Lib.ru/Классика: Богданович Ангел Иванович. Критические заметки

КРИТИЧЕСКІЯ ЗАМѢТКИ.

Оживленіе интереса къ книгѣ.-- Удовлетвореніе этого интереса.-- Новая книга о книгахъ: "Мнѣнія русскихъ людей о лучшихъ книгахъ для чтенія".-- Различныя мнѣнія о вліяніи книги.-- Что сильнѣе -- книга или жизнь?-- Изъ общественной жизни за границей: "Нѣкоторыя изъ учрежденій общественнаго благоустройства въ Западной Европѣ", изъ отчета г. Сперанскаго.-- Пародія на такія же учрежденія у насъ.-- Рѣдкій у насъ типъ ученаго: Я. К. Гротъ по даннымъ его автобіографіи.-- Нѣкоторыя изъ его "мыслей, посвященныхъ покойному наслѣднику Николаю Александровичу".

Оживленіе интереса къ книгѣ въ средѣ нашего общества составляетъ фактъ, не подлежащій сомнѣнію. Не говоря о массѣ новыхъ изданій, выходящихъ то цѣлыми серіями, посвященными тому или иному отдѣлу знаній, то отдѣльными книгами по удешевленной цѣнѣ, на оживленіе этого интереса указываетъ также рядъ попытокъ дать отвѣтъ на вопросъ, что читать и какъ читать. Послѣднюю новинку въ этомъ родѣ представляетъ интересная книга, изданная г. Ледерле, въ которой собраны мнѣнія нѣкоторыхъ русскихъ писателей, ученыхъ, педагоговъ и художниковъ, о лучшихъ книгахъ и о ихъ вліяніи на читателя. Г. Ледерле, какъ извѣстно нашимъ читателямъ, нѣсколько уже лѣтъ издаетъ подъ общимъ заглавіемъ "Моя библіотека" массу переводовъ лучшихъ иностранныхъ писателей, выбирая такихъ, за которыми установилась незыблемо слава какъ классическихъ авторовъ, и тѣхъ изъ менѣе извѣстныхъ, которые почему-либо мало знакомы русскому читателю, но заслуживаютъ полнаго вниманія. Съ цѣлью выяснить, какія же книги могутъ быть болѣе полезны и необходимы, онъ разослалъ къ "выдающимся людямъ своей родины" особый циркуляръ, въ количествѣ 2.000 экземпляровъ, въ которомъ обращается къ нимъ съ просьбой составить: "1) списокъ тѣхъ книгъ, какъ художественныхъ, такъ и по всѣмъ отраслямъ знанія, которыя въ вашей жизни, отъ самыхъ юныхъ лѣтъ, произвели на васъ наиболѣе сильное впечатлѣніе и, по вашему мнѣнію, способствовали вашему нравственному и умственному развитію; 2) списокъ книгъ, съ которыми считаете вы необходимымъ познакомить молодежь и читающую публику". Къ сожалѣнію, на этотъ призывъ откликнулось очень немного лицъ,-- всего 86, и изъ тѣхъ многіе уклонились отъ отвѣта.

Любопытная, между прочимъ, черта нашей жизни -- эта боязнь высказывать свое мнѣніе. Даже и "выдающіеся люди своей родины" не рѣшаются "смѣть свое сужденіе имѣть", а тѣмъ болѣе -- его высказать, хотя бы и по такому вопросу, какія книги, по ихъ мнѣнію, лучшія. Русскій человѣкъ ужасно запуганъ и робокъ во всемъ, что касается сужденія. Онъ всегда ждетъ, что скажетъ начальство, будетъ ли это прямое и непосредственное начальство, отъ котораго зависитъ его благополучіе, или же тѣ или иные "взгляды", которые приняты въ его кружкѣ. Современный русскій интеллигентъ всегда находится въ трусливомъ подчиненіи у того или иного "варяга", которому и поклоняется нелицепріятно.

Можетъ быть, въ этомъ сказалась и другая національная наша черта -- лѣнь, отсутствіе интереса ко всему, что выходитъ за предѣлы нашихъ оффиціальныхъ обязанностей. На это указываетъ отчасти полное почти отсутствіе отвѣтовъ отъ учителей и профессоровъ. Какъ бы то ни было, а полезное и важное предпріятіе г. Ледерле почти-что потерпѣло крахъ, такъ какъ 86 отвѣтовъ маловато на 2.000 циркуляровъ.

Но и это незначительное число отвѣтовъ все же даетъ матеріалъ любопытный и поучительный. Осмысленно читаютъ у насъ немногіе, еще меньше людей, способныхъ дать себѣ отчетъ, что произвело на нихъ при чтеніи наибольшее впечатлѣніе. Число Петрушекъ врядъ ли уменьшилось со временъ Гоголя, въ особенности въ восьмидесятые годы, когда было закрыто много библіотекъ, вслѣдствіе изъятія массы книгъ изъ обращенія, что не могло пройти безслѣдно для общей массы читателей.

Среди разнообразныхъ мнѣній о воспитательномъ значеніи книги выдѣляются два своей противоположностью. Первое, представителемъ котораго выступаетъ г. Тихомировъ, извѣстный педагогъ, отрицаетъ почти цѣликомъ такое значеніе книги. Жизнь и живое слово подавляютъ книгу, которая въ сравненіи съ ними умаляется почтеннымъ педагогомъ до полнаго ничтожества. "Въ дѣтствѣ моемъ я ничего не читалъ или почти ничего. Но передо мной постепенно раскрывалась и неотразимо влекла и захватывала меня великая книга жизни,-- жизни людей, жизни природы въ неразрывной связи съ жизнью людей"... Это для огромнаго большинства совершенно вѣрно, пока дѣло касается дѣтскаго возраста, которому свойственно вполнѣ естественное отвращеніе къ книгѣ.

Вѣрно также и то, что "первыя сѣмена симпатіи и антипатіи къ людямъ" закладываетъ въ душу жизнь, а не книга. Но вѣдь не о дѣтскомъ же возрастѣ рѣчь идетъ и картина совершенно мѣняется, когда отъ дѣтства перейдемъ къ тому возрасту, когда складывается будущій человѣкъ. Тогда-то и выступаетъ огромное значеніе книги, о которомъ говоритъ другой, извѣстный педагогъ, В. П. Острогорскій, являющійся представителемъ противоположнаго мнѣнія.

"Независимо, а иногда и зависимо отъ непосредственнаго, самостоятельнаго наблюденія надъ природой и человѣческой жизнью, отъ того, что даетъ человѣку съ ранняго возраста среда, обстановка, такъ сильно дѣйствующія на образованіе внутренняго міра, -- послѣдній складывается подъ вліяніемъ двухъ фактовъ: во-1-хъ, школы (понимая подъ нею и низшую, и среднюю, и высшую, а также всякіе публичные курсы и лекціи); во-2-хъ, чтенія самостоятельнаго, главнымъ образомъ, по собственному выбору, сообразно характеру, вкусу, наклонности, словомъ, чтенія, вызваннаго любознательностью Это-то чтеніе, какъ расширяющее постепенно кругозоръ человѣка, дополняющее образованіе и доставляющее человѣку наслажденіе, отраду, разумное и пріятное наполненіе досуга, безъ сомнѣнія, есть одинъ изъ могущественнѣйшихъ рычаговъ самообразованія и самовоспитанія. Но, можетъ быть, нигдѣ въ болѣе или менѣе культурномъ мірѣ, это чтеніе не имѣетъ такого важнаго особеннаго значенія, какъ именно у насъ, въ Россіи".

Странность мнѣнія г. Тихомирова просто поражаетъ, когда вдумаешься въ дѣйствительную жизнь, т. е. ту, которая выпадаетъ на долю огромнаго большинства русскихъ обывателей. Бѣдность впечатлѣній, какъ результатъ ничтожности этой жизни, ея однообразія, мелочности, пустоты и безцвѣтности, ведетъ къ полному упадку умственныхъ интересовъ, къ исчезновенію благородныхъ порывовъ, къ тому, что принято называть опошлѣніемъ. Только книга и выручаетъ наше молодое поколѣніе, такъ какъ изъ нея только оно и узнаетъ и о возвышенныхъ мысляхъ, и о благородныхъ дѣйствіяхъ, о чести и добрѣ. Въ одной изъ сказокъ Щедрина неразумной помѣщикъ, которому надоѣлъ мужичій духъ, просилъ боговъ избавить его отъ этого духа, что въ назиданіе потомства и было ими исполнено. Мужикъ снялся съ мѣста и улетѣлъ. Что произошло затѣмъ, читатели, конечно, помнятъ: неразумный помѣщикъ одичалъ, и становому пришлось его отправить въ сумасшедшій домъ. Думаемъ, что если бы книга также улетѣла изъ Россіи, то результатъ былъ бы приблизительно такой же, и, навѣрное, пришлось бы обратиться къ новымъ варягамъ, которые прежде всего принесли бы съ собой книгу.

Рѣзче всего и категоричнѣе высказывается въ пользу вліянія книги на умственное развитіе сельскій учитель А. М. Шмелевъ, по словамъ котораго только книга имѣла рѣшающее вліяніе на его развитіе. "Каково бы ни было мое развитіе, я обязанъ имъ только книгамъ и никому болѣе", говоритъ онъ, и очень многіе могли бы сказать тоже самое, если подъ развитіемъ понимать совершенствованіе силъ, данныхъ каждому изъ насъ природою.

Припомнимъ то отчаяніе, о которомъ говорятъ юные авторы упомянутыхъ нами въ прошлый разъ брошюръ. Отъ удручающаго настроенія они ищутъ спасенія въ книгѣ, которая если не всѣмъ, то избраннымъ помогаетъ выбраться изъ мрака къ свѣту.

Дѣлается это безпорядочно, ощупью, безъ системы и руководства, въ чемъ сходятся всѣ, приводимые г. Ледерле, авторы, и почти всѣ они сходятся въ томъ, что вреда отъ такого безпорядочнаго чтенія они для себя, по крайней мѣрѣ, не видятъ. Это не значитъ, однако, чтобы они отрицали пользу системы и руководства, но изъ двухъ золъ -- отсутствіе книгъ или руководителя -- лучше послѣднее. За то съ какой благоговѣйной благодарностью вспоминаютъ они о такомъ руководствѣ, выпавшемъ на долю немногихъ счастливцевъ, какъ, напримѣръ, того же педагога Д. И. Тихомирова, который разсказываетъ о вліяніи руководства въ чтеніи на него и его сверстниковъ.

"Мнѣ посчастливилось,-- говоритъ онъ,-- попасть подъ конецъ школьнаго ученія въ руки хорошихъ учителей. Въ урокѣ по русскому языку, сверхъ выполненія положенной программы, входило художественное чтеніе, всего болѣе нами любимое. Чтобы имѣть возможность чаще и больше слушать чтеніе, мы, взрослые уже юноши, такъ хорошо приготовляли уроки, что учителю мало приходилось толковать намъ эти уроки, мало тратилось времени и на переспросъ уроковъ. Мы пріучились заниматься почти самостоятельно, и занимались вполнѣ добросовѣстно; такимъ образомъ, большая часть класснаго времени посвящалась чтенію. Учитель читалъ самъ, и читалъ мастерски. Уже одно художественное чтеніе само по себѣ многое разъясняетъ слушателю; къ этому учитель прибавлялъ еще и свои толкованія, и мы пріучались понимать литературныя произведенія -- видѣть, воспринимать и усвоивать ихъ содержаніе. Время отъ времени, взамѣнъ своихъ толкованій, учитель прочитывалъ подходящую художественно-критическую статью, вполнѣ раскрывающую идею произведенія, разъясняющую художественные образцы и значеніе произведеній (критическія статьи Бѣлинскаго, Добролюбова и нѣкоторыхъ другихъ). Мнѣ и теперь памятно неотразимо-сильное впечатлѣніе статей Добролюбова "Темное царство" и "Лучъ свѣта въ темномъ царствѣ" въ связи съ чтеніемъ прозы, "Свои люди сочтемся" и другихъ произведеній Островскаго. Такъ прочитаны были въ цѣломъ и по частямъ лучшія произведенія Пушкина, Гоголя, Тургенева, Островскаго... Произведенія, которыя прочитывались въ классѣ въ отрывкахъ, перечитывались потомъ съ величайшимъ вниманіемъ въ цѣломъ самостоятельно, и мы часто, по собственному побужденію, писали отчеты о прочитанномъ, разборъ (посильное пониманіе) прочитаннаго, статьи по поводу прочитаннаго. Чтеніе художественно-литературныхъ произведеній и критическихъ къ нимъ статей, кромѣ воспитывающаго умъ и сердце воздѣйствія, выработало въ васъ вкусъ, научило и пріучило насъ читать толково, воспитало въ насъ любовь къ серьезному чтенію. Для насъ ужъ не казались теперь скучными и популярно-научныя произведенія историческія, географическія, естественно-историческія,-- и серьезныя книги мы читали съ истиннымъ удовольствіемъ и умѣли найти въ нихъ интересное.

Но такихъ счастливцевъ было немного, и большинство руководствовалось скорѣе инстинктомъ, выбирая чутьемъ все хорошее изъ общей массы книгъ и отталкивая дурное или равнодушно проходя мимо. Почти всѣ авторы, которые по времени развитія относятся къ шестидесятымъ годамъ, указываютъ на важное значеніе въ ихъ развитіи текущей литературы, именно журналистики. Въ ней, въ сущности, они имѣли руководителя, направлявшаго и задававшаго тонъ чтенію. Почти всѣ отмѣчаютъ огромное вліяніе критики и публицистики того времени, журналовъ "Современникъ", "Русское Слово". Извѣстный писатель-беллетристъ А. И. Эртель такъ распредѣляетъ вліяніе чтенія по возростямъ: "Въ раннемъ дѣтствѣ преобладало вліяніе глупой и вредной книги о Наполеона. Въ 9 -- 12 лѣтъ образовывались эстетическіе вкусы на Пушкинѣ, Гоголѣ, Тургеневѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ фантазія была напоена дѣяніями героевъ Дюма-отца. Въ. 13--16 лѣтъ вліяла церковная литература, умѣряемая сенсаціонными романами и лирическимъ настроеніемъ отъ степей и стиховъ. Въ 16--19 лѣтъ господствовалъ Дарвинъ съ "естественно-научнымъ" направленіемъ "Русскаго Слова". Въ 19--21 года опредѣлилось вліяніе "Отечественныя Записокъ", и міровоззрѣніе начало складываться болѣе или менѣе самостоятельно".

Схема г. Эртеля, приблизительно, обычная для средняго нашего читателя, который начинаетъ съ чтенія сказочно-героическаго характера, переходитъ фазисъ мистицизма въ юношескіе годы, затѣмъ увлеченія естествознаніемъ и заканчиваетъ общественными вопросами. Мистическій періодъ переживали въ большей или меньшей степени всѣ приводимые г. Ледерле авторы, причемъ всѣ выдвигаютъ по значенію на первый планъ Евангеліе. Такимъ образомъ, склонность къ мистицизму, въ чемъ иные хотятъ видѣть отличительную черту современной молодежи, представляется явленіемъ обычнымъ въ извѣстномъ возрастѣ, когда начинается исканіе незыблемыхъ истинъ, на которыхъ юноша думаетъ построить свое міросозерцаніе. Очень любопытно такое указаніе со стороны лицъ, развитіе которыхъ совпало съ шестидесятыми годами, когда преобладало вообще матеріалистическое направленіе, какъ увѣряютъ теперь. Повидимому, это было не совсѣмъ такъ, и мистическая струнка звучала тогда, какъ и теперь, хотя болѣе сдержанно, безъ нарочитой назойливости и того подчеркиванія ея значенія, которое заставляетъ заподозрить ея искренность въ современныхъ намъ проповѣдникахъ мистико-декадентскаго направленія.

Подводя итогъ мнѣніямъ, г. Ледерле приходить къ нѣкоторымъ общимъ выводамъ о руководствѣ "чтеніемъ и желательномъ характерѣ его. Лица, юношеское развитіе которыхъ совпадаетъ съ сороковыми и шестидесятыми годами, читали все, что попадало подъ руку. Книгъ было мало, и выбирать было не изъ чего. Въ иномъ положеніи находится юный читатель нашего времени, и необходимость руководства становится очевидной. Вопросъ лишь въ томъ, кто долженъ взять его на себя? Прямой отвѣть напрашивается самъ собой -- школа, но такой отвѣтъ мыслимъ лишь въ теоріи, учительскій персоналъ современной школы совершенно не подготовленъ къ такой роли -- руководителя чтеніемъ, -- роли, требующей большихъ библіографическихъ познаній и опытности, и г. Ледерле полагаетъ, что "обязанность слѣдить за вновь выходящими книгами, указывать имъ мѣсто въ ряду книгъ, уже существующихъ и составлять систематическіе каталоги должно быть дѣломъ особой отрасли литературы спеціально педагогической",-- что, по его словамъ, отчасти уже и дѣлается. Современемъ необходимость въ такихъ каталогахъ и указаніяхъ должна еще болѣе возрасти, а вмѣстѣ съ тѣмъ, при нормальномъ порядкѣ вещей, должна бы увеличиться и спеціальная литература по этому вопросу. Попытку въ этомъ родѣ представляетъ особый журналъ, существующій уже второй годъ, "Книговѣдѣніе", издаваемый московскимъ библіографическимъ кружкомъ. Въ немъ помѣщается систематическій указатель новыхъ книгъ и рецензій на нихъ въ журналахъ и газетахъ. Это очень полезное изданіе, необходимое для всякаго, кто желаетъ слѣдить за современной литературой. Но журналъ еще не установился, и программа его требуетъ многихъ дополненій, а главное, большей системы, безъ чего онъ не можетъ имѣть того значенія, какое должно принадлежатъ ему по праву. Къ сожалѣнію, онъ далеко не всѣмъ извѣстенъ, а распространеніе его весьма желательно, такъ какъ даже и въ настоящемъ своемъ видѣ онъ даетъ массу матеріала для выбора и безпристрастную его оцѣнку.

Въ заключеніе своей книги г. Ледерле сводитъ мнѣнія о лучшихъ и необходимѣйшихъ книгахъ. Первое мѣсто въ этомъ спискѣ отведено нашимъ великимъ художникамъ и поэтамъ -- Пушкину, Лермонтову, Гоголю, Грибоѣдову, Тургеневу, Л. Толстому, Достоевскому, Гончарову, Островскому и Щедрину. Нѣсколько страннымъ представляется отсутствіе Некрасова, о которомъ только г. Кони упоминаетъ, какъ о писателѣ, имѣвшемъ на ряду съ Тургеневымъ огромное вліяніе "на городскую молодежь, воспитывавшуюся въ каменныхъ и деревянныхъ корридорахъ петербургскихъ и московскихъ переулковъ и звавшую не русскую, а дачную псевдо-природу, не зная притомъ вовсе и, поэтому, не любя и не понимая русскаго народа". Именно Некрасовъ познакомилъ юношество съ природой и народомъ, вдохнувъ въ сердца любовь, жалость и близость къ народу. Въ спискѣ западно-европейскихъ писателей тоже поражаетъ отсутствіе Гейне, Верне и Шпильгагена, имѣвшихъ въ то время, да и теперь имѣющихъ, несравненно большее значеніе въ развитіи молодежи, чѣмъ, напримѣръ, Данте или Мольеръ, фигурирующіе въ этомъ спискѣ. Для пониманія Данте требуется детальнѣйшее знакомство съ его временемъ, иначе чтеніе его ничѣмъ не уступитъ чтенію Петрушки. Данте обыкновенно не читаютъ, а изучаютъ; для огромнаго большинства онъ не можетъ представлять теперь большаго интереса. Иное дѣло -- трое выше названныхъ писателей, принадлежавшихъ и тогда, и теперь принадлежащихъ къ числу любимцевъ именно молодежи, а не взрослыхъ людей. Лица, мнѣнія которыхъ приведены у г. Ледерле, очень часто упоминаютъ о нихъ.

Въ книгѣ г. Ледерле приведено нѣсколько полныхъ списковъ книгъ, которыя авторы списковъ считаютъ необходимыми для каждаго, стремящагося къ самообразованію. Всѣ эти списки очень поучительны и могутъ быть весьма полезны для систематическаго чтенія, какъ, впрочемъ, и вся интересная книга г. Ледерле.

------

Если стремленіе къ знанію замѣчается у насъ, гдѣ всѣ проявленія жизни сказываются въ микроскопическомъ, часто изуродованномъ видѣ, то еще сильнѣе оно на Западѣ, гдѣ всѣ условія жизни помогаютъ ему проявиться въ полномъ размѣрѣ. Нѣсколько данныхъ о ходѣ этого дѣла у нашихъ ближайшихъ сосѣдей -- австрійцевъ и германцевъ -- даетъ отчетъ г. Сперанскаго о "нѣкоторыхъ изъ учрежденій общественнаго благоустройства въ Западной Европѣ". Въ Западной Европѣ это стремленіе выросло органически, шагъ за шагомъ, не спѣша и не сбиваясь то въ сторону, то назадъ. Оно лишь дальнѣйшее развитіе освобожденія личности, которая стремится быть сама собой, внѣ зависимости отъ временныхъ условій, подчинить ихъ себѣ и выработать нѣчто прочное, незыблемое, создать тотъ камень, на которомъ она воздвигнетъ зданіе будущаго.

При существованіи всеобщаго обученія, которое лежитъ на обязанности государства, задачи общественной и частной иниціативы въ дѣлѣ народнаго просвѣщенія тамъ представляются въ значительной степени иными, нежели у насъ, въ Россіи. Русскимъ обществамъ распространенія образованія прежде всего приходится заботиться о насажденіи грамотности, тогда какъ наши западные сосѣди уже прошли эту первую ступень, и дѣятельность ихъ направлена на распространеніе званій высшаго порядка, какихъ народная школа не даетъ. Въ Германіи и Австріи извѣстны два типа такихъ обществъ. Къ первому принадлежатъ общества, которыя содѣйствуютъ самообразованію только своихъ членовъ и распространенію знаній среди лицъ своего класса; таковы рабочія общества для распространенія знаній. Второй типъ обществъ намъ ближе по цѣлямъ и организаціи,-- это такія, которыя преслѣдуютъ исключительно образовательныя цѣли и распространяютъ свою дѣятельность на всѣ слои населенія. Г. Сперанскій приводитъ, какъ примѣръ, Вѣнское общество распространенія образованія, съ которымъ онъ ближе познакомился. Общество это существуетъ самостоятельно очень недавно -- съ 1893 года, когда оно отдѣлилось отъ Нижне-австрійскаго общества распространенія образованія. Дѣятельность его ограничивается городомъ и заключается въ устройствѣ библіотекъ, общедоступныхъ курсовъ и въ изданіи произведеній образовательнаго содержанія. Въ первый же годъ оно имѣло 2.877 членовъ, годовые взносы которыхъ составили около 4.050 р. Въ 1892 г., оно устроило 7 библіотекъ, а въ 1893 г. ихъ уже было 17, изъ которыхъ было выдано 246.788 названій, а круглымъ счетомъ всѣ 17 библіотекъ имѣли около 30.000 томовъ. Когда общество открыло первую библіотеку въ рабочемъ кварталѣ города, то за 5 мѣсяцевъ было выдано 94.000 названій. Съ цѣлью опыта была введена незначительная плата, отъ 3 до 4 к. въ мѣсяцъ, и опытъ оказался очень удаченъ: плата поступаетъ исправно и число подписчиковъ нисколько не уменьшилось. Эта библіотека открыта только въ тѣ часы дня, когда рабочіе не заняты, и наплывъ публики, особенно по вечерамъ, бываетъ громаденъ, не хватаетъ мѣста стоять. "Сидя въ эти часы въ библіотекѣ,-- разсказываетъ г. Сперанскій,-- я присматривался къ публикѣ и мнѣ казалось, что я могъ читать на лицахъ приходящихъ ту жажду мысли, которая привела ихъ за книгами. Помню такую картину: на улицѣ дождь, сыро, холодновато; мальчикъ, только-что вышедшій изъ библіотеки съ книгою, остановился у открытаго окна и при падающемъ изъ библіотеки свѣтѣ внимательно читаетъ, не обращая вниманія, что и книга, и самъ онъ мокнутъ подъ дождемъ: у него, очевидно, не хватаетъ терпѣнія донести ее до дому".

Не меньшій успѣхъ имѣютъ чтенія, въ видѣ болѣе или менѣе правильныхъ курсовъ. Такъ, въ 1892 г. ихъ было 235 съ числомъ слушателей 60.000, въ 1893 г.-- 270, число слушателей -- 63.000. Изъ 235 чтеній было: по естественной исторіи -- 41, исторіи -- 30, медицинѣ и гигіенѣ -- 26, исторіи искусства и культуры -- 24, политической экономіи -- 23, географіи -- 22, литературѣ -- 13, образцовое чтеніе произведеній литературы -- 37. Какъ далеки эти чтенія отъ того, что принято у насъ называть народными чтеніями, показываютъ имена лекторовъ и содержаніе лекцій. Такъ, по естествознанію читали: инженеръ Лоссъ (хранитель-адъюнктъ королевскаго технологическаго музея) -- о превращенія теплоты въ механическую работу; приватъ-доцентъ Бендорфъ -- "Микроскопъ и телефонъ"; профессоръ Вейнбергъ -- о разрывныхъ и взрывчатыхъ веществахъ. По исторіи: приватъ-доцентъ Меклеръ -- о Солонѣ; профессоръ Бассъ -- "Исторія крестовыхъ походовъ" (нѣсколько чтеній) и т. д. Преимущественными чтецами выступаютъ профессора и приватъ-доценты вѣнскаго университета, при содѣйствіи которыхъ общество устроило настоящій народный университетъ, по образцу англійскихъ университетскихъ курсовъ для широкой публики. Курсы были безплатны и разсчитаны на четыре триместра (3 мѣсяца), т. е. на два года; читались древняя исторія (греческая и римская), зоологія, физика (механика), исторія искусствъ и культуры въ Австріи, нѣмецкая литература. Слушателей записалось 315 человѣкъ, въ числѣ которыхъ рабочіе, ремесленники и мелкіе служащіе составляли около половины. Курсы существовали 5 триместровъ, такъ что учебный планъ былъ разъ выполненъ, но затѣмъ, вслѣдствіе недостатка средствъ, ихъ пришлось закрыть. Общество обратилось въ ландтагъ съ просьбой о пособіи, въ чемъ было отказано. Тогда, въ виду того, что изъ 13 преподавателей, читавшихъ на курсахъ, 6 были доцентами вѣнскаго университета, университетскому сенату была подана петиція о томъ, чтобы сенатъ образовалъ коммиссію для разработки вопроса объ устройствѣ при университетѣ общедоступныхъ научныхъ курсовъ, въ которыхъ были бы лекторами доценты университета; и чтобы сенатъ ходатайствовалъ передъ министерствомъ народнаго просвѣщенія о назначеніи для этой цѣли университету субсидіи. Петиція была подписана всѣми доцентами и половиною профессоровъ и увѣнчалась успѣхомъ. Ландтагъ ассигновалъ въ 1895 г. 5.000 гульденовъ на "организацію при вѣнскомъ университетѣ общедоступныхъ научныхъ чтеній".

Такова эта просвѣтительная дѣятельность, развитая однимъ только обществомъ въ теченіи трехъ послѣднихъ лѣтъ. Представимъ на ряду съ нимъ десятки и сотни такихъ обществъ, объединенныхъ общей цѣлью, дружно поддерживаемыхъ и обществомъ, и государствомъ, и мы поймемъ, какую великую будущность готовятъ они народу, устраняя величайшую опасность, которую создаетъ разобщеніе народа и интеллигенціи. Эту опасность давно уже поняли въ Западной Европѣ, гдѣ лучшіе люди создали движеніе, все возрастающее теперь, цѣль котораго -- поднять уровень знаній въ народныхъ массахъ настолько, чтобы исчезла рѣзкая разница между человѣкомъ изъ народа и человѣкомъ изъ университета. Движеніе это пока въ началѣ, но уже теперь послѣдствія его сказываются въ упорядоченіи нравовъ, въ сокращеніи пьянства и болѣе серьезномъ отношеніи къ своимъ правамъ, на что въ особенности упираютъ руководители этого движенія въ Англіи. Безсознательная масса всегда является простымъ орудіемъ въ рукахъ болѣе или менѣе беззастѣнчивыхъ вожаковъ. Тогда какъ просвѣщенная, она руководствуется своими взглядами и интересами, которые отлично понимаетъ, и является самымъ стойкимъ оплотомъ государства. Интересно, между прочимъ, что анархизмъ въ Западной Европѣ имѣетъ наибольшее число послѣдователей въ наименѣе просвѣщенныхъ странахъ, именно въ Италіи и Испаніи; онъ очень слабъ въ Германіи и совершенно отсутствуетъ въ Англіи, хотя здѣсь ему, какъ и всякому ученію, открыть свободный доступъ. Съ распространеніемъ знаній въ массахъ, анархизмъ исчезнетъ, какъ и всякое проявленіе невѣжества и порождаемаго имъ отчаянія.

При знакомствѣ съ успѣхами просвѣщенія на Западѣ, смыслъ невольно обращается къ себѣ, на родину, и самъ собой напрашивается вопросъ, почему у насъ оно развивается такъ медленно? Чѣмъ мы хуже нѣмцевъ? Почему петербургскій рабочій имѣетъ къ своимъ услугамъ только кабакъ, а вѣнскій -- народный университетъ? Обычнымъ отвѣтомъ на эти вопросы служитъ ссылка на нашу сравнительную съ Западной Европой бѣдность. Но этотъ отвѣтъ давно уже пора бы оставить, сдавъ въ архивъ вмѣстѣ съ прочими яко бы присущими исключительно намъ особенностями. Изъ всѣхъ орудій прогресса просвѣщеніе оказывается самымъ дешевымъ, и то же Вѣнское общество развиваетъ свою блестящую дѣятельность буквально на гроши. По даннымъ за 1893 г., оно располагало 17.000 гульденовъ (около 12.000 р.) дохода, изъ которыхъ израсходовано на чтенія, концерты, библіотеки и курсы около 18.500 гульденовъ (почти 9.000 руб.). Многія изъ нашихъ обществъ располагаютъ неменьшими средствами и могли бы располагать несравненно большими, если бы не тотъ роковой кругъ, изъ котораго не можетъ выйти у насъ всякая общественная дѣятельность. При малѣйшей попыткѣ расширить его, кругъ сжимается и живая работа общества смѣняется апатичнымъ прозябаніемъ.

"Поразительно видѣть,-- говоритъ "Недѣля", -- какъ далеко подвинулась озаренная знаніемъ народная жизнь въ культурныхъ странахъ. И тѣмъ грустнѣе бываетъ возвращаться къ нашей отечественной отсталое! и -- отсталости всесторонней и застарѣлой, всѣ формы которой имѣютъ одинъ корень -- недостатокъ образованія. Точно невидимыми чарами скована энергія величайшаго народа въ мірѣ; блуждая во тьмѣ, эта энергія разсѣевается, не выполняя и малой доли возможной работы. Народное наше невѣжество, безпримѣрное въ свѣтѣ, оставляетъ нашу націю, больше трехъ четвертей всей славянской расы -- въ хвостѣ народовъ, въ разстояніи нѣсколькихъ столѣтій до того совершенства жизни, какое теперь возможно. Мы еще доживаемъ средніе вѣка въ то время, какъ Европа вступила въ новый -- загадочный еще историческій періодъ, съ совершенно новыми условіями международной жизни и міровой конкурренціи. Европа видимо стремятся къ тому, чтобы нарождающіяся поколѣнія были вооружены всѣми средствами цивилизаціи, чтобы каждый гражданинъ, какъ въ античныя времена, былъ физически и духовно развитъ въ уровень съ своимъ вѣкомъ. Уже и теперь отмѣчается въ равныхъ странахъ расовое возрожденіе -- нарожденіе новой, болѣе сильной и красивой породы (въ Скандинавскихъ странахъ, Англіи и Германіи), въ то время, какъ по свидѣтельству статистики (профессоръ Янсонъ) коренное русское населеніе во многихъ мѣстностяхъ вырождается отъ крайней бѣдности и невѣжества (что именно невѣжество -- одна изъ ближайшихъ причинъ вырожденія, доказываетъ страшная дѣтская смертность и развитіе заразныхъ болѣзней). Тяжело становится на душѣ, когда сопоставишь эти два столь противоположные процесса -- въ Европѣ и у насъ. Какую будущность мы готовимъ темному, все еще полудикому (передъ XX вѣкомъ) народу въ сосѣдствѣ съ просвѣщенными, могучими, оздоровленными расами Запада"?

Какъ сорокъ лѣтъ тому назадъ, передъ уничтоженіемъ крѣпостного права, каждая реформа наталкивалась на непреодолимое препятствіе въ видѣ крѣпостной зависимости народа, такъ и теперь на каждомъ шагу въ общественной или государственной жизни у насъ является тормазъ -- народное невѣжество. Излюбленнымъ современнымъ вопросомъ служитъ, напр., подъемъ сельскаго хозяйства; но какъ его поднять, когда самъ хозяинъ стоитъ на ступени развитія среднихъ вѣковъ? Въ отчетѣ г. Сперанскаго говорится о мѣрахъ къ подъему этого хозяйства въ Германіи и мы ихъ приведемъ, какъ иллюстрацію того, что у насъ невозможно. Г. Сперанскій касается дѣятельности одного только общества рейнскихъ сельскихъ хозяевъ, представляющаго грандіозную организацію, число членовъ которой въ 1888 г. достигало 18.000 слишкомъ. Дѣятельность его выражается, главнымъ образомъ, въ распространеніи сельскохозяйственныхъ знаній. Еще въ 1856 г. оно назначило премію за составленіе учебника естественныхъ наукъ, пригоднаго для крестьянскихъ дѣтей, и ходатайствовало о введеніи въ народной школѣ преподаванія земледѣлія. Министерство народнаго просвѣщенія отклонило это ходатайство на томъ основаніи, что это противоречило бы принципу народной школы, цѣль которой сообщать лишь общеобразовательныя свѣдѣнія. Обществу было разрѣшено содѣйствовать распространенію сельскохозяйственныхъ знаній, оказывая поддержку тѣмъ среднимъ школамъ, которыя ввели у себя преподаваніе сельскаго хозяйства, и общество выдавало преміи тѣмъ преподавателямъ среднихъ школъ, которые занимались со своими учениками сельскохозяйственными предметами.

На этомъ общество, конечно, не остановилось и въ 1860 г. стало приглашать странствующихъ учителей, которые читали въ данной мѣстности курсы по земледѣлію, преимущественно посвященные мѣстнымъ нуждамъ. Увидѣвъ на опытѣ, какой успѣхъ имѣли такія чтенія, общество сдѣлало еще шагъ впередъ и въ 1879 г. открыло 15 школъ, съ двухгодичнымъ зимнимъ курсомъ для преподаванія спеціально сельскаго хозяйства, куда принимались ученики, окончившіе уже курсъ начальной школы. Въ 1892 г. такихъ школъ общество имѣло 21. Программа школъ показываетъ, какъ высоко поставлена тамъ научная часть. Такъ, по химіи первую зиму читаются важнѣйшіе для земледѣлія отдѣлы ея, неорганическія соединенія; вторую зиму -- органическія соединенія; ученіе о почвѣ; естественная исторія, физика, политическая экономія, бухгалтерія и проч., -- словомъ, курсъ, дающій такія солидныя знанія, которымъ едва ли удовлетворяетъ и наша средняя школа. И сдѣлало это одно частное общество, пользуясь, съ одной стороны, подготовкой населенія, прошедшаго хорошую школу, и, съ другой стороны, не стѣсняемое правительствомъ и опираясь на содѣйствіе мѣстныхъ учрежденій самоуправленія. Въ этомъ и заключается главная прерогатива культурныхъ странъ -- въ возможности работать на общую пользу безъ помѣхи, не опасаясь, что завтра же вся эта работа сведется къ толченію на мѣстѣ, а то и совсѣмъ прекратится.

Г. Сперанскій указываетъ на массу такихъ учрежденій общественнаго благоустройства, какъ музеи, выставки, ремесленныя школы, союзы рабочихъ, бюро для отысканія работы и тому подобное. Всѣ вмѣстѣ они составляютъ стройное цѣлое, свидѣтельствующее о высотѣ общественнаго развитія, открывающей такія широкія перспективы будущаго, о которыхъ русскому человѣку и во снѣ не снилось. Пока мы стоимъ на мѣстѣ, Западъ идетъ впередъ, и разстояніе между нами увеличивается съ поразительной быстротой. Хотя мы не особенно довѣряемъ цифрамъ, съ помощію которыхъ можно доказывать, что угодно, но не можемъ не привести нѣсколькихъ данныхъ, поясняющихъ ростъ этого движенія въ одной Германіи. По свѣдѣніямъ за 1894 г., въ Германской имперіи было 56.568 публичныхъ народныхъ школъ съ преподавательскимъ составомъ въ 120.032 штатныя должности, т. е. не считая сверхштатныхъ учителей и практикующихъ. Обучалось въ народныхъ школахъ 7.925.688 дѣтей обоего пола, при численности населенія имперіи въ 49.428.470 человѣкъ, или на каждыхъ 100 жителей было 16 школьниковъ и на каждые 874 жителя одна школа. Стоимость содержанія этого громаднаго народнаго "учебнаго заведенія", не считая высшей школьной администраціи и педагогическаго надзора, достигаетъ 242.400.000 марокъ (почти 120 мил. руб.), изъ коихъ около 70 мил. ложатся на общегосударственныя средства, остальное -- мѣстныхъ органовъ самоуправленія. Какъ-то неловко и стыдно становится, когда на ряду съ этими грандіозными цифрами поставить наши 500.000 школьниковъ и тѣ 6 мил. рублей, которые затрачиваютъ земства, плюсъ 8 мил. отъ казны. Въ этихъ цифрахъ выражаются просвѣтительныя усилія стодвадцатимилліонной имперіи.

------

Недавно вышла въ свѣтъ книга, посвященная памяти ученаго дѣятеля, мало извѣстнаго среднему читателю, хотя какъ личность ученаго, такъ и общій характеръ его дѣятельности заслуживаютъ иного къ себѣ отношенія. Это -- Яковъ Карловичъ Гротъ, филологъ и талантливый переводчикъ съ шведскаго и финскаго языковъ, бывшій въ числѣ учителей и воспитателей покойнаго наслѣдника цесаревича Николая Александровича. Книга начинается автобіографіей Грота, интересной не только для характеристики автора, но и того времени, къ которому относится главная ея часть. Гротъ воспитывался въ знаменитомъ Царскосельскомъ лицеѣ, въ которомъ учился Пушкинъ и куда онъ поступилъ спустя девять лѣтъ послѣ выхода оттуда великаго поэта. Память о немъ была еще жива въ стѣнахъ лицея, и хотя порядки были уже не тѣ, но преданіе о Пушкинѣ имѣло огромное вліяніе на воспитанниковъ. Этимъ вліяніемъ Гротъ объясняетъ любовь къ поэзіи и чтенію, отличавшую учениковъ лицея, не смотря на казарменные порядки, заведенные въ немъ, какъ и во всѣхъ учебныхъ заведеніяхъ того времени. Гротъ, очень способный и прилежный, поступилъ въ лицей хорошо подготовленнымъ, во вынесъ оттуда немного, какъ видно изъ его замѣчанія по поводу выхода изъ лицея: "Чего не могли бы сдѣлать изъ меня въ лицеѣ съ такими началами, при моей любознательности и стремленіи впередъ! Но надобно отдать справедливость тамошнимъ моимъ наставникамъ; всѣ они, за исключеніемъ двухъ или трехъ, очень плохо понимали и цѣль свою, и средства, которыя надобно было употреблять при обученіи". Цѣль эта заключалась въ приготовленіи чиновниковъ для высшихъ государственныхъ учрежденій, въ одно изъ которыхъ, именно въ канцелярію Государствевмаго Совѣта, Гротъ и поступилъ. Здѣсь ему очень повезло съ точки зрѣнія чиновника, но было очень тяжело для него, такъ какъ всѣ его стремленія шли въ совершенно противную сторону. Онъ былъ сразу отмѣченъ и взысканъ начальствомъ. Почеркъ его очень понравился императору Николаю, и съ тѣхъ поръ большую часть "меморій" пришлось переписывать будущему академику и составителю русскаго словаря. Бѣдный Гротъ изнывалъ за этой работой. "Дни уходятъ,-- пишетъ онъ въ дневникѣ,-- не оставляя ни въ умѣ, ни въ сердцѣ прочныхъ слѣдовъ; за то они оставляютъ по себѣ толстыя кипы исписанной веленевой бумаги; будетъ мнѣ чѣмъ похвастать, показывая внуку или сыну шкапы государственной канцеляріи; съ какой гордостью скажу: "сочинять не сочинялъ, а писывалъ!" Невольно приходитъ на мысль: ужели на 24-мъ году отъ роду, въ лѣто служенія нашего 4-е, воспитавшись въ одномъ изъ первыхъ заведеній, я не могъ бы лучше быть употребленъ на службу?" Наконецъ, онъ не выдержалъ такого "государственнаго служенія" и сбѣжалъ оттуда. Литература и наука давно уже тянули его къ себѣ. Онъ зналъ тогда уже почти всѣ главные европейскіе языки и былъ извѣстенъ сначала своими небольшими изящными переводами съ англійскаго, а потомъ какъ переводчикъ знаменитой поэмы Тегнера "Фритіофъ". Благодаря этому переводу, у него завязались литературныя знакомства съ Плетневымъ, Жуковскимъ, со шведами и финляндскими писателями, что и побудило его бросить государственное "служеніе" въ видѣ переписки веленевыхъ фоліантовъ. Любопытно отношеніе тогдашняго общества къ его рѣшенію сдѣлаться ученымъ и литераторомъ. "Всѣ были поражены, не могли никакъ понять, какъ я рѣшаюсь жертвовать своею карьерою, находили, что я поступаю опрометчиво, а иные считали меня просто сумасшедшимъ. Впослѣдствіи я узналъ, что до одного изъ моихъ товарищей дошелъ слухъ, что я помѣшался. Мнѣ было тяжело являться въ обществѣ; вездѣ меня допрашивали о моемъ намѣреніи, выражали свое недоумѣніе. Тогдашній директоръ департамента народнаго просвѣщенія замѣтилъ мнѣ, что онъ меня не понимаетъ, что въ нашемъ обществѣ званіе ученаго еще не пользуется достаточнымъ уваженіемъ и что, конечно, я современенъ раскаюсь въ томъ, что дѣлаю". Но Гроту не пришлось раскаяться, къ великому огорченію чиновнаго міра. Онъ уѣхалъ въ Финляндію и вскорѣ получилъ въ гельсингфорскомъ университетѣ каѳедру русской исторіи. Съ тѣхъ поръ его ученая и литературная дѣятельность больше не прерывалась перепиской бумагъ, продолжаясь почти 50 лѣтъ. Слѣдить за ней мы не будемъ. Замѣтимъ только, что ему, главнымъ образомъ, общество обязано иниціативой возобновленія подписки на памятникъ Пушкина и сооруженіемъ его, въ чемъ онъ принималъ самое дѣятельное участіе. Кромѣ русскаго словаря, самой капитальной его работы, и массы филологическихъ изысканій (онъ зналъ всѣ европейскія нарѣчія и древніе языки), уже глубокимъ старикомъ онъ обработалъ извѣстную грамматику русскаго языка, по которой всѣ теперь обучаются.

Гротъ первый содѣйствовалъ сближенію финляндцевъ съ русскими, явившись въ тридцатыхъ и сороковыхъ годахъ посредникомъ между финской литературой и наукой и русской. Это сближеніе ознаменовалось горячимъ участіемъ, какое приняли русскіе ученые и литераторы въ празднованіи 200-лѣтней годовщины основанія гельсингфорскаго университета въ 1840 г. То было еще блаженное время, когда не народился нововременекій патріотъ съ его бдительнымъ сыскомъ измѣны, и оба народа, въ лицѣ лучшихъ своихъ представителей, сошлись на веселый праздникъ науки, который такъ описываетъ финляндецъ Авг. Шауманъ,

"Самымъ значительнымъ и знаменательнымъ эпизодомъ этихъ праздниковъ было дружеское сближеніе между гостившими у насъ русскими и финскими учеными и литераторами. Здѣсь первое мѣсто посредника и соединители принадлежитъ безспорно Я. Гроту. Совсѣмъ еще молодой человѣкъ, не достигшій и тридцати лѣтъ, тонко образованный и въ полномъ смыслѣ джентльменъ во всемъ своемъ существѣ, онъ рано познакомился съ шведскимъ языкомъ и литературой и былъ извѣстенъ какъ переводчикъ на русскій языкъ саги Фритіофа. Уже въ 1838 г. посѣтилъ онъ впервые Финляндію и, между прочимъ, въ Борго завязалъ знакомство съ Рунебергомъ (знаменитѣйшій изъ финскихъ поэтовъ), котораго изобразилъ съ восторженной теплотой въ одномъ русскомъ журналѣ ("Отечественныхъ Запискахъ"). Въ то же время познакомившись съ Цигнеусомъ, Ленротомъ (открывшимъ финскую народную Поэму "Калевала"), Нервендеромъ -- онъ всѣмъ имъ умѣлъ внушить въ себѣ уваженіе и сердечную пріязнь. Личными связями своими и языкознаніемъ онъ приготовилъ себѣ положеніе, какое тогда невозможно было и предполагать: въ занятію каѳедры прй нашемъ университетѣ. И такъ какъ онъ вполовину былъ у насъ какъ дома, то и былъ особенно способенъ сблизить нашихъ финскихъ литераторовъ съ своими соотечественниками. Съ обѣихъ сторонъ наилучшія и самыя теплыя отношенія оживляли всѣхъ на этихъ праздникахъ, сгладившихъ всѣ неровности и братски соединившихъ финновъ съ русскими. Высшаго пункта достигли эти сердечныя отношенія, когда въ свободный отъ промоціонныхъ торжествъ день, часть русскихъ литераторовъ, между которыми были Плетневъ, кн. Одоевскій, гр. Сологубъ, Я. Гротъ и другіе, пригласили на обѣдъ Францена, Рунеберга и Ленрота и многихъ другихъ финскихъ ученыхъ. На этомъ обѣдѣ произнесено было Я. Гротомъ теплое стихотвореніе и состоялось соглашеніе, чтобы въ намять юбилея изданъ былъ международный альманахъ, съ участіемъ русскихъ и финскихъ писателей. Редакція Сборника, который долженъ былъ выйти на двухъ языкахъ -- шведскомъ и русскомъ, поручена была Гроту. И дѣйствительно, альманахъ вышелъ на обоихъ языкахъ весною 1842 г.".

Вотъ это стихотвореніе, изъ котораго приводимъ двѣ начальныхъ и заключительную строфу:

Сыны племенъ, когда-то враждовавшихъ,

Мы встрѣтились, какъ старые друзья,

На празднествахъ наукъ, толпы созвавшихъ

Въ гостепріимные сіи края,

И не давно-ль божественная муза

Насъ подлинно сравнила межъ собой?

Привѣтъ же вамъ! скрѣпимъ святыя узы:

Кто чувствами возвышенъ, тотъ намъ свой.

Здѣсь, на концѣ Россіи исполинской,

Мы руку жмемъ вамъ нынѣ отъ души,

Вамъ, украшенье старой вѣтви финской,

Развившей сладкіе плоды втиши.

Межъ сихъ плодовъ сіяетъ цвѣтъ душистый:

То пѣсенъ даръ, излитый въ вашъ народъ,

Чтобъ радостнѣй являлся брегъ скалистый

И черный боръ, и блѣдный неба сводъ.

Друзья! нальемъ огнистой влагой чаши

И весело подымемъ ихъ къ устамъ.

"Да здравствуютъ", воскликнемъ, "братья наш

По сѣверу и девяти сестрамъ".

Отнынѣ намъ милѣе финновъ скалы;

Да будетъ ввѣкъ сей край благословенъ!

Ура! осушимъ полные бокалы

За дружество полуночныхъ Каменъ.

Вспоминая объ этомъ днѣ черезъ 50 лѣтъ, Авг. Шауманъ съ грустью замѣчаетъ: "Казалось, тогда наступило время настоящаго братскаго единенія въ будущемъ и сближенія между русскими и нашими литературными силами, или, скорѣе пріобщеніе нашей литературы къ русской. Но вотъ протекло съ тѣхъ поръ пятьдесятъ лѣтъ и альманахъ Грота остался одинокимъ явленіемъ, которому не замѣтно ни малѣйшихъ слѣдовъ подражанія!" Вмѣсто сближенія, мы видимъ теперь вражду и взаимное заподозриваніе, явившіяся какъ результатъ той беззастѣнчивой травли, которую ведутъ противъ финляндцевъ наши самозванные охранители во имя имъ однимъ извѣстныхъ интересовъ. Отвѣтить ясно и опредѣленно на вопросъ "зачѣмъ?" -- едва ли они и сами съумѣютъ,-- если только отвѣтъ не заключается въ нихъ самихъ: "затѣмъ,-- какъ говоритъ Гротъ въ своемъ стихотвореніи "Сонъ",

Затѣмъ,-- что злоба,

Коварство, зависть, клевета

Грызутъ, какъ червь добычу гроба,

Ихъ грудь, гдѣ хладъ и темнота."

Въ теченіе двѣнадцати лѣтъ Гротъ былъ профессоромъ гельсингфорскаго университета, продолжая знакомить русскихъ читателей съ лучшими представителями финской литературы въ переводахъ, помѣщаемыхъ имъ въ "Современникѣ", "Отечественныхъ Запискахъ" и въ "Журналѣ Министерства Народнаго Просвѣщенія" Такъ, онъ перевелъ лучшія вещи Рунеберга -- "Вечеръ на Рождество", "Надежда", "Стрѣлки оленей", а также впервые познакомилъ русскую литературу съ "Калевалой", сначала въ отрывкахъ, а потомъ въ полномъ пересказѣ. Какъ дорожили этой дѣятельностью и цѣнили финляндцы своего молодого друга ипрофее сора, показываетъ слѣдующій.оригинальный случай. Въ 1841 г. кто-то наканунѣ Рождества таинственно подкинулъ Гроту изящный и затѣйливый подарокъ: перо изъ слоновой кости, въ оправѣ изъ стали и серебра, съ надписью изъ переведеннаго Гротомъ стихотворенія Рунеберга: "Такъ было весело, свѣтло!" -- какъ бы намекая на бывшія годъ передъ тѣмъ празднества въ Гельсингфорсѣ. На этотъ символическій подарокъ Гротъ отвѣтилъ стихотвореніемъ, въ которомъ съ юношескимъ жаромъ высказалъ свое profession de foi:

Добру и правдѣ обѣщаю

Всегда служить перомъ моимъ!

И если я обѣтъ нарушу,

И если низости змѣя

Когда-нибудь вползетъ мнѣ въ душу

И развратится рѣчь моя --

Пускай мой бѣлый гость обратно

Къ тебѣ умчится, помрачась,

И стихъ исчезнетъ благодатный!

И этому обѣту Гротъ не измѣнялъ никогда, въ какое бы положеніе ни ставила его жизнь. Такъ, призванный ко двору сначала въ качествѣ учителя, а потомъ и воспитателя покойнаго наслѣдника цесаревича Николая Александровича, онъ, закончивъ свою отвѣтственную обязанность въ 1859 г., поднесъ въ день совершеннолѣтія наслѣдника альбомъ, дающій ясное понятіе о духѣ и направленіи его преподаванія. Такъ какъ этотъ альбомъ впервые появился въ печати теперь, то мы считаемъ нелишнимъ познакомить нашихъ читателей съ его содержаніемъ.

Альбомъ начинается посвященіемъ, въ которомъ Гротъ говоритъ своему бывшему ученику о важности переживаемаго имъ дня (совершеннолѣтія). Затѣмъ, онъ переходитъ къ поясненію обязанностей, налагаемыхъ высокимъ положеніемъ его бывшаго воспитанника. Во главѣ второй "Особенности вашего положенія" онъ говоритъ:

"Слава ждетъ Васъ; ао помните, что рядомъ съ нею стоитъ и безславіе. Въ этомъ отношеніи Ваше мѣсто гораздо опаснѣе, нежели положеніе всякаго частнаго лица. Если молодой человѣкъ, съ которымъ я сравнивалъ Васъ, измѣнитъ впослѣдствіи своимъ благороднымъ стремленіямъ, онъ останется въ неизвѣстности, онъ исчезнетъ въ тысячахъ ему подобныхъ, не оставивъ по себѣ слѣда... Но Ваше имя уже заранѣе занесено на страницы исторіи. Вы должны либо прославить, либо обезславить его; тутъ нѣтъ середины: Вы или оправдаете мѣсто, которое опредѣлено Вамъ самимъ рожденіемъ,-- тогда Вы прославитесь, или Вы покажете себя недостойнымъ этого мѣста,-- тогда Вы унизите свое имя; для Васъ будутъ позоромъ не одни темныя дѣла и ошибки для Васъ самое отсутствіе великихъ дѣяній будетъ уже безславіемъ".

Далѣе, въ главѣ о "Правдивости" онъ говоритъ о значеніи правды для государей:_

"Свѣтелъ щитъ ея какъ солнце, ясный ликъ ея открытъ. Поэтому, чѣмъ кто выше по своему положенію и власти, тѣмъ дороже должна ему бытъ истина. Въ самомъ дѣлѣ, кто, если не сильные міра въ особенности, обязаны блюсти правду и распространять ея царство на землѣ? Какъ высоко должны они цѣнить счастье быть поборниками того, въ чемъ выражается воля Провидѣнія, быть на землѣ представителями этой воли! Какъ должны они покровительствовать и поддерживать тѣхъ, которые любовью къ правдѣ становятся ихъ естественными, надежнѣйшими помощниками и сотрудниками! Какъ должны они ненавидѣть и чуждаться тѣхъ, которые посредствомъ лжи, козней и лести заявляютъ себя врагами ихъ чести и славы, врагами отечества, общаго блага и самого Провидѣнія, ибо вооружаться противъ правды влачитъ дѣйствовать противъ вѣчныхъ цѣлей Божьихъ! Но если неправда презрительна и ненавистна въ подданномъ, который, чувствуя свою немощь, ищетъ въ обманѣ беззаконнаго оружья силы,-- что сказать о вождѣ народовъ, который бы отъ юности не возлюбилъ правды со всѣмъ жаромъ чистой души? Для вѣнценосца нѣтъ тѣхъ побужденій, которыя заставляютъ частное лицо прибѣгать ко лжи. Чтобы говорить правду, ему не нужно даже рѣшимости. Кого трепетать ему, кромѣ Бога? Предъ кѣмъ не посмѣетъ онъ высказать правдиваго слова, совершить правдиваго дѣла? Но для него нужно другого рода мужество: онъ долженъ умѣть выслушивать правду, искать ее, узнавать и принимать безъ гнѣва, даже и тогда, когда бы въ ней заключалось противорѣчье его собственнымъ мыслямъ и желаніямъ. Могущественный примѣръ Государя долженъ рѣшить торжество правды или лжи въ цѣлой странѣ, ибо если знамя его -- правда и щитъ его свѣтелъ, какъ солнце, то невѣжество и коварство не смѣютъ выползать изъ темныхъ убѣжищъ своихъ; а если въ тѣни престола его гнѣздится мракъ лжи, то и нигдѣ въ его царствѣ не восходитъ солнце правды и все царство его есть царство тьмы".

Наконецъ, въ заключительной главѣ "Какъ узнавать правду", Гротъ снова возвращается къ тому же вопросу:

"Отчего правда легко затмѣвается передъ людьми высоко стоящими? Оттого, что они по большей части сносятся только съ такими лицами, которыя на лѣстницѣ общественныхъ знаній и должностей стоятъ всего ближе къ нимъ. Такъ какъ не всѣ эти избранные побуждаются въ своихъ дѣйствіяхъ однимъ стремленіемъ къ правдѣ, и нѣкоторые изъ нихъ, напротивъ, бываютъ движимы своими страстями, личными видами, заботою о собственной своей пользѣ, то естественно, что эти нѣкоторые стараются скрыть или представить въ ложномъ свѣтѣ все то, что не согласно съ ихъ собственной выгодой. И такъ человѣкъ высоко стоящій находится безпрестанно въ опасности быть обманутымъ, часто даже касательно самыхъ важныхъ и близкихъ для него интересовъ, и это тѣмъ болѣе, что между окружающими его есть люди, всячески старающіеся удалять отъ него тѣхъ, которые могли бы открыть ему глаза. Отсюда ясно, что главное средствъ узнавать истину заключается въ правилѣ: не гнушаться общенія съ людьми, гораздо ниже насъ стоящими. Часто немногія слова, обмѣненныя съ такимъ человѣкомъ, могутъ озарить нашъ умъ внезапнымъ свѣтомъ и вывести насъ изъ долговременнаго заблужденія".

Такова свѣтлая личность рѣдкаго у насъ типа ученаго, не терявшаго среди научныхъ изысканій главной цѣли науки -- служенія добру и правдѣ, завѣтамъ которыхъ онъ остался вѣренъ до конца, не измѣнивъ юношескому обѣту. Теперь такъ рѣдко приходится слышать обращенія къ этимъ завѣтамъ, что тѣмъ дороже должна быть память людей, служившихъ имъ на дѣлѣ въ мѣру своихъ силъ.

А. Б.

"Міръ Божій", No 9, 1895

Оставить комментарий Богданович Ангел Иванович (bmn@lib.ru) Год: 1895 Обновлено: 25/10/2021. 53k. Статистика. Статья: Критика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Оживление интереса к книге.- Удовлетворение этого интереса.- Новая книга о книгах: "Мнения русских людей о лучших книгах для чтения".- Различные мнения о влиянии книги.- Что сильнее - книга или жизнь?- Из общественной жизни за границей: "Некоторые из учреждений общественного благоустройства в Западной Европе", из отчета г. Сперанского.- Пародия на такие же учреждения у нас.- Редкий у нас тип ученого: Я. К. Грот по данным его автобиографии.- Некоторые из его "мыслей, посвященных покойному наследнику Николаю Александровичу".

Богданович Ангел Иванович Критические заметки

КРИТИЧЕСКІЯ ЗАМѢТКИ.

Богданович Ангел Иванович
Критические заметки