Богданович Ангел Иванович
Критические заметки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    К характеристике современных настроений в литературе, иностранной и у нас.- Минувший год в литературе.- Сборник статей "Положение армян в Турции до вмешательства держав в 1895 г.".- Сущность армянского вопроса и странное положение, занятое в нем частью нашей печати.- Из "Отчетов" Московского и С.-Петербургского Комитетов грамотности.

   

КРИТИЧЕСКІЯ ЗАМѢТКИ.

Къ характеристикѣ современныхъ настроеній въ литературѣ, иностранной и у насъ.-- Минувшій годъ въ литературѣ.-- Сборникъ статей "Положеніе армянъ въ Турціи до вмѣшательства державъ въ 1895 г.".-- Сущность армянскаго вопроса и странное положеніе, занятое въ немъ частью нашей печати.-- Изъ "Отчетовъ" Московскаго и С.-Петербургскаго Комитетовъ грамотности.

   Одно изъ лучшихъ произведеній Ибсена, "Привидѣнія", заканчивается потрясающей сценой, написанной съ поразительной силой. Герой драмы, надломленный потомокъ цѣлаго поколѣнія много грѣшившихъ отцовъ, гибнетъ жертвой наслѣдственности. Подавленный медленно охватывавшей его болѣзнью, онъ сходитъ съ ума и монотонно повторяетъ одни и тѣ же слова, обращенныя къ матери:
   " -- Мама, дай мнѣ солнце... солнце... солнце..."
   Этотъ несчастный больной намъ представляется символомъ души современнаго человѣка, какъ она отразилась въ литературѣ. Такое сравненіе невольно навертывается при чтеніи "Обзора иностранныхъ литературъ", помѣщеннаго въ декабрьской книгѣ нашего журнала. Тамъ есть одна черта, останавливающая вниманіе читателя,-- черта, красной нитью проходящая черезъ весь "Обзоръ", не смотря на разнообразіе лицъ, въ немъ участвовавшихъ, различныхъ по національностямъ, возрастамъ, темпераментамъ и направленіямъ. Но всѣ они, одни больше, другіе меньше, подчеркиваютъ ее, и такое единодушіе -- "безъ предварительнаго сговора" -- само по себѣ представляется знаменательнымъ явленіемъ.
   "Послѣ господства реализма, крайнія проявленія котораго никогда не встрѣчали симпатіи въ Швеціи, явилось въ видѣ реакціи стремленіе къ романтизму и символизму", пишетъ шведъ, перечисляя рядъ авторовъ, "по складу своего ума несклонныхъ къ этому направленію", но "слѣпо подчиняющихся господствующей модѣ". Бринхманнъ, обозрѣватель норвежской литературы, отличавшейся прежде простотой и реализмомъ, граничившимъ нерѣдко съ натурализмомъ довольно подозрительнаго свойства, отмѣчаетъ рѣзкую перемѣну въ направленіи Арне Гарборга, замѣчательнаго писателя, автора нѣсколькихъ натуралистическихъ романовъ, сдѣлавшагося внезапно пессимистомъ, затѣмъ піетистомъ и кончившаго "мрачнымъ мистицизмомъ". "Нѣсколько лѣтъ тому назадъ,-- продолжаетъ Бринхманнъ,-- въ Норвегіи почти никто не писалъ стиховъ, а теперь она насчитываетъ десятки поэтовъ самыхъ разнообразныхъ направленій", среди которыхъ онъ указываетъ нѣсколькихъ, "проникнутыхъ страннымъ романтизмомъ", силящихся передать читателю "свое мистическое настроеніе". Ибсенъ, обозрѣвая литературу Даніи, почти буквально повторяетъ Бринхманна: "Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, стихи считались въ Даніи болѣе низкой формой, чѣмъ проза, и неудобнымъ способомъ выраженія чувствъ; теперь это мнѣніе оставлено, и многіе молодые писатели съ успѣхомъ занимаются стихотворствомъ. Въ романѣ господствовалъ чистый реализмъ, идеи и все сколько-нибудь абстрактное строго отрицалось, -- теперь мы замѣчаемъ въ немъ тенденцію къ символизму и неопредѣленному мистицизму".
   Могутъ замѣтить, что Швеція, Норвегія и Данія -- родственныя страны, чѣмъ отчасти и объясняется тожественность настроеній. Но вотъ обозрѣватель Италіи подчеркиваетъ "меланхоличное настроеніе у всѣхъ современныхъ поэтовъ", темноту и вычурность формы у двухъ наиболѣе прославленныхъ изъ нихъ -- Пасколи и Кардучи -- и болѣзненную манерность у самаго моднаго современнаго романиста, д'Аннунціо. Про Францію мы не говоримъ: шумъ, поднимаемый тамъ символистами, отдается даже у насъ на подмосткахъ столичной сцены, какъ было, напр., во время представленія "Тайны души" Метерлинка. Какъ одно изъ замѣчательнѣйшихъ произведеній, авторъ французскаго обзора отмѣчаетъ "Les Pleureuses" (Плакальщицы) Генри Барбусса,-- "рядъ стихотвореній, составляющихъ одну длинную поэму, воспѣвающую сладость траура и тѣни, уединенія и печали". Въ Германіи Робертъ Цимерманнъ приводитъ "образчики поэзіи въ новѣйшемъ вкусѣ", произведеніе "Садъ познанія" Леопольда Адріана, "несомнѣннаго импрессіониста", и жалуется на необузданность фантазіи нѣмецкихъ декадентовъ.
   Если къ этому обзору прибавимъ кучу нелѣпостей нашего доморощеннаго декадентства, рѣзко проявившагося въ русской литературѣ за истекшій годъ, то картина получится довольно полная и внушительная. Получается яркая черта въ настроеніи современнаго общества, какъ западнаго, такъ и нашего, хотя у насъ она слабѣе,-- быть можетъ, потому, что и литература у насъ меньше отражаетъ въ себѣ настроенія вообще. Во всякомъ случаѣ, говорить о подражательности и позаимствованіи и только этимъ объяснять общность этого явленія -- значило бы закрывать глаза, отказываясь отъ пониманія его. Какъ бы то ни было, его приходится признать, а тамъ ужъ дѣло личнаго настроенія -- видѣть въ немъ шагъ впередъ или назадъ, радоваться или плакать.
   Стремленіе къ символизму и мистицизму -- вотъ то общее, что выдѣляется на сѣроватомъ фонѣ современныхъ литературъ, гдѣ истекшій годъ не выдвинулъ ни одного сильнаго таланта, ни одного произведенія, которому было бы суждено "прейти вѣковъ завистливую даль". Какъ въ биржевыхъ бюллетеняхъ мы читаемъ: "биржа прошла въ угнетенномъ настроеніи", такъ литературный годъ начался и закончился въ угнетеніи. Сильно понизились фонды натурализма, что составляетъ, повидимому, фактъ неоспоримый. Но въ этомъ пониженіи искать причинъ "возрожденія кикиморы",-- какъ ѣдко охарактеризовалъ одинъ глубокоуважаемый философъ усиленіе тенденцій къ мистикѣ и символизму,-- едва ли возможно. Такое объясненіе односторонне и потому не совсѣмъ вѣрно.
   На долю современнаго поколѣнія выпала тяжелая расплата за увлеченія, ошибки и несчастья отцовъ, и, что удивительнаго, если души мечтательныя и слабыя, неспособныя къ анализу и несклонныя къ борьбѣ, отвращаются отъ прежнихъ идеаловъ и ищутъ спасенія въ убаюкивающей тиши мистицизма? Тегнеръ лучше всего опредѣляетъ это настроеніе. "Сложить руки на груди, закрыть глаза на все окружающее и предать себя во власть высшей силѣ -- вотъ что значитъ быть мистикомъ", говоритъ онъ. Такое "дремотное состояніе души" очень соблазнительно въ извѣстныя эпохи жизни какъ отдѣльной личности, такъ и цѣлыхъ обществъ, что и выразилъ Пушкинъ въ своемъ шутливо-скорбномъ восклицаніи: "зачѣмъ какъ тульскій засѣдатель я не лежу въ параличѣ?" Даже самыя сильныя натуры, меньше всего склонные къ апатичному прозябанію, могутъ въ порывѣ отчаянія припасть на минуту къ ногамъ "кикиморы". Потому что жить безъ вѣры нельзя, безъ вѣры во что-либо столь большое, предъ чѣмъ личное, маленькое я умалялось бы до полнаго уничтоженія, что было бы тѣмъ большимъ кораблемъ, къ которому намъ, маленькимъ людямъ, можно было бы привязать и свой челнокъ. Если нѣтъ этого, жизнь представляется тогда темнымъ корридоромъ, въ которомъ бредешь ощупью, рискуя на каждомъ шагу разбить себѣ лобъ.
   Но порывъ отчаянья, какъ и всякій порывъ, дѣло минутнаго настроенія, и съ исчезновеніемъ его разсѣевается и мистическій туманъ, въ которомъ нѣтъ и не можетъ быть здороваго зерна, какъ думаютъ иные. Всякій разъ, когда "душа вселенной тосковала о духѣ вѣры и любви", замѣчалась та же склонность къ мистическимъ бреднямъ. Мистицизмъ -- это душевный заразный микробъ, который овладѣваетъ ослабленнымъ организмомъ и гибнетъ, разъ силы возстановляются. И какъ есть натуры, отъ рожденія особенно склонныя, напр., къ чахоткѣ (такъ-назыв. statue phtisicus), такъ есть другія, заранѣе обреченныя пасть жертвой мистическаго микроба. Мы не можемъ указать ни одного великаго художника или мыслителя съ мистическими наклонностями, и, наоборотъ, можно привести рядъ великихъ именъ, людей, съ поразительной душевной ясностью, почти кристальной чистоты. Чтобы не ходить далеко за примѣрами, припомнимъ Пушкина или Тургенева.
   Мистицизмъ не имѣетъ въ себѣ ничего творческаго, и художественный талантъ съ оттѣнкомъ мистицизма отцвѣтаетъ безъ расцвѣта. Онъ можетъ дать нѣсколько незначительныхъ, хотя болѣе или менѣе яркихъ образовъ, но преходящихъ, почти неуловимыхъ, какъ смутныя тѣни сумерекъ. Все здоровое, сильное, гордое чуждо ему, почти непонятно. Такіе художники выбираютъ сюжеты для своихъ созданій среди слабыхъ и больныхъ, они склонны рисовать жизнь болѣзненныхъ дѣтей, преступниковъ, сбившихся съ пути людей или уродцевъ и несчастныхъ отъ рожденія. Положенія для своихъ героевъ они выбираютъ всегда экстравагантныя, странныя, почти неестественныя. Замѣчательно, между прочимъ, они никогда не описываютъ любви, потому что въ ихъ душѣ, омраченной мистицизмомъ, нѣтъ страсти. А любовь безъ страсти не бываетъ. Страсть -- это признакъ силы, которой имъ недостаетъ. Это сказывается въ ихъ слогѣ, нерѣдко звучномъ, красивомъ, округленномъ, но отдающимъ какой-то нездоровой припухлостью, манерной мелочностью, туманностью, почти напыщенностью. Они щеголяютъ эпитетами, у нихъ всегда есть излюбленныя словечки. Вообще, ихъ словарь не богатъ, вслѣдствіе чего имъ постоянно приходится, но избѣжаніе повтореній, прибѣгать къ самымъ удивительнымъ сочетаніямъ словъ, что дѣлаетъ ихъ произведенія монотонными. Еще одна любопытная подробность,-- они очень часто описываютъ смерть, силясь безплодно понять эту тайну, потому что мистицизмъ есть, въ сущности, скрытый страхъ смерти. "Они чувствуютъ тайну и стараются облечь ее въ образы",-- въ этомъ несъ смыслъ мистицизма.
   Но тайна не перестаетъ быть отъ этого тайной, пожалуй, она становится лишь еще глужбе и непонятнѣе. Растетъ и страхъ передъ нею и усиливаются мучительныя попытки совладать съ нимъ посредствомъ новыхъ и новыхъ образовъ, въ созерцаніи которыхъ жертвы этого страха думаютъ забыться, подобно тому, какъ евреи передъ мѣднымъ змѣемъ Моисея въ пустынѣ. Въ концѣ концовъ обезсиленныя, онѣ складываютъ руки и отдаются всецѣло во власть торжествующей кикиморы.
   Вотъ почему возрожденіе послѣдней знаменуетъ всегда ослабленіе жизненности общества. Когда оно живетъ полной жизнью, наслаждаясь всей полнотой бытія, нѣтъ тогда мѣста мистическимъ влеченіямъ, какъ, напр., въ радостную эпоху Возрожденія, на зарѣ современной цивилизаціи, или у насъ въ шестидесятые годы, въ первые дни гражданской жизни. Напротивъ, мистическія влеченія усиливаются во времена общественной реакціи и душевной смуты, въ тѣ переходныя эпохи, когда старые боги повержены въ прахъ, а новые еще не успѣли занять ихъ опустѣвшіе пьедесталы.
   Такое же явленіе мы наблюдаемъ теперь, и, повидимому, оно еще только въ началѣ. На Западѣ это настроеніе проявляется ярче, потому что и жизнь тамъ интенсивнѣе, разнообразнѣе, столкновеніе интересовъ сильнѣе, а, слѣдовательно, больше жертвъ, больше разбитыхъ надеждъ и неудовлетворенныхъ существованій. Что это настроеніе западныхъ литературъ коренится въ общественныхъ условіяхъ, видно изъ того, что тамъ, гдѣ эти условія лучше и жизнь нормальнѣе, замѣчается совершенно иное настроеніе. Мы имѣемъ въ виду литературу англійскую и американскую. Въ первой замѣтно усилился такъ-называемый соціальный романъ, въ которомъ обычная романтическая коллизія любви и любовная психологія отступаютъ на второй планъ и выдвигаются картины общественной жизни, политическихъ кружковъ, промышленной сферы или рабочаго движенія. Очень яркимъ представителемъ этого направленія можетъ служить романъ Гемпфри Уордъ "Марчелла", печатавшійся въ прошломъ году въ "Русской Мысли", къ сожаленію, въ сильно сокращенномъ видѣ. Это исторія богато одаренной отъ природы дѣвушки изъ аристократической семьи. Въ противность героинямъ добраго стараго времени, романовъ Диккенса и Тэккерея, Марчелла не удовлетворяется личной жизнью, не отказывается отъ своего я ради любимаго человѣка и ищетъ примѣненія для своихъ недюжинныхъ силъ въ борьбѣ за обездоленныхъ. Чуждая кружковыхъ крайностей и партійной узости, она смягчаетъ неумолимыя доктрины своихъ духовныхъ вождей сердечностью высоко развитой и чуткой женской натуры, которой ничто человѣческое не чуждо, даже пониманіе порока. Марчелла -- совершенно новый типъ въ англійской литературѣ, типъ удивительной красоты и духовнаго совершенства, для созданія и развитія котораго необходима и высокая культура Англіи. Такое же новое направленіе замѣчается и въ англійской драмѣ, гдѣ драматическія положенія вытекаютъ не изъ столкновенія личныхъ страстей, а политическихъ и общественныхъ интересовъ. Въ литературѣ Америки (Соединенныхъ Штатовъ, конечно), какъ можно судить по очеркамъ г. Тверского и разсказамъ Бойензена, печатавшимся въ "Вѣст. Европы", пробивается не менѣе живая струя, которую мы назвали бы "народническою", если бы этотъ эпитетъ не получилъ у насъ значеніе, далеко не всегда выражающее истину. Эту струю лучше охарактеризовать демократическою, тѣмъ болѣе, что она непосредственно вытекаетъ изъ того широкаго народнаго движенія, которое охватило всѣ слои американской націи, движенія къ просвѣщенію и критическому пересмотру всѣхъ основъ соціальной и политической жизни.
   Когда отъ этой картины здороваго, мощнаго, полной грудью дышащаго общественнаго организма, вернемся на континентъ Европы, первое, что привлекаетъ вниманіе, это французская "Камчатка" -- зрѣлище, даже и не у олимпійцевъ способное вызвать лишь "смѣхъ несказанный". А на фонѣ ея вырисовывается печально-запуганный Метерлинкъ, этотъ выразитель "тайнъ души" современнаго французскаго буржуа, который живетъ въ постоянномъ трепетѣ смерти. Въ дни своей молодости этотъ буржуа отличался скептицизмомъ, жилъ шутя и умиралъ шутя, при случаѣ, даже съ большимъ достоинствомъ. Въ періодъ зрѣлости онъ ударился въ натурализмъ и пожилъ, что называется, въ полное свое удовольствіе. Теперь же старый грѣшникъ блѣднѣетъ при мысли о смерти, сталъ ханжей, проповѣдуетъ возвратъ къ католицизму и папскому престолу, у подножія котораго онъ не прочь пройтись слегка по части разныхъ liaisons dangereuses. Въ литературѣ современной Франціи, какъ въ зеркалѣ, отразилось все ничтожество буржуазной, мѣщанской жизни, съ ея низменными стремленіями, ограниченнымъ самодовольствомъ и непрестаннымъ страхомъ за свое драгоцѣнное существованіе, которое въ глазахъ буржуа есть центръ міра. Можно сказать, что это -- индивидуализмъ, дошедшій до своего отрицанія.
   Въ Германіи струя мистицизма и символизма сталкивается съ яркимъ и свѣжимъ талантомъ Гергардта Гауптманна, самаго молодого и самаго талантливаго изъ писателей молодой Германіи. Онъ какъ бы является представителемъ новаго поколѣнія объединенной Германіи,-- поколѣнія, выросшаго въ суровыхъ условіяхъ политики крови и желѣза, въ тискахъ милитаризма и усилившагося, послѣ войны, капитализма. Это поколѣніе прошло суровую школу, изъ которой вынесло сильную, закаленную душу борца, что отражается въ каждомъ произведеніи Гауптманна. Что такое его "Ганеле",-- съ которой наши читатели знакомы,-- какъ не открытый вызовъ, брошенный современному общественному строю? Или его "Одинокіе люди" (см. іюль "Сѣв. Вѣст."), предпочитающіе смерть гнету семейнаго лицемѣрія? Наконецъ, въ "Ткачахъ" онъ ставитъ ребромъ рабочій вопросъ, такъ обострившійся въ Германіи въ послѣднее двадцатипятилѣтіе. Гауптманнъ ставитъ вопросы въ самой простой, до осязательности конкретной формѣ, какъ того и требуетъ современная жизнь. Въ сущности, мы меньше всего нуждаемся въ построеніи новыхъ идеологическихъ формъ, въ новыхъ общественныхъ и личныхъ идеалахъ. Ихъ болѣе, чѣмъ достаточно, и изслѣдованы они до послѣднихъ логическихъ выводовъ. Быть можетъ наше время -- скорѣе время осуществленія идей и мечтаній, вдохновлявшихъ великія сердца нашихъ отцовъ? И та смутная тревога, которая овладѣваетъ даже наиболѣе сильными умами и стойкими душами, а слабыхъ толкаетъ къ мистицизму и символизму.-- не есть-ли она одно изъ тѣхъ знаменій, которыя предшествуютъ великимъ событіямъ, какъ говорить Ламмене? И, быть можетъ, наступающій годъ несетъ намъ, въ складкахъ своего таинственнаго покрывала, разгадку не одного изъ жгучихъ вопросовъ, завѣщанныхъ ему печально сходящимъ со сцены предшественникомъ?..
   Переходя къ родной литературѣ, мы бы затруднились назвать особенно выдающіяся творенія. Истекшій годъ отличался большой плодовитостью, и книжный и журнальный рынокъ не оскудѣвалъ товаромъ. Разнаго качества былъ послѣдній, но есть одно, подавлявшее всѣ остальныя,-- посредственность, шаблонъ, какъ у фабричныхъ издѣлій, вышедшихъ изъ-подъ одной и той же штампы. И если литература, какъ можно думать, служитъ выразительницей извѣстныхъ настроеній, то главная, характернѣйшая черта ихъ -- неопредѣленность. Въ нѣкоторыхъ моряхъ довольно часто наблюдается явленіе, когда при полномъ безвѣтріи начинается странное волненіе, въ видѣ мелкихъ, короткихъ волнъ, бѣгущихъ безъ опредѣленнаго направленія, сталкивающихся и расходящихся въ суетливомъ безпорядкѣ. У моряковъ для этого явленія есть особое названіе -- мертвая зыбь. Плохо кораблю, который, не обладая сильной машиной, попадетъ въ эту толчею, не дающую ему двигаться впередъ и въ то же время сильно расшатывающую его корпусъ. Такую же мертвую зыбь напоминаютъ литературныя теченія минувшаго года, своей безпорядочностью, неопредѣленностью, минорностью тона и мелочностью интересовъ. "Смѣшиця по Русѣ пошла", -- говоритъ одно изъ дѣйствующихъ лицъ въ разсказѣ г. Короленко "Рѣка играетъ". "Давно ужъ это, не со вчерашняго дня", успокоительно отвѣчаетъ ему другой. Эти немудрыя замѣчанія вполнѣ примѣнимы и къ нашей литературѣ, въ которой "смѣшиця" составляетъ наиболѣе характерное явленіе за прошлый годъ.
   Добромъ помянуть его не за что, а лихомъ -- не стоитъ того. "Vorbei und reines Nichts, volkommnes Einerlei" {"Что прошло -- все равно, какъ будто и не было".}, говоритъ Мефистофель, и такъ какъ живемъ мы не ради прошлаго, а во имя будущаго, то хотя бы "трудъ и горе" сулило намъ "грядущаго волнуемое море",-- будемъ продолжать вашу работу, утѣшаясь французской поговоркой: "дѣлай каждый свое дѣло, а что изъ сего воспослѣдуетъ -- предоставимъ Богу".
   Плохое утѣшеніе, могутъ замѣтить. Кто знаетъ лучшее -- пусть скажетъ.

-----

   Въ числѣ жгучихъ вопросовъ, выпавшихъ на долю наступающаго года, не послѣднее мѣсто занимаетъ армянскій, которому посвященъ обстоятельный сборникъ, только что вышедшій въ свѣтъ, "Положеніе армянъ въ Турціи до вмѣшательства державъ въ 1895 г." {"Положеніе армянъ въ Турціи до вмѣшательства державъ въ 1895 г.". Рѣчь Гладстона, статьи: Роленъ-Жакемна, Макъ-Коля, Грина, Диллона, Діевъ и др. Москва. 1896 г. Ц. 1 р. Стр. XXIII+443.}. Сборникъ открывается рѣчью "великаго старца", Гладстона, предъ которымъ само время, какъ-бы въ безсильи, сложило свои "необорныя руки". Такою мощью дышетъ эта рѣчь, простая и ясная, идущая отъ сердца и потому глубоко волнующая сердца. Уже не первый разъ поднимаетъ онъ голосъ въ защиту униженныхъ и оскорбленныхъ и политикѣ силы противопоставляетъ политику справедливости. Такъ выступилъ онъ сорокъ лѣтъ тому назадъ, когда съ добросовѣстностью англійскаго ученаго, съ негодованіемъ, на какое способенъ только истый джентельменъ, и съ свойственною ему, какъ величайшему оратору вѣка, силою -- обрушился на неаполитанское правительство и раскрылъ предъ пораженною ужасомъ Европою невѣроятныя тайны политическихъ тюремъ Неаполя и замка Сентъ-Эльма. Его книга, написанная о звѣрствахъ неаполитанскаго правительства, послужила дѣлу освобожденія Италіи не менѣе, чѣмъ политика Кавура и шпага Гарибальди. Вторично онъ возсталъ восемнадцать лѣтъ назадъ по поводу болгарскихъ вакханалій турецкаго правительства, доказывая невѣрность политики д'Израели, отстаивавшаго ненарушимость турецкой имперіи. И событія послѣдняго времени вполнѣ подтвердили справедливость его взглядовъ, къ которымъ склонился теперь и непосредственный преемникъ д'Израели, графъ Салисбери.
   "Престарѣлый ораторъ, отказавшійся по болѣзни отъ публичной дѣятельности и выступающій съ рискомъ для здоровья, чтобы сказать во имя человѣчности и права слово въ защиту угнетенныхъ армянъ, которые въ глуши своей даже и не узнаютъ имени своего благороднаго защитника -- рѣдкая, по своей возвышенности и красотѣ, картина!" -- замѣчаетъ редакція Сборника. Дѣйствительно, это одна изъ тѣхъ картинъ, въ созерцаніи которыхъ вниманіе, утомленное завываніемъ разныхъ писакъ, отдыхаетъ съ отрадой и умиленіемъ. Можно еще жить на свѣтѣ, есть еще "порохъ въ пороховницахъ", -- пока на эстрадѣ передъ взволнованной толпой слышится такой голосъ и раздаются такія рѣчи:
   "Пусть мнѣ не говорятъ, что одинъ народъ не имѣетъ власти надъ другимъ. Каждый народъ, а если нужно, то каждый человѣкъ, имѣетъ власть оо имя гуманности и справедливости. Эти принципы присущи человѣчеству, и нарушеніе ихъ можетъ открыть, въ подобающій моментъ, уста самому малому изъ насъ. Но, въ такихъ случаяхъ, какъ настоящій, мы должны опасаться, чтобы не совершить какой-либо несправедливости, и чѣмъ ужаснѣе слухи, тѣмъ строже мы обязаны воздерживаться отъ поспѣшнаго признанія ихъ достовѣрности; нашъ долгъ ожидать разслѣдованія дѣла и слѣдить за тѣмъ, чтобы все, что мы говоримъ, основывалось на провѣренныхъ фактахъ.
   "Да, мм. гг., 18 лѣтъ тому назадъ, на мою долю, я полагаю -- на мое счастье, выпало принятъ на себя активную роль по поводу другихъ насилій, о которыхъ сначала распространились только слухи, но которыя затѣмъ также были ужаснымъ образомъ подтверждены: это насилія, совершенныя въ Болгаріи. Я, однако, не выступилъ по этому поводу до тѣхъ поръ, пока, вопервыхъ, достовѣрность и характеръ упомянутыхъ слуховъ не были установлены безспорнымъ изслѣдованіемъ; во-вторыхъ, пока я самъ не утратилъ надежды на то, что правительство, находившееся тогда у власти, явится вѣрнымъ выразителемъ британскаго общественнаго мнѣнія. Вы видите, что мой образъ дѣйствій въ настоящемъ случаѣ не противорѣчивъ моимъ поступка" по поводу болгарскихъ событій, и, не смотря на мою старость, не можетъ служить доказательствомъ того, что чувства мои зачерствѣли въ отношеніи къ столь ужаснымъ фактамъ, какъ тѣ, о которыхъ говорятъ теперь.
   "Я хранилъ до сихъ поръ молчаніе потому, что имѣлъ полную увѣренность, что правительство королевы исполнитъ свой долгъ, и сохраняю эту увѣренность и теперь. Власть и вліяніе правительства значительны и въ тоже время ограничены. Эта страна, дѣйствуя одиноко, не можетъ выступить представительницей всего человѣчества и подвергать достойному наказанію даже самыхъ грубыхъ злодѣевъ; но существуетъ совѣсть человѣчества, какъ единаго цѣлаго,-- совѣсть, которая не ограничена даже предѣлами христіанства. И великая сила въ соединенномъ голосѣ оскорбленнаго человѣчества! Что произошло въ Болгаріи? Султанъ и его правительство безусловно отрицали, чтобы совершено было что-либо дурное. Да, но ихъ отрицаніе было поколеблено фактами. Истина обнаружилась на глазахъ всего міра. Я сказалъ тогда: "наступило время, чтобы турки и всѣ ихъ приверженцы ушли разъ навсегда изъ Болгаріи". Слова эти были сочтены за сумасбродство, но въ концѣ концовъ туры удалились не только изъ Болгаріи, ни и изъ цѣлаго ряда другихъ мѣстъ".
   На туже силу совѣсти "соединеннаго человѣчества", гладстонъ возлагаетъ надежду и теперь, и, сдѣлавъ блестящую характеристику турецкаго правительства, которое онъ называетъ "поруганіемъ цивилизаціи во всемъ ея цѣломъ и проклятіемъ человѣчества", онъ заканчиваетъ свою рѣчь: "Это сильныя выраженія; но такія выраженія должны быть употребляемы, когда сильны факты, и они не должны употребляться безъ этого условія. Я совѣтовалъ всѣмъ пока воздерживаться отъ сужденій и хранить ихъ про себя, но по мѣрѣ того, какъ доказательства усиливаются и положеніе дѣлъ представляется мрачнѣе, мои надежды меркнутъ и угасаютъ; и до тѣхъ поръ, пока я буду имѣть голосъ, я надѣюсь, -- этотъ голосъ, въ случаѣ необходимости, будетъ раздаваться во имя человѣколюбія и истины".
   Эта рѣчь была имъ сказана въ день 85-ти-лѣтней годовщины рожденія, 29-го декабря 1894 г., а въ іюлѣ 1895 г. онъ, убѣдившись въ справедливости всѣхъ свѣдѣній о систематическомъ избіеніи армянъ, "совершающемся изъ мѣсяца въ мѣсяцъ, изъ недѣли въ недѣлю, изо дня въ день",-- снова выступилъ съ рѣчью, въ которой именемъ всей британской націи требуетъ вмѣшательства Европы въ дѣла турецкой имперіи. "Мы достигли дѣйствительно критическаго положенія, -- говорилъ онъ на публичномъ митингѣ въ Честерѣ.-- Три великихъ европейскихъ правительства, управляющія населеніемъ въ 209 милліоновъ человѣкъ, превосходящимъ въ восемь или девять разъ населеніе Турціи, -- правительства, средства которыхъ двадцать разъ больше средствъ Турецкой имперіи, вліяніе и сила которыхъ въ пятьдесятъ разъ превосходятъ могущество Турціи, взяли на себя по этому вопросу извѣстныя обязательства; если онѣ отступятъ въ виду противодѣйствія султана и отоманскаго правительства, онѣ будутъ оповерены въ глазахъ всего свѣта. Всѣ мотивы долга совпадаютъ въ этомъ случаѣ со всѣми мотивами самоуваженіи".
   Факты, убѣдившіе Гладстона, что моментъ для вмѣшательства назрѣлъ, составляютъ содержаніе настоящаго сборника, состоящаго изъ нѣсколькихъ отдѣльныхъ статей, выясняющихъ положеніе армянъ въ Турціи со всѣхъ сторонъ. Вопросъ этотъ простъ и ясенъ, и если бы не путаница интересовъ, въ которой тонетъ здравый смыслъ современной политики, онъ былъ бы разрѣшенъ давнымъ-давно. Почти 3.000.000 людей подвергаются уже нѣсколько десятилѣтій подъ рядъ систематическому истребленію, которое за послѣдніе три года приняло характеръ массовыхъ избіеній. Турецкое правительство, обязанное европейскими державами, по берлинскому трактату, упорядочить положеніе дѣлъ въ Арменіи, пришло къ мудрому заключенію, что лучшее средство для этого -- уничтожить армянъ совсѣмъ. "Теперь доказано, -- говоритъ Диллонъ,-- что сасунская рѣзня была сознательнымъ дѣломъ представителей Блистательной Порты, дѣломъ, которое было заботливо подготовлено и безпощадно выполнено, не смотря на то, что эты ужасы вызывали содроганія даже въ курдскихъ разбойникахъ и чувства состраданія даже въ сердцахъ турецкихъ солдатъ". Масса свидѣтельствъ, собранныхъ Гриномъ, Макъ-Колемъ и Диллономъ, рисуютъ это истребленіе въ такихъ чудовищныхъ краскахъ, что сравниться съ ними могутъ развѣ древнія преданія объ истребленіи городовъ Чингисъ-Ханомъ или Тимуромъ. Американскій миссіонеръ Гринъ, мало, лучше сказать, вовсе не заинтересованный въ восточномъ вопросѣ, заявляетъ, что, "повидимому, можно безъ опасеній сказать, что 40 деревень совершено разрушены, и представляется вѣроятнымъ, что убито, по меньшей мѣрѣ, 16.000 человѣкъ. Самая низкая цифра 10.000, но многіе считаютъ гораздо больше". "Нужно замѣтить,-- добавляетъ онъ,-- что избіеніе совершалось регулярными солдатами, находившимися большею частью подъ командой офицеровъ высокаго ранга. Это придаетъ дѣлу въ высшей степени серьезное значеніе". Маршалъ Зекки-паша, спеціально присланный изъ Эрзинкіана, объявилъ фирманъ султана, повелѣвающій истребленіе, и затѣмъ, "держа указъ на груди, увѣщевалъ солдатъ" не уклоняться отъ исполненія долга. "Въ послѣдній день августа, въ годовщину восшествія султана на престолъ, солдатъ особенно увѣщевали отличиться, и они произвели въ этотъ день самую звѣрскую рѣзню", а вся расправа тянулась 23 дня, или въ общемъ -- "съ середины августа до середины сентября" (стр. 237).
   Подробности слишкомъ возмутительны, чтобы передавать ихъ здѣсь, и мы отсылаемъ читателей къ самой книгѣ. Приведемъ лишь выдержку изъ описанія Лейярда, знаменитаго изслѣдователя Ниневіи, которому пришлось побывать на мѣстѣ другой турецкой расправы въ Арменіи, относящейся къ пятидесятымъ годамъ. Оно лучше всякихъ "передовицъ" нашихъ "патріотовъ" характеризуетъ попечительное управленіе турецкаго правительства.
   "Скоро мы увидѣли слѣды избіенія. Сначала черепъ, одиноко катившійся вмѣстѣ съ щебнемъ, потомъ груды бѣлѣвшихъ костей; дальше обрывки гнилого тряпья. При движеніи впередъ чаще начали встрѣчаться подобные остатки; скелеты, почти совершенно цѣлые, еще висѣли на низкихъ кустахъ. Мнѣ скоро пришлось отказаться отъ попытки сосчитать ихъ. Когда мы приблизились къ отвѣсу скалы, покатость вся оказалась покрытой костями, въ перемежку съ длинными, заплетенными въ косы женскими волосами, съ потерявшимъ свой первоначальный видъ бѣльемъ, съ изношенными башмаками. Здѣсь были черепа всевозможныхъ возрастовъ, начиная отъ народившагося на свѣтъ ребенка до беззубаго старика. Подвигаясь впередъ, мы невольно наступали на нихъ и скатывали ихъ въ долину вмѣстѣ съ костями. "Это еще ничего", воскликнулъ мой проводникъ, замѣтивъ, что я съ изумленіемъ смотрю на эти несчастныя груды: -- это только останки, тѣхъ, которые бросилась внизъ или пытались спастись отъ убійства, прыгая со скалы. Слѣдуйте за мной" (стр. 180--181).
   Но мы за нимъ не послѣдуемъ, полагая, что и этого достаточно.
   Странное, чтобы не сказать больше, впечатлѣніе производятъ послѣ этого смѣлыя завѣренія нашихъ "патріотическихъ туркофиловъ", что "всѣ крики о турецкихъ преслѣдованіяхъ армянъ -- вымыселъ"... Редакція сборника дѣлаетъ по этому поводу справедливое примѣчаніе: "Любопытно сопоставить съ этими явно пристрастными туркофильскими потугами фальсификаціи исторіи прошлой и современной -- свѣдѣнія, напечатанныя въ августѣ 1895 г. въ фельетонѣ "Правительственнаго Вѣстника". Въ статьѣ "Арменія и отношенія къ ней русскаго народа" приводится множество данныхъ о звѣрствахъ турокъ за послѣдніе три вѣка. Передавъ со словъ турецкаго историка данныя о звѣрствахъ, совершенныхъ въ XVI в. во время осады Эрзерума турками надъ мирнымъ армянскимъ сельскимъ населеніемъ, статья продолжаетъ: "Эти звѣрства съ небольшими промежутками длились въ теченіе трехъ столѣтій и, какъ извѣстно, повторяются еще и въ наши дни ("Прав. Вѣстн.", 1895 г. No 189).
   При видѣ этихъ туркофильскихъ симпатій, такъ внезапно проявившихся въ нашей quasi-патріотической прессѣ, само собой напрашивается сравненіе съ поведеніемъ ея восемнадцать лѣтъ тому назадъ. Она словно обмѣнялась ролями съ извѣстной частью тогдашней англійской печати. Произошло, словомъ, политическое chassercroiser. "Коварный Альбіонъ",-- лучшіе представители котораго и тогда, какъ и теперь, были на сторонѣ права и справедливости,-- изображался ею то въ видѣ укрывателя баши-бузуковъ, то въ видѣ совѣтника, нашептывавшаго Портѣ мудрыя мѣры для укрощенія болгаръ. Теперь наши патріоты сами выступаютъ открыто въ неблагодарной роли укрывателей и попустителей курдовъ, которые въ ихъ изображеніи представляются кроткими овечками, терпящими напраслину, а армяне -- злодѣями, бунтовщиками и агитаторами, задавшимися цѣлью, во что бы то ни стало, втянуть насъ въ войну. А каковы эти "овечки", показываетъ разговоръ Диллона съ однимъ изъ ихъ вождей, нѣкіимъ Мостиго, совершившимъ, по его словамъ, "большія дѣла, такія, которыя удивили бы 12 державъ", не то что "6 державъ".
   "Выслушавъ рядъ исторій объ ихъ набѣгахъ, убійствахъ, грабежахъ, и т. п., я опять спросилъ его:
   " -- Можете ли вы, Мостиго, сообщить мнѣ еще что-нибудь о вашихъ смѣлыхъ дѣяніяхъ для того, чтобы я довелъ о нихъ до свѣдѣнія 12-ти державъ?" -- на что онъ далъ слѣдующій характерный отвѣтъ:
   "Однажды волку сказали, разскажи намъ что-нибудь объ овцѣ, которую ты съѣлъ, а онъ отвѣтилъ: я съѣлъ тысячи овецъ, о какой изъ нихъ вы говорите? То же самое можно сказать о моихъ дѣлахъ. Еслибъ я говорилъ, а вы писали два дня подрядъ, все-таки многое еще оставалось бы недосказаннымъ" (стр. 348--349).
   "Овечки" оказываются наивнѣе своихъ добровольныхъ адвокатовъ. Впрочемъ, въ одномъ они вполнѣ сходятся: какъ для овечекъ ихъ "великія дѣла" составляютъ обычное занятіе, такъ для ихъ защитниковъ -- лганье вошло давно уже въ профессію. Мы очень рады, что появленіе этого сборника поможетъ русскому обществу уяснить себѣ истинное положеніе дѣла, нарочно запутываемаго, хотя и безъ видимой цѣли. Дѣло въ томъ, что если правительство Англіи времени освобожденія Болгаріи отстаивало Турцію, то оно имѣло нѣкоторыя основанія, въ виду весьма недвусмысленныхъ посягательствъ патріотовъ того времени на Константинополь. Теперь же никто и ни на что не посягаетъ, и всѣ державы, въ томъ числѣ и Россія, желаютъ одного -- мирнаго разрѣшенія давно назрѣвшаго вопроса.

------

   Оглядываясь на прошлый годъ, нельзя не отмѣтить одного выдающагося явленія въ нашей общественной жизни. Мы имѣемъ въ виду несомнѣнное оживленіе вопроса о народномъ просвѣщеніи. Нельзя при этомъ не помянуть добрымъ словомъ дѣятельности С.-Петербургскаго и Московскаго Комитетовъ грамотности, выдающаяся роль которыхъ въ этомъ дѣлѣ можетъ служить еще разъ доказательствомъ того положеніе, какъ важна и необходима свободная иниціатива общества въ дѣлѣ, требующемъ прежде всего живого къ себѣ отношенія, готовности не только поддерживать то, что уже существуетъ, но и идти на встрѣчу все возрастающимъ въ народѣ стремленіямъ къ знанію.
   Нѣсколько данныхъ, заимствуемыхъ изъ отчетовъ упомянутыхъ Комитетовъ, покяжутъ намъ, какъ постепенно расширялась ихъ дѣятельность, сообразно росту просвѣтительныхъ задачъ общества и требованій народа. Кстати, изъ отчета Московскаго Комитета мы узнаемъ, что въ минувшемъ году исполнилось пятидесятилѣтіе его существованія, почему, какъ старѣйшему, мы и отведемъ ему первое мѣсто въ этихъ краткихъ замѣткахъ, заранѣе оговариваясь, что лишь характеръ послѣднихъ вынуждаетъ насъ остановиться на самомъ существенномъ. Въ дѣйствительности трудно сдѣлать такое разграниченіе, такъ какъ въ дѣятельности обоихъ Комитетовъ -- все существенно.
   Первое, что привлекаетъ къ себѣ вниманіе, это -- замѣтный за послѣдніе годы роетъ личнаго состава Московскаго Комитета, въ число членовъ котораго въ 1891 г. вступило 62 новыхъ члена, въ 1892 г.-- 26, 1893 г.-- 69, 1894 г.-- 183, и 1895 г.-- 190. Въ этомъ отношеніи ему не уступаетъ С.-Петербургскій, ростъ котораго, пожалуй, еще болѣе поразителенъ, какъ видно изъ слѣдующихъ данныхъ: къ 1-му января 1891 г. число членовъ было 251 къ 1892 г.-- 289, 1893 г.-- 388, 1894 г.-- 644, 1895 г.-- 883. Въ настоящее время число членовъ Московскаго Комитета почти сравнялось съ Петербургскимъ, достигая 800. Мы потому съ такою подробностью отмѣчаемъ возрастаніе числа членовъ обоихъ Комитетовъ, что въ нашихъ свободныхъ общественныхъ учрежденіяхъ всегда замѣчается обратное явленіе: въ началѣ ихъ возникновенія приливъ силъ, затѣмъ постепенный отливъ, вызываемый разочарованіемъ. Тогда какъ необычный въ нашей жизни ростъ столичныхъ Комитетовъ грамотности ясно говоритъ намъ, насколько дѣятельность ихъ удовлетворяла настоятельной общественной потребности идти на встрѣчу просвѣтительнымъ стремленіямъ народа.
   Дѣйствительно, краткій перечень вопросовъ, разработанныхъ этими Комитетами, показываетъ, съ какою чуткостью относились они къ запросамъ и нуждамъ народной среды. "Наиболѣе важнымъ изъ предметовъ, обсуждавшихся Комитетомъ",-- читаемъ въ московскомъ отчетѣ,-- "была разработка вопроса о возможности введенія въ нашей странѣ всеобщаго начальнаго образованія, вопроса, привлекавшаго въ истекшемъ году серьезное вниманіе общественныхъ дѣятелей и органовъ печати. Въ цѣломъ рядѣ земствъ вопросъ о всеобщемъ обученіи поставленъ въ настоящее время на первый планъ и успѣла создаться цѣлая литература, посвященная обсужденію его. Въ этомъ общественномъ движеніи, охватившемъ всю страну и сплотившемъ лучшіе элементы общества, принималъ не малое участіе и Московскій Комитетъ грамотности, которому принадлежитъ заслуга возбужденія этого вопроса и посильной разработки его... Этотъ вопросъ нашелъ себѣ подробную разработку въ рефератѣ В. П. Вахтерова "о всеобщемъ обученіи", разосланномъ впослѣдствіи Комитетомъ по всѣмъ земствамъ, городскимъ думамъ и другимъ учрежденіямъ, вѣдающимъ дѣло народнаго образованія". Для болѣе полной его разработки была затѣмъ избрана особая коммиссія, собравшая посредствомъ многочисленныхъ опросовъ и сношеній съ различными мѣстными дѣятелями богатый фактическій матеріалъ, отчасти уже опубликованный, именно -- объ отношеніи самого населенія къ этому вопросу. Нашимъ читателямъ мы уже сообщали въ свое время объ этихъ интересныхъ результатахъ дѣятельности Комитета (см. "На Родинѣ", іюль и августъ 1895 г.).
   Другимъ, не менѣе важнымъ предметомъ обсужденія Комитета былъ вопросъ о нормальномъ типѣ народной школы, причемъ Комитетъ категорически высказался противъ всякаго пониженія образовательнаго уровня школы и распространенія образовательныхъ начальныхъ учрежденій, стоящихъ внѣ связи съ правильно поставленной школой и внѣ общественнаго контроля. Затѣмъ, Комитетъ возбудилъ вопросъ о крайне тяжеломъ положеніи сельскихъ учителей, вопросъ объ учрежденіи народныхъ библіотекъ, цѣлый рядъ ходатайствъ предъ Министерствомъ Народнаго Просвѣщенія, и т. д.
   Такова была теоретическая часть его дѣятельности. Практическая выразилась въ изданіи ("Ежегодника" отзывовъ о народныхъ книгахъ (738 отзывовъ о книгахъ и 784 -- о народныхъ картинкахъ), въ разсылкѣ 185 библіотекъ на сумму 4.000 руб., въ. изданіи ряда народныхъ книжекъ и цѣннаго сборника "Частный починъ въ дѣлѣ народнаго образованія".
   Дѣятельность Петербургскаго Комитета не только не уступала Московскому, но отличалась еще большей интенсивностью и размѣрами обхватываемой ею области. Объ этомъ лучше всего свидѣтельствуетъ рядъ коммиссій, работавшихъ надъ спеціальными вопросами, какъ-то: коммиссіи издательская, библіотечная, по изданію сочиненій Кольцова, по оказанію помощи школамъ и другимъ учрежденіямъ, по сбору пожертвованій на школу имени А. Н. Энгельгарда, по собиранію и разработкѣ свѣдѣній о состояніи народнаго образованія въ Россіи, по составленію систематическаго обзора народно-учебной литературы, по участію Комитета на Всероссійской выставкѣ 1896 г., коммиссія помощи ученикамъ народныхъ школъ въ мѣстностяхъ, пострадавшихъ отъ неурожая, по изысканію средствъ, по разсмотрѣнію вопроса о внѣшкольномъ образованіи народа и возбужденію ходатайствъ,-- всего одиннадцать коммиссій въ составѣ членовъ свыше ста. Такимъ образомъ, каждый изъ 8 членовъ Комитета такъ или иначе былъ привлеченъ къ работѣ. Пусть намъ укажутъ другое общество, въ которомъ было-бы больше дѣятельныхъ членовъ! И работали бы они такъ, какъ эти, которымъ пришлось возбуждать вопросы, писать доклады, обсуждать ихъ, перечитывать массу книгъ на всевозможныхъ языкахъ, дѣлать изъ нихъ выборъ, переводы, извлеченія, вести переписку съ массою учрежденій и частныхъ лицъ, заниматься изданіями, т. е. входить въ сношенія съ типографіями, фабриками бумаги, авторами, вести корректуру, устраивать и наблюдать за складами, завѣдывать продажей и разсылкой книгъ, и проч. Все это безвозмездно, урывая время отъ своихъ занятій, а слѣдовательно, жертвуя, кромѣ работы, и заработкомъ. Только искреннее желаніе принести пользу просвѣщенію, послужить народу можетъ вдохнуть въ людей ту энергію, которую проявилъ Комитетъ за послѣдніе годы своего существованія.
   Результаты этой дѣятельности слишкомъ извѣстны, почему не будемъ останавливаться на ея деталяхъ. Комитетомъ собрано до 30.000 р. на учрежденіе народныхъ библіотекъ, которыя и открыты по соглашенію съ земствами. Издано до полумилліона экземпляровъ книгъ, изъ которыхъ продано въ 1894 году до 150 т. экз., Число изданій сильно возрасло, составляя нынѣ 54 названія лучшихъ русскихъ и иностранныхъ авторовъ. Въ то же время цѣна ихъ понижена до крайности, такъ что изданія Комитета, выдѣляясь своимъ содержаніемъ и своей образцовой внѣшностью, являются на книжномъ рынкѣ самыми дешевыми. Чтобы дать приблизительное представленіе о трудѣ, посвященномъ на эти изданія, приведемъ небольшую выдержку изъ отчета. "Издательскою коммиссіею было разсмотрѣно около 600 литературныхъ произведеній русскихъ писателей и изъ нихъ выбрано для изданія 47 произведеній". Это показываетъ также, съ какой тщательностью и осмотрительностью дѣлался выборъ, причемъ коммиссія "руководствовалась исключительно соображеніями художественной правды и гуманности и была чужда какихъ бы то ни было тендендіозныхъ цѣлей". Чтобы оцѣнить значеніе издательской длительности Комитета, надо принять во вниманіе не только эти голыя цифры, а и то несомнѣнное вліяніе, какое она оказала на изданіе книгъ для народа вообще. Какъ ни слабо развитъ вкусъ послѣдняго, но онъ не могъ не обратить вниманіе на рѣзкую разницу между изданіями Комитета и Никольскаго рынка, разницу хотя бы внѣшнюю и въ цѣнѣ, что повлекло за собою повышеніе требованія, а вмѣстѣ съ тѣмъ и общее улучшеніе въ народной литературѣ, замѣчаемое всѣми. Оцѣнить конкретно это вліяніе невозможно но его слѣдуетъ поставить на первомъ мѣстѣ въ ряду заслугъ Комитета передъ обществомъ.
   Такова была въ самыхъ общихъ чертахъ дѣятельность столичныхъ Комитетовъ грамотности при Вольно-экономическомъ Обществѣ, которымъ и злѣйшіе ихъ критики не могли отказать въ энергіи, преданности дѣлу и умѣньи вести его.

А. Б.

"Міръ Божій", No 1, 1896

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru