ говоритъ, между прочимъ обо мнѣ: "Пушкинъ открылъ мнѣ немедленно свое сердце и portefeui le, любовь и пр.".-- Фраза, достойная В. Козлова; дѣло въ томъ, что я прочелъ ему отрывки изъ "Бахчисарайскаго фонтана" (новой моей поэмы), сказавъ, что я не желалъ бы ее напечатать, потому что многія мѣста относятся къ одной женщинѣ, въ которую я былъ очень долго и очень глупо влюбленъ, и что роль Петрарки мнѣ не по нутру. Туманскій принялъ это за сердечную довѣренность..." (См. соч. Пушкина, изд. литер. Ф., 7 т., 52 стр.). Такой несовсѣмъ лестный отзывъ о нашемъ поэтѣ объясняется поступкомъ его по отношенію къ Пушкину, которому часто приходилось страдать отъ сплетенъ друзей, на что онъ самъ намекаетъ въ приведенномъ выше отрывкѣ изъ письма къ Василію Ивановичу, хранящагося у насъ.
   Тотъ же Пушкинъ позднѣе, въ началѣ 1831 г., въ письмѣ къ П. А. Плетневу, говоритъ: "Вижу по письму твоему, что Туманскій въ Петербургѣ,-- обними его за меня. Полюби его, если ты еще его не любишь. Въ немъ много прекраснаго, не смотря на нѣкоторыя мелочи характера малороссійскаго" (ibid. 259 стр.).
   Не всегда былъ доволенъ великій учитель Тумавскимъ и какъ поэтомъ. Такъ, въ письмѣ къ А. А. Бестужеву отъ 12 января 1824 г. изъ Одессы онъ писалъ: "Туманскаго вчера и сегодня я не видалъ, и письма твоего не отдалъ. Онъ славный малый, но какъ поэта я не люблю его. Дай Богъ ему премудрости" (ibid. 71 стр.); а въ 1825 г. въ письмѣ къ брату Л. С. Пушкину говоритъ: "Мой Коншинъ (такъ онъ почему-то называетъ Туманскаго) написалъ, ей-Богу, миленькую пьесу: "Дѣвушка влюбленному поэту", кромѣ "авторами"... Его "Элегія": "Въ цвѣтахъ" какова?" (ibid. 110 стр.).
   Подъ "Элегіей" здѣсь разумѣется стихотвореніе, навѣянное созерцаніемъ природы Крыма и нами выше приведенное. Что касается "миленькой пьесы": "Дѣвушка влюбленному поэту", то она замѣчательна и не только по отзыву Пушкина. Но познакомимся сперва съ самой пьесой. Вотъ она:
   
   Повѣрьте мнѣ -- души своей
   Не разгадали вы доселѣ:
   Вамъ хочется любить сильнѣй,
   Чѣмъ любите вы въ самомъ дѣлѣ.
   Вы очень милы -- вы поэтъ!
   Творенья ваши всѣмъ отрада;
   Но я должна, хоть и не рада,
   Сказать, что въ васъ чего-то нѣтъ.
   Когда съ боязнью потаенной
   Встрѣчаю васъ наединѣ,
   Безъ робости, непринужденно
   Вы приближаетесь ко мнѣ;
   Начну-ль бесѣдовать я съ вами?
   Какъ будто сидя съ авторами,
   Вамъ замѣчательнѣй всего
   Ошибки слога моего.
   Со мной ведете-ль разговоры?
   Безъ выраженья ваши взоры!
   Въ словахъ нѣтъ чувства -- только умъ!
   И еслибъ, въ беззавѣтной долѣ,
   Была я памятлива болѣ,
   То затвердивъ изъ модныхъ думъ
   Сто разъ печатанныя слезы,
   Желанья, сѣтованья, грусть --
   Въ стихахъ я знала наизусть
   Всѣ изъясненья вашей прозы!
   Простите мнѣ языкъ простой:
   Нѣтъ! не хочу судьбы такой.
   Съ душой, надеждою согрѣтой,
   Хочу въ дни лучшіе мои
   Любимой быть я -- для любви,
   А не затѣмъ, чтобъ быть воспѣтой".
   
   Стихотвореніе это было напечатано въ февральской книжкѣ журнала "Новости литературы". Нѣкто Аркадій Родзянко принялъ эту пьесу на свой счетъ, разсердился и напечаталъ въ майской книжкѣ того же журнала "Отвѣтъ поэта дѣвушкѣ", заключающій, по словамъ Туманскаго, весьма грубыя колкости. "Въ самомъ дѣлѣ, пишетъ Василій Ивановичъ, это приключеніе совершенно полемическое, и еслибъ я увидѣлъ Родзянку, я бы надъ нимъ порядочно посмѣялся". Вотъ стихотвореніе Родзянки:
   
   Повѣрьте, вы меня напрасно,
   Эльмира, вздумали винить!
   Не мыслилъ я любить васъ страстно
   И, право, старъ ребенкомъ быть,
   И плакать, и плясать готовымъ
   По мановенью вашихъ глазъ.
   Довольно: донкихотствомъ новымъ
   Одинъ пусть Бибрисъ тѣшитъ васъ!
   Но мнѣ зачѣмъ, скажите сами,
   Дурачить позволять себя,
   Когда, немного васъ любя,
   Любимъ нисколько не былъ вами,
   Когда постигнулъ съ первыхъ дней
   Всю тонкость вашего искусства,
   Увидѣлъ -- я огонь очей,
   Увидѣлъ -- и холодность чувства.
   "На хитрость хитрость!" я сказалъ;
   И, безъ боязни потаенной,
   Съ улыбкою непринужденной
   И встрѣчъ, и взоровъ ожидалъ,
   И точно, точно такъ въ гостинной,
   Какъ родственникъ, какъ другъ старинной,
   Наединѣ я съ вами былъ;
   Разсѣянъ часто, нѣженъ рѣдко --
   И дурно-ли, что умъ мой ѣдкой
   Восторговъ пылкость укротилъ?
   Когда-жъ имѣлъ я нетерпѣнье
   Васъ въ словѣ иногда ловить,
   То какъ же мнѣ, пѣвцу, щадить
   Не русское произношенье?
   Притомъ -- несходный самъ съ собой --
   Въ то время я считалъ блаженствомъ,
   Чтобъ въ васъ все было совершенствомъ,
   Чтобъ были Фениксъ вы другой
   Но, признаюся, дѣлать глазки,
   Питать умильно пламень свой,
   Томить и вздохомъ, и слезой
   Для ускоренія развязки --
   Въ нашъ вѣкъ по истинѣ грѣшно
   И такъ старо и такъ смѣшно,
   Какъ бабушекъ болтливыхъ сказки.
   Но милъ мнѣ вашъ языкъ простой:
   Въ немъ видны лѣта, опытъ здравый;
   И впрямъ не глупо-ль риѳмы славы
   Свободы покупать цѣной;
   Платить безумно цѣлымъ вѣкомъ
   За эфемерный блеска часъ
   И жить рѣшиться съ человѣкомъ,
   Который понимаетъ насъ.
   Довольно, кажется! Простите!
   Кружите, восхищайте свѣтъ!
   Любите болѣ, менѣ ждите,
   Чтобъ не утратить лучшихъ лѣтъ.
   
   Піеса Туманскаго, за исключеніемъ стиха четырнадцатаго, нравилась Пушкину, какъ это видно изъ письма его къ брату. То, что сказано здѣсь кратко, Александръ Сергѣевичъ подробно изложилъ въ письмѣ къ самому автору, которое находится у насъ вмѣстѣ съ бумагами Василія Ивановича. "Что ты?-- пишетъ Пушкинъ -- что твоя поэзія? Изрѣдко и слишкомъ рѣдко попадаются мнѣ твои стихи. Сдѣлай милость, не забывай своего таланта; боюсь, чтобъ проза жизни твоей не одолѣла поэзіи души. Дѣвушка вл. поэту -- прелесть! сидя съ авторами одно нехорошо. Не такъ-ли:
   
   Со мной ведете-ль разговоры --
   Вамъ замѣчательнѣй всего
   Ошибки слога моего.
   Безъ выраженья ваши взоры!"
   
   Такимъ образомъ, Пушкинъ, вмѣсто шести стиховъ подлинника, предлагалъ четыре, и нельзя не отдать предпочтенія его поправкѣ.
   Въ заключеніе, приведемъ еще нѣсколько шутливый отзывъ А. А. Бестужева въ письмѣ къ Туманскому. Письмо это писано 1824 года, 24 октября. Оно начинается такъ: "Юному поэту, обличаемому въ похоти къ музамъ и подозрѣваемому въ обладаніи таланта кропать стихи, ползучій прозаикъ челомъ бьетъ!" Такимъ образомъ, и Пушкинъ, и Бестужевъ не сомнѣвались въ поэтическомъ талантѣ Туманскаго. Правда, талантъ этотъ не былъ большого размѣра, но къ нашему поэту можно примѣнить съ полной справедливостью извѣстную французскую поговорку: "son verre n'est pas grand, mais il bois dans son verre". Не даромъ же онъ самъ сказалъ о себѣ:
   
   "И мнѣ судьба суровая къ бездѣлью
   Дала насмѣшливо въ удѣлъ --
   Простой вѣнокъ съ безвѣстною свирѣлью,
   Какъ пастырю пустынныхъ селъ".
   

ПРИЛОЖЕНІЯ.

I. Нѣсколько словъ объ изданіи стихотвореній В. И. Туманскаго.

   Въ 1881 г. въ С.-Петербургѣ изданы "Стихотворенія Василія Ивановича Туманскаго", посвященныя Софіи Григорьевнѣ Милорадовичъ, рожденной "Туманской". Такъ-какъ неизвѣстный издатель въ посвященіи самъ признается, что онъ для своего изданія собралъ произведенія поэта изъ журналовъ и альманаховъ 1817-- 1840 гг., а также изъ писемъ его къ Софьѣ Григорьевнѣ и альбома, то нечего и говорить, что изданіе это не могло выйти удовлетворительнымъ. Очень жаль, что издатель не воспользовался бумагами поэта, такъ-какъ въ нихъ онъ нашелъ бы приготовленными къ печати стихотворенія его. Именно на оберткѣ на-бѣло переписанныхъ стихотвореній рукою Василія Ивановича написано слѣдующее заглавіе: "Собраніе стихотвореній Василія Ивановича Туманскаго. 1818--1839 годовъ". Отсюда видно, что самъ авторъ готовился издать свои стихотворенія, причемъ не считалъ нужнымъ включить въ собраніе всѣ написанныя имъ произведенія. Вотъ почему мы не нашли здѣсь многихъ пьесъ, которыя находятся въ изданіи 1881 г. Такъ, Туманскій предположилъ исключить изъ собранія своихъ стихотвореній первый опытъ своего стихотворства "Поле бородинскаго сраженія": (1817 г.). Кромѣ того, изъ девяти пьесъ 1818 года, находящихся въ изданіи 1881 г., поэтъ включилъ въ свое собраніе только одну: "Счастливый путь" (подражаніе Гёте). Поэтому едва-ли добрую услугу оказалъ поэту неизвѣстный издатель. Если мы прибавимъ къ сказанному, что изданіе сдѣлано не особенно тщательно, такъ что при чтеніи нѣкоторыхъ стиховъ не понимаешь смысла, то яспа станетъ потребность переизданія стихотвореній Туманскаго. А пока оно появится, мы постараемся, пользуясь бумагами поэта, указать нѣкоторыя разночтенія и замѣтки, которыхъ нѣтъ въ изданіи 1881 г.
   1) "Вертеръ къ Шарлотѣ". Стихи: "Приди мечтать о мнѣ и горести слезами ты урну окропи, гдѣ друга прахъ сокрытъ" (изд. 1881 г. 22 стр.), въ бумагахъ Туманскаго читаются:
   
   "Приди мечтать сюда и тихими слезами
   Ту землю окропи, гдѣ друга прахъ сокрытъ".
   
   2) Въ стих. "Мадригалъ" напеч. (Аделаидѣ А...) слѣдуетъ (Аделаидѣ Л...). Стихъ: "Пріятности красу и свѣжесть юныхъ лѣтъ" слѣд. читать: Любезность, красоту и свѣжесть юныхъ лѣтъ".
   3) Въ стих. "Къ Агатону", вм. стиха: "Другъ младой! ты въ счастьи дни проводишь", слѣд. читать: "Милый другъі ты въ счастьи дни проводишь!"
   4) "Элегія. Къ Софіи T." (39 стр., изд. 1881 г.), словъ "Къ Софіи Т." нѣтъ въ бумагахъ. Стихъ: "Отъ неба ниспосланной мукой" надо читать: "Нежданно постигшей насъ мукой".
   5) Ст. А... А... К... (65 стр.), въ подлинникѣ раздѣлено на четыре отдѣла: внизу подписано "Одесса, 15-го октября 1823 г.". Вм. стиха: "Прохлада древъ, цвѣтовъ дыханье", чит.: "Цвѣтовъ и травъ благоуханье".
   6) "Стансы къ Аркадію" (72 стр.) написано вмѣсто печ. "1823 г." -- "1822", стихъ: "Подъ вечерокъ пріятенъ сладкій ужинъ", чит.: "Подъ вечерокъ пріятенъ вкусный ужинъ". Вм. стиха: "Пріятно въ ночь любезной повѣрять", чит.: "Пріятно ночью милой повѣрять".
   7) "Торжество поэта" (стр. 73). Во второмъ стихѣ вм. "игрою струнъ" чит.: "бряцаньемъ струнъ", въ четвертомъ вм. "сей" -- "тотъ". Написано въ 1822 г.
   8) "Паденье листьевъ" (74 стр.). Вм. стиха: "Прости любезная рѣка" чит.: "Прости шумливая рѣка"; вм. ст.: "Но если дѣва мнѣ драгая" чит: "Но если дѣва дорогая"; вм. ст. "Какъ призракъ изъ-за древъ мелькая" чит.: "Между деревьями мелькая".
   9) "Къ NN" (79 стр.). Вм. ст.: "Узрѣвъ нашъ міръ печально-вздорный" чит.: "Увидѣвъ міръ нашъ горькій, вздорный", вм. "Красу и тѣломъ, и душой" чит.: "Восторгъ и тѣломъ и душой"; вм.: "Чтобы ее плѣняла малость", чит.: "Чтобы ее плѣняла младость", вм.: "И старъ и младъ свои печали при ней невольно забывали", читать: "Старикъ и юноша печали при ней свои позабывали", вм. "И дочерь умной головы", чит.: "И дочь разумной головы".
   10) "Милой дѣвѣ" (82 стр.). Приготовленное къ печати сходно съ напечатаннымъ въ изданіи 1881 г; но въ черновомъ спискѣ есть отличія: во 2-мъ стихѣ вмѣсто втораго "плѣнять" было: "Живить"; вм. "Ихъ тайный другъ, твой обожатель тайный" было: "Твой тайный другъ и твой любовникъ тайный". Написано въ Спб. "декабрь 1822 г.".
   11) "Видѣніе" (82 стр.) написано въ 1822 г.
   12) "Къ ней" (84 стр.) написано въ 1823 г.
   13) "На память Маріи" (84 стр.), помимо бѣлового, есть два черновыхъ списка. Списокъ: "Играетъ облако подъ влагой голубою". Чит. въ черновомъ No 1-й: "Играетъ облако надъ влагой голубою", въ чернов. No 2-й: "Играетъ облако надъ ясною водою". Написано 1823 г. сентября 24.
   14) Ст. "Одесса" (85 стр.) написана въ 1823 г.
   15) "Воспоминаніе" (85 стр.) въ черновомъ сп. было названо: "Отрывокъ". Вм.: "Блаженствомъ юношу, надеждой лучшихъ дней", въ обоихъ спискахъ: "Блаженствомъ юности, надеждой лучшихъ дней". Написано: "20 сентября 1823 г.".
   16) "Эпиграмма" (86 стр.) написано въ 1825 г.
   17) "Зенеидѣ" (86 стр.) въ черн. озаглавлено: "Юной красавицѣ". Послѣ "Эпилогъ" написано: "3. А. О.", внизу: "18 сент. 1823 г".
   18) Напечатанное безъ заглавія стихотвореніе (стр. 93) озаглавлено въ черновомъ спискѣ: "Элегія". Въ 5-мъ ст. вм. "Не вѣчны" было "не долги", вм. "Вздохнешь ты о веснѣ своей" было: вздохнемъ, заплачемъ мы по ней"; вм. "Красу минувшихъ ясныхъ дней" было: "Красу минувшихъ свѣтлыхъ дней".
   19) "Элегія" (95 стр.). Въ черн. сп. было написано: [для Булгарина], внизу: "Иски-Сарай. Сент. 1823". Въ бѣловомъ сп. только внизу написано: "Крымъ, 1823".
   20) "Элегія" (96 стр.) въ бѣловомъ сп. обозначено внизу: "Одесса, 1824".
   21) "Постоянство" (97 стр.) нап. 1824 г.
   22) "Греція" (97 стр.). Вм. стиха: "Твоимъ сынамъ былъ праведный упрекъ" въ чернов. было: "Сынамъ Христа былъ праведный упрекъ"; вм. "Казалось, ты погибнула навѣкъ", въ черн.: "Казалось, ты посрамлена навѣкъ"; вм.: "Узрѣвъ тебя, мы восклицали: нѣтъ!", въ черн.: "Стремясь къ тебѣ, мы восклицали: нѣтъ!"; вм.: "Тамъ край рабовъ: имъ грузъ цѣпей не бремя", было: "Тамъ край рабовъ: имъ тяжка цѣпь не бремя"; во 2-мъ сонетѣ въ стихѣ 9-мъ вм. "брака" стоитъ "млата"; въ 12-мъ вм. "неколебимѣй" -- "непобѣдимѣй", "устойчивѣе".
   23) "Post-scriptum 1825 года" (103 стр.); въ бѣловомъ сп. зачеркнуты слова, написанныя въ скобкахъ (при посылкѣ стиховъ, за нѣсколько лѣтъ прежде написанныхъ). Внизу обозначено: "Одесса, 2 мая 1825".
   24) Стихотвореніе "Моя любовь" (104 стр.) названо въ бѣлое, сп.: "Элегія".
   25) Стих. "Гречанкѣ" написано 13 февраля 1827 г., какъ значится въ черновомъ спискѣ.
   26) "Эпиграмма" (109 стр) написана въ 1827 г.
   27) "Пѣснь любви" (110 стр.). Стихи:
   
   "Лишь тотъ позналъ красы земныя
   Лишь тотъ во истину блаженъ,
   Кого любовь въ лѣта младыя
   Пріяла въ неискупный плѣнъ".
   
   Измѣнены такъ:
   
   "Лишь тотъ, кто въ годы молодые
   Всѣмъ сердцемъ пламенно любилъ,--
   Извѣдалъ радости земныя,
   Блаженства чашу осушилъ".
   
   Вмѣсто: "На утро красота младая", чит.: "На утро дѣва молодая"; вм.: "Кружился-бъ образъ незабвенный", чит.: "Но-сился-бъ образъ незабвенный; вм.: "Привѣтнымъ гласомъ старины", чит.: "Воспоминаньемъ старины".
   28) "На память Веневитинова" (112 стр.) написано въ 1827 г. Вм.: "Благоволимъ безъ малодушныхъ слезъ его полетъ въ страны Эфира", чит.: "Благословимъ безъ малодушныхъ слезъ его полетъ въ страну Эфира".
   29) "Милой дѣвѣ" (114 стр.). Вм.: "Повсюду ты со мной со сладостью очей", въ черн. сп. чит.: "Ты всюду спутникъ мой со сладостью очей". Внизу подписано: Ярославецъ. Августъ. 1822".
   30) "Къ портрету" (115 стр.) написано въ 1826 г.
   31) "Пѣсня" (116 стр.) написана въ 1825 г.
   32) "Греческая ода" (120 стр.). Слова: Пѣснь греческаго воина въ черн. сп. отсутствуютъ. Вм.: "Святыхъ Господнихъ алтарей", въ черн. чит.: "Священныхъ храмовъ и мощей"; вм.: "Свирѣлей мирныхъ смолкнетъ гласъ", было первоначально: ^Веселыхъ лиръ умолкнетъ гласъ". Внизу обозначено: "дек. 1823".
   33) "Мольба" (122 стр.) написано въ январѣ 1825 г.
   34) "Къ лунѣ" (128 стр.). не обозначено, какъ въ изд. 1881 г., "Одесса", а только написано: "1827 г.".
   35) "Кольцо" (130 стр.). Сохранилось три экземпляра: одинъ бѣловой и два черновыхъ. Въ No 1-й черн. озаглавлено: "Юношѣ". Во второмъ стихѣ вм. "тоскуешь" въ чернов. No 1-й -- "вздыхаешь"; въ третьемъ стихѣ вм. "цѣлуешь" -- тамъ же -- "лобзаешь"; въ 20-мъ стихѣ вм. "Жметъ" въ бѣловомъ "жжетъ".
   36) "Пѣсенка" въ черновомъ экземпл. названа: "Пѣсня". Въ стихѣ 6-мъ вм. "Желанный", чит.: "сердечный"; въ 10-мъ вм. "ясный" -- "красный". Внизу: "27 мая", годъ оторванъ.
   37) "Прекраснымъ глазамъ" (139 стр.) написано въ 1827 г.
   38) "Эпитафія" (142 стр.) написано въ 1827 г.
        -- "Пѣсня татарской дѣвы" (143 стр.). Вм.: "Темница: мраченъ, душенъ, нѣмъ", въ бѣловомѣсп.: "Темница: сумраченъ и нѣмъ"; вм.: "Отъ Божія сокрыта свѣта", въ бѣл. сп.: "Одна, сокрытая отъ свѣта"; вм.: "Прекрасный избавитель мой", въ бѣл.: "Мой избавитель -- милый мой"; вм. стиховъ:
        --
   Въ уста алкающей татарки
   Онъ проливалъ лобзанья жарки,
   Онъ влекъ меня крыломъ своимъ;
   Какъ птица, полечу я съ нимъ.
   
   Читаемъ:
   
   "Къ устамъ алкающей татарки
   Онъ припадалъ -- и были жарки
   Его лобзанья... О, бѣжимъ!..
   Какъ птица, выпорхну я съ нимъ!..
   
   40) "Спаси меня" (145 стр.). Въ 11-мъ стихѣ вм. "хладомъ душъ", надо читать: "хладомъ думъ*; вм. стих.: "Ужъ весь я полонъ дѣвы милой" чит.: "Я очарованъ дѣвой милой".
   41) "Ченерентола" (148 стр.). Въ бѣловомъ сп. къ этому слову есть такое примѣчаніе: "Ченерентола -- итальянское названіе Сандрильоны". Написано въ 1828 г.
   42) "Портретъ" (150 стр.). Въ черновомъ названо: "Къ портрету". Стихи:
   
   "Въ ней все въ безперерывномъ спорѣ
   И все согласно съ красотой"
   
   Читаются двояко:
   1) "Въ ней все съ природой въ явномъ спорѣ
   И все согласно съ красотой!"
   2) "Все въ ней какъ будто въ явномъ спорѣ,
   А все въ ней дышетъ красотой".
   Въ бѣловомъ помѣчено 1828 годомъ.
   43) Стихотвореніе "Мысль о югѣ" (150 стр.) написано 1830 г.
   44) "Романсъ" (152 стр.): вм.: "Зачѣмъ ты такъ мраченъ, пустынный нашъ другъ?" чит.: "Зачѣмъ ты такъ мраченъ, такъ грустенъ, нашъ другъ".
   45) Стихотвореніе "Судьба" (152 стр.) написано въ 1830 ту.
   46) "Идеалъ" (153 стр.). Вм. "Безъ признаковъ, безъ упованья", надо читать: "Безъ признаковъ для упованья"; въ предпослѣднемъ стихѣ вмѣсто "какъ" надо читать "мял"з". Помѣчено въ черновомъ 1827 г., а въ бѣловомъ экз. 1830 годомъ.
   47) "Пѣвица" (155 стр.), вм.: "Но, вѣрь мнѣ, во-вѣкъ не замолкнетъ сей гласъ", чит.: "Но, вѣрь мнѣ, во-вѣки не смолкнетъ тотъ гласъ".
   48) "Стансы юной дѣвѣ" (156 стр..). Сохранились въ черновомъ и бѣловомъ экземплярахъ. Въ черновомъ озаглавлено просто: "Стансы". Вм.. "Гляжу на твой прелестный сонъ", въ бѣл. сп. чит.: "Гляжу на твой спокойный сонъ"; вм. стиховъ:
   
   Ты скажешь у порога рая
   Одно "благодарю" землѣ!
   Въ черновомъ было:
   Въ послѣдній мигъ у двери рая
   Шепнешь: "благодарю" землѣ!
   
   Въ чер. помѣчено 1827 г., въ бѣловомъ -- 1830 г.
   49) Стихотвореніе "Къ..." (158 стр.) помѣчено 1834 годомъ.
   50) Стихотвореніе: "Элегія" (159 стр.) помѣчено въ черновомъ экз.: "Флоренція, октября 1833 г.".
   51) "Имя милое Россіи" (160 стр.): вм: "Часто, родина Святая" въ черновомъ стоитъ: "Часто, о земля святая". Помѣчено: "Бургасъ, февраль 1830".
   52) "Мысль о сѣверѣ" (161 стр.): есть два экземпляра -- бѣловой и черновой. Вм. "Мой демонъ, молчи! вѣщихъ струнъ не порочь" въ черн. чит.: "Мой демонъ, молчи! бѣглыхъ струнъ не порочь"; вм.: "Морозная ночь, полнолунная ночь" въ черн.: "Морозная ночь, свѣтозарная ночь!"; вм. "Не льется ручей дождевой" въ черн.: "Не каплетъ ручей дождевой", вм.: "Вотъ онъ, нашъ кормилецъ! Какъ щоки горятъ", въ черн.: "Вотъ онъ: поглядите, какъ щоки горятъ". Стих.: "Какая отвага и удаль въ очахъ":
   
   Льдяная нагайка въ рукѣ --
   И прыгнулъ онъ въ сани, и мчится въ саняхъ
   На буромъ, гнѣдомъ рысакѣ" --
   
   Измѣнены; первоначально было:
   
   Вотъ онъ: и раздолье, и удаль въ очахъ.
   Льдяная нагайка въ рукѣ --
   И мчится онъ съ хохотомъ въ рѣзкихъ саняхъ
   На бурномъ, гнѣдомъ рысакѣ".
   
   Вм.: "О родина, въ снѣжныхъ сугробахъ играй", въ черн.: "О Русь моя, въ снѣжныхъ сугробахъ играй". Помѣчено это стихотвореніе въ черновомъ: "ноябрь, 1830", а въ бѣловомъ: "1831".
   53) Стихотвореніе "Дубъ и роза", 163 стр., первоначально написано въ 1831 г., а переписано другой разъ въ 1832 г., когда и напечатано.
   54) "Двѣ пѣсни" (164 стр.) въ черновомъ экз. первая пѣснь озаглавлена "Ссора", вмѣсто напечатаннаго названія "Размолвка". Помѣчено это стихотвореніе: "Неаполь. Ноябрь 1833". Но второй пѣснѣ "Примиреніе", вм.: "Но какъ-же грудь моя забилась", въ бѣлов. экз. чит.: "Но какъ-же грудь моя стѣснилась"; вм.: "Когда небесныя всѣ силы", въ бѣл.: "Когда она всѣ силы неба".
   55) Стихотвореніе "Звено" (167 стр.) сохранилось въ черновомъ и бѣловомъ экземплярахъ. Черновой представляетъ значительныя отличія. Такъ, стихи:
   
   Какою яркою печатью
   Сверкаетъ каждое звено,
   Но чувство тихой благодатью
   Меня проникло лишь одно.
   
   Въ черн. читаются:
   
   Какъ свѣтозарны ихъ печати!
   Какъ ярко каждое звено!
   Но тихимъ знакомъ благодати
   Мнѣ улыбнулось лишь одно!"
   
   Вм.: "Поры надеждъ и чистоты", въ черн.: "Поры любви и чистоты"; вм.: "Чтобъ въ грустный часъ, какъ лучъ завѣтный", въ черн.: "Чтобъ въ мракѣ думъ, какъ лучъ завѣтный". Въ черн. помѣчено: "декабрь 1830", а въ бѣловомъ: "1834".
   56) Стихотвореніе, "Поэту" (173 стр.), въ бѣловомъ названо: "Поэтъ".
   57) Стихотвореніе "Неаполь, прощай!" (174 стр.) сохранилось въ бѣловомъ и черновомъ экземплярахъ. Въ черновомъ оно озаглавлено: "Прощаніе съ Неаполемъ", а въ бѣловомъ носитъ такое же заглавіе, какъ въ изд. 1881 г., но только въ скобкахъ написано: (Посв. М. В. А -- гъ). Вм.: "Прощайте балконовъ зеленыхъ шатры", въ чернов.: "Прощайте балконовъ зелены (въ бѣлов.: цвѣтные) шатры"; вм.: "Звонъ музыки, пѣсни, ночные пиры", въ бѣл.: "Громъ музыки, пѣсни, пиры"; вм.: "Мнѣ грустно -- отнынѣ мнѣ счастья не знать"; въ черн.: "Я вѣрю -- отнынѣ мнѣ счастья не знать!" Въ черновомъ помѣчено: "Неаполь. Мартъ 1834".
   Отмѣченныя нами разночтенія, замѣтки и указанія на даты хронологическія имѣютъ важное значеніе и не должны быть оставлены безъ вниманія при изданіи произведеній поэта, если желаютъ сдѣлать изданіе годнымъ для научныхъ цѣлей. Говоримъ для научныхъ цѣлей, потому что едвали кто-либо изъ большой публики станетъ читать Туманскаго въ наши дни, когда любятъ читать только поэтовъ "мести и печали".
   

Неизданныя стихотворенія В. И. Туманскаго.

   Въ бумагахъ Туманскаго сохранилось нѣсколько стихотвореній, которыя не были напечатаны имъ при жизни. Приводимъ ихъ здѣсь и этимъ заканчиваемъ нашу статью о немъ.
   

1. Вѣкъ Елисаветы и Екатерины.

Отрывокъ изъ посланія къ Державину.

   "Сочинитель, послѣ необходимаго введенія къ своему предмету, разсказываетъ начало Русской словесности при Петрѣ, новое устройство и побѣды Россіи, направленіе, данное умамъ великимъ ея образователемъ, снова обращается къ Державину":
   
   Ты помнишь ясное Елисаветы время!
   Когда, на слабый міръ бросая вѣрный взглядъ,
   Мы стали съ важностью народовъ первыхъ въ рядъ.
   Въ тѣ дни все было шумъ и пиршество и радость,
   Надеждой почестей одушевляясь, младость
   Стремилась къ знаніямъ въ волненьи гордыхъ думъ,
   Въ пріятныхъ обществахъ съ умомъ сближался умъ.
   Свободу отыскавъ, предательницы жены
   Слагали варварства послѣдніе законы,
   И строгость лишнюю вмѣнивъ себѣ въ позоръ,
   Любезностью своей увеселяли дворъ.
   Въ сердцахъ проснулися возвышенныя чувства:
   желанье нравиться -- произвело искусства.
   Тогда нежданностью дивя полночный свѣтъ,
   Рыбакъ по промыслу, но по душѣ поэтъ,
   Рожденный средь пустынь и ледяныхъ утесовъ,
   На лирѣ загремѣлъ впервые Ломоносовъ.
   Чья хладная душа при имени его
   Порывы укоритъ восторга моего?... 1).
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   1) Точками обозначенъ невольный съ нашей стороны пропускъ, такъ какъ утерянъ второй полулистъ.
   Пылаетъ взоръ его: онъ жаждетъ громкихъ дѣдъ,
   Блаженства мирнаго не льститъ ему удѣлъ
   Безъ славы; почести не радостны безъ славы.
   Онъ жаждетъ къ вамъ принесть, родимыя дубравы,
   Труды высокіе, заслуженный вѣнецъ,
   И память сладкую признательныхъ сердецъ...
   И вдругъ -- о дивный гласъ -- среди надеждъ и муки
   Съ мечтой его слились невѣдомые звуки --
   И стихла шумная въ груди его борьба.
   Въ тѣхъ звукахъ юноши исполнилась судьба!
   И быстро освѣтилъ лучъ утренней денницы
   Грядущаго пѣвца божественной Фелиды!
   Ты зрѣлъ: уже собой дивила свѣтъ Она!
   Рукой Всевышняго отъ бѣдствій спасена,
   Народовъ сильныхъ Мать сіяла въ славной данѣ,
   Какъ солнце на своемъ лазоревомъ престолѣ.
   Заранѣ предсказавъ успѣхи нашихъ лѣтъ,
   Ты зрѣлъ въ очахъ Ея сей благодатный свѣтъ,
   Какъ токъ пролившійся и въ грады, и въ пустыни.
   Ты живо начерталъ сію полубогиню,
   Хозяйку милую средь избранныхъ гостей,
   Героя и Вождя въ кругу богатырей,
   Но всюду Русскую, всегда Екатерину!
   Жену, которая, очаровавъ судьбину,
   Умѣла нисходить къ мечтамъ отъ важныхъ думъ;
   Въ безвѣстномъ юношѣ предвидѣть зрѣлый умъ;
   Надъ сердцемъ властвовать, давать законы міру;
   Улыбкою будить твою, Державинъ, лиру;
   Въ доспѣхахъ воина скакать передъ полкомъ;
   Вольтера побѣждать аттическимъ перомъ
   И даже въ Санъ-Суси, пугая Фредерика,
   Не вѣдать, сколь сама прекрасна и велика.
   О! сколько славныхъ дѣлъ и памятныхъ картинъ
   Въ твоихъ писаніяхъ! Правдивый гражданинъ,
   Свободный въ похвалѣ, безстрашный въ порицаньяхъ,
   Ты пѣлъ, восторженный, отчизны ликованье
   И, гордо отклонивъ въ пристрастіи упрекъ,
   Ты внукамъ завѣщалъ Екатерининъ вѣкъ!
   Величественный вѣкъ! Вотще въ мечтахъ безумныхъ,
   Какъ дѣти, радуясь толпѣ событій шумныхъ,
   Образователи людей на новый ладъ
   Бросаютъ на него неблагосклонный взглядъ --
   Поднесь жива его зиждительная сила,
   И слава нашихъ дней его не помрачила".
   
   Отрывокъ написанъ на четырехъ полулистахъ, но полулистъ второй не попалъ въ число другихъ бумагъ, намъ доставшихся. Не на этотъ-ли "Отрывокъ" намекалъ А. Бестужевъ, когда въ письмахъ къ Ту майскому писалъ: "Mon cousin, будь ласковъ и пришли что-нибудь на красное яичко -- махни-тко Державина! мы поклонимся въ поясъ"...
   

2. Могила.

   "Чья свѣжая видна могила
   Тамъ подъ навѣсомъ темныхъ изъ?
   Кого тамъ дружба схоронила,
   Обряды съ плачемъ совершивъ?
   
   Не видно тамъ златыхъ писаній --
   Труда подкупленной руки,
   Ни роскоши огромной (карандашомъ надпис.: тщеславной) дани
   Тяжелой мраморой доски.
   
   Не вьется бѣлая лилея
   Вкругъ деревяннаго креста,
   И вѣтеръ, ароматомъ (карандашемъ надписано: благовоньемъ) вѣя,
   Не залеталъ въ сіи мѣста.
   
   Но каждый вечеръ къ рощѣ дальной
   Другимъ невѣдомой тропой
   Въ одеждѣ черной, погребальной,
   Склоняся на руку главой,
   
   Приходитъ дѣва -- станъ высокій,
   Чуть слышенъ шорохъ легкихъ ногъ,
   И голосъ нѣжный и глубокій,
   Какъ страсти безнадежный вздохъ.
   
   Тамъ -- мертвая уже для свѣта --
   Объемля хладный друга крестъ,
   Стоитъ она -- какъ бы отвѣта
   Отъ горнихъ ожидая мѣстъ.
   
   Я слышалъ, какъ, всплеснувъ руками,
   Она судьбу свою кляла
   И крестъ чистѣйшими устами --
   Своей любовью назвала.
   
   И долго тамъ она стояла,
   Какъ будто для свиданья съ нимъ:
   Въ волнахъ прозрачныхъ покрывала
   Съ молитвой внятною Святымъ.
   
   Однажды былъ я у могилы.
   Уже рѣдѣлъ (вар: съ полей сбѣгалъ) туманъ ночной,
   Чернѣлъ подъ ивой крестъ унылый,
   Но дѣвы не было младой.
   
   И не пришла къ знакомой сѣни.
   Какъ будто измѣнивъ, краса....
   Но въ воздухѣ, я зрѣлъ, двѣ тѣни,
   Сплетясь, неслись на небеса.
   

3. Слеза *).

   *) Это стихотвореніе отлично отъ стихотворенія "Слеза", напеч. въ изд. 1881 г., на стр. 133.уЯзыкъ души нѣмой, чудесной,
   Любви горячая роса,
   Блеститъ въ очахъ, какъ лучъ чудесный,
   Всегда прекрасная слеза.
   Улыбка милыхъ устъ плѣняетъ,
   Звукъ милой рѣчи веселитъ,--
   Слеза всю душу проникаетъ,
   До гроба въ памяти горитъ.
   
   Есть что-то дивное, святое
   Въ слезѣ; какой-то пламень есть;
   Въ ней дышетъ чувство всѣмъ родное,
   Душа душѣ даетъ въ ней вѣсть.
   Нѣжнѣй чѣмъ грусть, яснѣй чѣмъ радость,
   Ко всѣмъ глазамъ она идетъ;
   Здѣсь упоительную сладость,
   Тамъ свѣтъ божественный ліетъ.
   
   Любовь -- удѣлъ нашъ неизбѣжной,
   То жажда молодой крови;
   Люби слезу, кто любитъ нѣжно;
   Слеза -- жемчужина любви.
   Наединѣ съ надеждой сладкой
   Во взорахъ милой жди ее:
   Блеснетъ незванная украдкой
   И счастье выскажетъ твое.
   
   Душевной гордости терзанью,
   Томленью первому страстей,
   Печали, радости, желанью,
   Всѣмъ чувствамъ есть услада въ ней.
   И то, чему нѣтъ словъ на свѣтѣ,
   Что полно тайнъ, какъ небеса,
   Въ своемъ живительномъ привѣтѣ
   Умѣетъ выразить слеза.
   
   Ахъ! кратко юныхъ дней сіянье!
   Но сладко, юность погуби,
   Найти въ душѣ воспоминанье
   Слезы, блиставшей для тебя.
   Мнѣ-ль позабыть слезу такую?
   Нѣтъ! и угаснувъ, ту слезу,
   Какъ жертву чистую, святую,
   Съ собой на небо унесу.
   
   Іюль, 1826.
   
   Пьеса эта сохранилась въ трехъ экземплярахъ -- двухъ черновыхъ и одномъ бѣловомъ. Слѣдовательно, Туманскій предполагалъ помѣстить ее въ своемъ "Собраніи". Въ черновомъ первомъ помѣта: "Бериславъ. Мартъ 1825", а во второмъ: "Апр. 1825".
   

4. Юной прелестницѣ.

   Люблю я звукъ твоихъ рѣчей,
   Наряда твоего небрежность;
   Но тягостна душѣ моей
   Твоя услужливая нѣжность.
   Твоихъ восторговъ я стыжусь,
   Меня пугаетъ наслажденье;
   Въ моемъ прискорбномъ умиленьѣ
   Я на тебя не нагляжусь.
   Безпечная, въ чаду разврата,
   Еще не огрубѣла ты,
   Не памятна-ль тебѣ утрата
   Твоей дѣвичьей простоты?
   Не сладостно-ль тебя увидѣть
   Довѣрчивую, какъ дитя;
   Я устыдился-бъ и шутя
   Твое младенчество обидѣлъ,
   Не рѣдко безъ огня въ крови,
   Съ какимъ-то грустнымъ состраданьемъ
   Дарю тебя нѣмымъ лобзаньемъ,
   О жрица ранняя любви.
   Нерѣдко ласкою нескромной
   Тревожишь ты мою печаль;
   Мнѣ жаль красы твоей наемной
   И слабости своей мнѣ жаль".
   
   Ноябрь. 1822.
   

5. Strand weg.

(Береговая дорога отъ Мемеля до Кенигсберга).

   Песокъ и море! грустный видъ!
   Со смертью жизни сочетанье,
   Шумъ вѣчный, вѣчное молчанье!
   Здѣсь распростертый, онъ лежитъ,
   Какъ трупъ недвижный, безпробудный.
   Вотще предъ нимъ гремитъ волна,
   Сверкая ризой изумрудной,
   Неистощимыхъ ласкъ полна:
   Ея объятья и лобзанья
   Глагола не даютъ устамъ,
   На коихъ съ дня міросозданья
   Наложена печать молчанья,
   Да будетъ вѣчной тайны храмъ.
   
   И море цѣлое возьми,
   И бури хищными крылами
   Восколебай и подыми,
   И затопи его волнами
   Весь одръ безжизненныхъ песковъ --
   Нѣтъ! и тогда твой грозный зовъ
   Сна первобытнаго не взбудитъ,
   И предъ могуществомъ твоимъ
   Все мертвымъ мертвое пребудетъ,
   И безглагольное нѣмымъ.
   
   Не такъ ли племена земныя
   Съ начала данныхъ твари дней
   Пытаютъ камни гробовые
   Упорной думою своей
   И алчутъ въ тайны роковыя
   Проникнуть. Тщетная борьба --
   Нѣма грядущаго судьба!
   
   И, можетъ быть, когда-бъ разъяли
   Мы смерти грозную печать,
   Мы сами бъ небо заклинали
   Незнанья миръ намъ даровать.
   
   Стихотвореніе должно было имѣть нѣсколько отдѣловъ, но и первый отдѣлъ имѣетъ законченную мысль.
   

6. Пѣвецъ.

(Быль).

   "Вино и пѣсни любитъ младость,
   "Пиры и дѣвы нужны ей,
   "И увлекательная радость,
   "Какъ день, сверкающихъ ночей!
   
   "Ищи отрадъ въ народныхъ спорахъ
   "Кто хочетъ! Счастье мы найдемъ
   "Въ разгульныхъ звукахъ, въ милыхъ взорахъ
   "И въ чашахъ съ пѣнистымъ виномъ".
   
   Такъ пѣлъ мечтатель (вар.: Германцъ). Вдругъ по граду,
   Какъ буря, грянулъ грозный кликъ...
   Прервалъ пѣвецъ свою балладу
   И ухомъ къ бурѣ той приникъ.
   
   И слово чудное (вар.: страшное): Свобода
   Услышавъ, бросилъ лиру онъ...
   И вотъ ужъ вдаль волной народа
   Онъ какъ потокомъ унесенъ.
   
   Умолкъ мятежъ! Смирились люди;
   Какъ прежде тихъ и свѣтелъ градъ,
   Отрада вновь проникла въ груди...
   Но гдѣ-же ты, пѣвецъ отрадъ?
   
   О горе! съ площади кровавой
   Не воротился къ лирѣ онъ!
   И пѣснь, звучавшая (вар.: дышавшая) забавой --
   То былъ его предсмертный стонъ.
   
   Напрасно-жъ ты, мечтатель юный,
   Внѣ жизни думалъ жизнь создать;
   Ты сладко пѣлъ, но лгали струны --
   Событій носимъ мы печать!
   
   Въ дни бурь -- поэзіи нѣтъ мира;
   Дѣламъ и пѣснямъ -- путь одинъ...
   
   Конца стихотворенія нѣтъ, о чемъ искренно должно пожалѣть, такъ какъ далѣе, очевидно, авторъ высказывалъ иной взглядъ на поэзію, чѣмъ какой мы отмѣтили выше.
   

7. Пѣсня.

(Посвящена А. О. Смир.).

   Любилъ я очи голубыя,
   Теперь влюбился въ черныя.
   Тѣ были нѣжныя такія,
   А эти непокорныя.
   
   Глядѣть, бывало, но устанутъ
   Тѣ долго, выразительно;
   А эти не глядятъ, а взглянутъ,
   Такъ словно царь властительный.
   
   На тѣхъ порой сверкали слезы --
   Любви нѣмыя жалобы,
   А тутъ не слезы, а угрозы,
   А то и слезъ не стало-бы.
   
   Тѣ укрощали жизни волны,
   Свѣтили мирнымъ счастіемъ,
   А эти бурныхъ молній полны
   И дышутъ самовластіемъ.
   
   Но увлекательно, какъ младость,
   Ихъ юное могущество,
   О! я-бъ за нихъ далъ славу, радость
   И все души имущество.
   
   Любилъ я очи голубыя,
   Теперь влюбился въ черныя,
   Хоть эти сердцу не родныя,
   Хоть эти не покорныя.
   

8. Приглашеніе.

(Въ черн.: Отрывокъ).

   Приди, я жду тебя въ томленьи безконечномъ!
   Я жду тебя одна, на ложѣ благовонномъ,
   Съ восточной роскошью любви и наготы,
   Одна съ лампадою, какъ любишь, милый, ты!
   О вѣрь мнѣ, никогда въ восторгахъ сладострастныхъ
   Ты не испытывалъ такихъ ночей прекрасныхъ,
   Какъ будетъ эта ночь! Мой духъ тобой объятъ.
   Лобзаній полныя уста мои дрожатъ,
   Грудь ноетъ и горитъ, и брачныя видѣнья
   Рисуютъ предо мной всѣ виды наслажденья.
   Я увлеку тебя въ небесную страну,
   Я въ морѣ огненномъ съ тобою потому --
   И завтра скажешь ты, меня цѣлуя въ очи:
   "О нѣтъ! Не пережить другой подобной ночи!".
   
   Яссы. Генварь 1832.
   

9.

   Не величавый кирасиръ,
   Красавицъ города кумиръ;
   Не въ яркомъ ментикѣ повѣса
   Плѣнилъ мой простодушный взоръ --
   Въ горахъ я встрѣтила черкеса
   И предалась любви съ тѣхъ поръ.
   
   Какъ онъ разителенъ красой
   Предъ нашей модною толпой
   Однообразной и безцвѣтной,
   Гдѣ всѣ лепечутъ такъ умно,
   Всѣ улыбаются привѣтно
   И всѣ безчувственны равно.
   
   Черкесъ и статенъ, и высокъ;
   Лицомъ онъ свѣжъ, какъ горный токъ
   Отваженъ духомъ, какъ свобода.
   Онъ смѣло, какъ орелъ, глядитъ,
   И точно царская порода
   Въ прямыхъ чертахъ его блеститъ.
   
   Я помню: въ буркѣ, на конѣ
   Съ вершинъ на долъ, по крутизнѣ
   Леталъ онъ птицей чернокрылой;
   Я помню: у подножья скалъ,
   Склонивъ чело предъ дѣвой милой,
   Онъ кроткимъ плѣнникомъ стоялъ.
   
   Какъ долженъ быть могучъ и новъ
   Привѣтъ его душевныхъ словъ;
   Какъ цѣломудренно и гордо
   Онъ долженъ вымолвить "люблю",
   И къ сердцу жаркому какъ твердо
   Прижать избранницу свою!
   
   Съ нимъ скуки нѣтъ, съ нимъ нѣтъ измѣнъ,
   Его рабы отраденъ плѣнъ,
   Его рабы (вар.: сестры) завидна доля.--
   Все близь него свѣтлѣй, полнѣй --
   Труды, досуги, солнце, воля
   И тайны брачныя ночей.
   
   О дайте-жъ насладиться мнѣ
   Мечтой любимой хоть во снѣ!
   Ея волшебная завѣса
   Влечетъ мой духъ, мутитъ мой взоръ.
   Въ горахъ я встрѣтила черкеса
   И предаюсь любви съ тѣхъ поръ.
   

10. Эпиграммы.

I.

   Взгляните, какъ умно Артюръ, дѣлецъ сѣдой,
   И съ прибылью и съ долгомъ ладитъ:
   Онъ пишетъ приговоръ ворамъ одной рукой,
   А самъ другою крадетъ.
   

II.

   Все на твоей питейной рожѣ,
   Все есть: и оспа, и позоръ,
   И красный носъ, и мутный взоръ,
   И рядъ морщинъ на смуглой кожѣ;
   Но, разсмотрѣвъ ее построже,
   Знатокъ рѣшительно найдетъ,
   Что ей клейма не достаетъ.
   

11. Поэзія

(Сонетъ).

   Въ пріютѣ мудреца, въ тревогѣ шумной свѣта,
   Въ счастливой простотѣ полей --
   Повсюду, гдѣ горитъ прекрасный огнь страстей,
   Повсюду внятенъ гласъ поэта.
   Возвышенная мысль, поэзіей согрѣта,
   Отраднѣе сердцамъ людей --
   Такъ дѣва милая прелестнѣй для очей,
   Въ нарядъ блистательный одѣта.
   Небеснымъ молніямъ равны
   Съ душевной, пламенной струны
   Поэтомъ сорванные звуки!
   Имъ все отверсто: рай и адъ,
   Душа, сосудъ живыхъ отрадъ,
   И сердце, кладезь хладной муки!
   
   Мая 10, 1825.
   
   Пять послѣднихъ стиховъ сходны съ такими же стихами въ стихотвореніи "Поэзія", напечатанномъ въ изданіи стихотвореній В. И. Туманскаго 1881 года. (Ср. стр. 109 этого изданія). Такимъ образомъ, настоящее стихотвореніе можно считать первоначальной редакціей одного и того же стихотворенія. Какъ видимъ, Туманскій вдумывался въ свои произведенія и подвергалъ ихъ иногда значительной передѣлкѣ.
   

12. Милой дѣвѣ.

   Ты нѣжнымъ вздохомъ отвѣчала
   На страстный бредъ любви моей,
   Умильно вкругъ себя взирала (варіантъ: "вокругъ задумчиво взирала");
   И каждый взоръ твоихъ очей
   Моя душа ловила, присвоила.
   Въ вечернемъ золотѣ горѣли облака,
   Струею радужной катилася рѣка,
   Въ парахъ цвѣтовъ земля благоухала,--
   А я, исполненный тобой,
   Стоялъ недвижный, упоенный,
   Какъ узникъ радостный, внезапно посѣщенный
   Своей любимою мечтой.
   
   Съ какимъ восторгомъ сердце билось!
   Дышала небомъ мысль моя,--
   Твоей бесѣдою творилось
   Повсюду Счастье для меня.
   Надежды душу потрясали,
   Въ воображеньи оживали
   Преданья золотыхъ временъ.
   И вотъ отъ свѣта, отъ измѣнъ,
   Отъ клеветы, страстей и шума
   Моя создательная дума
   Перенесла меня съ тобой
   Въ страну любви, на край земной.
   Идемъ -- ужъ вечеръ -- роща дремлетъ,
   По долу стелется туманъ,
   Въ пути заботливо объемлетъ
   Моя рука твой стройный станъ.
   Твоимъ обѣтамъ слухъ мой внемлетъ,
   Душѣ отвѣтствуетъ душа,
   И вотъ -- двухъ странниковъ пріемлетъ
   Простая кровля шалаша.
   Пріютенъ кровъ гостепріимный,
   И, полны нѣжностью взаимной,
   Мы возлегаемъ на тростникъ.
   Главой усталой я приникъ
   Къ тебѣ, прекрасная подруга,
   Ищу во тьмѣ руки твоей --
   И долго шепотомъ рѣчей
   Дремоту прерываю друга.
   Когда-жъ въ хранительную сѣнь
   Проникнетъ въ щели легкій день
   И роща оглашаться будетъ,
   Чету влюбленную пробудитъ
   Привѣтный голосъ соловья.
   Видъ непорочный! Безъ защиты
   Ты почиваешь близъ меня;
   Полуоткрыта грудь твоя,
   Твои уста полуоткрыты...
   Но вскорѣ чистая струя
   Омыла очи и ланиты.
   Рѣзвясь, подходишь ты ко мнѣ,
   Съ улыбкой рѣчи зачинаешь,
   И другу въ дальней сторонѣ
   Одна всѣ блага замѣняешь...
   
   Но быстро пролетѣлъ неумолимый мигъ
   Очарованія, забвенья,
   Печальной властью размышленья
   Опять оторванъ я отъ милыхъ думъ моихъ.
   Нѣтъ! я безплодно пламенѣю,
   Нѣтъ! всюду рокомъ я гонимъ:
   Не назову тебя моею,
   Не назовешь меня своимъ.
   Въ пустынѣ брошенный, завянетъ
   Безъ блеска цвѣтъ весны моей;
   Но вѣрь, доколь живу, душа моя вспомянеть
   Привѣтный взоръ твоихъ очей.
   Дни, омраченные разлукой,
   Твой образъ озаритъ, какъ будто счастья свѣтъ;
   Ты юности моей была невольной мукой,
   Невольно(й) радостью ты будешь позднихъ лѣтъ!
   
   Въ изданіи стихотвореній Туманскаго 1881 г. напечатаны два стихотворенія съ такимъ же заглавіемъ; но онѣ короче даннаго и имѣютъ другое содержаніе. Между тѣмъ, въ "Спискѣ стихотвореній Василія Ивановича Туманскаго", предпосланномъ самымъ стихотвореніямъ въ изд. 1881 г., на стр. LX, No 100, читаемъ: "Милой дѣвѣ": "Ты нѣжнымъ взоромъ отвѣчала" ("Невскій Альманахъ", 1827, стр. 66). Перепечатано въ "Славянинѣ" (1827, ч. I, No 8, стр. 128). Тутъ, очевидно, называется стихотвореніе, только что приведенное нами; но въ текстѣ, на стр. 114, подъ заглавіемъ: "Милой дѣвѣ", напечатано другое стихотвореніе, начинающееся: "Твоею памятью, улыбкою твоею..." Не имѣя подъ руками ни "Невскаго Альманаха", ни "Славянина", не можемъ провѣрить издателя; рѣшились же привести названное выше стихотвореніе какъ неизданное потому, что оно находится у насъ въ черновомъ экземплярѣ и можетъ дать возможность замѣтить разночтенія, которыя имѣютъ большое значеніе при знакомствѣ съ процессомъ поэтическаго творчества.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru