Бердяев Николай Александрович
Россия и западная Европа

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914--1922
   М., "Астрель", 2007.
   

РОССИЯ И ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА*

* Статья эта была написана до переворота, происшедшего в России, но тема ее -- вечная, и она нисколько не устарела от того, что произошло.

I

   Мировая война должна способствовать настоящему сближение России и Европы. Мы живем в момент более глубокого соприкосновения восточного и западного человечества, чем время наполеоновских войн. Россия окончательно вовлечена в круговорот мировой жизни и органически входит в Европу, как ее неотъемлемая часть. Кончается исторический период изолированного и замкнутого существования России, как некоего Востока, противополагаемого Западу. Сближает Россию с Западной Европой и небывалый союр ее с Францией и Англией и небывалая борьба ее с Германией и Австро-Венгрией. Существование России делается мировым, приводится в соответствие с ее положением в мире. Уже сами потребности мировой борьбы принуждают Россию стать на уровень европейской материальной и психической вооруженности. До сих пор Россия представлялась Европе угрозой, в ней видели чуждую и таинственную силу, но Европа не принимала России внутрь себя. Западная Европа сообщала России свою цивилизацию, но ничего не хотела и не рассчитывала получить от нее, кроме сырья. На русское государство смотрели, как на государство полуазиатское. Существование самобытной русской культуры Западная Европа не принимала всерьез. Душу России на Западе не умели понять. И наша соседка Германия, которая особенно претендовала цивилизовать Россию, менее всех хотела признать существование самостоятельной русской культуры. Германская самоуверенность не допускает и мысли о том, что германцы могли бы получить кое-что духовно от России. На Россию смотрели исключительно как на предмет эксплуатации. Но Россия и сама недостаточно сознавала, что она может что-нибудь дать Западной Европе; в ней преобладало или ученическое и мечтательное отношение к Западу, или отталкивание от него и изоляция в восточном самодовольстве. Западническое наше сознание считало нужным лишь учиться у Запада, заимствовать западную культуру и смотрело на русский народ, как на народ, который проходит начальную школу. В этом была доля истины, хотя и не творческой. Славянофильское же сознание изолировало Россию от Западной Европы, противополагало ее ей и утверждало восточную замкнутость России как самодовлеющий высший тип. И в идеологиях русского радикального народничества не чувствовалось мировой шири и всегда была провинциальная замкнутость. Широкие круги левой русской интеллигенции не стояли на высоте европейской культуры, в них преобладали восточные черты.
   Ни в западничестве, ни в славянофильстве Россия не приобретала мирового значения. Восток и Запад оставались разорванными и противоположными. Для одних Россия была исключительно Востоком, хотя и христианским, и они не хотели взять на себя круговой ответственности за судьбу европейской культуры; для других Россия должна сделаться исключительным Западом, и они не берут на себя ответственности за своеобразие России. Но Россия по фактическому своему положению в мире и по своей задаче в мире есть великий Востоко-Запад, она стоит в центре двух миров, двух всемирно-исторических потоков. По всей своей истории, по всему своему складу она принадлежит и Европе и Азии, и Западу и Востоку, она соединяет в себе два противоположных начала. Россия призвана приобщить к европейской культуре совершенно новое начало и этим расширить и углубить ее. В совмещении двух исторических миров -- источник богатства и сложности русской души и всех противоречий русской природы. Вся русская культура -- а она бесспорно существует, хотя и в недостаточно развитом еще виде -- есть культура восточно-западная, совмещающая в себе два начала. Но в этом источник величайших трудностей, стоящих на пути созидания русской культуры. В чистом и отвлеченном виде создать западную культуру в России невозможно, но также невозможно оставить Россию в исключительно восточной культуре или восточной некультурности. В западно-европейском смысле Россия легко может показаться неудачницей. Россия -- очень трудная страна, и трудности ее недостаточно понимают не только иностранцы, но и сами русские. У западных народов есть большая гладкость духа, меньше противоречий. В России, в русской душе всегда происходит противоборство двух стихий -- восточной и западной. Но и в самой восточной стихии происходит разделение на более крайний, нехристианский Восток и Восток менее крайний, христианский. В глубине души русского народа живет не только христианский и славянский Восток, но и Восток монгольский, вошедший внутрь России со времени татарского ига.
   

II

   Россия должна остаться и Востоком, если она не хочет окончательно утратить свою самобытность и оригинальность; и она же должна победить в себе крайний и исключительный Восток, вечно притягивающий ее вниз, в темную стихию, если она не желает окончательно утратить мирового значения и выпасть из мировой культуры. Не напрасно Вл. Соловьев ставил свой вопрос России:
   
   Каким ты хочешь быть Востоком,
   Востоком Ксеркса иль Христа?1
   
   И нужно сказать, что в самом русском христианстве, в русском преломлении православия есть элементы крайнего Востока, и они тянут Россию вниз, мешают ее подъемам, не подпускают ее к активной роли во всемирно-историческом процессе. Крайний же Запад в России всегда был или элементарным ученичеством, или интернациональной бесцветностью. Крайний Запад есть у нас лишь обратная сторона крайнего Востока, реакция против крайнего Востока, а не положительное творчество. Германские идеологи видят в Германии центральную Европу и считают Германию носительницей центрально-европейской идеи. С большим основанием можно видеть в России центр Востока и Запада и считать Россию носительницей восточно-западной идеи. И идея эта по существу более универсальна, чем германская идея. Россия сознательно должна быть великим Востоко-Западом, соединителем двух миров. Она призвана создать особый тип культуры, синтезирующий противоположные начала, и основы такого типа культуры уже явлены. Миссия России -- приведение человеческой культуры к единству, ее окончательная универсализация, выведение ее за пределы замкнутой и самодовлеющей Европы. Крайний Восток для Европы чужд, непонятен и неприемлем: Европа ничего не может с ним доделать. Лишь через Россию Восток и Запад могут приблизиться друг к другу. Не случайно, не напрасно Россия владеет значительной частью Азии. И есть какой-то исторический смысл в том, что на долю России выпало претворить в себе восточную стихию, просветить и очеловечить ее. Если Россия и Восток, то Восток -- человечный, а не бесчеловечный, призванный явить из своих недр образ человека.
   Такое понимание положения России и ее задач должно вести к преодолению и славянофильства, и западничества. Распря Востока и Запада в русской мысли и жизни должна быть прекращена более высоким и творческим типом мысли и жизни. Мы должны преодолеть двойной страх -- страх остаться Востоком и страх обратиться к Западу. Россия -- европейское государство, и она должна быть во всех отношениях вооружена западной техникой, которая не может быть национальной. Но все народы вступают в семью европейских государств и культур со своеобразным и оригинальным образом. Россия же должна внести еще более резко своеобразный и оригинальный образ. И Запад есть некое единство в многообразии, а не безобразное и безобразное единство. Вл. Соловьев уже пытался выйти из противоположения славянофильства и западничества, но задачу эту он слишком связывал с соединением церквей и, быть может, слишком уклонялся к католичеству. Центр тяжести вопроса лежит не в формальных различиях и сходствах церквей, а в разных типах духовного опыта и разных типах культуры. Достоевский пытался раскрыть русскую всемирность и значение России для Запада и Запада для России. Но у него самого была глубокая тяга в восточную стихию, которой потом очень злоупотребляли. Утверждение России как восточно-западного центра всегда представляло большие трудности, и очень легок был срыв в ту или другую сторону. Но все будущее России и вся роль ее в мировой жизни зависят от того, сумеет ли она преодолеть в себе крайний Восток и соблазны погружения в чисто восточную стихийность {В стихийном развитии русской революции сказываются черты крайнего Востока, нелюбовь к культуре и эволюции.} и вместе с тем не превратиться в крайний Запад, утратив свою оригинальность. Вера в то, что Россия может сказать миру новое слово и что в ней может раскрыться что-то неведомое и крайнему Западу, и крайнему Востоку, основана лишь на встрече и взаимодействии в душе России и в ее историческом теле двух миров, двух всемирно-исторических начал и культурных типов. Народному духу, в котором произошла эта встреча и это взаимодействие, должно многое раскрыться, в нем должно быть знание одного и знание противоположного. Это значит, что Россия бесконечно дорожит Западной Европой, страной "святых чудес"2, ее культурой и ее ценностями, но что она может лучше и острее самой Западной Европы сознать ограниченность и односторонность западно-европейской культуры и почувствовать неизбежность ее кризиса. Русский дух всегда видит пределы и концы, он не остается в середине, как дух западно-европейский, и это есть признак того, что Россия представляет и другой мир, а не замкнута в одном мире. Но это не значит, конечно, что Россия не должна учиться у более старой европейской культуры и не должна европеизироваться во внешних формах своей жизни.
   

III

   Эта русская сложность, это богатство духа, это знание противоположностей и полярностей раскрывается в величайшем русском гении и гении всемирном -- Достоевском. Дух Достоевского и творчество его не могли бы быть порождены ни чистым Западом, ни чистым Востоком. На Востоке нет такой острой постановки проблемы человеческой судьбы, таких откровений о человеческой природе, такого чувства личности, как у Достоевского; на Западе же нет таких опасных полярностей, такого крайнего и радикального духа, такой устремленности к конечному и последнему, такой невозможности удовлетвориться всем средним, всякой устроенностью. Достоевский выражает противоречия и богатства русской души, ее подъемы и падения, ее трудности на путях устроения жизни, созидания культуры. Именно Достоевский говорит о том, что Россия может открыть Западной Европе много нового, неведомого ей. Но надежды, связанные с Россией, всегда имеют обратной своей стороной и опасения, ею внушаемые. Поистине русский дух -- самый небезопасный дух. Какой безопасный, какой гладкий и непротиворечивый дух германский, германский монизм! Это -- одна линия по сравнению с русским духом. "Вильгельм Мейстер" и "Братья Карамазовы" -- вот разница духа германского и духа русского! Германцам легче было создавать свою культуру не только по внешним условиям, но и по внутреннему строю их духа. Противоречие у русского народа идет до самой глубины и затрудняет выявлять себя во внешнем строе общественности и культуры. Может даже остаться впечатление, что русский народ хочет оставить всю свою духовную энергию в глубине и внутри и не хочет ее выявить во внешних действиях, в делании истории. Многое в Достоевском должно быть преодолено, как русский соблазн. Во многих отношениях действие Достоевского было вредным. Но он останется навеки величайшим выразителем русского духа и пророком мирового значения России. Отношение Достоевского к Европе было более сложное, иное, чем у старых славянофилов и новейших их продолжателей. Для выражения своего отношения к Западной Европе он находил такие огненные слова, каких не находили чистые западники. Вспомним хотя бы то, что говорил Версилов в "Подростке"3. Достоевский, которого не без основания считают славянофилом, почвенником, восточником, умел выразить русскую тоску по Европе и русское благоговейное отношение к ее ценностям и святыням. Русские могут глубже оценить западные святыни, чем сам Запад.
   Мировая война ставит перед русским сознанием вопрос о мировом призвании России, о том, что может Россия дать Западной Европе, а не только получить от нее. России предстоит более тесная совместная жизнь с Западной Европой. Призвание же каждого народа определяется тем, чтб он может дать, а не тем, что он принужден брать. И вот ясно должно быть сознано, что чистое западничество в России ничего не может дать Западу, ибо оно есть лишь ученичество, лишь заимствование у Запада. Для Западной Европы не интересна западническая сторона в русской культуре, ей не интересно свое собственное в отраженном виде. Вряд ли может, например, заинтересовать англичан позитивизм на русской почве, русское отражение Милля или Спенсера. Вряд ли немцев может заинтересовать их собственная неокантианская философия на русской почве. Вряд ли интересен для западных людей русский марксизм. Но людей Запада очень интересуют Толстой и Достоевский, оригинальная русская литература, зачатки самостоятельной русской философии у Вл. Соловьева и др., своеобразная религиозность русского народа, особый склад русской души, непохожий на западный, отразившийся и на всем облике русской интеллигенции. В Достоевского и в Толстого давно уже западные люди вчитывались и прислушивались к их голосу, в них почувствовали они свет с Востока. Русская литература была фактом, возносившим русскую культуру до значения всемирного. Это должны признать и немцы, любившие делать вид, что русские -- низшая раса. Во всем русском духовном складе есть много неповторимо-оригинального, интересного и поучительного для Западной Европы, того, что сближает настоящим образом Россию и Западную Европу. Ибо каждая страна органически входит в европейскую культуру, претендующую на всемирность, не тогда, когда она лишь заимствует и проходить элементарную школу, а тогда, когда начинает давать свое, обогащает мир новым типом культуры. Русский народ входит позже других в семью европейских народов, но он должен дать не меньше других, ибо в нем приобщается к европейской культуре целый новый мир, еще не раскрывший своих богатств. Это сознание возлагает на русский народ великую ответственность. Образ России официальной долго закрывал образ России истинной. Русский народ должен окончательно преодолеть в себе тьму крайнего Востока, выйти из состояния замкнутости должен перестать бояться европеизации внешних форм жизни, должен обратить лик свой к Западной Европе, но не для того, чтобы обезличиться и обесцветиться, а для того, чтобы явить миру свой собственный лик и нести в мир свою правду и красоту, доныне столь искаженную и затемненную.
   

КОММЕНТАРИИ

   Русская мысль. 1917, кн. V-VI, май-июнь, с. 76-81.
   
   1 Цитата из стихотворения В.С. Соловьева "Ex oriente lux" (1890). См.: Соловьев В.С. "Неподвижно лишь солнце любви..." Стихотворения. Проза. Письма. Воспоминания современников. М., 1990, с. 58.
   2 Из стихотворения А.С. Хомякова "Мечта" (1835):
   
   О, грустно мне! Ложится тьма густая
   На дальнем Западе, стране святых чудес...
   (Хомяков А.С. Стихотворения и драмы. Л., 1969, с. 103).
   
   5 Соответствующую цитату из "Подростка" см. на с. 897 и прим. 10 на с. 1131.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru