Богданович Ангел Иванович
Критические заметки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Двадцатипятилетие товарищества передвижных выставок.- Значение товарищества в развитии русского искусства.- Выставки текущого сезона.- Новое (третье) издание "Писем из деревни" А. Н. Энгельгардта.- Неувядающая свежесть его писем.- Энгельгардт-художник.- Проповедь "повинности труда".- Экономические взгляды Энгельгардта и их обоснование в новом ученом труде "Влияние урожаев и хлебных цен на некоторые стороны русского народного хозяйства".- Противоречия между художником-Энгельгардтом и публицистом.

   

КРИТИЧЕСКІЯ ЗАМѢТКИ.

Двадцатипятилѣтіе товарищества передвижныхъ выставокъ.-- Значеніе товарищества въ развитіи русскаго искусства.-- Выставки текущаго сезона.-- Новое (третье) изданіе "Писемъ изъ деревни" А. Н. Энгельгардта.-- Неувядающая свѣжесть его писемъ.-- Энгельгардтъ-художникъ.-- Проповѣдь "повинности труда".-- Экономическіе взгляды Энгельгардта и ихъ обоснованіе въ новомъ ученомъ трудѣ "Вліяніе урожаевъ и хлѣбныхъ цѣнъ на нѣкоторыя стороны русскаго народнаго хозяйства".-- Противорѣчія между художникомъ-Энгельгардтомъ и публицистомъ.

   Въ текущемъ году передвижная выставка является юбилейной. Двадцать пять лѣтъ назадъ кружокъ талантливѣйшихъ русскихъ художниковъ рѣшилъ составить артель и изъ замкнутыхъ стѣнъ академіи вынести искусство въ широкую публику. Предпріятіе удалось какъ нельзя лучше, и теперь, четверть вѣка спустя, основатели товарищества могутъ съ справедливой гордостью оглянуться назадъ и подвести итоги своей дѣятельности.
   Свѣжая струя жизни, пронесшаяся надъ обществомъ въ шестидесятые годы, не могла не коснуться искусства. Замкнутое въ академическихъ рамкахъ, сжатое тисками классическихъ правилъ, бѣдное русское искусство чахло въ неподвижныхъ формахъ. "Въ ружьѣ и киверѣ два грозныхъ часовыхъ" возлѣ картины, воспѣтые Пушкинымъ, служили символомъ академіи, не дававшей уклоняться искусству въ сторону, предписывавшей и опредѣлявшей напередъ каждую складочку на картинѣ, каждый мазокъ. На конкурсахъ задавались всѣмъ строго классическія темы, въ родѣ "Пророка Іереміи", непремѣнно въ красномъ балахонѣ, съ крючковатымъ посохомъ, возсѣдающаго въ граціозной позѣ на камнѣ въ пустынѣ. Для личности художника не было мѣста. Какъ солдатъ въ строю сливается съ сѣрой массой шеренги, такъ и художники были только солдатами особаго "живописнаго" полка, которые обязаны были вразъ, по командѣ, взмахивать кистью и класть тона, въ указанныхъ мѣстахъ наводить тѣни, а прочее оставлять освѣщеннымъ. Темы обязательно давались высокія, "подлый" жанръ преслѣдовался, пейзажъ лишь терпѣли, да и то въ самой скудной дозѣ.
   Такое состояніе искусства въ то время, когда кругомъ закипала новая жизнь, не могло продолжаться. Какъ ни загораживалась академія, жизнь вторгалась въ нее, и новыя требованія заявили о себѣ громко и властно. Въ серединѣ шестидесятыхъ годовъ лучшія силы академіи отказались отъ конкурса на заданную тему, потребовавъ, чтобы выборъ темы былъ предоставленъ каждому изъ конкуррентовъ. Академія не согласилась, и тринадцать лучшихъ ея учениковъ вышли, пожертвовавъ свободѣ искусства положеніемъ и тою матеріальною поддержкою, какую имъ оказывала академія. Впослѣдствіи эти тринадцать и составили ядро товарищества, идея котораго принадлежала Г. Г. Мясоѣдову, а осуществленіе -- H. Н. Ге.
   Прошло двадцать пять лѣтъ, и передвижныя выставки неизмѣнно служатъ центромъ вниманія общества. Товарищество познакомило его съ искусствомъ, популяризировало послѣднее въ Россіи, сдѣлало доступнымъ для всѣхъ. Въ теченіе всего этого времени товарищество одерживало побѣду за побѣдой, создавъ настоящее русское искусство, оригинальное, сильное, чуждое условностей, свободное въ лучшемъ значеніи слова. Оно собрало въ своихъ рядахъ все, что есть лучшаго, имена Рѣпина, Крамского, Перова, Полѣнова, Верещагина, Маковскаго, Шишкина, Ярошенко, Еуинджи, Сурикова, Прянишникова, Максимова, Волкова, Мясоѣдова, Ге, Савицкаго, Клодта, Архипода -- такова блестящая плеяда "передвижниковъ", извѣстныхъ каждому грамотному въ Россіи. Ихъ картины собирали около себя толпы зрителей, служили предметомъ ожесточенныхъ споровъ, такъ какъ каждая вносила нѣчто новое, отвѣчала тому, что еще смутно назрѣвало въ глубинѣ сознанія общества. Ихъ укоряли въ тенденціозности, въ забвеніи "чистаго искусства", но не было упрека болѣе несправедливаго. Именно тенденціозности-то и не было. Всѣхъ "товарищей" объединялъ одинъ принципъ -- свобода въ искусствѣ. Ничего дѣланнаго, бьющаго на эффектъ ради эффекта, одна лишь искренность, правда жизни,-- и къ этой правдѣ товарищество пріучило публику, которую дѣйствительно надо было учить понимать искусство, различать въ немъ все условное, манерное, неестественное. Передвижники соединили мысль и форму, воплотивъ въ незабываемые образы то, что наполняло жизнь, за
   ставляя зрителя продумать и прочувствовать смутныя ощущенія, которыя безъ искусства оставались бы еще долго смутными и неясными. Въ безподобныхъ жанрахъ запечатлѣлась окружающая жизнь, народные типы, сокровенныя чувства общества. Кто не помнитъ такихъ картинъ, какъ "Бурлаки" Рѣпина, его же "Крестный ходъ", "Не ждали", "Въ рядахъ" Прянишникова? Портреты Крамского и Рѣпина выясняли личность любимыхъ писателей, а историческія картины сдѣлали для пониманія исторія не меньше, чѣмъ труды Соловьева и Костомарова.
   Передвижныя выставки были настоящимъ торжествомъ искусства, куда публика шла, какъ на праздники, унося незабвенныя впечатлѣнія Эти выставки явились необходимымъ дополненіемъ литературы и театра, составляя съ ними одно стройное зданіе русскаго искусства, чуждаго подражательности и свободнаго отъ всякихъ предвзятыхъ теорій. Передвижники распространили и развили здоровые вкусы и по праву должны занять мѣсто на ряду съ учителями и создателями русской литературы. Устраивая выставки по всѣмъ городамъ, они познакомили провинцію съ живописью, сдѣлали ей доступнымъ то, что до нихъ было сокрыто въ стѣнахъ академіи и немногочисленныхъ картинныхъ галлерей. Въ полномъ смыслѣ слова они насадили и разсадили искусство въ Россіи,-- заслуга, огромное значеніе которой трудно опредѣлить, такъ какъ развитіе эстетическихъ вкусовъ сказывается во всей жизни, въ общемъ культурномъ подъемѣ.
   Въ послѣдніе годы передвижныя выставки уже не играютъ той роли, какъ прежде, и стоятъ въ уровень съ другими художественными выставками, выдѣляясь среди нихъ только ровностью, подборомъ произведеній. Нѣтъ на нихъ тѣхъ картинъ, которыя служили бы центромъ общаго вниманія, нѣтъ, какъ принято говорить, "гвоздей" выставки. Такъ и на выставкѣ текущаго сезона преобладаетъ именно ровный тонъ: слабыхъ, неудачныхъ вещей нѣтъ совсѣмъ, но не имѣется и ничего выдающагося, что можно бы поставить и одну доску съ лучшими произведеніями прежнихъ лѣтъ. Пейзажъ и жанръ подавляютъ остальное. Такое общее настроеніе, ровное, спокойное, притомъ характерное для всѣхъ выставокъ послѣдняго времени, указываетъ до нѣкоторой степени на нѣчто установившееся, прочное, въ то же время на нѣкоторый застой въ искусствѣ, которое, достигнувъ высокой степени совершенства, какъ бы замерло и пріостановилось въ развитіи, именно въ тотъ моментъ, когда оно въ особомъ фаворѣ, когда его со всѣхъ сторонъ поощряютъ и всѣ признаютъ. Съ прекращеніемъ борьбы, которую раньше приходилось вести передвижникамъ, у нихъ какъ бы изсякли силы. Это замѣчательное явленіе наблюдается теперь не только въ живописи, но и въ литературѣ, и въ театрѣ. Источникъ живой воды, изъ котораго черпало до сихъ поръ русское творчество, словно истощился, хотя въ то же время никогда еще не было такого обилія произведеній. Сразу открывается по нѣсколько выставокъ, дающихъ больше тысячи большихъ и малыхъ полотенъ, и въ общемъ все производить хорошее впечатлѣніе, на всемъ лежитъ печать таланта, за рѣдкими исключеніями. И тѣмъ не менѣе, нѣтъ силы, той творческой силы, которая покоряетъ и увлекаетъ. Обойдя всѣ выставки, вы не уносите ничего новаго, свѣжаго, не сдѣлаете новаго пріобрѣтенія въ сокровищницу вашего духа, что запечатлѣлось бы въ душѣ навсегда, оставило бы въ умѣ неизгладимый слѣдъ, что тянуло бы къ себѣ, заставляло бы возвращаться и снова продумывать впечатлѣніе. Современныя выставки можно сравнить съ современной литературой.
   Въ искусствѣ и въ литературѣ мы достигли "плоскогорія". Этимъ удачнымъ словомъ г-жа Гуревичъ охарактеризовала въ своемъ романѣ, печатающемся въ "Сѣверномъ Вѣстникѣ", то душевное настроеніе, которое испытываетъ человѣкъ въ періодъ остановки духовнаго развитія, когда за годами непрерывнаго подъема наступаетъ время равновѣсія силъ. Все казалось, что подъемъ безконеченъ, что съ каждымъ шагомъ будутъ открываться новые горизонты, новые виды, и вдругъ человѣкъ замѣчаетъ, что начинаются повторенія, впереди -- ровная, однообразная гладь. Онъ поднялся на плоскогорье, нѣкоторое время продолжаетъ идти по немъ, а затѣмъ его ожидаетъ неизбѣжный спускъ. Такъ въ огромномъ большинствѣ случаевъ завершается циклъ развитія личности. Но не такова судьба общества, если въ немъ еще есть живыя силы, совершенствованіе и развитіе которыхъ не можетъ кончаться въ тотъ или иной періодъ. За временнымъ плоскогорьемъ ихъ ждетъ новый подъемъ, хотя плоскогорье можетъ тянуться и очень долго, пока новый общественный порывъ не разсѣетъ этого настроенія томящаго покоя. Въ вѣчной борьбѣ силъ и общественныхъ интересовъ тоже бываютъ минуты равновѣсія, когда борющіяся силы словно пріостанавливаются въ раздумьи. Это не усталость, такъ какъ общественная жизнь ея не знаетъ, а скорѣе, временная неувѣренность въ путяхъ и цѣляхъ, лишь смутно вырисовывающихся вдали.
   А пока -- пока скучненько брести по плоскогорью, и, странствуя съ выставки на выставку, испытываешь такое же впечатлѣніе, какъ въ обществѣ хорошихъ знакомыхъ, гдѣ каждый отлично инаетъ другого и можетъ напередъ сказать, что думаетъ такой-то о томъ мы иномъ событіи, что онъ скажетъ и какъ. На выставкѣ передвижниковъ это особенно ощущается. Пейзажи г. Волкова, пейзажи г. Дубовскаго, "Осеннее утро", "Весеннее утро", утро во всѣхъ видахъ. Зима и весна, осень и лѣто, лѣсъ Шишкина, лѣсъ сосновый, лѣсъ просто,-- словомъ, природы хоть отбавляй, и природы, прекрасно прочувствованной и продуманной. Только ужъ двадцать лѣтъ мы все это видимъ и аппробуемъ. Можно съ полнѣйшей достовѣрностью сказать, что въ теченіе этого времени русская природа не измѣнилась. Далѣе идутъ жанры, какихъ на каждой выставкѣ дюжинами считаютъ, и жанры все одинъ другого лучше. "Учительница", сидящая на постояломъ дворѣ въ ожиданіи лошадей, и, конечно, она пребываетъ въ задумчивости предъ ожидающей ее "работой на нивѣ народной". "Вечеръ" г. Маковскаго, изображающій "кружокъ" молодежи, слушающей декламацію молодой дѣвушки. Здѣсь все, какъ по писанному: сѣдой интеллигентъ, погруженный въ сладкія воспоминанія о дняхъ былыхъ; юный хохломанъ, въ широчайшихъ шароварахъ, восторженный и пылкій -- несомнѣнно, будущій земскій начальникъ; медикъ-студентъ, весьма положительный и стойкій въ "убѣжденіяхъ"; декламаторша -- увлекающаяся дѣвица, и читаетъ она, навѣрное, изъ Надсона: "Братъ мой, усталый и страждущій братъ!" Картинка, словомъ, хоть куда, а если всѣ эти фигуры отдаютъ шаблономъ, такъ это не вина художника (г. Маковскаго), который съ младыхъ ногтей привыкъ къ такой молодежи, а, пожалуй, иной и не видѣлъ. Эта картина очень характерна для всей выставки. Что было когда-то свѣжо и ново,-- превратилось теперь въ шаблонъ, всѣмъ понятный и доступный и радующій сердца зрителей, пожалуй, именно благодаря шаблонности. Совершенно въ томъ же духѣ и остальные жанры, всѣ эти -- "Больной учитель", "Въ преддверьи суда", "Волжскіе типы" и проч. Какъ пейзажисты, въ родѣ г. Шишкина, застыли на одномъ и томъ же лѣсѣ, утрѣ, осени и веснѣ, такъ жанристы изъ году въ годъ повторяютъ теперь, выработанные и изученные ими типы, не дѣлая ни малѣйшихъ попытокъ дать что либо новое. Они упустили изъ виду одно -- общественное настроеніе, которому отвѣчали прежде и ихъ. "молодежь", и ихъ "учительницы", и шишкинскіе лѣса, и клодтовское солнце ("на вѣткѣ дремлющее"),-- уже прошло, и что прежде вызывало бурю восторговъ и слезы умиленія, теперь проходится равнодушнымъ молчаніемъ.
   Единственное новое, скорѣе -- намекъ на него, встрѣчается на картинахъ г. Нестерова, но и оно такого рода, который вызываетъ на грустныя размышленія. Художникъ, безспорно, проявилъ извѣстную чуткость, уловивъ въ общемъ настроеніи времени мистическій оттѣнокъ. Онъ силится передать его, вотъ уже третій годъ выставляя картины изъ жизни Сергія Радонежскаго и отшельнической жизни вообще. Повторяемъ, этой чуткости можно бы только радоваться, если бы силы художника ей отвѣчали, но послѣдняго условія именно и недостаетъ г. Нестерову. Картины его поражаютъ намѣренной неправильностью рисунка и сѣрыми, можно сказать, затхлыми, полинявшими красками. Онѣ напоминаютъ что-то залежавшееся, выцвѣтшее и безкровное. Отсутствіе перспективы дѣлаетъ его картины плоскими, безъ рельефа, а фигуры безжизненными, какъ будто это дѣтская проба пера. Художникъ, повидимому, такимъ упрощеннымъ способомъ думаетъ достигнуть наивной простоты въ передачѣ сюжета, какъ она сказывается въ самой легендѣ" но вмѣсто простоты и наивности получается сугубая вычурность и нарочитая манерность. На выставкѣ есть "го двѣ картины. Одна "На горахъ", изображающая какую-то безплотную женскую фигуру, что-то созерцающую, такъ какъ нельзя понять, что такое предъ нами: какое-то поле, замазанное зеленой краской, среди которой проведены сѣрыя полосы. Фигура написана такъ, что зрителю кажется, будто она падаетъ на него, а судя по выраженію лица, падающая собирается не то плакать, не то выкликать. Другая картина изображаетъ три сцены изъ жизни св. Сергѣя, но, благодаря указаннымъ недостаткамъ, въ нихъ нѣтъ и слѣда высокаго духовнаго настроенія, какое мы въ правѣ требовать отъ изображенія святителя, и всѣ три сцены -- просто плохія иллюстраціи къ тексту.
   О другихъ двухъ выставкахъ многаго не скажешь. Выставка новаго товарищества, въ противоположность передвижникамъ, въ общемъ ниже посредственности. Бѣдность содержащія граничитъ здѣсь съ отсутствіемъ фантазіи. Преобладаетъ декоративная живопись, представляющая разные виды Москвы вовремя коронаціи, но гораздо хуже тѣхъ иллюстрацій, которыми въ свое время мы могли любоваться въ нашихъ лучшихъ иллюстрированаыхъ журналахъ. Есть два большихъ полотна,-- одно на текстъ изъ писанія: "Господи, прости имъ, не вѣдаютъ бо, что творятъ", другое -- "Защита Малахова кургана". Первая картина -- грубая, аляповатая мазня, а вторая ничего не изображаетъ. Художникъ іюняхъ это самъ и догадался снабдить свое дѣтище длиннымъ печатнымъ листкомъ, приклееннымъ сбоку, повѣствующимъ, что его холстъ долженъ изображать храбрость русскаго солдата; слѣдуетъ длиннѣйшая выписка изъ сочиненія генерала Богдановича. Признаемся, такой пріемъ на художественныхъ выставкахъ попадается намъ впервые. Мы привыкли видѣть разсказы и романы, иллюстрируемые картинками, но картина, поясняемая текстомъ изъ ученаго сочиненія,-- это новинка, и нельзя сказать, чтобы она заслуживала подражанія. Вся его выставка производитъ такое впечатлѣніе, какъ будто это отбросъ передвижной, строгое жюри которой не пожелало портить общаго ровнаго тона своей выставки сотней плохихъ, ученическихъ вещей.
   Академическая несравненно выше по искусству, техникѣ и содержанію, но она обладаетъ однимъ крайне существеннымъ недостаткомъ: огромное большинство экспонентовъ -- всѣ на одно лицо. Индивидуальности не видно, а въ искусствѣ -- личность художника все. Тутъ можетъ быть, что угодно,-- прекрасная техника, содержаніе, мысль, но если не видно художника, нѣтъ художественнаго произведенія. Поэтому-то, безъ всякаго интереса пробѣгаются картины многочисленныхъ представителей академіи -- г.г. Голынскаго, Невѣдомскаго, Попова, Ѳедорова, Тихомирова, Шестеркина, Борисова и еще дюжины -- другой столь же мало говорящихъ уму и сердцу именъ, съ однимъ на всѣхъ обличіемъ: чисто, гладко, старательно, подчасъ слишкомъ отдѣлано, но вяло, сухо и безжизненно.
   Гвоздемъ академической выставки служитъ картина г. Саксена "Finale" ("Крейцерова соната гр. Л. Толстого"). Она привлекаетъ общее вниманіе, но лишь этимъ поясненіемъ, такъ какъ въ результатѣ получается не менѣе общее разочарованіе. Толстовскаго въ картинѣ ничего или очень мало, даже лица совсѣмъ не русскія, не говоря уже о странной обстановкѣ, какъ будто позаимствованной изъ отдѣльнаго кабинета моднаго ресторана, но не имѣющей ничего семейнаго, ничего, о чемъ читаемъ въ произведеніи Толстого. Можно бы примириться съ этими внѣшними недостатками, если бы они окупались внутренними достоинствами, если бы картина передавала сущность трагедія, описаніе которой у Толстого вызываетъ дрожь ужаса. Но этого-то и недостаетъ картинѣ. Въ позахъ, лицахъ, во взаимныхъ положеніяхъ фигуръ есть что-то почти комическое,-- въ томъ, какъ жена Позднышева подымается изъ за стола съ видомъ любезной хозяйки, на встрѣчу запоздавшему гостю, въ поворотѣ Трухачевскаго, словно досадующаго на неожиданный перерывъ, наконецъ, въ движеніи Позднышева, не то раскланивающагося съ извиненіемъ, не то собирающагося держать рѣчь. Здѣсь нѣтъ трагедіи, а просто небольшой обоюдный переполохъ. Художникъ не вдумался въ тему, не прочувствовалъ ея, не возсоздалъ въ душѣ лицъ, драму которыхъ взялся изобразить, и зритель уходитъ расхоложенный, досадуя на испорченное впечатлѣніе, которое врѣзалось въ его душу послѣ чтенія "Крейцеровой сонаты".
   Пріятную особенность академической выставки составляетъ сравнительно богатый отдѣлъ скульптуры, которой у передвижниковъ нѣтъ почти совсѣмъ. Хороши по тонкости работы и изяществу, живости въ поворотѣ головы, бюсты работы г. Антокольскаго. Г. Беклемишевъ далъ очень эффектную "Снѣгурочку": дѣвушка, въ зимней шубкѣ, чутко прислушивается къ чему-то, идущему сверху. Такъ и кажется, что Снѣгурочка сейчасъ сойдетъ съ пьедестала и растаетъ въ воздухѣ,-- такъ легка и воздушна ея граціозная фигура. Прекрасна также "Маленькая Ева" г. Мадейскаго, эта миніатюрная дѣвочка, лѣтъ двухъ, голенькая и сверкающая, съ лукавымъ выраженіемъ поглядывающая, кому отдать яблоко, которое она прячетъ за спиной. "Холстомѣръ" г-жи Ковалевской даетъ превосходную сцену изъ міра животныхъ, въ видѣ группы лошадей, съ любопытствомъ собравшихся около худого, тощаго "холстомѣра", съ подгибающимися ногами и тонкой, полной выраженія, грустной и усталой мордой. "Схватка" казака съ текинцемъ г. Обера хорошо передаетъ налетъ лошадей и удивительной силы размахъ всадниковъ. "Жалоба дѣвушки", статуя во весь ростъ г. Вейнцберга представляетъ красивую, погруженную въ грустныя мечты дѣвушку, жалующуюся на неудовлетворенность жизни.
   Не перечисляя другихъ произведеній, среди которыхъ много интересныхъ я прямо-таки прекрасныхъ вещей, нужно признать, что скульптурный отдѣлъ на академической выставкѣ показываетъ, что русская скульптура дѣлаетъ большіе успѣхи и не уступаетъ талантами живописи. Легкость, изящество формъ, тонкая отдѣлка, красота замысла -- останавливаютъ зрителя на каждомъ шагу.
   Въ русской литературѣ о деревнѣ "Письма" Энгельгардта стоятъ наравнѣ съ произведеніями Гл. Успенскаго, и въ 70-е годы, когда они печатались въ "Отечественныхъ Запискахъ", вліяніе ихъ, пожалуй, было даже больше. Ими не только зачитывались,-- ихъ изучали и вели по поводу ихъ безконечные дебаты, на какіе способна только русская бездѣятельная интеллигенція. Они вызвали въ концѣ концовъ особое, правда, слабое движеніе въ деревню "тонконогихъ", какъ прозвалъ самъ Энгельгардтъ являвшихся къ нему учиться интеллигентныхъ работниковъ.
   Чѣмъ же былъ вызванъ этотъ огромный эффектъ писемъ? Помимо условій времени, сильно способствовавшихъ всякимъ народническимъ ученіямъ, объясненія надо искать въ самихъ "Письмахъ". И теперь они производятъ удивительно свѣжее, обаятельное впечатлѣніе непосредственной художественностью описанія деревенскаго быта, правдой и искренностью, которыми проникнуты картины природы, жизни, типы работниковъ, характеристики животныхъ. Можно представить, какое впечатлѣніе должны были производить такія письма, переносившія читателя въ деревню, въ то время, когда мятущаяся душа этого читателя искала откровеній въ произведеніяхъ гг. Златовратскаго или Засодимскаго. Казалось, сама деревня раскрывалась на страницахъ "Отеч. Записокъ", ничѣмъ не прикрашенная и подкупающая этой правдивостью. Письма подготовили появленіе "Власти земли" Успенскаго, и затѣмъ, вмѣстѣ съ этимъ наиболѣе выдержаннымъ и законченнымъ произведеніемъ послѣдняго, создали народническое настроеніе, придали ему стойкую, опредѣленную форму и дали надолго пищу и содержаніе.
   Энгельгардтъ прежде всего большой художникъ, и деревня влечетъ его оригинальностью своего уклада жизни, самобытностью и неподдѣльностью. Какова она есть, такова и есть. Она не рядится въ чужое, не лжетъ, не представляется. Вся ея первобытная правда наружу, что и захватываетъ цѣликомъ душу художника Энгельгардта. Онъ ничего не критикуетъ и все воспринимаетъ такимъ, каково въ дѣйствительности, воспринимаетъ и радуется каждому новому открытію, какъ своего рода Колумбъ, еще далекій отъ мысли о важности этихъ открытій. Онъ самъ становятся простъ сердцемъ и наивенъ, какъ и міръ, куда онъ вступаетъ, что и придаетъ его первымъ письмамъ такую чарующую прелесть. Отъ нихъ и теперь, спустя двадцать лѣтъ, вѣетъ свѣжестью полей, запахомъ березы, курящагося овина, скотнаго двора, свѣжераспаханной нивы. Когда онъ описываетъ почти животное ощущеніе весенней теплоты, испытываемое имъ послѣ долгой, суровой зимы, вы вмѣстѣ съ нимъ, съ его коровами и телятами, переживаете тоже ощущеніе довольства и вновь возрождающейся жизни ("Письмо" первое). Тутъ же, рядомъ, онъ рисуетъ единственную въ своемъ родѣ картину хожденія "въ кусочки", и вы, какъ и авторъ, воспринимаете эту бытовую черту безъ возмущенія, какъ нѣчто вполнѣ умѣстное и столь же присущее деревнѣ, какъ и эта весна со всей ея жизнерадостностью. Міръ животныхъ у него цѣликомъ сливается съ міромъ людей, и васъ, какъ и автора, нисколько не поражаетъ такое сліяніе. Такъ оно есть, такъ надо и быть. По художественности изображенія животныя у него даже лучше и ярче выходятъ. Напр., удивительно написанная исторія собаки Лыски и ея плачевный конецъ.
   Постепенно авторъ все больше и больше вникаетъ въ этотъ міръ зоологическихъ существованій, и тутъ-то въ немъ происходитъ перемѣна. Изъ художника-бытописателя онъ превращается въ проповѣдника. Прежде всего онъ раздражается всякимъ отголоскомъ иной жизни, долетающимъ до него. "Политика?-- но позвольте спросить, какое намъ здѣсь дѣло до того, кто императоръ во Франціи: Тьеръ, Наполеонъ или Бисмаркъ?" Это замѣчаніе онъ бросаетъ мимоходомъ во второмъ письмѣ и немедленно погружается въ хозяйственные разсчеты и соображенія. Такая отчужденность все усиливается, и даже русско-турецкая война интересуетъ его съ точки зрѣнія потери нужныхъ работниковъ. Правда, онъ отмѣчаетъ съ презрѣніемъ неурядицу, царившую во время войны, хвастливо повторяетъ вмѣстѣ съ крестьянами фразы насчетъ "Костиполя", мощности русскаго народа и т.п. Въ письмахъ этого времени, какъ и всегда, много вѣрныхъ замѣчаній, художественныхъ наблюденій, но читателя уже начинаетъ поражать отчужденность Энгельгардта отъ міра культурнаго и его интересовъ, нарочитое забвеніе связей, между ними существующихъ. Деревня, хозяйство -- тутъ все, а остальное хотя бы я не существовало. Но вотъ въ слѣдующемъ письмѣ мы находимъ и разгадку. Здѣсь Энгельгардтъ уже "проврѣзъ", и проповѣдь его загремѣла во всю. Правда жизни только "въ землѣ", и къ ней онъ зоветъ "имѣющихъ уши, чтобы слышать, и глаза, чтобы видѣть". "Моему сыну,-- властно заявляетъ онъ въ письмѣ VIII-мъ,-- когда онъ войдетъ въ силу, окончить ученіе и спроситъ меня: что дѣлать?-- Я укажу на пашущаго мужика и скажу: "вотъ что -- иди и паши землю, зарабатывай собственными руками хлѣбъ свой. Если найдешь другого, который пришелъ къ тѣмъ же убѣжденіямъ, соединись съ нимъ, потому что двое, работая вмѣстѣ сообща, сдѣлаютъ больше, чѣмъ работая каждый въ одиночку, найдешь третьяго -- еще того лучше" (стр. 361).
   Съ этого момента, письмо написано въ 1879 году, Энгельгардтъ-проповѣдникъ вытѣсняетъ художника, и если изрѣдка послѣдній и показывается, то лишь вноситъ диссонансъ своими картинами, о чемъ скажемъ ниже. Основная мысль Энгельгардта -- "повинность труда", мозольнаго, мужицкаго труда для всѣхъ. "Нужна медицинская помощь народу. Такая, какую устраиваетъ земство, недостаточна. Доктора-баре не могутъ удовлетворить и стоятъ дорого. Народъ обращается къ своимъ знахарямъ, которые тѣ же мужики-земледѣльцы. Я желалъ бы, чтобы на мѣсто мужика-знахаря былъ мужикъ-докторъ, занимающійся земледѣліемъ и въ то же время подающій медицинскую помощь въ округѣ, т. е. чтобы былъ внахарь интеллигентный, учившійся и въ то же время земледѣлецъ. Нужны ветеринары. Есть мужики коновалы-земледѣльцы. Желаю, чтобы эти коновалы были интеллигентные, учившіеся люди, а не сидящіе по городамъ чиновники-ветеринары. Нужны учителя. Желаю, чтобы были учителя-земледѣльцы, которые работали бы свою землю, и зимою, когда свободно, учили ребятъ своей деревни. Мы видимъ и теперь, что попы, напр., исполняютъ требы и въ то же занимаются земледѣліемъ -- пашутъ, сѣютъ, косятъ. Послѣднее время попы стали барствовать, менѣе занимаются земледѣліемъ, молодые попы часто вовсе не умѣютъ работать, дѣти ихъ держатъ себя паничами. Это худо, по-моему. Лучше было, когда попъ былъ, какъ прежде, земледѣльцемъ и пріучалъ къ тому же дѣтей. Я хочу, чтобы въ массѣ земледѣльцевъ были работающіе лично интеллигентные люди, научно развитые, которые прилагали бы науку къ практикѣ, изыскивали бы способы увеличить производительность земли, т. е. чтобы были интеллигентные мужики, земледѣльцы-агрономы. Нужно, чтобы были мужики-техники, мужики-инженеры, мужики-архитекторы, т. е. интеллигентные дѣятели, умѣющіе работать, какъ мужики". Словомъ, ни болѣе, ни менѣе, какъ мужицкое царство.
   И такъ велико было обаяніе Энгельгардта, что, не смотря на всю дикую наивность этихъ плановъ, явились "тонконогіе", пожелавшіе осуществить ихъ въ дѣйствительности. Незнаніе послѣдней, полное непониманіе условій жизни и дѣвственная вѣра въ силу "критически-мыслящей личности" -- таковы причины, сдѣлавшія возможнымъ возникновеніе колоній "тонконогихъ", какъ прозвали заправскіе мужики интеллигентовъ-пахарей. Жизнь, конечно, не замедлила опрокинуть, какъ карточный домикъ, всѣ попытки устройства подобныхъ колоній. Въ приложенной къ третьему изданію "Писемъ" біографіи Энгельгардта разсказана трогательная исторія нѣкоего Зота и гибель его пріятеля Виктора, которые на практикѣ провели идею Энгельгарда. Но, хотя все это и поучительно и интересно, здѣсь мы не станемъ останавливаться на этомъ вводномъ эпизодѣ въ дѣятельности автора.
   Вторая половина писемъ проникнута этапъ проповѣдничествомъ, призывомъ "къ землѣ", и потому не имѣетъ значенія въ глазахъ современнаго читателя, для котораго все это "старина и преданіе". Но нѣкоторыя положенія Энгельгардта, выработанныя имъ подъ вліяніемъ тогдашняго настроенія, неожиданно получили интересы теперь, благодаря совершенно особому обстоятельству. Ихъ мы встрѣчаемъ теперь въ новѣйшемъ ученомъ трудѣ "Вліяніе урожаевъ и хлѣбныхъ цѣнъ на нѣкоторыя стороны русскаго народнаго хозяйства".
   Въ письмѣ IX, писанномъ въ 1880 году, Энгельгардтъ предвосхитить выводы, къ которымъ пришли совокупными усиліями статистики, подъ руководствомъ проф. Чупрова и Посникова. Рѣчь здѣсь идетъ о цѣнахъ на хлѣбъ, и то, что говоритъ Энгельгардтъ, вполнѣ совпадаетъ съ тѣмъ, къ чему пришли упомянутые ученые. "Мы-то, интеллигентные люди, радуемся, что хлѣбъ дорогъ. Посмотрите, что было послѣдніе годы. Третьяго года урожай былъ у насъ хорошій, въ степи хлѣбъ родился хорошо, хлѣба было много и цѣна на него была невысокая, даже весною прошлаго года хлѣбъ былъ еще дешевъ. Былъ дешевъ хлѣбъ, скотъ былъ дорогъ, дорогъ былъ мужикъ, дорогъ былъ его лѣтній трудъ. Урожай -- хлѣбъ дешевъ, говядина дорога, мужикъ дорогъ, благоденствуетъ... Всѣ радовались, что у нѣмца неурожай, что требованіе на хлѣбъ большое, что цѣны на хлѣбъ растутъ, что хлѣбъ дорогъ. Да, радовались, что хлѣбъ дорогъ, радовались, что дорогъ такой продуктъ, который потребляется всѣми, безъ котораго никому жить нельзя. Но какъ только поднялась цѣна на мясо, на чиновничій харчъ, посмотрите, какъ всѣ возопили. Оно и понятно, своя рубашка къ тѣлу ближе. Радуются, когда дорогъ хлѣбъ, продуктъ, потребляемый всѣми, печалуются, когда дорого мясо, продуктъ, потребляемый лишь немногими. А между тѣмъ, дешевъ хлѣбъ -- дорого мясо, дорогъ трудъ -- мужикъ благоденствуетъ. Напротивъ, дорогъ хлѣбъ -- дешево мясо, дешевъ трудъ -- мужикъ бѣдствуетъ" (стр. 493, 502).
   Въ трудѣ ученыхъ авторовъ упомянутаго выше труда тѣ же положенія выражены не въ такой энергичной формѣ, но почти тѣми же словами. Въ "Введеніи" проф. Чупровъ и Посниковъ говорятъ:
   "Изученіе комбинированнаго вліянія урожаевъ и цѣнъ хлѣба приводятъ къ заключенію:
   "1. Что повышеніе урожаевъ отражается благопріятно на крестьянскихъ бюджетахъ при всякомъ уровнѣ хлѣбныхъ цѣнъ, такъ какъ, при увеличеніи урожая, бюджеты будутъ сведены съ остатками.
   "2. При пониженіи урожаевъ получаются въ бюджетахъ безусловно неблагопріятные результаты. Понижается ли урожайность при неизмѣняемости цѣнъ на хлѣбъ, или параллельно съ послѣдними, или же при увеличеніи ихъ,-- въ результатѣ бюджетнаго баланса одинаково оказывается недочетъ", однако, при паденіи цѣнъ на хлѣбъ дефицитъ получается въ меньшемъ размѣрѣ, чѣмъ при неизмѣняемости ихъ, а въ этомъ послѣднемъ случаѣ -- въ меньшемъ, чѣмъ при повышеніи цѣнъ. Стало быть, при пониженныхъ урожаяхъ низкія цѣны на хлѣбъ оказываются благопріятнѣе, чѣмъ цѣны высокія.
   "3. Измѣненія цѣнъ на хлѣбъ, при неизмѣнности урожаевъ, отражаются на бюджетахъ гораздо слабѣе, при чемъ на бюджеты съ остатками высокія цѣны дѣйствуютъ выгодно, а низкія невыгодно; на бюджеты же съ дефицитами, наоборотъ, высокія хлѣбныя цѣны вліяютъ въ неблагопріятномъ, а низкія въ благопріятномъ смыслѣ. Такъ какъ при обычныхъ среднихъ условіяхъ крестьянскіе бюджеты характеризуются самымъ незначительнымъ остаткомъ и такъ какъ сѣверная часть Россіи, преимущественно сѣверныя, сѣверо-западныя и западныя губерніи, потребляютъ немалую долю покупного хлѣба, то наиболѣе выгодною комбинаціею для крестьянскихъ бюджетовъ вообще оказываются высокіе урожаи и низкія цѣны на хлѣбъ. Годы съ такимъ сочетаніемъ урожаевъ и хлѣбныхъ извѣстны подъ именемъ "крестьянскихъ" годовъ и характеризуются широкимъ удовлетвореніемъ семейныхъ потребностей и хозяйственныхъ нуждъ сельскаго населенія" (стр. XIII -- XIV).
   Это удивительное совпаденіе положеній Энгельгардта и ученыхъ финансистовъ показываетъ, какъ прочно вошли въ обиходъ мысли народническаго направленія нѣкоторые выводы Энгельгардта. Еще при своемъ появленіи эти выводы встрѣчали возраженія противъ слишкомъ общей постановки, хотя въ его время не было хроническаго паденія цѣнъ, и во всякомъ случаѣ онѣ не спускались до такого низкаго уровня, какъ теперь. Прошло съ тѣхъ поръ 15 лѣтъ, въ теченіе которыхъ перемѣны въ хозяйствѣ и на рынкѣ произошли очень крупныя, и политика, которой съ такимъ презрѣніемъ чуждается Энгельгардтъ, властнымъ образомъ отразилась на хозяйствѣ самыхъ отдаленныхъ уголковъ. Только въ области народническихъ упованій ничто не измѣнилось, и русская дѣйствительность современнымъ союзникамъ Энгельгардта представляется все тою же, что и ему. Мы не раздѣляемъ, поэтому, тѣхъ ожесточенныхъ нападокъ, которымъ подверглись нѣкоторые изъ участниковъ труда о вліяніи урожаевъ и низкихъ цѣнъ на народное хозяйство. Они ничему не измѣнили и говорятъ лишь то, что говорили въ продолженіи всей жизни. Они только одного не замѣтили,-- но въ этомъ они не виноваты,-- что жизнь отъ нихъ ушла, какъ ушла отъ Энгельгардта, и развѣяла его мечты объ интеллигентныхъ пахаряхъ, а его совѣтъ сыну "иди и паши" превратила въ горькую насмѣшку...
   Энгельгардтовской теоріи дешеваго хлѣба, при которомъ мужикъ благоденствуетъ, смертельный ударъ наносятъ его же письма. Въ слѣдующемъ письмѣ, озаглавленномъ "Счастливый уголокъ", онъ рисуетъ это благоденствіе, подкупившее и ученыхъ экономистовъ. Вотъ какимъ представлено житье-бытье благоденствующаго мужика, счастливаго обладаніемъ дешеваго хлѣба. "Если кто-нибудь, незнакомый съ мужикомъ и деревней, вдругъ будетъ перенесенъ изъ Петербурга въ избу крестьянина "Счастливаго уголка", и не то, чтобы къ небу средственнаго крестьянина, а даже въ избу "богача", то онъ будетъ пораженъ всей обстановкой и придетъ въ ужасъ отъ бѣдственнаго положенія этого "богача". Темная, съ закоптѣлыми стѣнами (потому что свѣтится лучиной) изба. Тяжелый воздухъ, потому что печь закрыта рано и въ ней стоить варево, сѣрыя щи съ саломъ и крупникъ, либо картошка. Подъ нарами у печки теленокъ, ягнята, поросенокъ, отъ которыхъ идетъ духъ. Дѣти въ грязныхъ рубашонкахъ, босикомъ, безъ штановъ, смрадная люлька на зыбкѣ, полное отсутствіе комфорта, характеризующаго даже самаго бѣднаго интеллигентнаго человѣка". Таково благоденствіе, къ которому авторъ считаетъ необходимымъ добавить, что "въ нашихъ мѣстахъ крестьянинъ считается богачомъ, когда у него хватаетъ своего хлѣба до нови", а такъ какъ, подсядетъ онъ ниже, такихъ счастливцевъ денного, то большинству, для поддержанія своего "благоденствія", приходится уже около Рождества покупать хлѣбъ подъ работу по любой цѣнѣ. Мало того, осенью приходится продавать свой хлѣбъ тоже по любой цѣнѣ, чтобы сколотить нужную сумму денегъ на уплату податей и домашнія потребности. Въ концѣ концовъ вопросъ о цѣнахъ для "Счастливаго угона" поворачивается все одной липъ темной стороной: осенью продать дешево, чтобы весною купить дорого. Упомянутые экономисты вводовъ формулу Энгельгардта, какъ компенсацію, хорошій урожай, противъ чего нельзя возражать, ибо,-- какъ говорить проф. Исаевъ въ статьѣ въ "Хозяинѣ", "По поводу новаго ученаго труда минист. Финанс.", -- "доказывать желательность для страны хорошаго урожая столь же нужно, какъ доказывать желательность здоровья или добрыхъ нравовъ. При обильномъ урожаѣ, недависгао отъ цѣнъ, отдѣльныя группы сельскихъ хозяевъ могутъ испытывать неудобства, вся же экономія народа выигрываетъ" ("Хозяинъ", No 10, стр. 338). Самъ Энгельгардтъ, въ одномъ изъ первыхъ писемъ, гдѣ онъ еще выступаетъ въ роли художника, заявляетъ отъ имени "Счастливаго уголка" по поводу хорошаго урожая: "Плохо. И урожай, а все-таки поправиться бѣдняку врядъ ли. Работа подешевѣла, особенно сдѣльная, напр., пилка дровъ, потому что нечѣмъ платить -- заставляйся въ работу. На скотъ никакой цѣны нѣтъ, на говядину полтора рубля за пудъ не даютъ. Весною (т.-е послѣ хорошаго урожая и низкихъ цѣнъ) бились, бились, чтобы какъ-нибудь прокормить скотину, а теперь за нее менѣе даютъ, сколько чѣмъ ее стоило прокормить прошедшей весной. Плохо. Неурожай -- плохо, урожай -- тоже плохо" (стр. 164, писано въ 1872 г.).
   Письма Энгельгардта доведены до 1887 г., и послѣднее заканчивается замѣчаніемъ, имѣющимъ непосредственное отношеніе къ современному вопросу о значеніи цѣнъ: "Урожай ржи великолѣпный. Ячмень, овесъ, конопля, ленъ, кто сѣялъ, уродилась на славу -- урожай небывалый. Ликуй. земледѣлецъ! Одно только плохо -- заработковъ никакихъ опять нынче нѣтъ! Нѣтъ заработковъ, нѣтъ денегъ, а деньги требуютъ во всѣ концы, благо начальство знаетъ, что годъ нынче урожайный. А денегъ нѣтъ". (стр. 652). Оказывается,-- что, впрочемъ, можно было и напередъ сказать, -- деньги составляли жгучую потребность и въ 1872 г., и въ 1887, хотя въ 1897 г. ученые экономисты народническаго толка и продолжаютъ утверждать, что "отличительныя особенности (нашего) отечественнаго хозяйства и быта, сравнительно съ западно европейскими странами, заключаются, между прочимъ, въ господствѣ строя натуральнаго хозяйства, въ преобладаніи, какъ по числу, такъ и по общей площади владѣемой земли, того крестьянскаго населенія, которое не можетъ отчуждать на рынокъ производимаго имъ хлѣба, но само же является его потребителемъ". Въ приведенномъ заключительномъ замѣчаньи Энгельгардта чувствуется уже смутное пониманіе того незыблемаго нынѣ факта, что хлѣбъ въ Россіи давно уже пересталъ быть только "продуктомъ", радующимъ своимъ изобиліемъ сердце земледѣльца, который его посѣялъ, собралъ и самъ съѣлъ, а сталъ товаромъ, обиліе котораго мало радуетъ производителя, если нѣтъ на этотъ товаръ спроса и цѣны такъ низки, что не окупаютъ стоимости производства.
   Подъ конецъ своей плодотворной жизни Энгельгардтъ вполнѣ понялъ и усвоилъ эту мысль. Онъ уже не мечталъ объ общинѣ земледѣльцевъ-интеллигентовъ, которыхъ онъ спалъ и видѣлъ въ концѣ 70-ыхъ годовъ. Въ Энгельгардтѣ крѣпко сидѣлъ, въ сущности, человѣкъ практикъ, дѣлецъ, чувствующій потребности минуты. Онъ могъ на время увлечься общимъ настроеніемъ, отчасти имъ же созданнымъ, могъ возмечтать о возможности творить въ своей земледѣльческой лабораторіи особыхъ гомункуловъ -- интеллигентовъ пахарей, какъ нѣкогда въ своей химической лабораторіи создавалъ новыя вещества. Но къ жизни онъ относился чутко и осторожно, и первый изъ хозяевъ теоретиковъ понялъ, что хлѣбъ -- товаръ и подлежитъ всѣмъ законамъ рынка. Отсюда его дѣйствительно страстное, практическое увлеченіе фосфоритами, на что онъ убилъ всю энергію послѣднихъ годовъ. Удешевить производство хлѣба, усилить его и такимъ путемъ компенсировать паденіе цѣнъ, начавшееся при жизни его, такова задача "фосфоритнаго движенія", созданнаго Энгельгардтомъ въ концѣ его жизни. Этимъ движеніемъ онъ увлекался десять лѣтъ, и здѣсь создалъ нѣчто существенное и положительное, что пережило его, какъ и всякое живое дѣло, выдвинутое жизнью, а не сладкими мечтами сердца.
   "Письма изъ деревни" тоже надолго переживутъ автора, какъ художественное произведеніе, рисующее жизнь деревни ярко и правдиво. Изъ народнической литературы, пожалуй, только и останутся они да произведенія Гл. Успенскаго. Оба они, Успенскій и Энгельгардтъ, художники-публицисты, представляющіе блестящій примѣръ раздвоенія личности. Художникъ въ каждомъ изъ нихъ побѣдоносно ниспровергаетъ публициста, хотя послѣдній какъ бы руководитъ первымъ. Публицистъ Энгельгардтъ шумитъ и съ пѣной у рта доказываетъ, что "дешевъ хлѣбъ -- дорогъ трудъ, и мужикъ благоденствуетъ". Художникъ, молча и спокойно, рисуетъ такія картины этого "дешеваго благоденствія", что у читателя сердце сжимается отъ презрѣнія и жалости. Публицистъ проповѣдуетъ -- "иди и паши", а художникъ изображаетъ идиллію деревенской жизни на уровнѣ зоологическаго существованія. Публицистъ съ насмѣшкой отворачивается отъ "политики",-- "Наполеонъ, Тьеръ, Бисмаркъ, намъ-то до нихъ что за дѣло?" Художникъ даетъ живую иллюстрацію политики,-- положеніе деревни во время войны, вызванной этики столь презираемыми Тьерами и Бисмарками.
   Этотъ разладъ между наблюденіями художника и выводами публициста составляетъ особливую, чисто русскую черту, свойственную нашимъ лучшимъ писателямъ. При блестящихъ художественныхъ дарованіяхъ, неумѣніе оріентироваться среди явленій и вытекающее отсюда душевное смятеніе, постоянныя уклоненія мысли то вправо, то влѣво, и выводы, подчасъ поразительные по противорѣчіямъ съ тѣмъ, что самъ же художникъ создалъ. Намъ кажется, это зависитъ отъ зачаточнаго состоянія у насъ особаго общественнаго чувства, которое вырабатывается только общественною жизнію. Его можно сравнить съ тѣмъ мышечнымъ чувствомъ, которое на каждомъ шагу намъ помогаетъ и, вполнѣ для насъ нечувствительно, направляетъ и соразмѣряетъ наши движенія при всякой работѣ. Въ общественной жизни, гдѣ сталкивается, какъ въ водоворотѣ, масса самыхъ противоположныхъ интересовъ и явленій, необходимость оріентироваться среди нихъ вырабатываетъ нѣчто подобное этому мышечному чувству, что помогаетъ человѣку выбиться изъ противорѣчій, отвести каждому явленію свое мѣсто и найти надлежащій уголъ зрѣнія. Аристотель опредѣляетъ человѣка, какъ животное "политическое", т. е. общественное, направляющее и руководящее жизнью въ извѣстныхъ предѣлахъ. Повидимому, мы еще не дошли до этой стадіи развитія и пока только хорошіе, иногда -- несравненные наблюдатели, но плохіе общественные дѣятели и мыслители. По крайней мѣрѣ, наша художественная литература по богатству и оригинальности не уступитъ никакой другой, а когда наши, иногда величайшіе художники, какъ, напр., Гоголь, пускаются въ область мысли, особенно общественной, тутъ начинается нѣчто уму непостижимое.
   Такая же участь постигла и Энгельгардта, который, сидя въ деревнѣ и изображая ее такъ, какъ никто, могъ, тѣмъ не менѣе, мечтать о колоніяхъ "тонконогихъ" и создавать цѣлыя теоріи мужицкаго царства, не сознавая всей нелѣпости подобной химеры.

А. Б.

"Міръ Божій", No 4, 1897

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru