Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914--1922
М: Астрель, 2007.
СЛАВЯНОФИЛЬСТВО У ВЛАСТИ
I
Назначение московского губернского предводителя дворянства А.Д. Самарина обер-прокурором Св. синода -- самое интересное и знаменательное из всех назначений последнего времени1. В лице А.Д. Самарина впервые славянофильство получает власть и получает ее в сфере церковной, которая всегда стояла в центре славянофильских интересов. Славянофильство до сих пор было безвластно, и консервативный характер его основных принципов не спасал это направление от вечных подозрений со стороны власти. Многие идеи славянофилов были безответственны и на опыте не проверены. Вспомним, что богословские сочинения А.С. Хомякова были запрещены духовной цензурой и появились за границей на французском языке. А Хомяков был не только величайшим богословом славянофильской школы, но и высшей ступенью, до какой поднялось церковное сознание на Востоке, в православии. Теперь обер-прокурору Самарину придется проводить в жизнь многие идеи Хомякова, которые казались опасными всем обер-прокурорам. Дядя нынешнего обер-прокурора Ю. Самарин писал: "Хомяков представлял собой оригинальное, почти небывалое у нас явление полнейшей свободы в религиозном сознании"{См.: Самарин Ю. Предисловие к 1-му изданию богословских сочинений Хомякова (во втором томе сочинений Хомякова или в собрании сочинений Ю. Самарина, т. VI).}. Вот этой "полнейшей свободы в религиозном сознании" у Хомякова никогда не могли ни понять, ни принять официальные церковные круги, стоявшие у власти. "Полнейшая свобода" всегда ведь и во всем казалась опасной и крамольной. В то самое время как славянофилы утверждали церковную жизнь в "полнейшей свободе" и в свободе видели самую сущность церкви, церковная власть утверждала церковную жизнь в полнейшей необходимости и видела самую сущность церкви в принуждении. Славянофильская, хомяковская концепция церкви имела много точек соприкосновения с подлинной церковной жизнью в русском народе, но она ни в одной точке не встречалась с официальной церковностью и церковной властью.
Первой точкой пересечения православия славянофильского с православием официальным является новый обер-прокурор синода А. Д. Самарий.
Назначение г. Самарина -- очень ответственный для старого славянофильства факт, большое испытание славянофильской жизнепригодности, идейной его жертвенности. А.Д. Самарин -- не простой бюрократ, который может к чему угодно приспособиться и которого ничто ни к чему не обязывает. Быть может, никогда еще русский министр не подступал к власти столь идейно обремененный и обязанный. Самарин подходит к власти со стороны наиболее ответственной для славянофильства. За ним стоят очень определенные церковные идеалы его духовных и кровных отцов и дедов. Уже одно имя его страшно обязывает. На него смотрят семейные портреты, его связывают семейные предания. Какие идейные или семейные предания связывали и обязывали г. Саблера? Он пользовался полнейшей бюрократической свободой, свободой бесконечной приспособляемости и угодливости. Но А.Д. Самарин -- не бюрократ. Его "правость" -- общественная, а не чиновничья "правость". Он претендует быть носителем идеалов народного консерватизма. Мы не привыкли к тому, чтобы идейный, общественно-народный консерватизм был у власти. Традиционная бюрократическая "правость" никогда не была таким консерватизмом. Она была лишена консервативных идей, которые, по-видимому, есть у г. Самарина. А.Д. Самарин -- первый синодальный обер-прокурор московского, а не петроградского православия, т. е. в сущности первый более православный, более церковный, более национально-русский обер-прокурор. В этом -- смысл его назначения. Я не знаю, каким будет г. Самарин в своей деятельности, но таким он должен быть по своему положению, по своему облику, по своей связанности прошлым. Петроградское, государственно-бюрократическое православие всегда ведь отличалось от исконного московского православия, гораздо более тесно связанного со старцами и монастырями, с народными святынями и с религиозной жизнью Русской Земли.
А.Д. Самарин, по-видимому, крепко церковный человек типа московского православия. Он может быть представителем у власти московских православных кругов, подлинно верующих, идейных, тех кругов, которые совсем недавно еще были в резкой оппозиции синоду и официальной церковной власти по вопросу об "имяславстве"2 и по некоторым другим больным вопросам церковной жизни. В этих право-православных кругах наибольшей известностью пользуются имена брата нового обер-прокурора Ф.Д. Самарина, М.А. Новоселова, В.А. Кожевникова, П.Б. Мансурова {Эта группа издает религиозно-философскую библиотеку под редакцией М.А. Новоселова и устраивает религиозные собеседования.}. Идейный консерватизм и крепкая церковность этих людей ставила их в оппозицию той сомнительной синодальной политики, которая разрушала церковную жизнь и вносила в нее деморализацию. Неудачи А.Д. Самарина у власти будут до известной степени и неудачами этих московских православных кругов, идейным их кризисом. На А.Д. Самарина сейчас смотрит вся православноцерковная Россия, настоящая церковная Россия, которая была угнетена обер-прокурорским владычеством, "полнейшая свобода" которой в церковной жизни всегда утеснялась, которая страдала, когда было гонение на "имяславцев". Какие же славянофильские предания связывают А.Д. Самарина в сфере церковных идеалов?
II
Славянофилы были в решительной идейной оппозиции бюрократическому синодальному строю, хотя по условиям того времени не могли этого вполне выразить. В бюрократизации церковного строя, которая началась, по их мнению, с Петра Великого, они видели огромное зло. Соборность в церкви -- в этом ведь был пафос старого, классического славянофильства. Соборное начало на Востоке они любили противопоставлять западному католичеству. В соборности церковного народа видели они высокую санкцию церковной жизни, и соборность эту мыслили они не юридической, не внешней, а внутренней и свободной. В санкции церковного народа видел Хомяков признак истинности вселенского собора.
Но в синодальном строе петербургского периода русской истории церковный народ перестал играть какую бы то ни было роль, и идея соборности была совершенно искажена. Синодальный строй не соборен не только с той внутренней точи зрения, на которой стоял Хомяков и которая не может быть выражена юридически, но не соборен и с внешней, канонической точки зрения. Этот строй был выражением сервилизма3 церкви у государства. Чувство церкви славянофилов прекрасно выразил Ю. Самарин в следующих словах: "Я признаю, подчиняюсь, покоряюсь -- стало быть, я не верую. Церковь предлагает только веру и меньшим не довольствуется; иными словами, она принимает в свое лоно только свободных. Кто приносит ей рабское признание, не веря в нее, тот не в церкви и не от церкви". И еще он говорит: "Церковь не доктрина, не система и не учреждение. Церковь есть живой организм, организм истины и любви или, точнее, истина и любовь как организм". Но официальный синодальный строй утверждал церковь как "учреждение" и требовал, чтобы церкви "приносили рабское признание, не веря в нее". Можно ли почитать вашу церковную власть адекватным выражением церкви как "живого организма истины и любви"? Славянофилы прекрасно понимали, что их идеальная концепция церкви совершенно не соответствует церковной действительности и фактическому церковному строю. Их суровая критика западной церкви с некоторыми перестановками может быть обращена и на церковь восточную. Если плохо, когда церковь становится государством и во всем ему уподобляется, то не менее плохо, когда церковь подчиняется государству и становится его орудием. Концепция православной церкви у Хомякова, Самарина и других славянофилов была идеальным построением, выражением их чувства вселенской церкви Христовой поверх всех исторических воплощений, и концепция эта делала им великую честь. Учение Хомякова о церкви есть высшая точка церковного сознания на Востоке, но оно далеко от церковной действительности Востока.
Приведу некоторые характерные места из Хомякова для характеристики церковных взглядов славянофилов, очень смелых и свободных и неизбежно сталкивающихся с церковной действительностью и церковной властью. "Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос: ибо авторитет есть нечто для нас внешнее. Не авторитет, говорю я, а истина и в то же время жизнь христианина, внутренняя жизнь его"4. "Всякое верование, всякая смыслящая вера есть акт свободы и непременно исходит из предварительного свободного исследования"5. Церковь "знает братство6, но не знает подданства"7. "Единство церкви было свободное; точнее, единство было сама свобода, в стройном выражении ее внутреннего согласия. Когда это новое единство было отринуто, пришлось пожертвовать церковной свободой для достижения единства искусственного и произвольного, пришлось заменить внешним знамением или признаком духовное чутье истины"8. "Клир, в действительности христианский, есть непременно клир свободный"9. "Само христианство есть не иное что, как свобода во Христе... Я признаю церковь более свободною, чем протестанты... Крайне несправедливо думать, что церковь требует принужденного единства или принужденного послушания; напротив, она гнушается того и другого: ибо в делах веры принужденное единство есть ложь, а принужденное послушание есть смерть"10. "Никакой внешний признак, никакое знамение не ограничит свободы христианской совести: сам Господь нас этому поучает"11. "Единство (церкви) есть не иное что, как согласие личных свобод"12. "Ни иерархическая власть, ни сословное значение духовенства не могут служить ручательством за истину; знание истины даруется лишь взаимной любви"13.
"Было бы лучше, если б у нас было поменьше официальной, политической религии, и если бы правительство могло убедиться в том, что христианская истина не нуждается в постоянном покровительстве, и что чрезмерная об ней заботливость ослабляет, а не усиливает ее"14. "Как члены церкви мы -- носители ее величия и достоинства, мы -- единственные в целом мире заблуждений хранители Христовой истины. Отмалчиваясь, когда мы обязаны возглашать глагол Божий, мы принимаем на себя осуждение, как трусливые и неюпочимые рабы... Как бы высоко ни стоял человек на общественной лестнице, будь он нашим начальником или государем, если он не от церкви, то в области веры он может быть только учеником нашим, но отнюдь не равным нам"15. Так Хомяков провозглашает не только свободу церковного народа и каждого члена церкви, но и власть церковного народа в деле учительства. Что Хомяков был противником цезарепапизма16, видно из следующих слов: "Мы думаем, что будучи свободен, государь как и всякий человек, может впасть в заблуждение, и что если бы, чего не дай Бог, подобное несчастие случилось, несмотря на постоянные молитвы сынов церкви, то и тогда император не утратил бы ни одного из прав своих на послушание своих подданных в делах мирских: а церковь не понесла бы никакого ущерба в своем величии и в своей полноте: ибо никогда не изменит ей истинный и единственный ее Глава. В предположенном случае одним христианином стало бы меньше в ее лоне -- и только"17. Если бы стоящий у власти славянофил захотел серьезно провести в жизнь хомяковские церковные идеи, то пришлось бы совершить огромный и радикальный переворот. Хомяковские идеи тяжело обременяют своим духом свободы. Хомяков был учителем церкви славянофильского лагеря. Самарин был его учеником и последователем, и все славянофилы периода расцвета, а не упадка вдохновлялись хомяковскими церковными идеалами. Но неотвратимый ход жизни показывает, что быть славянофилом в 1915 г. совсем не то означает, что быть славянофилом в 1840 г.
Старое славянофильство ныне находится в периоде упадка и разложения. Оно еще возможно как явление кабинетное и антикварное, как внежизненное настроение небольшой кучки людей, стоящих вдали от властных течений жизни. Но оно почти невозможно у власти. Активное вмешательство в жизнь требует новой творческой религиозной энергии или ведет к измене старым, добрым идеалам. Слишком поздно славянофильство пришло к власти. А всякое опоздание в истории жестоко карается. Дети и внуки Хомякова и Самарина не имеют уже этой свежести в утверждении церковной свободы. Слишком силен в них страх перед разложением любимого жизненного уклада.
III
Положение нового обер-прокурора синода трудно тем, что славянофильские предания обязывают его к умалению обер-прокурорской власти, т. е. к самоограничению, к самоотречению. А это всегда бывает трудно для человека, стоящего у власти. Нужно направить свою власть на уменьшение власти обер-прокурора над церковью. Эта задача требует огромной энергии, силы воли и самоотвержения. Нужно преодолеть страшную силу инерции в нашем церковном управлении, победить синодально-бюрократическую рутину, поставить на новые рельсы весь колоссальный механизм, столь привыкший к покорности и раболепству. Для этого в нашем епископате должно, наконец, пробудиться чувство церковного достоинства, та гордость церкви, которая ничего общего не имеет с гордостью человеческой, личной. А.Д. Самарин, если он славянофил, должен сделать опыт раскрепощения церковной жизни, освобождения положительной религиозной энергии церковного народа. Он должен приложить все старания к тому, чтобы восстановить соборность в церковной жизни. Соборность церковной жизни -- догмат славянофилов. Но есть у славянофилов еще один догмат -- свобода совести. Для всех славянофилов свобода совести была святыней, ее они противополагали принуждению в католичестве.
Мы видели, каким пафосом свободы проникнуты церковные идеи Хомякова. Хомяков и все славянофилы вместе с ним не допускали принуждения и насилия в делах веры. И А.Д. Самарин прежде всего и больше всего должен быть защитником свободы совести, памятуя слова своего дяди, что церковь "принимаете в свое лоно только свободных. Кто приносит ей рабское признание, тот не в церкви и не от церкви".
Но не следует преувеличивать роли, которую может сыграть обер- прокурор синода. Его роль -- скорее отрицательная, чем положительная, он призван не столько делать добро, сколько не делать зла. Обер-прокурор не может быть назван церковным деятелем, он лишь посредник между церковью и государством, он ведает дела церкви, поскольку они касаются государства, и дела государства, поскольку они касаются церкви. Но обер-прокурор не является участником св. синода и ему не принадлежит церковная власть. Обер-прокуроры у нас нередко фактически правили церковью и имели больше значения, чем митрополиты и епископы, но это было лишь выражением фактического соотношения между церковью и государством, а никак не выражением принципиального положения обер-прокурора в церкви. Но обер-прокурор св. синода, который уважает свободу и независимость церкви, должен до минимума доводить давление государственной власти на церковную жизнь, принуждение в делах веры. Преследования сектантов у нас оправдывались как необходимые действия государства, а не церкви. Обер-прокурор, как посредник между церковью и государством, может стоять на том, что церковь не заинтересована в привилегированном государственном положении ее верных сынов, и что охранительные услуги государственной власти унизительны для достоинства церкви. Церковь гонителей не может процветать. Всегда более процветала церковь гонимых. А.Д. Самарин, как славянофил и консерватор, конечно, не может быть сторонником отделения церкви от государства, он еще верит в "христианское государство". Но он может и должен хранить святыню свободы совести, которая у нас была провозглашена, но не исполнена.
IV
Трудно верить, что наша церковная жизнь может быть возрождена теми мерами, которые обыкновенно у нас считаются обновленческими и прогрессивными: созвание поместного собора, восстановление прихода, возвращение к соборному строю, согласному с канонами, или воссоздание патриаршества18. Внешние реформы, которых часто требуют люди нерелигиозные и нецерковные, могут быть желательны, но сами по себе они не возрождают церковно-религиозной жизни. Церковная жизнь захирела не потому, что ею так долго владел и правил Победоносцев19, что живой дух в ней был подавлен бюрократическим строем, что церковь была в подчинении у государства. Верно обратное: Победоносцев владел и правил церковной жизнью, церковь была подавлена государством потому, что религиозная энергия ослабела, что живой дух в церкви убыл. Церковное неустройство есть результат падения религиозной жизни, религиозного кризиса в русском народе. Невозможно возродить приход внешними мерами. Фактическое отсутствие прихода есть лишь выражение слабости церковной народной жизни. Настоящее церковное возрождение может идти не извне, а изнутри, из прибыли духа, Соборность в церкви есть явление духа, а не внешняя, юридически выраженная форма. Извне может быть достигнуто лишь отрицательное раскрепощение, освобождение от лжи и насилия. Но положительные ценности церковной жизни таким путем не достигаются.
Тяжелый симптом упадка религиозной энергии в нашей церковной жизни приходится видеть в том, что в грозный и необычайный час русской и мировой истории церковь оказалась так бездейственна. Церковные силы не мобилизуются для защиты родины, для одоления врага. Наши монастыри постыдно мало сделали для помощи раненым. Наше духовенство менее всего участвовало в патриотическом подъеме и напряжении всех сил нации.
Могут сказать, что это не дело церкви. Но вспомним время св. Сергия Радонежского и роль, которую играла тогда церковь в спасении России. Церковь была одной из определяющих сил в русской истории. Ныне Россия вновь переживает трудные и ответственные дни. Но в церкви не чувствуется исторической энергии. Религиозная энергия как бы уходит в другую сторону и скрыто действует во всем великом, героическом, жертвенном и духовно ценном, что ныне делается в жизни.
Славянофильство не может уже возродить церковной жизни: слишком поздно, В поздний час истории явился славянофильский обер-прокурор. Старая схема уже бессильна над бесконечно усложненной жизнью. Идеалы допетровской Руси могли быть прекрасной мечтой идеалистически настроенной кучки помещиков-литераторов 40-х годов, стоявших не у дел, далеко от жизненной борьбы. Но А.Д. Самарина нельзя уже рассматривать как такого мечтателя-идеалиста, далекого от жизни. Он был очень близок к жизни и к делам "мира сего" в качестве предводителя дворянства и видного представителя объединенного дворянства. В этой гуще жизни, в этой борьбе за интересы отживающего дворянства, в вечном противлении росту новой жизни должны были поблекнуть идеалы Хомякова и Ю. Самарина. Старое барство, хотя бы самое чистое и идейное, не может уже возрождать церковной жизни и никакой жизни. Последним красивым и величавым жестом дворянства может быть лишь жест исторического самоотречения и жертвы. Но не такова была дворянская деятельность нового обер-прокурора. В довольно энергичном образе А.Д. Самарина чувствуется последняя вспышка умирающего быта. Это -- последняя ставка старой России, которая должна уступить место России новой во всех сферах жизни. А.Д. Самарин, конечно, лучше г. Саблера, он более церковный, более идейный, более общественный человек. И он может оказаться более прогрессивным в церковной жизни именно в силу своей консервативности. Но ошибочно было бы возлагать на него какие-то особенные надежды. В жизни религиозной, как и во всякой жизни, нужно более всего возлагать на себя, на церковный народ, на его религиозную энергию. Славянофилы исходили из того, что весь русский народ и общество -- православные. На этом убеждении покоилась вся их органическая система. Теперь невозможно уже искренно строить свою государственную деятельность на том принципе, что весь русский народ православный и что русское государство истинно христианское. Можно заранее сказать, что нелегко будет новому, идейно столь обремененному обер-прокурору властно установить отношение к церкви не как к "учреждению", а как к "живому органу истины и любви". Религиозное возрождение возможно лишь на почве творческого опыта и творческих идей, которых не может быть у славянофила старого типа.
КОММЕНТАРИИ
Биржевые ведомости. 1915, No 15003, 3 августа. В библиографии Т.Ф. Клепининой ошибочно указано, что эта статья входит в состав сборника "Судьба России".
1 А.Д. Самарин был назначен обер-прокурором Св. Синода в июле 1915 г., но за оппозицию Г.Распутину был в сентябре того же года смещен.
2 Имяславство (имяславие) -- течение в православии, которое возникло в среде афонских монахов в 1912-1913 гг. и было объявлено официальной церковью ересью. 477 монахов были насильственно вывезены из Афона и распределены по разным российским монастырям. По этому поводу Бердяев написал статью "Гасители духа" (Русская молва. 1913, No 232, 5 августа).
3 См. прим. 21 на с. 1057.
4Хомяков А.С. Полное собрание сочинений. М., 1900, т. II, с. 54 (см. также: Хомяков А.С. Сочинения в 2-х тт. М., 1994, т. 2, с. 43-44; далее страницы этого издания указываются в скобках).
5 Там же, с. 43 (35).
6 В тексте газетной публикации ошибочно напечатано "богатство".
7Хомяков А.С. Полное собрание сочинений, т. II, с. 69 (55).
8 Там же, с. 72 (57).
9 Там же, с. 181 (141).
10 Там же, с. 192 (150).
11 Там же, с. 231 (181).
12 Там же, с. 235 (183).
13 Там же, с. 363 (279; письмо к В. Пальмеру от 11 октября 1850).
14 Там же, с. 364 (280).
15 Там же, с. 86 (68-69). "Неключимые рабы" -- "рабы ничего не стоящие" (выражение из Евангелия от Луки. 17, 10).
16 См. прим. 2 на с. 1072.
17Хомяков А.С. Полное собрание сочинений, т. II, с. 37-38 (31).
18 В тексте газетной публикации -- "патриархата".
19 К.П. Победоносцев был обер-прокурором Св. Синода с 1880 по 1905 г.; см. также ниже, прим. 2 на с. 1102.