Благосветлов Григорий Евлампиевич
Херсонский философ г. Чуйко

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ХЕРСОНСКІЙ ФИЛОСОФЪ Г. ЧУЙКО.

   Кто бы могъ подумать, что у насъ, среди херсонскихъ степей, скрывается философъ, которйго мы до сихъ поръ не могли замѣтить потому, что херсонскія степи доселѣ славились только тонкорунными баранами. Философъ этотъ никто иной, какъ г. Чуйко, адресовавшій въ No 292 "Петербургскихъ Вѣдомостей" длинное посланіе редакціи "Дѣла", по поводу коротенькой рецензіи, напечатанной въ 9-й кн. этого журнала и высказавшей наше мнѣніе о "Критическихъ опытахъ" Тэна. Въ посланіи своемъ г. Чуйко упрекаетъ насъ за то, что мы, во-первыхъ, не понимаемъ такого великаго критика, какъ Тэнъ; во-вторыхъ, за то, что мы, по своему крайнему невѣжеству, смѣшиваемъ публициста съ критикомъ, и слѣдовательно опять не понимаемъ теоріи критики. "Этимъ вы обнаружили, обращается къ намъ херсонскій философъ, что вы или совершеннѣйшій новичекъ въ дѣлѣ мысли, непонимающій еще очень многого, или порядочно уже пожившій публицистъ, котораго опытъ не спасъ отъ невѣжества".
   Что можетъ быть прискорбнѣе этого обвиненія, и притомъ исходящаго изъ устъ нашего единственнаго на всю Россію философа, г. Чуйко? Осуди насъ въ невѣжествѣ всѣ органы русской печати, мы могли бы пройти молчаніемъ ихъ приговоръ, но когда обвиняетъ насъ философъ, только изъ скромности удалившійся на пастбища херсонскихъ овецъ, мы должны были оглянуться на себя и въ тоже время обратить вниманіе на того, кто насъ обвиняетъ.
   Это очень понятная черта чувства самосохраненія. Когда слышишь о себѣ неблагопріятное мнѣніе, то естественно рождается вопросъ: кто его произноситъ и имѣетъ ли онъ право произносить его? Это заставило насъ познакомиться поближе съ г. Чуйко, изучить его не только какъ философа, но посмотрѣть на него и съ другой стороны, а именно со стороны знанія русской грамматики, науки, какъ извѣстно, обязательной не только для философа, но и для кадета третьяго класса.
   Вѣроятно, г. Чуйко согласится съ нами, что первой признакъ самаго безнадежнаго невѣжества -- это незнаніе того языка, на которомъ мы рѣшаемся писать. Разсматривая Херсонскаго философа въ этомъ отношеніи, мы пришли къ самымъ печальнымъ результатамъ. Увы! единственный нашъ философъ не имѣетъ никакого понятія о томъ языкѣ, на которомъ онъ адресовалъ намъ свое посланіе. Просимъ извинить насъ, читатель, если мы нѣсколько утомимъ ваше вниманіе, занявшись преподаваніемъ г. Чуйко элементарныхъ правилъ русскаго синтаксиса и орфографіи. Помнится намъ, что сей г. Чуйко года два тому назадъ издалъ брошюрку, озаглавленную: О искусствѣ. Брошюрку эту, конечно, никто не покупалъ, никто не прочиталъ, соображая очень правильно, что если г. Чуйко не съунѣлъ грамматически озаглавить свою пустую книжонку, то чего же ожидать отъ нея дальше? Прошло два года, въ которые, кажется, могъ бы г. Чуйко взять нѣсколько уроковъ изъ русскаго языка, но увы! онъ не только не подвинулся впередъ, но попятился назадъ. Въ предисловіи его къ "Критическимъ опытамъ" Тэна мы находимъ слѣдующіе перлы, которые не дѣлаютъ особенной чести нашему философу: "Это движеніе (французской мысли), пишетъ г. Чуйко, возникло, какъ отпоръ, какъ реакція той разлагающей (!?) литературѣ гостинной, будуара и публичнаго бала, которыя были введены нравами второй имперіи". (Стр. VII.) Читатель недоумѣваетъ, къ чему тутъ относится слово которыя -- къ гостиной, будуару и публичному балу или къ литературѣ? Грамматически къ послѣднимъ существительнымъ, а логически къ первому, т. е. къ литературѣ, такъ что у г. Чуйки граматика видимо ссорится съ его логикой. Далѣе, на стр. 333 мы встрѣчаемъ слѣдующую фразу: "Въ добавокъ ко всему эта греческая ветошь ежеминутно дерется отъ его грубыхъ прозаическихъ причудъ". Тутъ ужъ мы рѣшительно ничего не понимаемъ и слово дерется должны отнести насчетъ крайняго тупоумія переводчика Тэна. Потомъ часто попадаются выраженія такого рода: "начало второй имперіи, разлившееся такимъ кровавымъ заревомъ; сильный толчекъ... ярко и ясно теперь виденъ (стр. V и VII.) Неужели вы, г. Херсонскій философъ, не понимаете, что ни на одномъ мало-мальски литературномъ языкѣ нельзя сказать: начало разливается, толчекъ видѣнъ. Внесли г. Чуйко слабоватъ въ русской грамотѣ, то еще менѣе силенъ онъ во французской. Такъ, на стр. 232 онъ переводитъ Тэна слѣдующимъ образомъ: "Будучи простымъ журналистомъ (говорится о Свифтѣ), все состояніе котораго заключалось въ кротечной землицѣ въ Ирландіи" и т. д. Откуда это вы взяли, г. Чуйко кротечную землицу, которою вы награждаете здѣсь Свифта. Вотъ французскій подлинникъ: Simple joui'iialiste, ayant pour tout bien un petit bénéfice d'Jrlaude. Подлинникъ ясно говоритъ о бенефиціи, т. е. о церковной должности, съ которой соединялся извѣстный доходъ, а вы эту должность превратили въ землицу. Ну можно ли такъ переводить излюбленнаго вами Тэна! Вѣдь ни Тэнъ и ни одинъ біографъ Свифта не могъ вамъ наврать такой ерунды, чтобы Свифтъ былъ собственникомъ кротечной землицы въ Ирландіи. И вотъ такъ-то переведены вами "Критическіе опыты" Тэна, гдѣ можно собрать, у кого есть охота обучать васъ русской грамматикѣ, богатые и разнообразные матеріялы для оцѣнки вашей неисправимой безграмотности. И вы еще рѣшаетесь упрекать другихъ въ невѣжествѣ! Вѣроятно, вы надѣялись, что мы спустимъ вамъ эту храбрую выходку даромъ.
   Теперь мы намѣрены разсмотрѣть г. Чуйко со стороны его логики. Если онъ въ грамматикѣ остановился на точкѣ замерзанія, то относительно логики и ожидать отъ него нечего. И дѣйствительно, Кифа Мокіевичъ, сравнительно съ нашимъ херсонскимъ философомъ, былъ бы истиннымъ Кантомъ. Дѣлая отзывъ о "Критическихъ опытахъ" Тэна, мы поставили вопросъ очень ясно; мы сказали, что если у критика нѣтъ никакого опредѣленнаго міросозерцанія и общественнаго идеала, то онъ великимъ критикомъ не можетъ быть назвавъ. Кажется, мысль ясная и нетребующая разжевыванія. Кто же не знаетъ въ наше время, что великій мыслитель или критикъ тѣмъ и великъ, что у него есть опредѣленная, строго-обдуманная система мышленія, есть идеалъ, къ которому онъ всѣми силами стремится и, разрушая старые предразсудки и ошибки своихъ предшественниковъ, создаетъ новое міросозерцаніе, даетъ новый поворотъ умственному движенію своего времени. Въ этомъ смыслѣ Декартъ былъ великій мыслитель. Онъ разрушилъ средневѣковое тупое поклоненіе авторитету своимъ: я сомнѣваюсь. Беконъ, положившій начало реальному знанію, нанесъ рѣшительный ударъ схоластической рутинѣ своимъ: я знаю то, что наблюдаю, и но праву называется великимъ. Дарвинъ, открывающій обширные горизонты человѣческой мысли своей покой теоріей о развитіи органической жизни, также великъ. Но всѣ они велики не потому, что такъ угодно назвать ихъ какому нибудь г. Чуйко, а потому, что они дали новое направленіе умственной культурѣ и обогатили ее новыми идеями, новыми истинами. У всѣхъ этихъ мыслителей и подобныхъ имъ есть ясная я опредѣленная задача, на которую можно указать пальцемъ. Но за какія же особенныя заслуга вы отпустили величіе Тэну? Въ чемъ его міросозерцаніе и гдѣ онъ его предъявилъ намъ? Чтобы отвѣчать на этотъ вопросъ прямо и просто, вы начинаете нести такую дичь, что становится стыдно за васъ, г.Чуйко. Въ вашемъ безграмотномъ предисловіи, мы, между прочимъ, читаемъ слѣдующія строки: "внося общіе пріемы, Кондильяка, столь свойственные французскому складу ума, онъ (Тэнъ) усложнилъ ихъ всѣмъ научно-историческимъ матеріаломъ, выработаннымъ въ XIX столѣтіи въ Германіи, во Франціи и въ Англіи, въ равной степени пользуясь началами, выработанными Воклемъ въ исторіи, Джономъ Стюартомъ Миллемъ въ логикѣ, Гегелемъ и Гете въ критикѣ" и т. д. (стр. VIII). Подумайте только, что это была бы за злосчастная голова у великаго Тэна, если бы весь этотъ сумбуръ дѣйствительно могъ помѣститься въ ней. Бокль и Гегель, Милль и Гете -- и все это уложилось и переварилось въ одномъ Тэнѣ. Положимъ, что кто Нибудь, желая похвалитъ васъ, сказалъ бы, что г. Чуйко усложнилъ свои критическіе пріемы, совмѣстивъ въ своей головѣ Писарева и г. Н. Соловьева, Добролюбова и г. Коринъ. На что бы вы походили въ этотъ живописномъ костюмѣ! Вѣдь вы даже не подозрѣваете той общеизвѣстной истины, что чѣмъ самостоятельнѣе наша мысль, тѣмъ менѣе она способна разбрасываться по разнымъ, и притомъ противоположнымъ, направленіямъ. Очевидно, вамъ хотѣлось во что бы то ни стало превознести Тэна,-- а ума-то на это не хватило,-- вы и начали натягивать на него чужой мундиръ, совершенно ему несвойственный. Тэнъ развился подъ вліяніемъ Шеллинга, Гете и Бетховена, какъ онъ самъ о себѣ говорить, и на этомъ развитіи онъ остановился., Онъ эстетикъ въ критикѣ, эклектикъ въ философіи, дилетантъ въ искуствѣ, а въ концѣ концовъ не великій критикъ, а великій болтунъ, у котораго съ Вовлекъ нѣтъ ничего общаго.
   Для toèo, чтобы опровергнуть насъ, вамъ слѣдовало, повторяемъ, прямо указать намъ, что вотъ то-то и то-то сдѣлано великимъ Типомъ, что вотъ его міросозерцаніе, которое если и не принадлежитъ ему вполнѣ, то имъ разработано и распространено, а вы вмѣсто этого начинаете лепетать, что и англійскіе журналы расхваливали Тэна. Изъ того, что англійскіе журналы часто хвалили лошадей Дерби, еще не слѣдуютъ, что самъ Дерби или его лошади были великими учеными. Противъ похвалъ англійскихъ журналовъ мы могли бы представить вамъ такое же количество отзывовъ о Тэнѣ во французскихъ журналахъ, которые никогда не считали его выше посредственности. Притокъ замѣтимъ вамъ, что если вы еще вздумаете указывать на англійскіе журналы, то просимъ васъ цитировать ихъ. Этого требуетъ самая обыкновенная литературная добросовѣстность. Тогда мы будемъ знать, какіе именно англійскіе журналы и какого оттѣнка мнѣній соглашаются съ вами, что Тэнъ великій критикъ. Вы, конечно, понимаете, почему мы этого требуемъ. Представьте, если бы кто нибудь вздумалъ составить себѣ мнѣніе о покойномъ Писаревѣ по фельетонамъ "Петербургскихъ Вѣдомостей", писаннымъ подъ буквою Z: какое бы онъ получилъ понятіе о Писаревѣ? Когда Писаревъ былъ живъ, Z постоянно лаялъ на него; когда Писаревъ умеръ, тотъ же Z и тотъ же Коршъ начали умиляться имъ и хвалить его. Не забывайте, г. Чуйко, то такихъ Хлестаковыхъ найдется -- конечно не столько, сколько насъ,-- но не мало и въ англійской журналистикѣ.
   Намъ слѣдовало бы еще побесѣдовать съ херсонскимъ философомъ о его философіи или теоріи критики, но наши счеты съ филистерами давно уже кончены, и когда наступаетъ день, тогда не слушаютъ няниныхъ сказокъ "о бѣломъ бычкѣ". Кого это г. Чуйко хочетъ убѣдить, кромѣ г. Корша, печатающаго его стати, что современному критику нуженъ какой-то чистый (а то бываетъ еще не чистый?) анализъ и полная отчужденность отъ всѣхъ соціальныхъ и политическихъ интересовъ нашего времени. Назадъ тому лѣтъ тридцать такіе ученые колпаки были въ модѣ, а теперь ихъ не найдешь даже въ херсонскихъ степяхъ. Если наука и жизнь разъ подали другъ другу руку, то уже никакое филистерство не разорветъ ихъ больше.

Н. Л.

"Дѣло", No 11, 1869

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru