Крестев-Миролюбов К.
Новая болгарская литература

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Современникъ", кн. XI, 1912.

   

Новая болгарская литература.

I.

   Возрожденіе болгаръ въ началѣ XIX столѣтія было возможно лишь потому, что имъ удалось сохранить свой языкъ и свою религію, хотя они прожили вмѣстѣ со своими побѣдителями-турками болѣе четырехъ вѣковъ. Это было счастливою и удивительной случайностью, такъ какъ оба народа, несмотря на религіозныя различія и расовый антагонизмъ между господами и "райей", не остались духовно чужими и враждебными другъ другу. Напротивъ, и болгарская народная поэзія, и фольклоръ свидѣтельствуютъ о тѣсномъ духовномъ общеніи турокъ и болгаръ, чѣмъ объясняется не только ихъ взаимная терпимость, но и чувства, обнаружившіяся въ сценахъ братанія между ними, по поводу провозглашенія турецкой конституціи 11-го іюля 1908 года.
   Первой искрой къ пробужденію національнаго самосознанія у болгаръ была появившаяся въ 1762 г. и распространенная въ безчисленныхъ рукописяхъ по монастырямъ и среди мірянъ "Исторія славенобългарская о народахъ и о царяхъ и о святыхъ българскихъ" отца Паисія Хилендарскаго. Книга эта, написанная наивнымъ, но теплымъ языкомъ, читалась болгарами съ великимъ увлеченіемъ, напоминая имъ славное прошлое родины, старое величіе царства Болгарскаго. Однако, національное самосознаніе пробивало себѣ дорогу очень медленно, такъ какъ даже у наиболѣе высокостоящихъ въ умственномъ отношеніи болгаръ сознаніе это исчезло совершенно. Всѣ болгары, занимавшіе видное общественное положеніе въ турецкой имперіи въ первой половинѣ XIX столѣтія, имѣли греческое образованіе, а многіе владѣли греческимъ языкомъ настолько, что могли быть учителями въ греческихъ училищахъ. Такъ отецъ іеромонахъ Неофитъ Рыльскій (1793--1881), создатель новой болгарской школы, былъ нѣсколько лѣтъ сряду преподавателемъ славянскаго языка и литературы въ греческомъ богословскомъ училищѣ на островѣ Ханки, близъ Константинополя. Естественно, что пробуждавшееся національное чувство болгаръ встрѣтило могущественнаго врага въ грекахъ, жившихъ вмѣстѣ съ болгарами почти во всѣхъ городахъ турецкой имперіи, господствуя въ ихъ духовной жизни. Но грубыя средства, къ которымъ греки прибѣгли въ своихъ стремленіяхъ эллинизировать болгаръ, привели къ противоположнымъ результатамъ и послужили лучшимъ толчкомъ для развитія у болгаръ ихъ собственнаго національнаго самосознанія. Вообще можно сказать, что самые ревностные пропагандисты національнаго пробужденія болгаръ раньше этого были большими эллинофилами. Такъ старшій изъ братьевъ Миладиновыхъ, борцовъ за введеніе болгарскаго языка въ болгарскихъ школахъ Зап. Македоніи -- оба они впослѣдствіи отравлены греческимъ духовенствомъ въ Константинопольской тюрьмѣ,-- училъ первоначально по-гречески дѣтей такихъ же, какъ онъ, болгаръ, въ своемъ родномъ городѣ Стругѣ, близъ Охриды {Величайшая заслуга братьевъ Миладиновыхъ -- это ихъ сборникъ болгарскихъ народныхъ пѣсенъ, изданный много-заслуженнымъ загребскимъ епископомъ Штроссмайеромъ ("Български народни пѣсни, събрани отъ братя Миладиновци. Загребъ 1860").}. Но особенно замѣчателенъ случай съ Григоріемъ Пърличевымъ изъ Охриды (1830--1893), имя котораго можно найти во всякой болѣе или менѣе полной исторіи греческой поэзіи. Владѣя въ совершенствѣ греческимъ языкомъ, онъ принялъ участіе въ поэтическомъ состязаніи въ Афинахъ въ 1860 году и былъ награжденъ за свою поэму "Armaliolos", лавровымъ вѣнкомъ и писательской пенсіей. Но такъ какъ ему предъявили требованіе отречься отъ своей національности и ставили это непремѣннымъ условіемъ, то Пърличевъ предпочелъ отказаться отъ пенсіи.
   Для успѣшнаго развитія нравственнаго и умственнаго на почвѣ національной культуры болгарамъ нужно было прежде всего добиться отъ грековъ независимости въ дѣлахъ церкви. Первымъ шагомъ къ этому явилось вытѣсненіе греческаго языка, на которомъ до этой поры совершалось богослуженіе, и замѣнить его древне-болгарскимъ. Въ 60-хъ годахъ всѣ священнослужители греческаго происхожденія были замѣнены болгарами, а десять лѣтъ спустя (1872) болгары уже имѣли въ Константинополѣ своего Экзарха, избираемаго болгарскими епископами, а въ его лицѣ -- эмблему своего національнаго единства. Своими успѣхами въ дѣлѣ церковной независимости болгары немало обязаны и своей національной поэзіи, а также и газетамъ, представлявшимъ собою весьма сильное оружіе въ тридцатилѣтней борьбѣ за ихъ духовное и политическое освобожденіе.
   Чувство народнаго самосознанія, укрѣпляясь въ непрерывной мѣстной борьбѣ и обостряясь презрительнымъ отношеніемъ грековъ ко всему болгарскому, пережило значительный подъемъ въ 50-хъ и 60-хъ годахъ, подъ вліяніемъ русской литературы и жизни. Время, когда болгары учились по-гречески и въ греческихъ училищахъ, уже миновало; теперь молодые болгары отправляются, какъ говорилось тогда, "на ученіе въ Россію" {Замѣчательнѣйшіе изъ первыхъ русскихъ воспитанниковъ:-- Райко Жинзифовъ (1839--1879), который послѣ окончанія курса, "финскаго университета, подъ вліяніемъ Д. Миладинова, отправился въ Москву и поступилъ на историко-филологическій факультетъ (1864); по окончаніи курса Жинзифовъ остался въ Москвѣ въ качествѣ учителя греческаго языка въ лицеѣ Цесаревича Николая; Добри Читуловъ (1822--1890), писавшій раньше Петко Славейкова хорошіе стихи, авторъ самыхъ раннихъ популярнѣйшихъ революціонныхъ пѣсенъ ("Стани, стани, юнакъ Балканскихъ"; "Бѣлгари юнаци-ще ли оше ний да спимъ" и т д.); Ник. Катрановъ, прототипъ, тургеневскаго Инсарова; Нещо Бончовъ (1839--1878), первый болгарскій критикъ и переводчикъ "Тараса Бульбы", Шиллеровыхъ "Разбойниковъ" и т. д"гоже оставшійся въ Москвѣ въ качествѣ учителя гимназіи.}. Подъ вліяніемъ русской художественной и публицистической мысли быстро возрождается духовная жизнь болгарскаго народа; его творческія силы, спавшія мертвымъ сномъ въ теченіе долгихъ столѣтій, пробуждаются при первомъ соприкосновеніи съ родственнымъ ему русскимъ національнымъ геніемъ. Однимъ изъ первыхъ и замѣчательнѣйшихъ послѣдствій является быстрый расцвѣтъ національной и политической борьбы. Но русскіе поэты и въ особенности критики 60-хъ годовъ вліяли благотворно не только на болгарскую литературу, они были въ то же время и единственными учителями того поколѣнія дѣятелей, которые вынесли на своихъ плечахъ наше духовное и политическое возрожденіе. Въ этомъ глубокомъ и продолжительномъ воздѣйствіи русской мысли на болгарскую жизнь -- воздѣйствіи, не ослабѣвшемъ и понынѣ -- нужно искать дѣйствительную причину глубокаго чувства духовнаго родства, которое связало болгаръ съ русскимъ народомъ еще до освободительной войны. Благодаря этому чувству и теперь, послѣ столькихъ треній политическихъ, пульсъ русской жизни, ростъ ея культуры, побѣды и пораженія ея чувствуются въ Болгаріи всѣми общественными слоями сильнѣе, чѣмъ въ какой бы то ни было иной славянской странѣ -- чувствуются почти какъ родныя, какъ свои собственныя.
   Знакомство съ произведеніями русской литературы имѣло рѣшающее вліяніе и на первыя попытки, и на дальнѣйшее развитіе нашей національной поэзіи. Петко Р. Славейковъ (1827-- 1895), который былъ поэтомъ, публицистомъ, политическимъ дѣятелемъ, пропагандистомъ и народнымъ трибуномъ въ одно и то же время -- одинъ изъ первыхъ началъ въ сороковыхъ годахъ борьбу противъ греческаго духовенства и оставался въ первомъ ряду борцовъ до основанія болгарскаго экзархата. На эту борьбу ушли лучшія силы Славейкова, но она же была могучимъ стимуломъ развитія Болгаріи вообще и развитіи таланта Славейкова въ особенности. Поэзія была для него прежде всего средствомъ пробужденія національнаго самосознанія у болгаръ и превосходныхъ оружіемъ оказалась для этой цѣли пѣсня -- она, въ ту темную пору, явилась единственнымъ носителемъ національнаго духа и культуры. Чтобъ вытѣснить греческія и турецкія пѣсни, которыя распѣвала болгарская молодежь того времени, Славейковъ не только сочинялъ свои собственныя, но и переводилъ, и передѣлывалъ самыя популярныя турецкія и греческія пѣсни. Такимъ образомъ, онъ постепенно прививалъ болѣе интеллигентной молодежи болгарскій языкъ и тѣмъ пробудилъ. въ ней національное чувство. Та же удивительная находчивость, всегда подсказывавшая ему самыя цѣлесообразныя средства въ борьбѣ, составляла отличительную черту Славейкова и помогла ему добиться удивительныхъ успѣховъ, какъ на писательскомъ, такъ и на политическомъ поприщѣ. Борецъ по природѣ, онъ обладалъ въ то же время въ высокой степени качествами, которыя обезпечивали ему успѣхъ всюду: выдержкой, невозмутимымъ спокойствіемъ духа, чуткостію на злобу дня и удивительнымъ знаніемъ людей. Большой знатокъ души народа, его особенностей, унаслѣдованныхъ и пріобрѣтенныхъ подъ гнетомъ турокъ,-- этотъ великій самоучка всѣмъ обязанъ своему глубокому уму. Его заслуги во всѣхъ областяхъ жизни неувядаемы; однако, нельзя сказать, чтобы онѣ были оцѣнены во всемъ ихъ объемѣ.
   Хотя Славейковъ жилъ и работалъ при самыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ, вѣчно преслѣдуемый греками и турками -- онъ сорокъ разъ сидѣлъ въ тюрьмѣ,-- тѣмъ не.менѣе, онъ создалъ языкъ новой болгарской литературы и положилъ конецъ всѣмъ попыткамъ создать какой то славяно-болгарскій жаргонъ. Наконецъ, Славейковъ оставилъ немало стихотвореній, по языку и. поэтическимъ достоинствамъ удовлетворяющихъ самымъ строгимъ требованіямъ нашего времени. но какъ вождь пробуждающагося къ національному самосознанію народа Славейковъ имѣлъ для своего времени, быть можетъ, еще большее значеніе, чѣмъ какъ поэтъ. Его вліяніе на простолюдиновъ и на интеллигенцію было обаятельно и единственно въ своемъ родѣ -- никто изъ нашихъ великихъ борцовъ ни до освобожденія, ни послѣ него, не можетъ. соперничать съ нимъ въ этомъ отношеніи. Его никогда не ослабѣвающему рвенію и стойкости гражданской обязаны мы полнымъ торжествомъ въ борьбѣ съ греческимъ духовенствомъ въ Константинополѣ и осуществленіемъ идеи Экзархата, давшей намъ полную церковную независимость, а равнымъ образомъ, впослѣдствіи, и побѣдой демократическаго теченія при окончательномъ редактированіи конституціи молодого княжества въ Великомъ Учредительтомъ Собраніи въ Тырновѣ (1879 г.), что имѣло громадное значеніе для дальнѣйшаго развитія общественной и политической жизни народа.
   Но Славейковъ жилъ какъ бы слишкомъ долго для нашего быстротекущаго времени, и ему пришлось глубокою скорбью искупить свое великое счастье -- осуществленіе вожделѣнныхъ цѣлей своей жизни: пламя пожара въ Старой Загорѣ (1877) уничтожило всѣ его неопубликованныя рукописи, работу цѣлой жизни. Возстановить исчезнувшее сдѣлалось его завѣтной мечтой, отъ которой онъ уже никогда не могъ отдѣлаться, и которая заставляла "го жестоко страдать. А десять лѣтъ спустя, когда солнце свободы давно уже сіяло надъ его родиной, онъ дожилъ до того, что ему и его старшему сыну пришлось испытать на себѣ оскорбленія власти, третировавшей ихъ, какъ "враговъ народа". Это было послѣднее и самое жестокое разочарованіе гражданина-поэта. Тревоги и страданія истощили до времени его организмъ; рано состарившійся, онъ въ 1895 году умеръ, разбитый тѣломъ и душою.
   Центральной мыслью общественной дѣятельности Славейкова было пробужденіе національнаго самосознанія болгаръ, путемъ интеллектуальнаго развитія. Всѣ его стремленія были направлены къ тому, чтобы народъ развивался постепенно и безъ всякихъ насильственныхъ сотрясеній. Но духъ времени оказался сильнѣе сильнѣйшаго и вліятельнѣйшаго общественнаго дѣятеля: его идеи не нашли въ молодомъ поколѣніи того отклика, какого можно было ожидать. Время было неспокойное, полное броженія, и идея революціи нашла своего краснорѣчиваго проповѣдника въ лицѣ Саввы Ваковскаго (1821--1868) -- могучей, загадочной, натуры, обуреваемой неудержимыми патріотическими порывами. Ваковскій былъ главою болгарской политической эмиграціи, которая жила въ Румыніи и оттуда временами посылала революціонныя "четы" биться съ турками. Революціонное броженіе возросло особенно сильно, когда послѣ смерти Ваковскаго вождями эмиграціи становятся поэты-революціонеры: Любенъ Каравеловъ, старшій братъ недавно умершаго, самаго выдающагося нашего государственнаго дѣятеля, Петко Каравелова, и Христо Ботевъ, величайшій пѣвецъ нашей революціи и ея жертва.
   Любекъ Каравеловъ (1837--1879) соединяетъ въ себѣ дарованія практическаго дѣятеля, кабинетнаго ученаго и литератора. Какъ основатель Центральнаго Болгарскаго Комитета въ Бухарестѣ (1868) онъ былъ интеллектуальнымъ творцомъ цѣлой сѣти тайныхъ революціонныхъ кружковъ среди массы болгарскаго народа въ самой турецкой имперіи. Благодаря удивительнымъ качествамъ Василія Левскаго (1837--1872), величайшаго апостола освобожденія "собственными силами", эти революціонные кружки очень скоро сдѣлались могущественнымъ факторомъ жизни болгаръ турецкой имперіи. Дѣятельности этихъ кружковъ мы обязаны возстаніемъ 1876-го года, прямымъ слѣдствіемъ котораго была русско-турецкая война 1877-го года, кончившаяся освобожденіемъ Болгаріи.
   Такъ же усердно, какъ организаторской работѣ и пропагандѣ идеи революціи, Каравеловъ отдавался въ Бухарестѣ и своей литературной дѣятельности, начатой имъ еще въ бытность его студентомъ историко-филологическаго факультета въ Московскомъ университетѣ. Въ продолженіе многихъ лѣтъ Каравеловъ издавалъ и редактировалъ вліятельнѣйшія газеты своего времени и самъ писалъ все: политическія, популярно-научныя и педагогическія статьи, повѣсти и стихотворенія. Конечно, повѣсти и даже стихотворенія были для Каравелова большею частью только средствомъ для политическихъ цѣлей, что и отразилось на ихъ художественныхъ достоинствахъ; содержа очень много злободневнаго и публицистики, онѣ въ настоящее время оказываются часто неудобочитаемыми. Тѣмъ не менѣе, повѣсти Каравелова остаются драгоцѣнными памятниками прошлой жизни болгаръ; въ своемъ же значеніи для развитія болгарской повѣсти и вообще беллетристики его повѣсти не уступаютъ стихотвореніямъ Славейкова и Ботева. Въ этихъ повѣстяхъ, возсоздающихъ большею частью картины жизни его родного города Копривщицы, Каравеловъ сдѣлалъ первыя удачныя попытки изображенія характеровъ. Изъ созданныхъ имъ характеровъ особенно замѣчательны Хаджи Генче и дѣдъ Либелъ, главные герои повѣсти "Древніе Болгаре" {Напечатано въ "Отеч. Запискахъ" 1868 г.-- Кромѣ того, на русскомъ языкѣ изданы самимъ Каравеловымъ, подъ заглавіемъ: "Страницы изъ страданій болгарскаго племени" (Москва, 1868) нѣкоторые изъ лучшихъ его разсказовъ и повѣстей, въ томъ числѣ и "Древніе Болгаре".}. Въ нихъ поэтъ живо и вѣрно воспроизвелъ нѣкоторые изъ бьющихъ въ глаза національныхъ недостатковъ болгаръ. Какимъ глубокимъ знатокомъ болгарской жизни былъ Каравеловъ,-- стало особенно ясно двадцать лѣтъ спустя, когда недавно умершій болгарскій юмористъ А. Константиновъ создалъ типъ своего "Бай-Ганю", представляющій дальнѣйшее развитіе того типа, который впервые былъ обрисованъ Каравеловымъ.-- Хотя лирическія стихотворенія Каравелова гораздо ниже его повѣстей, тѣмъ не менѣе, ихъ историко-литературное и обще-культурное значеніе внѣ всякаго сомнѣнія. Онъ былъ центральною личностью, оказавшей могучее вліяніе на всѣ области нашей жизни. Его величавый ликъ живетъ въ памяти и воображеніи болгарина, какъ идеалъ борца, стоящаго надъ уровнемъ своего времени и умѣло, вѣрно охватывающаго всѣ важнѣйшіе интересы жизни; борца, чья кабинетная ученость не парализовала энергію воли, а темпераментъ такъ могучъ, что позволяетъ бросаться въ борьбу со страстностью, не знающей преградъ.
   Какъ поэтъ и художникъ гораздо выше Каравелова Христо Ботевъ (1848--1876), гордая, несокрушимая и крайне властная натура. Живя въ Румыніи, онъ навербовалъ въ 1876 году революціонную чету болгарскихъ эмигрантовъ, переодѣлъ ихъ въ костюмы рабочихъ и вмѣстѣ съ ними отправился на австрійскомъ пароходѣ "Радецкій" вверхъ по Дунаю. Доѣхавъ до маленькой болгарской деревушки Козлодуй, между Ломъ-Паланкой и Орѣховомъ, повстанцы вдругъ, по данному знаку сбрасываютъ съ себя крестьянскую одежду, и Ботевъ, съ шашкою наголо, приказываетъ капитану остановить пароходъ и высадить ихъ на берегъ. Въ одномъ изъ первыхъ же сраженій съ турецкимъ войскомъ, близъ Вратцы, Ботевъ погибъ, вмѣстѣ съ большею частью своихъ товарищей. Его смерть окружена таинственностью и поэзіей, и память о немъ слилась въ фантазіи народа съ той волшебной картиной, которую Ботевъ въ пророческомъ ясновидѣніи создалъ въ своей балладѣ на смерть легендарнаго героя-револгоціонера Хаджи Димитра (1838--1868).
   Обаяніе, которымъ пользовался Ботевъ какъ человѣкъ, перенеслось на его, поистинѣ, геніальныя стихотворенія. Онъ написалъ, точнѣе импровизировалъ въ патріотическомъ экстазѣ нѣсколько десятковъ стихотвореній, оставшихся больше" частью безъ всякой отдѣлки;-- въ нихъ глубокая поэзія сочеталась съ удивительной пластикой. Этими стихотвореніями, многія изъ которыхъ живутъ въ душѣ народа, какъ настоящія народныя пѣсни, Ботевъ начерталъ пути будущаго развитія болгарской поэзіи.
   Ботевъ былъ во многихъ отношеніяхъ геніальною личностью, одинаково могучей и въ любви, и въ ненависти. Во всемъ, чего онъ ни касался, онъ шелъ своимъ путемъ, увлекая за собою другихъ. Это одна изъ тѣхъ стихійныхъ натуръ, которыя проносятся весенней грозою въ жизни народовъ, столѣтія прозябавшихъ подъ гнетомъ нечеловѣческаго рабства. Своими вдохновенными пѣснями онъ такъ глубоко внѣдрилъ въ умахъ революціонную идею, что она оказалась сильнѣйшимъ стимуломъ нашей общественной жизни. Окруживъ идею революціи волшебствомъ поэзіи, онъ создалъ силы, дѣйствующія и понынѣ въ глубинѣ души народа мощными, безсознательными порывами. И хотя этой идеѣ мы обязаны и тѣми политическими потрясеніями, которыя подчасъ дѣлали болѣе глубокую работу мысли почти невозможной,-- тѣмъ не менѣе несомнѣнно, что этой же идеѣ болгары обязаны не только своимъ быстрымъ политическимъ и духовнымъ развитіемъ, но вообще своимъ существованіемъ, какъ свободной націи.
   

II.

   Духовныя и политическія стремленія двухъ послѣднихъ десятилѣтій, предшествовавшихъ нашему освобожденію, нашли свое блестящее отраженіе въ произведеніяхъ упомянутыхъ, самыхъ выдающихся нашихъ поэтовъ. Нѣсколько въ сторонѣ отъ главнаго теченія стоятъ два другіе поэта той же эпохи: В. Друмевъ и Св. Миларовъ.
   Василій Друмевъ (1841--1901), авторъ популярнѣйшей драмы въ болгарской литературѣ -- "Иванко, убійца Асѣна 1-го" (1872). Патріотическій пафосъ, полные интереса драматическіе конфликты и трогательныя ситуаціи -- все это обезпечиваетъ и по сей день драмѣ,-- несмотря на ея недостатки -- живой интересъ публики. Созданная въ разгаръ борьбы между приверженцами революціи, съ одной стороны, и мирнаго прогресса, съ другой, драма Друмева, въ сущности, не примыкаетъ ни къ одному изъ двухъ лагерей, но, тѣмъ неменѣе, оба они нашли въ ней свое выраженіе, почему и встрѣтили ее съ одинаковымъ восторгомъ. Принявъ духовное званіе (1873) подъ именемъ Климента, Епископа Браницкаго и Митрополита Тырновскаго, онъ перестаетъ печатать свои труды, продолжая, однако, писать и принимая живѣйшее участіе въ духовной и политической жизни народа. Лучшее изъ нашихъ научныхъ обществъ -- "Бѣлгарско-Книжовко-Дружество" -- и по сіе время важнѣйшій научный центръ въ странѣ {Въ началѣ прошлаго, 1911-го года (6-го марта) Болгарское Кн. Общество было провозглашено Болгарской Академіей Наукъ.}, было основано въ 1869 г. Друмевымъ, заодно съ его соотечественникомъ, недавно умершимъ харьковскимъ профессоромъ Мариномъ Драповымъ.
   Послѣ освобожденія Болгаріи, епископъ Климентъ является выдающимся политическимъ дѣятелемъ, въ особенности со времени низверженія съ трона князя Александра Батенберга. Но громадную популярность среди народа пріобрѣлъ онъ своей оппозиціей князю Фердинанду и его первому министру Стамбулову. Въ тѣ годы безправія и крайнихъ свирѣпствъ онъ былъ едва ли не единственнымъ человѣкомъ, у котораго не могли отнять возможность протеста. Чтобы сдѣлать еи. Климента безвреднымъ, политическіе противники втянули его въ процессъ по обвиненію въ государственной измѣнѣ (1893), изъ котораго онъ, послѣ тяжелыхъ, душевныхъ и физическихъ страданій, вышелъ разбитый тѣломъ и душою. Въ теченіе процесса у епископа позорнѣйшимъ образомъ были отняты всѣ его рукописи, въ томъ числѣ цѣнные "Мемуары", потерю которыхъ онъ не могъ забыть, но и не былъ въ состояніи возстановить ихъ. Позже, въ 1896 г., уже съ надломленными силами, онъ примирился съ княземъ Фердинандомъ и, но легко объяснимымъ политическимъ соображеніямъ, принялъ даже на себя роль посредника въ дѣлѣ примиренія князя съ Императоромъ Николаемъ II и съ русскимъ правительствомъ. Но болгарское общество не простило виновникамъ его страданій: глубоко возмущенное нанесеннымъ ему оскорбленіемъ, общественное мнѣніе осталось непримиримымъ, и въ глазахъ народа онъ продолжалъ жить тѣмъ же могучимъ человѣкомъ, съ. громовыми проклятіями на мертвенно-блѣдныхъ устахъ, какимъ былъ да примиренія съ княземъ.
   Вѣкъ полубоговъ и непримиримыхъ героевъ приходилъ къ концу, наставала эпоха компромиссовъ съ жизнью и съ ея силами, добрыми и злыми. Послѣдній изъ непримиримыхъ, павшій жертвою жестокости Стамбулова, годомъ раньше процесса надъ епископомъ Климентомъ, былъ Святославъ Миларовъ (1850--1892). Онъ былъ осужденъ военно-полевымъ судомъ въ Софіи на смерть за мнимое участіе въ заговорѣ противъ жизни князя Фердинанда и его министровъ -- участіе, которое прокуроръ полевого суда доказывалъ -- гамлетовскими изліяніями Миларова въ "Дневникѣ". "Дневникъ" этотъ представляетъ собою важный психологическій документъ, свидѣтельствующій о самоистязаніяхъ человѣка съ парализованной волей, взявшаго на себя непосильную задачу. Давъ себѣ клятву "убить Фердинанда", онъ, тѣмъ не менѣе, чувствуетъ непреодолимое отвращеніе къ убійству и, чтобы не измѣнить клятвѣ, рѣшаетъ покончить съ собой -- вотъ существенное содержаніе "Дневника". Глубина и задушевность самоанализа обрисовываютъ въ высокой степени чувствительную натуру. Такимъ же является Миларовъ и въ произведеніи, которымъ онъ связанъ съ нашей литературой до освобожденія -- его превосходные очерки "Воспоминанія о цареградскихъ тюрьмахъ" (1874) -- лучшее въ этомъ родѣ въ нашей литературѣ и единственное, какъ картина турецкихъ нравовъ и жизни. Чуткій къ чужой скорби, онъ умѣлъ передать съ теплымъ чувствомъ страданія своихъ случайныхъ товарищей по судьбѣ, неспокойныхъ авантюристовъ или увлеченныхъ несбыточными мечтаніями неудачниковъ, подобныхъ ему самому.
   

III.

   Въ произведеніяхъ поэтовъ до-освободительной эпохи бросается въ глаза одна общая всѣмъ имъ черта: въ нихъ поэзія и жизнь сливались въ одно; поэты не столько выражали свои чувства и настроенія, сколько стремились выковать изъ своихъ поэтическихъ произведеній оружіе, годное для борьбы времени. Послѣ освобожденія наступаютъ другія времена -- поэтъ уходить въ свой рабочій кабинетъ и оттуда сердито или уныло наблюдаетъ за теченіемъ повседневной жизни, прославляя недавнее прошлое.
   Самымъ замѣчательнымъ представителемъ этого новаго отношенія болгарской поэзіи къ жизни является Иванъ Вазовъ (род. 1850). Начало его поэтич. дѣятельности относится къ половинѣ 70-хъ годовъ, эпохѣ сильнѣйшаго броженія умовъ и лихорадочнаго подготовленія къ возстанію, послужившему поводомъ освободительной русско-турецкой войны (1877 года). Подъ вліяніемъ условій времени, Базовъ, въ своей первой книжкѣ "Горести Болгаріи", написанной въ 1876 г., но изданной едва въ 1877 г. въ Бухарестѣ, пишетъ унылыя пѣсни о суровой судьбѣ своего. народа, а два года спустя, опять таки слѣдуя развитію событій, выражаетъ въ трогательнѣйшихъ словахъ бурную радость освобожденнаго отъ турецкаго ига народа (въ книгѣ "Избавленіе" 1878).
   Позднѣе Базовъ воздвигнулъ достойный памятникъ незабвенной эпохѣ возстанія своими восторженными описаніями и характеристиками въ "Эпопеѣ о забытыхъ" въ стихотворныхъ сборникахъ "Гусли" (1881) и "Поля и горы" (1883) -- написанный въ стилѣ "Légende des Siècles", B. Гюго. Лучшимъ произведеніямъ этого цикла нельзя отказать въ энергіи языка и теплотѣ чувства. Наконецъ, послѣднее эхо патріотическаго воодушевленія поэта прозвучало въ маленькой книжечкѣ стихотвореній "Сливница" (1885), написанной большею частью на полѣ военныхъ дѣйствій, подъ впечатлѣніемъ свѣже пролитой братской крови и свистящихъ гранатъ. Въ лучшихъ стихотвореніяхъ этого сборника патріотическія изліянія поэта уже ясно переходятъ въ общечеловѣческія чувства грусти и сожалѣнія.
   Но самое цѣнное, созданное Вазовымъ въ области поэзіи, это его лирическія стихотворенія. Уже въ сборникѣ "Поля и горы" мы находимъ нѣсколько десятковъ небольшихъ лирическихъ картинъ, свидѣтельствующихъ о силѣ душевныхъ волненій поэта. Замѣчательна его маленькая книжка стихотвореній "Италія" (1884). плодъ путешествія поэта въ южные края. Здѣсь Вазовъ въ первый разъ далъ своему чувству полный просторъ и подъ вліяніемъ южнаго неба и жизни облекъ свои жгучія скорби въ жизнерадостные звуки и тѣмъ не далъ этимъ чувствамъ овладѣть собою. Инымъ рисуетъ поэта его большая и значительнѣйшая книга лирики -- "Звуки" (1893).
   Этотъ унылый, терзаемый сомнѣніями и тоской образъ нельзя не признать болѣе соотвѣтствующимъ дѣйствительности, чѣмъ жизнерадостныя. по неглубокія душевныя переживанія, нарисованныя въ сборникѣ "Италія", и отражающимъ глубочайшія качества души поэта -- что и придаетъ этой книгѣ Вазова значеніе важнѣйшаго документа его внутренней жизни. Впослѣдствіи Вазовъ издалъ еще два недурныхъ сборника стихотвореній -- "Пѣсни Скитальца" (1899) и "Подъ нашимъ небомъ" (1900), но они далеко не имѣютъ того значенія, какъ его "Звуки". Что же касается его послѣдней книжки стихотвореній -- "Легенды Царевца" (1910), то она почти лишена поэтическихъ достоинствъ.
   По причинамъ, отчасти лежащимъ въ условіяхъ нашей политической жизни конца 80-хъ годовъ, отчасти въ обстоятельствахъ, личнаго характера. Базовъ покидаетъ на время свою родину и поселяется въ Россіи. Лирическій огонь угасъ въ немъ, кажется, навсегда, и онъ посвящаетъ всѣ свои силы на воспроизведеніе эпохи возстанія или на изображеніе современной жизни, въ болѣе или менѣе крупныхъ повѣстяхъ и романахъ. Въ этихъ произведеніяхъ Вазовымъ руководили не столько художественныя намѣренія и концепціи, сколько патріотическія и публицистическія задачи, чѣмъ и объясняются недостатки его большихъ романовъ, въ 1889--1890 г. г. появился первый его романъ "Подъ игомъ", написанный большею частью въ Россіи, во время его добровольнаго изгнанія {"Подъ игомъ". Русскій переводъ. Вятка, изд. Вятскаго Товарищества, 1904.}. Здѣсь Ва-зовъ задался цѣлью нарисовать обширную картину жизни болгарскаго общества наканунѣ освобожденія. Фабулой романа послужило подготовленіе къ возстанію 1876 г., самовозстаніе и разгромъ его. Хотя поэтъ и не глубокъ въ анализѣ душевныхъ движеній героевъ, тѣмъ не менѣе онъ далъ въ этомъ романѣ, составившемъ эпоху въ нашей литературѣ, полную жизни картину нравовъ и духовныхъ и политическихъ броженій того времени. Благодаря этимъ достоинствамъ, но въ особенности патріотическому воодушевленію поэта, романъ этотъ не только пользуется большой популярностью среди болгаръ, но и получилъ немалую извѣстность заграницей: онъ переведенъ почти на всѣ славянскіе, на западно-европейскіе и даже на грузинскій и китайскій языки. Менѣе счастливъ былъ Вазовъ въ своихъ попыткахъ изобразить политическую и духовную жизнь болгарскаго общества послѣ Освобожденія, въ романахъ "Новая земля" (1896), "Казаларская царица" (1902). Причины этого надо искать въ неспособности Вазова создать вѣрные дѣйствительности и глубокіе характеры. Благодаря такому органическому недостатку своего таланта, Вазовъ, хотя и затрагивалъ слегка почти всѣ соціальные типы, выдвинутые болгарской жизнью за послѣднія пятьдесятъ лѣтъ, тѣмъ не менѣе, ему не удалось придать ни одному изъ этихъ типовъ глубокую жизненную правду, возвести ихъ въ "перлъ созданія" -- за исключеніемъ, быть можетъ, нѣкоторыхъ второстепенныхъ лицъ съ незатѣйливой духовной жизнью. Однако, Вазону нельзя отказать въ наблюдательности, въ легкомъ, исполненномъ жизни веденіи разсказа и въ-способности рельефнаго изображенія внѣшнихъ сторонъ своихъ героевъ, чѣмъ онъ навсегда запечатлѣваетъ въ воображеніи читателя ихъ физическія особенности. Эти-то преимущества дѣлаютъ его очерки и маленькіе разсказы интересными во многихъ отношеніяхъ,-- нѣкоторые изъ нихъ можно назвать даже мастерски написанными.
   Вазовъ авторъ и нѣсколькихъ очень популярныхъ драмъ, но его драмы не имѣютъ того значенія для исторіи болгарской литературы. какое досталось его лирическимъ стихотвореніямъ, а отчасти и его романамъ. Не владѣя способностью создавать дышащіе жизнью характеры, движимые своими страстями, будучи вообще не въ силахъ надѣлять ихъ болѣе глубокими душевными качествами. Вазовь не мотъ пойти въ своихъ драмахъ дальше внѣшнихъ эффектовъ и обычныхъ конфликтовъ. Популярнѣйшая его пьеса "Повстанцы" (1894) не что иное, какъ передѣланные въ драму превосходные очерки его "Не милы не дороги" (1882), и представляетъ только рядъ не связанныхъ между собою сценъ. Впрочемъ, Базовъ и не имѣлъ намѣренія этой пьесой создать настоящую драму, а только нарисовать возможно болѣе реалистическую картину быта -- болгарскихъ революціонеровъ-эмигрантовъ въ Румыніи, посвятившихъ себя борьбѣ за политическую свободу родины и готовыхъ каждую минуту пожертвовать для нея жизнью. Какъ пэображеніе эпохи, драма эта не лишена значенія и составляетъ важное дополненіе къ картинамъ революціоннаго броженія 70-хъ годовъ, данное Вазовымъ въ его романѣ "Подъ игомъ". Болѣе значительный опытъ въ области драмы Вазовъ предпринялъ въ 1907 г. своей исторической пьесой "Къ пропасти", тенденціозной, не свободной отъ намековъ на современныя политическія обстоятельства, въ особенности, на безалаберность управленія властвовавшей тогда партіи стамбулистовъ, окрестившихъ себя "народно-либералами", и на личный режимъ князя Фердинанда, идущій вразрѣзъ съ основными постановленіями болгарской конституціи. На сценѣ Національнаго Театра въ Софіи драма имѣла большой успѣхъ. Эффектныя положенія, богатыя красками картины изъ жизни послѣдняго столѣтія стараго болгарскаго царства, а также и сказавшійся въ ней высоко-патріотическій паѳосъ обезпечатъ за этой, какъ и за другими историческими драмами Вазона, на долгое время симпатіи публики, несмотря на икъ недостатки во внутреннемъ построеніи и на поверхностное изображеніе душевной жизни героевъ.
   Духовныя и общественныя теченія послѣдняго десятилѣтія наканунѣ освобожденія, какъ и первыя десять лѣтъ жизни новооснованнаго Болгарскаго княжества, въ произведеніяхъ Вазова, получили, хотя и не лучшее въ художественномъ отношеніи, но зато, несомнѣнно, широко-объемлющее и весьма характерное воплощеніе. Никто изъ поэтовъ того времени не выразилъ такъ сильно идей и чувствъ важнѣйшей переходной эпохи болгарской жизни, съ ея нѣсколько шумнымъ и рѣчистымъ патріотическимъ воодушевленіемъ и ея романтической тоской по "доброму, старому времени".
   Однако, условія времени, среди которыхъ Вазовъ провелъ, лучшіе годы своей жизни, не дали ему достигнуть высшаго развитія своего таланта и вполнѣ освободиться отъ публицистическихъ пріемовъ. Но хотя Вазовъ не создалъ произведеній классической красоты и совершенства, хотя ему и не удался ни одинъ характеръ болѣе глубокаго національнаго или общечеловѣческаго значенія, тѣмъ не менѣе, его произведенія сослужили великую службу въ развитіи общества и оставили глубокій слѣдъ въ болгарской духовной жизни двухъ послѣднихъ десятилѣтій. То, чего не доставало ему со стороны поэтической или художественной глубины, восполняется, болѣе или менѣе, историко-литературнымъ значеніемъ его произведеній. Охватывая всѣ виды поэзіи, откликаясь на всѣ запросы жизни въ продолженіе слишкомъ тридцати лѣтъ, онъ сдѣлалъ, для ознакомленія болѣе широкихъ слоевъ общества съ литературой больше, чѣмъ кто бы то ни было другой изъ нашихъ поэтовъ. Не менѣе послужилъ онъ родной литературѣ тѣмъ, что своими произведеніями пробудилъ интересъ къ ней у славянъ и на западѣ.
   

IV.

   Творцомъ нашей художественной повѣсти надо считать Т. Влайкова-Веселина (1865), который развивался исключительно подъ вліяніемъ русской литературы, въ особенности -- народнической. Въ то время, какъ у Вазова центромъ интереса и движущей пружиной являются, большею частью, случайности жизни и вообще какая-нибудь внѣшняя интрига, въ основѣ повѣстей Влайкова лежитъ всегда психологическая проблема и изображеніе характеровъ, возможныхъ только при спеціальныхъ условіяхъ болгарской жизни въ данное время. Его первая самобытная работа "Внучка дѣда Славча" (1888) рисуетъ сельскую идиллію, простую, наивную, свѣжую, но полную вѣрно схваченныхъ мѣстныхъ, и національныхъ особенностей. Уже въ этомъ юношескомъ произведеніи Влайковъ проявилъ большую способность къ задушевному изображенію простолюдина и замѣчательно удачно воспроизвелъ типъ болгарской дѣвушки. Не въ такой сильной степени удался ему типъ сельскаго парня -- въ его изображеніи авторъ не вполнѣ свободенъ отъ сентиментальныхъ нотъ. Точно также не совсѣмъ удался ему характеръ добраго и мудраго старца, хотя его важнѣйшія черты счастливо выхвачены изъ жизни. Общая картина деревенскаго быта, напротивъ, во всѣхъ отношеніяхъ нарисована, превосходно, какъ въ этой, такъ и въ другихъ повѣстяхъ Влайкова. Вторымъ его произведеніемъ была "Тетка Гена" (1890), написанная уже съ большимъ искусствомъ и съ замѣчательной сжатостью. Въ этой повѣсти Влайковъ создалъ типъ болгарской женщины, какъ онъ живетъ въ пѣсняхъ народа: вѣрная и преданная супруга, безмолвная страдалица, тихую привязанность которой не въ состояніи охладить никакая суровость мужа.
   Выше "Тетки Гены" стоитъ по глубокому анализу душевныхъ терзаній героя его повѣсть "Ратай" (1892). Художественный мотивъ повѣсти -- горе и страданія, создаваемыя разрушеніемъ старинныхъ хозяйственныхъ формъ -- характеренъ для творчества Влайкова. Въ "Ратаѣ" сказались особенно ярко его реальныя чувства, чувства крестьянина и общественнаго дѣятеля, лежащія въ основѣ всѣхъ его писательскихъ стремленій, но обнаружившіяся вполнѣ только послѣ пятнадцатилѣтняго блужданія. Именно, интимнѣйшей задачей его повѣстей было всегда, въ сущности, не художественное возсоздаваніе дѣйствительности, а сама дѣйствительность -- прямое воздѣйствіе на чувства и жизнь простолюдина. Быть можетъ, это и помогло ему изобразить, съ такимъ удивительнымъ проникновеніемъ страданія героя и его преданной жены, несущихъ терпѣливо свою горькую долю, съ сердцемъ, полнымъ страха передъ будущимъ.
   Высшей точкой развитія таланта Влайкова былъ его большой разсказъ "Денщикъ" (1896), гдѣ онъ впервые обрабатываетъ сюжетъ изъ новой жизни свободнаго княжества, интересуясь, главнымъ. образомъ, опять-таки крестьянами и изображая ихъ отношенія и столкновенія съ новыми соціальными условіями. Какъ особенно удачные, трепещущіе жизнью характеры и ситуаціи, въ этомъ разсказѣ,-- упомянемъ старую мать денщика, которая, сидя въ своей низенькой комнаткѣ, думаетъ о судьбѣ своего сына и не можетъ понять, почему это его, и безъ того намыкавшагося и настрадавшагося, опредѣлили въ слуги къ офицеру? Потомъ -- простодушнаго деревенскаго парня-солдата, почти неспособнаго оріентироваться въ своей новой жизни и предохранить себя отъ ея соблазновъ и козней, и ставшаго, наконецъ, жертвой своей наивности и всесилія начальства; нахальную и хитрую служанку, понявшую и быстро использовавшую новую, черезчуръ свободную обстановку жизни. Наконецъ, все такъ же удачно очерчены бѣглые, но рѣзкіе силуэты господъ: офицера, терроризовавшаго денщика, и офицерши, командующей офицеромъ. Въ своемъ "Денщикѣ" Влайковъ въ первый разъ поднимается надъ узкимъ деревенскимъ кругозоромъ и съ высоты міросозерцанія новаго человѣка углубляется въ несложную, но своеобразную и полную интереса душу простолюдина.
   Большія художественныя достоинства этого разсказа обѣщали новый расцвѣтъ творчества Влайкова. Достигнувъ полной зрѣлости, онъ могъ бы теперь охватить всѣ значительныя области жизни и создать крупныя произведенія, затрогивающія самые жгучіе духовные интересы общества. Но послѣ "Денщика" у Влайкова все болѣе и болѣе брала верхъ его склонность къ пропагандированію тѣхъ или иныхъ общественно-политическихъ доктринъ, въ ущербъ художественнаго изображенія. Побороть эту склонность онъ не могъ не столько потому, что не былъ художникомъ, сколько потому, что никогда не былъ всей душой художникомъ.
   Послѣ нѣсколькихъ, полныхъ всякаго рода разсужденій, очерковъ и одной большой повѣсти, къ 1901 г. Влайковъ совершенно отказывается отъ литературы, чтобы всецѣло предаться общественно-политической дѣятельности. Въ содружествѣ съ симпатичнѣйшимъ изъ болгарскихъ общественныхъ дѣятелей, Найцо Пановымъ, соединяющимъ въ себѣ мягкую душу русскаго -- онъ единственный толстовецъ изъ болгарскихъ политиковъ -- съ неизсякаемой энергіей болгарскаго горца, онъ и вызвалъ къ жизни новую политическую партію, подъ именемъ "радикальной" и тѣмъ нашелъ на политическомъ поприщѣ то, чего неясно желалъ и искалъ всегда, считая, въ продолженіе пятнадцати лѣтъ, свои разсказы средствомъ для интеллектуальнаго и политическаго подъема народа.
   

V.

   Особнякомъ въ нашей литературѣ стоитъ Стоянъ Михайловскій (род. 1856). Это умъ, полный противорѣчія, болѣе мыслитель, моралистъ и политическій проповѣдникъ, чѣмъ поэтъ. Какъ въ выборѣ сюжетовъ, такъ и формой своихъ произведеній, онъ всегда шелъ собственнымъ путемъ, далеко расходящимся отъ уже установившихся путей развитія нашей литературы.
   Дебютировалъ Михайловскій "Поэмой зла" (1882) -- произведеніемъ, полнымъ глубокомысленныхъ, хотя иногда неясныхъ размышленій о судьбѣ рода человѣческаго. Одновременно съ этимъ Михайловскій опубликовалъ небольшую поэму "Suspiria de Profundis" -- эта мрачная, пропитанная мистицизмомъ, картина настоящаго и будущаго славянства, произвела въ свое время сильное впечатлѣніе. Послѣ бурной политической дѣятельности въ 1881--1887 г.г. Михайловскій снова возвращается къ литературѣ. Сдѣлавъ нѣсколько неудачныхъ опытовъ, онъ уже переходитъ къ сатирѣ -- наиболѣе соотвѣтствующей его складу ума литературной формѣ выраженія политическихъ идей, движущихся между крайнимъ аристократизмомъ и радикализмомъ. Его "Книга для болгарскаго народа" (1897), гдѣ подъ маской турецкихъ государственныхъ отношеній проглядываютъ хорошо извѣстные болгарскіе порядки времени Стамбулова -- была первымъ его значительнымъ произведеніемъ этого рода. Будучи рѣшительнымъ противникомъ режима террора и коррупціи, господствовавшаго въ молодомъ княжествѣ, начиная отъ восшествія на престолъ князя Фердинанда и до сверженія Стамбулова (1894), Михайловскій написалъ свою "Книгу для болгарскаго народа", съ цѣлью дать возможно сильное выраженіе накипѣвшему негодованію. Тѣмъ не менѣе, было бы ошибочно видѣть въ Михайловскомъ только сатирика и человѣка разсудка. Однако, свою внутреннюю жизнь Михайловскій раскрываетъ не въ своихъ лирическихъ стихотвореніяхъ или въ превосходныхъ "философскихъ и сатирическихъ сонетахъ" (1896), а скорѣе въ тѣхъ прозаическихъ отрывкахъ, которые въ послѣдніе годы онъ печаталъ подъ разными заглавіями: "Афоризмы", "Изъ дневника одинокаго", "Недомолвки" и т. д. Въ этихъ отрывкахъ и нѣкоторыхъ, одновременно съ ними появившихся стихотвореніяхъ, вѣющихъ на насъ мятежнымъ духомъ борющихся одно противъ другого теченій, мы видимъ человѣка, терзаемаго загадками и противорѣчіями земныхъ стремленій.
   Между выдающимися современными писателями Болгаріи Михайловскій является единственнымъ, который, не примыкая ни къ одной опредѣленной политической партіи, соединялъ литературную дѣятельность съ дѣйственнымъ участіемъ въ политической жизни и, играя подчасъ значительную роль въ важнѣйшихъ событіяхъ послѣднихъ двадцати лѣтъ, оставался все-таки только писателемъ и мыслителемъ. То обстоятельство, что онъ всегда проявлялъ живой интересъ къ важнѣйшимъ общественнымъ событіямъ, создало ему почетную извѣстность. Тѣмъ не менѣе, Михайловскій называлъ себя одинокимъ, и въ этомъ онъ совершенно правъ. Быть поэтомъ среди политиковъ и политикомъ среди поэтовъ -- такова была всегда его участь. Въ сущности чуждый и тѣмъ, и другимъ, чуждый вообще своему времени -- своими литературными взглядами, своимъ отзывающимся французскимъ синтаксисомъ языкомъ, своими вкусами -- Михайловскій допѣваетъ грустную пѣсню своей жизни, многими уважаемый, но едва-ли кѣмъ любимый. Быть можетъ, переживаемый имъ тяжелый душевный кризисъ коренится въ присущемъ многимъ славянскимъ поэтамъ религіозномъ мистицизмѣ. Но самая дѣйствительная причина глубокаго пессимизма, овладѣвшаго имъ, это -- безотрадная политическая дѣйствительность Болгаріи того времени (1905-- 1907), наводившая на мысль, что всѣ стремленія ея лучшихъ общественныхъ и литературныхъ дѣятелей сдѣлать возможными болѣе нормальные, согласные съ болгарской конституціей политическіе порядки, парализуются безалабернымъ правленіемъ. Однако, съ тѣхъ поръ условія нашей политической жизни значительно измѣнились къ лучшему и въ его писанія проникла жизнерадостная нотка.
   И у трехъ охарактеризованныхъ нами выдающихся поэтовъ, послѣ освобожденія. несмотря на ихъ индивидуальныя различія, нетрудно замѣтить одну, общую всѣмъ, черту, составляющую ихъ характернѣйшую особенность,-- что всѣ они, по своимъ воззрѣніямъ, принадлежатъ прошлому. Тяготѣя міросозерцаніемъ и всѣмъ, своимъ существомъ ко времени, предшествовавшему освобожденію, они знали и возсоздали лишь душевную жизнь поколѣнія, выйесшаго на своихъ плечахъ борьбу за освобожденіе и участвовавшаго въ ней. Требованіямъ новой жизни, дававшимъ себя чувствовать уже въ началѣ 90-хъ годовъ, они оставались совершенно чуждыми, и поэтому они вовсе ихъ не касались или же относились враждебно къ нимъ. Но время, когда поэты были и вождями въ борьбѣ дня,-- какъ во дни турецкаго владычества,-- или же подчиняясь потоку времени становились глашатаями интересовъ дня (примѣромъ чего можетъ служить въ особенности Вазовъ). уже приходило къ концу. И такъ какъ основаніемъ болгарскаго княжества борьба за самостоятельное національное существованіе и за человѣческія права кончилась вполнѣ успѣшно,-- то уже наступаютъ новыя времена, и могли явиться поэты, свободные отъ вліянія злобы дня и добивающіеся въ своихъ произведеніяхъ воплощенія болѣе возвышеннаго міросозерцанія, исходящаго преимущественно изъ художественныхъ побужденіи.
   Эта новая поэзія, появившаяся уже въ 90-хъ годахъ -- въ то время, какъ поэты предшествующаго поколѣнія все еще работали съ неослабной силой -- заслуживаетъ особаго разсмотрѣнія.

К. Крѣстевъ-Миролюбовъ.

"Современникъ", кн. XI, 1912

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru