Борецкая-Бергфельд Полина
Веcенние узоры
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Борецкая-Бергфельд Полина
(
yes@lib.ru
)
Год: 1912
Обновлено: 24/03/2020. 50k.
Статистика.
Рассказ
:
Проза
Сочинения
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация:
Текст издания: "Современникъ", кн.X, 1912.
Веcенніе узоры.
I.
-- Таня, вы здѣсь?-- крикнулъ въ раскрытое окно студенческой читальни Ленинъ.-- Я васъ жду!
Одиноко сидѣвшая дѣвушка сорвалась съ табурета и, вскочивъ на низкій подоконникъ, мягко соскользнула въ садъ, на траву.
Она не смотрѣла на студента и съ бьющимся сердцемъ ждала его перваго слова.
Они, молча, прошли черезъ библіотечный садъ и очутились на тихой, швейцарской улицѣ.
-- Ну-съ, я получилъ ваше письмо,-- сказалъ студентъ съ легкой ироніей,-- хвалю за откровенность. И раздѣлали же вы меня подъ орѣхъ, милая барышня! Живого мѣста не оставили. Оригинальнѣйшій, можно сказать, подарокъ ко дню рожденія... А все же -- низко кланяюсь!
Таня робко подняла на него большіе, каріе съ золотыми искорками глаза.
Ничего! Никакой злости! То же, что. и всегда, умное, насмѣшливое, плѣнительное лицо.
-- Вѣдь вы же сами просили,-- проговорила она чуть слышно, безсильно опуская руки.
-- Такъ я и не сержусь на васъ, Танечка,-- замѣтилъ весело Ленинъ, взявъ ее подъ руку и близко наклоняясь къ ея плечу.-- Не боюсь никакой правды, напротивъ, я -- вѣрный рабъ ея. Вотъ я весь тутъ, безъ утайки, какой есть! Не праведникъ я и никогда имъ не прикидывался.
Онъ на мгновеніе остановился у дерева и концомъ палки сбилъ вѣтку съ бѣлой акаціи.
-- Ловите,-- крикнулъ дурачливо студентъ, бросая въ нее бѣлыми лепестками.-- Это вѣтвь мира.
Они шли къ озеру и, дойдя до набережной, усѣлись на скамью.
Густой, развѣсистый каштанъ зеленой шапкой накрылъ уютное мѣсто. Въ этотъ часъ швейцарскій городокъ спалъ уже мирнымъ сномъ. При свѣтѣ луны дремотно поблескивало озеро изъ-за нависшихъ деревьевъ и, какъ будто, шевелилось подъ своей серебряной чешуей.
Ленинъ снялъ шляпу и машинально провелъ рукой по вьющимся волосамъ.
-- Да, Танечка, жестоко вы меня пробрали,-- началъ, помолчавъ, студентъ.
И, властно притянувъ ее къ себѣ, заглянулъ ей близко въ лицо.-- Но...
Онъ запнулся.
-- Какіе у васъ глаза сегодня! Особенные, сіяющіе... Таня, не отворачивайтесь, взгляните еще разъ, еще... еще разъ... Милая дѣвочка, Таня...
Онъ вдругъ замолчалъ и, положивъ свою кудрявую голову ей на колѣни, сталъ цѣловать ея руки, платье...
Было совсѣмъ тихо. Все спало кругомъ. И только волны, чуть слышно, плескались у берега.
Ленинъ, прикрывъ свои глаза ея маленькой бѣлой, рукой и прижавъ другую къ губамъ, долго, неподвижно лежалъ на скамьѣ, вытянувшись во весь свой стройный, ростъ.
Что-то влажное и теплое упало на его лобъ.
-- Не плачьте, Таня,-- сказалъ онъ тихо, снимая ея руку съ глазъ.-- Жизнь дана не для этого. Берите ее вотъ такой, какъ сейчасъ...
-- Вы отважились сегодня, послѣ долгихъ просьбъ, высказать мнѣ горькую правду, но все это пустяки... Вы любите меня. Я знаю. Зачѣмъ же вы боретесь... боитесь? Вотъ вы написали, что мнѣ нельзя вѣрить, я непостояненъ, я люблю женщинъ, комфортъ, наслажденія... Умомъ вы осуждаете меня, а сердцемъ... безраздѣльно моя. Какая тутъ логика? Къ чему какія-то слова? Взгляните на меня, какъ прежде, Таня. Поцѣлуйте меня... Скажите что-нибудь, я люблю вашъ голосъ.
Слезы одна за другой падали на его бѣлый, крутой, лобъ.
Ленинъ, блѣдный, съ черными тѣнями вокругъ глазъ, поднялся со скамьи и, обнявъ ея талію, страстно прижалъ къ себѣ.
-- Перестань, крошка, -- сказалъ онъ, переходя вдругъ на "ты".-- А то я самъ заплачу. Поцѣлуй меня... одинъ только разъ, умоляю тебя... Вотъ такъ... спасибо...
Онъ глубоко вздохнулъ и прислонился головой къ ея плечу.
Тихо было кругомъ. И только два сердца тяжело и неровно стучали.
-- У васъ ѣсть невѣста, Дмитрій. Вы любите Ольгу Стронскую и меня...-- выговорила, наконецъ, огромнымъ усиліемъ воли подавляя свою дрожь, дѣвушка съ золотистыми косами,-- Какъ понять это?
Студентъ вскочилъ на ноги, и глаза его сразу потухли.
-- Что же дурного въ этомъ?-- спросилъ онъ сердито.-- Почему я не воленъ любить и другихъ, разъ этого хочетъ сердце? Не всѣ ли мы твердимъ о томъ, что чувство свободно, и не должно быть ярма, тиранніи любви?! Это на словахъ, но чуть дошло до дѣла...
Онъ взглянулъ на низко склоненную дѣвичью голову, и что-то вродѣ смущенія мелькнуло вдругъ въ лицѣ.
-- Въ невѣсту я не влюбленъ. Это мой товарищъ, другъ дѣтства, она предназначена мнѣ чуть не съ пеленокъ. Это, такъ сказать, трафаретная, традиціонная, доморощенная невѣста. Стронская своей красотой будитъ иногда во мнѣ звѣря... И только.
Какъ бы про себя, Ленинъ продолжалъ упрямымъ, почти враждебнымъ голосомъ.
Онъ всегда боялся, что встрѣтитъ такое созданіе, которое отниметъ его волю, околдуетъ, сдѣлаетъ безсильнымъ рабомъ... Ему же дороже всего на свѣтѣ -- свобода.
-- Если чувство свяжетъ меня, Таня, я -- пропалъ. Ничего я въ жизни не сдѣлаю и не выстрою ни одного изъ тѣхъ прекрасныхъ, гордыхъ зданій, о которыхъ мечтаю...
Таня выпрямилась вдругъ и сказала рѣзко.
-- Пустите!
Ленинъ вздрогнулъ, крѣпко обнялъ ее.
-- Куда? Вѣдь мы же цѣлый годъ бѣгали другъ отъ друга, и это не спасло насъ, Таня, дикарочка моя...
Онъ опустился къ ея ногамъ, и слезы теперь сверкали въ его зоркихъ, ироническихъ глазахъ.
Всегда насмѣшливый, ѣдкій, онъ съ полубезумной, влюбленной улыбкой называлъ ее сладкимъ хмѣлемъ любви, цвѣткомъ, мечтой, безсмертной волнующей тайной.
Она обвила руками его шею.
И, прижавшись щекой къ щекѣ, они, какъ двое заброшенныхъ дѣтей, долго плакали въ весеннюю ночь, у озера, подъ старымъ, развѣсистымъ каштаномъ.
II.
Толстый, красный таперъ, съ широко вырѣзаннымъ жилетомъ и крахмальной грудью усердно отбивалъ на піанино мазурки и вальсы.
Въ небольшомъ залѣ весело кружились пары. Въ одномъ углу разукрашенная вышитыми полотенцами ютилась жалкая лоттерея, въ другомъ устроенъ былъ буфетъ.
За столомъ, положивъ ногу на ногу, сидѣлъ Ленинъ и усердно подливалъ вино въ бокалъ своей сосѣдки, красивой, рослой дѣвушки съ алымъ, какъ земляника, ртомъ.
Ему нравилось, когда щеки ея нѣжно алѣли, а глаза неровно вспыхивали и меркли.
-- Еще, Оля...-- просилъ онъ. не отрывая глазъ отъ ея лица.
Она рѣшительно покачала головой.
-- Ни за что! Знайте разъ навсегда, милый юноша, я не изъ того тѣста... Изъ меня веревокъ вить нельзя, поняли?
Она громко разсмѣялась.
Ленинъ поморщился отъ непріятнаго звука ея голоса.
-- Ой ли?-- спросилъ онъ полунасмѣшливо.-- Нужно только выбрать моментъ, и тогда вы -- воскъ.
Ея лицо сердито вспыхнуло.
-- Представьте, вотъ то же самое я думаю о васъ. Мнѣ то не сумѣть, гдѣ мнѣ! Но есть другія, я знаю...-- сказала дѣвушка, сдвинувъ пышныя соболиныя брови.
И поднялась со стула.
Ея статная фигура, съ точеными плечами и красивымъ лицомъ очутилась совсѣмъ близко отъ него.
-- Не ревнуйте и не сердитесь,-- сказалъ онъ, невольно любуясь ею.-- Самая красивая женщина дурнѣетъ отъ злости. Не забывайте этого.
Онъ схватилъ ея руку и крѣпко сжалъ своей, волнуясь отъ близости красивой женщины.
-- Я не сержусь и потомъ... Какое вамъ дѣло? Пустите руку!
Студентъ еще крѣпче сжалъ мягкій комочекъ и, не спуская разгорѣвшихся глазъ, тихо, раздѣльно, настойчиво спросилъ:
-- Когда вы прійдете ко мнѣ?
-- Мнѣ больно... Пустите же, Дмитрій.
-- Отвѣтьте на вопросъ.
-- На насъ смотрятъ. Какъ вамъ не стыдно! Это грубо -- дѣлать больно.
-- Отвѣтьте -- и я отпущу васъ.
Стронская стала вырывать руку.
Лицо ея сильно покраснѣло, брови сдвинулись совсѣмъ близко, на глазахъ отъ боли и обиды стояли слезы.
-- Злой чертенокъ, знаете, на кого вы сейчасъ похожи?
-- Я васъ ненавижу,-- сказала она, задыхаясь и вырывая руку.
-- Неправда, вы часто твердите мнѣ другое.
На нихъ не обращали никакого вниманія, да если бы и видѣли эту сцену, ей не придали бы значенія въ кругу, гдѣ царили простыя, товарищескія отношенія.
-- Жаль вашей ручки, барышня, вы свободны!
Онъ выпустилъ ея руку и крикнулъ ей насмѣшливо вслѣдъ.
-- Завтра сами придете!
Она шла слегка покачиваясь, красиво и легко ступая.
-- Роскошная женщина!-- подумалъ Ленинъ, невольно заглядѣвшись.
-- Ты что это шепчешь, чудакъ? Молишься на Стронскую, что-ли?-- спросилъ у него лѣниво высокій, смуглый студентъ, по прозванію Жукъ, присаживаясь.
-- Дай-ка папиросу.
Онъ жадно затянулся.
-- Скучная вечеринка, чортъ ихъ дери! Тошно отъ этихъ разговоровъ, флиртовъ, накладныхъ шиньоновъ и растрепанныхъ причесокъ, бррр...
-- Выпей чего-нибудь,-- замѣтилъ разсѣянно Ленинъ.
-- Да пилъ уже, не помогаетъ,-- отвѣтилъ съ досадой Чонголи, поглядывая на входныя двери.
-- Какъ изволитъ здравствовать Татьяна Александровна?-- спросилъ Дмитрій и зѣвнулъ.
Студентъ промолчалъ.
-- Что же ты не отвѣчаешь, когда тебя спрашиваютъ?
Чонголи долго не отзывался.
-- Не люблю я, Дмитрій, твоего ломанія,-- выговорилъ онъ наконецъ,-- Къ чему это? У меня и такъ, нервы, болятъ...
Ленинъ разсмѣялся.
-- Тебѣ бы, братъ, махнуть въ Грецію, въ родныя Палестины. Тамъ какая-нибудь черноокая гречанка вылечитъ тебя...
-- И то,-- сказалъ Чонголи. Его смуглое лицо распустилось въ широкую улыбку.-- Я и самъ думалъ... Не о гречанкѣ, то-есть...
Онъ досадливо отмахнулся.
-- А о поѣздкѣ домой. На бѣлыхъ камушкахъ тамъ посидѣть, погрѣться на солнцѣ. Хорошо! Сердце пошаливаетъ, того и гляди прихлопнетъ гдѣ-нибудь...
-- Ну, вотъ. А все-таки не отвѣчать на вопросы -- невѣжливо, мой добрый рыцарь. Я преисполненъ вниманія и почтенія, смотри!
Онъ серьезно и выжидательно посмотрѣлъ на товарища, хотя въ голосѣ звучала иронія.
-- Сегодня сдаетъ послѣдній экзаменъ, -- сказалъ неохотно Чонголи.-- Обѣщала забѣжать сюда за мной. Мы гулять пойдемъ.
Дмитрій порывисто двинулъ стуломъ.
-- У меня къ тебѣ просьба!
-- --?
-- Уйди сейчасъ отсюда
-- Какъ это?
-- Какъ люди уходятъ. Мнѣ нужно съ ней поговорить.
-- Не могу я...
-- Ну, окажи мнѣ товарищескую услугу, я вѣдь никогда ни о чемъ тебя не просилъ...
-- Скажи, для чего.
-- Сказалъ же я. Нужно поговорить. Я провожу ее потомъ домой.
Чонголи взглянулъ на часы, поднялся и, молча, пошелъ къ двери.
Ленинъ догналъ его и, крѣпко сжавъ его руку, сказалъ.
-- Спасибо, братъ, большое! Я...
Студентъ, не слушая, съ хмурой улыбкой, выдернулъ руку и исчезъ въ дверяхъ.
-----
-- Вы бы хоть пригласили меня на туръ вальса,-- крикнула Стронская съ вызывающей улыбкой Ленину.
-- У, противный звѣрь!-- прибавила она, подходя къ нему и со смѣхомъ заглядывая въ его лицо.
Студентъ, молча, обнялъ ея талію и понесся съ ней по залу.
Всѣ смотрѣли на красивую, стройную пару, дѣлавшую безконечные туры.
-- Не довольно ли?-- спросилъ вдругъ Ленинъ, безпокойно поглядывая на дверь.
Онъ вздрогнулъ и на мгновеніе невольно остановился.
Тамъ у входа промелькнуло знакомое лицо. Или ему показалось?
Дмитрій поспѣшно провелъ Стронскую на мѣсто и бросился къ выходу.
-----
Таня, стоя на порогѣ, искала глазами Чонголи.
Мимо нея близко пронеслась красивая, тѣсно обнявшаяся пара.
Лицо Стронской, съ полузакрытыми глазами и томной улыбкой, дышало нѣгой.
Лицо Ленина... Неужели это его лицо?
Она быстро повернулась и, содрогаясь отъ отвращенія, пошла прочь отъ двери.
Вышла на улицу, съ минуту постояла въ нерѣшительности, потомъ присѣла на скамью.
Она знала, что можетъ встрѣтить Дмитрія на балу. Ну, что-же! Вѣдь уже не разъ съ того вечера они встрѣчались на улицѣ, въ театрѣ и обмѣнивались малозначущими фразами.
Но сегодня...
Таня тяжело дышала, поднялась со скамьи и пошла внизъ, къ берегу...
Кто-то поспѣшно догонялъ ее.
-- Чонголи, вы?-- спросила она тихо.
-- Это я,-- отвѣтилъ Дмитрій, запыхавшись отъ быстрой ходьбы.-- Позвольте мнѣ сегодня... мнѣ нужно поговорить...
Дѣвушка молчала.
Онъ пошелъ съ ней рядомъ.
-- За что вы презираете меня?-- спросилъ онъ вдругъ.
-- Я васъ не презираю,-- сказала она, послѣ долго протянувшагося молчанія.
-- Вы не позволяете мнѣ бывать у васъ, избѣгаете вездѣ и съ того вечера... вотъ уже три мѣсяца не сказали со мной ни слова... Лгалъ я когда-нибудь, притворялся, ли лучшимъ, чѣмъ есть на самомъ дѣлѣ? Я сказалъ вамъ тогда правду, и вы...
Онъ не договорилъ и умоляюще заглянулъ въ ея лицо.
Она шла, потупивъ глаза, низко наклонивъ бѣлокурую голову.
При свѣтѣ фонарей Ленинъ жадно вглядывался въ ея черты.
-- Похудѣла, блѣдна... Эти рѣсницы, лобъ, ротъ... Милая, Боже мой, какъ я...
-- Таня, скажите, за что? Вѣдь я же...
Онъ схватилъ конецъ ея шарфа и притянулъ его къ себѣ.
Она подняла наконецъ глаза, и Ленинъ содрогнулся отъ ихъ далекаго, усталаго взгляда.
-- Я ни въ чемъ не виню васъ,-- сказала она съ усиліемъ.-- Ни въ чемъ. Вы честны... по своему.
-- А по вашему?
-- Оставимъ это. Вѣдь мы уже говорили тогда.
-- Мы плакали вмѣстѣ... вы...
-- То былъ порывъ.
Студентъ остановился, какъ вкопанный.
-- Порывъ? Вы, значитъ, не любили меня?
Она наклонила голову и сказала тихо.
-- Нѣтъ.
Молча дошли они до знакомой скамьи подъ каштаномъ. Но не сѣли.
Таня подошла близко къ водѣ и оперлась плечомъ о стволъ плакучей ивы.
Ленинъ не спускалъ съ нея глазъ.
-- Ну, хорошо, допустимъ, что это правда,-- началъ онъ, вздрагивая отъ ночной сырости и какой-то слабости во всемъ тѣлѣ.-- Я потерялъ васъ... потому что... однимъ словомъ, я по вашему не честенъ, что-ли. Но... можно-ли мнѣ бывать у васъ, какъ раньше, видѣть васъ, слышать вашъ голосъ? Нѣтъ, нельзя? Неужели я хуже, глупѣе другихъ, Таня? Мнѣ сейчасъ не до самолюбія, я, какъ нищій, прошу...
Онъ, волнуясь, безотчетно злясь на себя, досталъ папиросу изъ портсигара и зажегъ спичку.
-- Что нужно мнѣ сдѣлать для того, чтобы...-- спросилъ онъ невѣрнымъ, обрывающимся голосомъ, бросая зажженную и нераскуренную папиросу.
По щекѣ Тани медленно скатилась слеза.
-- Я люблю только васъ, вѣрьте мнѣ,-- сказалъ онъ шопотомъ.
Она отрицательно покачала головой.
-- Да скажите же что-нибудь, не терзайте меня!-- вскричалъ онъ гнѣвно.
-- Вы любите... любовь,-- выговорила Таня горестно.-- Вы, какъ мотылекъ. Быть одной изъ многихъ -- я не соглашусь никогда. Запомните это.
Студентъ смотрѣлъ на нее долгимъ, упорнымъ взглядомъ.
Потомъ, спотыкаясь, какъ пьяный, машинально сдѣлалъ шагъ къ озеру.
Таня съ силой потянула его къ себѣ.
-- Не ребячьтесь!-- крикнула она строго.-- Проводите меня домой.
Она взяла его подъ руку, и они медленно пошли назадъ.
Тихо, темно и пустынно было кругомъ, какъ будто все вымерло.
Осенніе листья сердито шуршали, а озеро невнятно лепетало о чемъ-то нагнувшимся ивамъ.
Шли молча.
Дмитрій сжималъ маленькую, теплую руку.
Ему казалось, что оба они присутствуютъ на собственныхъ похоронахъ.
Таня шла, потупивъ опять глаза, такая юная И безконечно далекая...
У двери ея квартиры остановились.
Онъ долго цѣловалъ ея руки, дрожа, не сдерживая слезъ въ голосѣ, говорилъ безсвязныя слова.
-- Поцѣлуй меня,-- попросилъ онъ робко, когда она стала прощаться.
Она слегка прикоснулась къ его волосамъ и, вырвавъ руки, бросилась въ подъѣздъ.
III.
Шумно, весело было у Стронской. Она праздновала свое рожденіе.
За чайнымъ столомъ сидѣла среднихъ лѣтъ женщина, родственница Ольги, и разливала чай.
Своими хохлацкими прибаутками, веселымъ, безобиднымъ нравомъ и гостепріимствомъ, она создала себѣ широкую популярность въ студенческой колоніи.
Къ "тетѣ Фросѣ" приходили даже въ отсутствіе красивой Ольги, чтобы поболтать, отвести душу, а иногда въ трудную минуту и занять денегъ.
-- Что вы, Жукъ, такъ молчаливы?-- спросила она у смуглаго Чонголи, когда всѣ вдругъ притихли.
-- Разрѣшите, тетушка, нашъ споръ,-- отвѣтилъ онъ флегматично.-- Нравственно ли любить сразу нѣсколькихъ женщинъ?
Сидѣвшіе за столомъ удивленно переглянулись и разсмѣялись.
-- Здѣсь объ этомъ никто не говорилъ сегодня,-- замѣтила Инбергъ, смуглая, хорошенькая, вся въ кудрявыхъ завитушкахъ дѣвушка.
-- Что это вамъ взбрело въ голову?
-- Вопросъ интересный,-- пробасилъ молоденькій, усый студентъ, которому было пока даже страшно глядѣть на прекрасный полъ.
Чонголи откинулся на спинку стула.
-- Ну, не здѣсь, такъ въ другомъ мѣстѣ говорили, не все ли равно? Такъ какъ же, тетушка, а?
-- Что я вамъ за оракулъ такой, Жучекъ!-- отвѣтила съ улыбкой тетушка.-- Рѣшайте сами. Я, знаете, больше этими вопросами не интересуюсь. Мнѣ и года то вышли.
-- Вы всѣмъ интересуетесь, не скромничайте, а то мы васъ любить перестанемъ, ну?
-- Вотъ привязался, черный Жукъ. Отвѣтьте ему что-нибудь, тетечка, скорѣе!-- щебетала живая, какъ ртуть, Инбергъ, нетерпѣливо ерзая на стулѣ.
-- Ладно! Я скажу...
-- Ну?
-- Что ничего не понимаю, ничевошеньки, дѣти мои...
Всѣ разсмѣялись.
-- Я тоже думала,-- сказала вдругъ Инбергъ, и вся зардѣлась.-- Почему, напримѣръ, на востокѣ многоженство -- это нравственно, а у насъ -- развратъ... Какая то обязанность. Непремѣнно долженъ нравиться одинъ или одна. Я не понимаю...
-- Въ восемнадцать лѣтъ многое непонятно,-- замѣтилъ покровительственно ея сосѣдъ за столомъ, черноволосой, долгогривый студентъ.
Инбергъ покраснѣла такъ, что даже слезинки засверкали на ея черныхъ глазахъ.
-- Дѣло то въ томъ, милая барышня, что у рабынь, какъ вамъ извѣстно, мнѣнія не спрашиваютъ, а на востокѣ нѣтъ другихъ женщинъ. Вотъ теперь только онѣ...
-- Завелъ!-- пробормоталъ недовольно Чонголи.
-- Ты скажи мнѣ,-- крикнулъ онъ громко, чтобы перекричать запѣвшихъ въ другомъ концѣ комнаты гостей,-- скажи вотъ что. Какъ мнѣ поступить, мнѣ, Чонголи, не ловеласу, не Донъ-Жуану и не подлецу, если я люблю красоту одной, душу другой и улыбку третьей? И никѣмъ изъ нихъ пожертвовать не могу.
-- И люби на здоровье!
-- Великолѣпно! Ну, а если эта моя насущная потребность создаетъ страданія для женщины, оскорбляетъ ее, тогда какъ? Тетушка, отвѣчайте.
-- Голубчикъ, откуда же я знаю? Я и чувствъ такихъ не видывала... Уйти отъ нихъ отъ всѣхъ, по моему, отъ грѣха подальше... Какъ же иначе?
-- Здравствуйте, Митюша, сколько лѣтъ, сколько зимъ!
Ленинъ почтительно поцѣловалъ ея протянутую, пухлую руку и поискалъ глазами Ольгу.
Она сидѣла въ углу на диванѣ, у ногъ ея, на подушкѣ примостился студентъ, которому она со смѣхомъ примѣряла вѣнокъ изъ живыхъ розъ. Вокругъ нихъ шумѣла большая компанія молодежи.
-- Сколько цвѣтовъ здѣсь!-- сказалъ Ленинъ, съ улыбкой проталкиваясь къ Ольгѣ.-- И сами вы...
Стронская, улыбаясь, сознавая красоту свою, ждала комплимента.
-- Почему вы такъ долго не приходили?-- спросила она, видя, что онъ молчитъ.
-- Я хандрилъ. А вы почему нарядились сегодня по маскарадному?
На Ольгѣ были красные, сафьянные башмачки, цвѣтная, яркая юбка съ черной бархатной безрукавкой, вышитая рубашка, кораллы на шеѣ и алый шелковый платочекъ на головѣ.
Она выглядѣла меньше, тоньше, казалась необыкновенно миловидной въ украинскомъ нарядѣ.
Въ печальныхъ глазахъ Ленина вспыхнуло восхищеніе. Онъ вдругъ почувствовалъ, какъ что то дрогнуло въ его сердцѣ, даже духъ захватило.
-- Ата!-- подумала съ торжествующей улыбкой Стронская, поймавъ его взглядъ.-- Я тебѣ нравлюсь, не могу не нравиться, еще бы! Теперь ты попрыгаешь у меня, голубчикъ... послѣ того, какъ забылъ меня...
-- Она одѣлась такъ для меня, я просилъ...-- сказалъ самодовольно студентъ въ вѣнкѣ.
-- Я не знала, Жучекъ, что у васъ такая демоническая натура!-- замѣтила Фрося, лукаво поглядывая на студента.-- Вы такая тихоня, а поди-ка вонъ...
-- Да не во мнѣ вовсе дѣло, милѣйшая! Меня это просто интересуетъ...
-- А въ комъ же, Жучекъ? Секретъ? Ну, не надо, не надо, Богъ съ вами. Въ мое время такими вопросами не занимались. Некогда было, знаете, умничать и баловать себя.
Чонголи, о чемъ-то закручинившись, молчалъ.
-- Таня прійдетъ сегодня?
Она нездорова.
Фрося всполошилась.
-- Какъ нездорова? Лежитъ?
-- Да, простудилась.
-- Можно мнѣ къ ней слетать, Жучекъ, какъ вы думаете?
-- Сейчасъ?
-- Ну да. Не завтра же, разъ больна она.
-- Пожалуй,-- процѣдилъ лѣниво Чонголи.
Гости о чемъ-то упрашивали Ольгу.
-- Не кокетничайте же такъ безбожно, а то вы всѣхъ съ панталыку собьете,-- говорилъ, манерничая, студентъ въ вѣнкѣ.-- Пляшите, ну, пляшите же!
Принялись передвигать мебель. Инбергъ сѣла за піанино. Гости устроили кругъ. Въ середину его впорхнула Стронская.
Стали пѣть, хлопая въ ладоши.
IV.
Когда за послѣднимъ гостемъ захлопнулась дверь. Ольга накинула на плечи бѣлый шелковый платокъ и вышла въ садъ.
Въ бесѣдкѣ, обвитой глициніями, ждалъ ее Ленинъ.
-- Кайся, невѣрный!-- весело крикнула Стронская, садясь къ нему на колѣни.-- Я было рѣшила сегодня мститъ тебѣ, но это ужъ слишкомъ скучно.
Ленинъ, вмѣсто отвѣта, сталъ цѣловать ее.
-- Какъ хорошо, что ты не ноешь, не упрекаешь, не требуешь ничего и не злишься, какъ тогда на балу,-- сказалъ онъ, наконецъ, уставъ отъ поцѣлуевъ.-- Умница моя красивая!
-- Выйдемъ отсюда, пройдемся по саду,-- предложила Ольга.
Она казалась маленькой дѣвочкой въ своемъ костюмѣ рядомъ съ высокой фигурой Ленина.
Онъ обнялъ ее подъ платкомъ.
Они прошли до конца аллеи и сѣли на скамью.
При свѣтѣ занимавшейся зари Стронская, положивъ голову на плечо студента, шаловливо обрывала сирень, ища "счастья" въ пять лепестковъ.