Белый Андрей
Сергею Александровичу Полякову

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В день 25-летия со дня возникновения к<нигоиздательст>ва Скорпион"

  

Андрей Белый

Сергею Александровичу Полякову
В день 25-летия со дня возникновения
к<нигоиздательст>ва "Скорпион"

  
   Дорогой и глубокоуважаемый Сергей Александрович, позвольте мне в радостный для меня день, посвященный К<нигоиздательст>ву "Скорпион", приветствовать Вас, как основателя и редактора-издателя "Скорпиона", оставившего такой большой и светлый след в моей душе, а также позвольте мне, одному из сотрудников "Скорпиона", родившемуся в литературу под знаком "Скорпиона" и "Весов", пожелать Вам долгой и плодотворной деятельности.
   Озираясь назад и пропуская перед собой истекшее 25-летие, останавливаешься с изумлением перед потоком свершений, событий и достижений в области русской литературы; и кажется, что протекло не 25 лет, а 125 лет; до начала столетия, в конце прошлого века несмотря на отдельные имена деятелей в сфере литературы, общее русло ее все более и более становилось мелким и скудным; действовал еще Толстой, Чехов; восходили звезды Горького и Леонида Андреева; уже писал Вересаев; но -- литературной среды -- не было; литературные вкусы даже передовых критиков показывали низкий уровень, не говоря об уровне вкусов среднего интеллигента; либеральная и изживающая себя народническая критика разжевывала общие места некогда славной стаи передовых борцов критической мысли, уже усвоенные предшествующим поколением; и в них дожевывала себя; все то, что выходило из рамок либеральной и мелкобуржуазной идеологии, оказывалось за пределом критических горизонтов и вместе с тем за пределом понимания среднего читателя, воспитывавшегося в строгом повиновении у отживающих авторитетов того времени; заканчивался период полувекового падения литературных вкусов; суживался все более круг критикой дозволенного чтения; вне этого круга оказывалось и наше лучшее прошлое, и наше лучшее настоящее; Литературно-Театральный Комитет забраковывал пьесы Чехова; имена Ибсена, Ницше встречались с неукоснительным подозрением; Гамсуна называли "пьяным дикарем" и целая фаланга западно-европейских имен, как среди тогдашней молодежи, так и среди "стариков", русскою критикою отставлялась от русского читателя.
   Тот же период средневековья распространился во взгляде на поэзию; русская поэзия измерялась окружностью, радиусами которой были Лермонтов, Некрасов, А. Толстой и Надсон; даже гений Пушкина оказывался в иных отношениях под негласным запретом; с равнодушным почтением отдавалось ему должное; и скорей проходили к Надсону; Тютчева, Баратынского, Фета, Языкова, Дельвига просто не знали и не хотели знать вне сферы немногих кружков знатоков и ценителей русской поэзии; культура стихотворной строки, <если> оценивать ее масштабом начала 19 столетия или масштабом нашего времени, была ниже всякого допустимого уровня; и хотя были мастера формы и среди "стариков" (как-то Случевский, Вл. Соловьев), и среди "новых" (Сологуб, Бальмонт, Гиппиус, начинающий Брюсов, [Вл. Соловьев и др.]), -- отмечались таланты Леонидов Афанасьевых, Щепкиной-Куперник и Аполлона Коринфского.
   В результате сужения кругозора водворилась среди интеллигентной читательской массы, руководимой "стариками", полная атрофия вкуса и понимания, в чем заключается писательское мастерство; водворилось полное пренебрежение к поэзии, как отжившему, никому не нужному искусству.
   И вдруг -- в начале века быстрое начало поворота во вкусах, оценке и понимания художества, как особого рода науки и мастерства.
   В русской литературе забил живой источник творчества; русскому читателю открылись подлинные горизонты ему современной западной литературы, а не подставные декорации "современности" вместо современности; Ибсен, Гамсун, д'Аннунцио, Стриндберг, Уайльд, Метерлинк, Пшибышевский, Ван-Лерберг, Верлен, Верхарн, А. де Ренье, Вилье де Лиль Адан, Уольт Уитман, Бодлер, Рильке, Гофмансталь, Стефан Георге, Суинберн, Бернард Шоу и т. д. -- пестрая палитра имен хлынула в поле зрения русского читателя; обстоятельные литературные обзоры действительных "спецов", а не критических "болтунов" действительно ориентировали русского читателя в том, что происходило в литературной Франции, Германии, Бельгии; критиками оказались действительные писатели; кроме того: суженное представление о русской культуре и литературе "хорошего прошлого" расширилось перед русским читателем; выпрямленными вставали -- Пушкин, Тютчев, Баратынский; вместо историко-литературной "болтовни" своего времени о том, что "Ибсен есть лев, обрамленный гривой седин", раздался призыв к развенчанию всякой критической напыщенности и сентиментализма, призыв к внимательному изучению подлинно ученых словесников -- Потебни, Александра (а не Алексея) Веселовского и др. В новом свете возникла проблема прошлого вместе с выдвинутыми энергично и смело проблемами настоящего и будущего.
   Был объявлен неумолимый "бой" оковавшим нас рамкам литературного догматизма; разрушалось олеографическое представление о русской и западно-европейской литературе; были заложены основы стиховедения и эмпирической науки о стиле.
   И с той поры, с эпохи 1900--1910 годов -- какая пестрая смена литературных тенденций, заданий, школ, какое обилие молодых талантов.
   Современной молодежи, не переживавшей сворота во вкусах на рубеже двух столетий, никогда не понять, что граница между началом ренессанса и концом декаданса русской литературной культуры лежит в первом десятилетии этого столетия, что в позднейших десятилетиях (эпоха 910--920 годов) лишь эволюционно расширялся веером пучок разнообразных лит<ературных> течений (как-то футуризм, имажинизм, акмеизм, центрифугизм), который в первых годах был сжат в тесном круге культурных тенденций, сгруппированных вокруг "Скорпиона" и "Вeсов", что многие, ныне общепризнанные критерии вкуса, разделяемые безоговорочно всеми школами и группами (вплоть до группы пролетарских поэтов), и даже самое требование от литератора и поэта знать хорошо свое "ремесло", быть "квалифицированным рабочим" труда, даже самое представление о творчестве, как труде, как и лозунг [гарм<онии>] единства формы и содержания был выдвинут поэтами, писателями и критиками, первоначально сгруппированными Вами, Сергей Александрович, вокруг К<нигоиздательст>ва "Скорпион", -- как-то Брюсов, Бальмонт, Блок, Вячеслав Иванов, Ю. Балтрушайтис, Ф. Сологуб, М. Волошин, Гиппиус, Мережковский, Розанов, Ваш покорный слуга и мн. др.
   Точно новый нерв, и нерв основной, вскрылся в организме русской культуры слова в то время; и это произошло потому, что никогда Книгоиздательство "Скорпион" мы, тогдашняя молодежь, не считали "Книгоиздательством" в обычном смысле; мы знали, что "Скорпион" тогдашняя единственная цитадель, построенная для расстрела "картонной" литературной монументальности, забронированной не хуже броненосцев, "сталью" авторитетов; мы, тогдашняя молодежь, непризнанная и гонимая, отовсюду сбежались к развевающемуся знамени, потому что это было знамя борьбы, потому что во главе стояли люди, преданные своему делу до самозабвения, люди бескорыстия и безупречной литературной совести, люди, вооруженные огромным знанием и вкусом, люди, которые, провозглашая войну за новые формы искусства и жизни, гораздо более постигли ту самую "старую" культуру, от которой они звали прочь: во главе "Скорпиона" стояли Вы, Сергей Александрович, покойный Валерий Яковлевич Брюсов и такой знаток литературы и поэзии (сам поэт), как Ю. К. Балтрушайтис.
   Вы, Сергей Александрович, в те дни еще не знали нас (разумею себя, Блока, В. Иванова и многих других); а мы Вас знали. Каждый из нас переживал себя пленником в плотном обстании отжившего литературного быта, связывавшего по рукам и по ногам; для нас, в то время, "людей подполья", знак "Скорпиона", выкинутый первой же книжкой в первом книжном магазине того времени, -- был знаком "восстания" из мертвой рутины против этой рутины.
   Первые годы "Скорпион" казался утлою шлюпкой среди монументальных океанических гигантов -- всяких "Польз", "Образований"; первые NoNo "Весов" казались разве что миноносками среди броненосного типа толстых журналов, дружно принявшихся громить миноноски.
   Но в скорпионовских шлюпках и миноносках мы, тогдашняя литературная молодежь, оказались в "хорошем" обществе: в обществе Вер-харна, Ван-Лерберга, Вьеле де Гриффина, Реми-де-Гурмона, Дюамеля, Вильдрака, Рене Аркоса, -- и скольких других, теперь всеми признанных, тогда мало знакомых и даже неизвестных; и когда нас называли последними словами, "литературным сбродом", чуть ли не мошенниками, -- мы утешались, что мы -- "сброд" с Верхарнами и с Вильдраками -- мы, Блоки, Сологубы, Брюсовы и В. Ивановы, а не "уважаемые" вместе с либеральными, буржуазными корифеями и законодателями тогдашних мод.
   И нас успокаивала уверенность в том, что наши руководители четко правят рулем и что в известные, решительные минуты они предпочтут "взорваться", а не капитулировать.
   Этими нашими руководителями были -- во-первых, Вы, Сергей Александрович, душа и дух "Скорпиона", создававший на протяжении ряда лет самую возможность нам, столь разным по целям устремлений, согласным лишь в необходимости ликвидировать старый литературный строй -- этим нашим руководителем были Вы; и В. Я. Брюсов, ведший нас на бой сомкнутою фалангою.
   В современной войне тыл столь же обеспечивает фронт, сколь фронт тыл; и даже организация прифронтовой полосы является решающей для исхода боя; если В. Я. Брюсов был нашим руководителем в бое, Вы, С<ергей> А<лександрович>, искусный и хитрый стратег с [Вашим далеким] Вашей устремленностью к мирным целям. Вы обеспечивали нам тыл, гармонизируя внутреннюю жизнь скорпионовской семьи того времени.
   И потом, Вы были нам примером не воинственности, направленной к ниспровержению старого, а скорее примером любви ко всему новому и оригинальному; и пока происходила схватка новой литературной культуры со старой под флагом Брюсова, прожектор С. А. Полякова бороздил дали вокруг, отыскивая все новые и новые таланты среди художников, поэтов, литераторов не только в одной России; горизонтом Вашей любви была вся Европа; сколько неизвестных имен было поднято на щит "Скорпиона" Вами в то время, когда они у себя на родине казались отверженными; Вы из уютной комнатки Метрополя вслушивались в какие-то лишь Вами слышимые радиотелеграммы, в итоге которых появлялись: или перевод на русский язык какого-нибудь безымянного иностранного горюна, либо статейка в "Весах", либо "виньетка" будущего знаменитого художника.
   В каком-то отношении "Весы" были органом не только русской литературы, но органом передовой фаланги культурных работников всех стран, sui generis "интериндивидуалом". Как ценили "Весы" в Бельгии в передовых литературных кругах, пришлось мне лично увидеть в 1912 году, уже когда "Весы" перестали "быть"; одно упоминание о том, что я бывший сотрудник "La Balance" {"Весы" (франц.).}, открывало мне двери всюду. С глубокою благодарностью бельгийские деятели культуры отмечали "Весы". "-- Как же не знать "La Balance", -- говорили мне, -- ведь это орган нашей "Jeune Belgique" {"Молодой Бельгии" (франц.).} в России".
   Думаю, что то же мне бы сказали в соответствующих кругах Германии, Австрии, Италии.
   И вместе с тем "Скорпион", "Весы" по отношению к русской культуре слова сыграли не меньшую роль; они впервые сгруппировали поэтов; они дали в свое время букет сборников лучших русских поэтов, выпустив Гиппиус, Брюсова, Сологуба, Блока, Иванова едва ли не залпом; вокруг "Скорпиона" группировалась первая "школа" поэтов; кто не помнит собраний в квартире Брюсова, бывших для нас местом учебы и перманентного семинария; здесь впервые "стиховедчески" анализировался стих; здесь мы учились впервые пониманию как русских классиков, <так> и романтиков (Пушкина, Баратынского, Тютчева, Жуковского); здесь же открывались нам новые дали стиха, путь к которым лишь начали символисты, который продолжался и продолжается -- в акмеизме, имажинизме, футуризме до... утонченных ритмов Казина; здесь с одинаковой серьезностью отыскивались в архиве прошлого жемчужины русской поэзии, несъедобные для критических петухов недавнего прошлого, и показывался нам французский вэрлибр, опять-таки "несъедобный" для того времени.
   И все это происходило под флагом "Скорпиона", под защитою и опекою наших руководителей -- Полякова, Брюсова, Балтрушайтиса.
   Эпоха героической борьбы "Скорпиона" за новое слово в области русской культуры слова была одновременно эпохой <борьбы> за наше славное прошлое, за подлинную культуру "пушкинского" слова, а не за тот ложный [квази-пушкинский] академизм, который преподносился в ходячих учебниках тогдашнего времени; под флагом "Скорпиона" вынашивался "пушкиновед" Брюсов, печатались "Труды и дни" Лернера и т. д.; "Скорпион" еще раз доказал наглядно, что вершины общечеловеческой культуры прошлого реставрируются не в политике оглядки и шага назад, а в смелом движении вперед; Вы, Сергей Александрович, вместе с В. Я. Брюсовым шли в свое время вперед -- к Верхарну, Дюамелю, Рене Аркосу, Блоку, к... несуществовавшему тогда еще Маяковскому, и Вы обрели себе и скольким на этом пути вперед -- Пушкина, Баратынского, Гоголя, Потебню; реставрировался в хорошем смысле слова для нас Ломоносов; во Врубеле возникал в новом свете Иванов; шаг вперед в понимании художественных заданий в своем разливе вперед оказался разливом во все стороны: и в этом смысле разливом в "назад".
   И -- что же: миноноска "Весов-Скорпиона" оказалась через шесть-семь лет настоящей подводной лодкой, отправившей на дно не один дредноут; читатели и почитатели "Скорпиона" насчитывались десятками; хулители и "не читатели из принципа" -- тысячами; все газеты и журналы ругали Вас; и, ругая Вас, незаметно для себя отказывались от ряда своих собственных взглядов; но и в этом отказе и перемене фронта все еще продолжали нападать на Ваше дело; и уже становились бациллоразносителями и популяризаторами "Скорпиона"; рекомендовались и переводились те именно западно-европейские авторы, которые были выдвинуты "Вeсами" и за знакомство с которыми так много досталось Вам в свое время; кто эти авторы? Верхарн, Уольт Уитман, Реми-де-Гурмон, Рильке, Стриндберг, Ибсен, Метерлинк, Пшибышевский, Уальд, Манн, Гамсун, Гофмансталь и сколькие еще? Т. е. весь "круг чтения" русского интеллигента 910--14 годов.
   Тактика хвалить западно-европейских авторов, рекомендуемых "Скорпионом", и бранить писателей "Скорпиона" -- не прошла также: Сологуб, Бальмонт, Брюсов, Блок, Балтрушайтис -- стали-таки в линию русской литературы, не как изгои.
   И наконец, маленькая команда "Скорпиона", готовая в свое время скорее взорваться, чем спустить флаг, -- неожиданно для себя оказалась десантом на всех почти броненосцах, некогда обстреливавших "Скорпион-Весы", а после во многом отношении молчаливо принявших знак "Весов-Скорпиона".
   И этот "сворот"вкусов от декаданса к ренессансу, от статики к динамике, все еще развивающийся уже не под знаком "Скорпиона", а под многими другими знаками, свойственными ритмам более позднего времени, совершен "Скорпионом", во-первых, прямою деятельностью издательства, "библиотекой" выпущенных и прекрасно изданных книг (оригинальных и переводных), и, во-вторых, косвенной, но, быть может, более действенной политикой: непроизвольным влиянием на критиков, издателей, популяризаторов, разносивших семена "Скорпиона" под своим собственным флагом, или в качестве преемников и подражателей, или же в качестве непроизвольных, а иногда и "произвольных" плагиаторов.
   Как бы то ни было, с 1910 года "Скорпион" -- процвел целым садом; упомяну хотя бы о "Мусагете" и ряде других издательств; чем они были, как не боковыми ответвлениями, иногда омельчанием и часто периферией в веере разлива литературных течений, ширящихся от узкой воронки "пролома" путей, из которого на рубеже двух столетий забил "Скорпион". Вы должны радоваться, Сергей Алекс<андрович>, что "семя" "Скорпиона" прозябло многоцветно, что ветви, паветвь, дав плод в настоящие дни, еще цветут, как самостоятельные деревца, могущие стать дубами, и что до сей поры соки "Скорпиона" <нрзбр> в них и кипят, и бродят.
   Воистину: путешествие одного издательства из десятилетия в десятилетия в другом разрезе становится путешествием вокруг целых материков; и как же я счастлив, С<ергей> А<лександрович>, что в день 25 летия издательства, я, старый матрос, могу присоединить свой голос к чествованию наших "старых капитанов", С. А. Полякова, покойного В. Я. Брюсова и Ю. К. Балтрушайтиса. Многие Вас сегодня будут приветствовать со стороны; а я имею счастие приветствовать Вас, как представитель "старой команды"; эта "команда" до сей поры верит в лозунги "Скорпиона": верит в будущее путей русской художественной культуры, видя ее "молодняк", и она знает, что взгляд назад, охватывающий истекшее 25-летие, есть непроизвольный упор ногой в почву за собою перед прыжком в будущее.
   Желаю Вам еще много лет здравствовать и работать на ниве этого будущего, имея за собой такое славное прошлое, как "Скорпион".
   Сердечно сожалею, что утомление и недомогание мешает мне лично присутствовать в минуты чествования "Скорпиона"; в эти минуты "старый" моряк хотел бы [оказаться] держать почетный караул около старого своего "капитана".
   Мы, скорпионовцы, умеем гордиться нашим [и Вашим] "Скорпионом", умеем помнить наш "Скорпион" и в нужную минуту стать под знаком его культуры.
   Имеющий счастье себя считать "скорпионовцем"

Андрей Белый (Борис Бугаев) Кучино.

   9 декабря <19>25 года.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru