Бернфельд Симон
Символизм в еврейской литературе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Символизм в еврейской литературе -- Параллельно с религиозным С., всегда стремившимся посредством видимых знаков и действий выражать религиозное чувство человека и отношение его к Богу, и искусство, особенно поэзия, живопись и музыка, задавались целью раскрыть и воспроизвести душевную жизнь человека посредством внешних форм. Искусство стремилось, таким образом, изобразить и увековечить не столько факты и события, сколько внутренние душевные переживания. Последние не воспроизводятся слишком отчетливо, ибо ясность делает чересчур грубыми и чувственными душевные движения; С. слагается поэтому лишь из намеков. С. в живописи -- соответствуют в литературном произведении тире и многоточия, которые позволяют читателю самому мысленно переживать то, что недосказано. Широкое распространение С. в евр. литературе не может быть объяснено случайностью, так как этот род искусства уже издревле достиг y евр. народа высокой степени развития. Хотя основа этого С. была религиозная, однако по существу он отличается от обычной религиозной символики. Последняя посредством видимых знаков или действий воспроизводит известные религиозные представления и материализует, таким образом, отвлеченные идеи, между тем как С. выдвигает на первый план -- в тех же явлениях религиозной жизни -- психическую, духовную их сторону. Он символизирует и явления материального мира, связывая их трансцендентально с духовным миром. Тем самым всякое явление в природе и всякое событие в человеческой жизни приобретают особое значение; в символической литературе таинственная связь человека с природой и с Богом обрисовывается так, что она не познается и не составляет предмет знания, a чувствуется и переживается. Особенно ярко отразился С. на языке пророков. Все религиозные и этические истины, высказываемые пророками, не являются результатом умственной деятельности, они скорее представляют собой непоколебимые убеждения на почве прочувствованного и испытанного. Пророки стараются все явления природы в человеческой жизни символически привести в связь с Божеством. Во всех явлениях говорит и открывается Бог. Пророческое призвание, т. е. глубокая уверенность в своей миссии, есть основное переживание пророка, переживание сильное и непреоборимое. Символически пророк изображает это, описывая призвание его Богом для возложенного на него поручения. Так изображается пророческое призвание Моисея (Исх., 3 и сл.), Исаии (Исаия, 6 и сл.) и Иеремии (Иерем., 1, 5 и сл.). Гошеа символически изображает свое призвание к пророческой миссии, развертывая печальную картину своих семейных отношений; то, что ему пришлось испытать в своей семейной жизни, есть лишь символическое проявление всеобщей порчи нравов. Подобный символический прием мы встречаем y пророка Амоса и в большей или меньшей степени y всех древнейших пророков (ср. описание пророческих видений; I Цар., 22, 19--23). Пророки стремятся воздействовать на своих слушателей в том же духе; их цель заставить слушателей вновь пережить то, что они сами пережили, и, таким образом, поверить в действительность пережитого. С. пророков не следует, однако, смешивать с их смелыми картинными выражениями. Последние суть своеобразные приемы, служащие для объяснения неизвестного при помощи известного, абстрактного -- при помощи конкретного. Иное дело С., который все события внешнего мира переносит внутрь, в сферу человеческой психики. Еще ярче сказывается С. в языке и способе изложения более поздних пророков. Хотя они и стоят на почве евр. миросозерцания, но последнее уже нашло свою антитезу в вавилонизме и парсизме, a впоследствии и в эллинизме, которые как целое опровергаются пророками, но в частностях все же ими воспринимаются и приводятся в соответствии с мировоззрением иудаизма. Достигают они этого, однако, не путем логических приемов -- они в глубине души переживают борьбу и победу, сомнение и преодоление. Эти душевные переживания отражаются на их языке и их изложении. Они пытаются посвятить нас в тайну проявления Божественного в человеке. Во всем слышится им глас Божий, во всем они видят дело Его рук. Особенной яркостью отличается С. пророка Иезекиила, у которого, что весьма замечательно, логическая аргументация развита не менее сильно. Хотя С. по природе своей склонен рассматривать явления с субъективной точки зрения, пророк подчас отказывается от субъективизма. Порою кажется даже, что С. y него лишь литературная форма. Не пережитое, а познанное изображает пророк под видом пережитого. Вполне естественно, что сохранившийся в Библии С. носит преимущественно религиозный характер; то же следует сказать об апокалиптических книгах Даниила и Зехарии. С. присущ светский характер лишь в Песне Песней (см.), где жизнь природы часто символически связывается с миром человеческих чувств.
   С религиозным С. мы встречаемся в некоторых апокрифических книгах и y Филона. Здесь нередко религиозное познание заменяется религиозным чувством; новоплатоническая философия, символизируя религиозный энтузиазм, возводит его в своего рода откровение. Речь идет о таинственных предчувствиях и о ясновидении, стоящих выше знания с точки зрения теории познания. Это внутреннее ясновидение есть нерушимая истина, непоколебимое убеждение, которое довлеет само себе. Еще сильнее развит С. в литературе гностицизма (см.). Существо и деяния Божества, как и все существующее и все познаваемое, обнимаются известными символами; внешний мир есть лишь символическое изображение умопостигаемого. Отношения личности ко вселенной и Богу, отношения индивидуальной души к душе мировой также изображаются символически. Всем апокрифическим сочинениям свойственна одна общая черта, a именно стремление перекинуть мост между видимым и невидимым -- не путем логического познания понять трансцендентальное, а пережить его, постигнуть его интуитивно. Различие между материей и духом преодолевается, ибо первая есть не что иное, как символическое изображение последнего. Понятое путем интуиции ценится выше познанного при помощи разума. Последнее приходит извне и в действительности остается чуждым человеку. Оно может покоиться на ложном умозаключении, тогда как постигнутая интуитивно и пережитая истина отождествляет субъект и объект. -- Неоплатонический С. проник в евр. литературу через каббалу (см.). Уже в этически-религиозных идеях Нахманида (см.) С. играет большую роль. В комментарии к Пятикнижию и Песне Песней, толкуемой как аллегория, служившей нередко отправным пунктом для С., Нахманид покидает путь рационализма и логической аргументации, указывает на таинственные узы между душой человека и Богом. Этот способ постижения он называет истинным познанием, в противоположность философскому, которое останавливается лишь на внешней стороне вещей и явлений. Он верит также в сокровенные силы, таящиеся в человеческой душе и в природе, в симпатические импульсы и антипатические отталкивания; даже вера в волшебные силы играет существенную роль в его С. Последующая каббала придает всему в видимой природе и в умопостигаемом мире высокое значение. Гармония сил природы не есть чисто механическая, a этическая и прежде всего духовная. Миросоздание находится в вечном движении, и таинственные нравственные факторы оказывают большое влияние на ход вещей в природе. В особенности молитве каббалистический С. приписывает неизмеримое значение. Молясь Богу, человек не стремится получить удовлетворение своих потребностей или выразить благодарность за оказанные ему благодеяния -- в благоговейной молитве он соединяется с Богом. В ней заключена необыкновенная нравственная сила, и символически представляется, что Бог нуждается в человеческой молитве не менее, чем человек. Постоянное присутствие Бога в разнообразных явлениях природы каббала обозначает разными терминами, каждый из которых является высоким символом Божества. Подобным же образом символизирует каббала влияние Высшего Существа на человека (שפע אלהי‎). Весь материальный и духовный мир объясняется символами, или, вернее: материального мира не существует, он только Божественный С., видимое отражение духовно-этического бытия. Важное значение приобретают таким образом и религиозные постановления иудаизма -- как обрядовая сторона, так и этическое учение. Нельзя судить о них по их внешним особенностям, необходимо принимать во внимание их этическую сущность. Духовным оком человек видит, т. е. переживает, истину, нравственную сущность вещей. Этот С. популяризован в этической литературе иудаизма, поскольку подобные идеи поддаются общедоступной обработке. С. всегда является антитезой рационализма, присущего талмудическому и философскому иудаизму, т. е. он является противоположностью знанию и логическому познанию. Последних представителей религиозного С. мы встречаем в хасидизме (см.), который все сводит к внутренним переживаниям. Исходя из теории Исаака Лурии, уже Моисей-Хаиим Луццатто вызвал к новой жизни религиозный С., окрыленный поэтическим вдохновением. В хасидизме же сказывается обнаруживающееся со времени Филона стремление содействовать развитию в иудаизме, наряду со знанием и религиозной практикой, также элемента чувства и последнее сделать исходным пунктом нравственно-религиозной жизни. Но то, что каббала делала только в виде намеков, -- в С. хасидизма мы встречаем в больших размерах и в более определенной форме. -- В светской еврейской литературе С. стал проявляться лишь в последнее время. Представителями его являются Д. Л. Перец и M. И. Бердичевский. Первый пытался, впрочем, еще придать ему самобытную евр. окраску, исходя из евр. мира представлений и опираясь в значительной мере на сильно распространенные в евр. народе верования в чудодейственные силы. Творчество Бердичевского, наоборот, отмечено печатью современности и в большинстве случаев лишено специфически евр. особенностей. Оба эти поэта нашли более молодых подражателей, оставшихся, однако, позади своих образцов. (См. Аллегория).

С. Бернфельд.

 
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru