Белый Андрей
Египет

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Арабские кварталы Каира.
    Нил.

   

Египетъ.

Арабскіе кварталы Каира *).

*) "Современникъ", кн. VI.

   Вовсе отсутствуетъ рѣзкая граница между многочисленными кварталами Каира; Азія незамѣтно переходитъ здѣсь въ Африку; югъ и востокъ незамѣтно здѣсь переходятъ къ Европѣ: и потому контрасты отсутствуютъ: непрерывность вездѣ. Нигдѣ не встрѣчаетъ васъ рѣзвое изумленіе, сопутствующее контрасту. Черта за чертой незамѣтно входитъ въ общую физіономію вамъ извѣстнаго квартала; вы продвигаетесь дальше; новыя черты, накопляясь, придаютъ городу неузнаваемый экзотичный видъ; вы же, усыпленные непрерывностью смѣны, не можете прослѣдить, въ чемъ именно произошла смѣна та. Но если бы вы сумѣли перенестись во мгновеніе ока изъ одной каирской окраины въ другую окраину, вы бы ахнули. Много теряетъ Каиръ изъ-за многообразныхъ смѣшеній, затушевывающихъ полутѣнями своими противорѣчивыя его краски. Между Европою и востокомъ рядъ смѣшанныхъ кварталовъ, и потому описаніе города затруднительно до чрезвычайности. Описаніе внѣшняго вида города заслуживаетъ спеціальной работы; и въ мимолетномъ очеркѣ невозможно коснуться даже части достопримѣчательностей арабскихъ кварталовъ Каира.
   Во всѣхъ указателяхъ принято дѣлить Каиръ на двѣ части: эти части -- восточная и западная по отношенію къ улицѣ Калигъ; есть, конечно, натяжка въ этомъ дѣленіи: но безъ натяжки о Каирѣ невозможно да и нечего говорить. Восточная часть Каира состоитъ, главнымъ образомъ, изъ европейскихъ кварталовъ; смѣшанные кварталы къ ней примыкаютъ отовсюду; къ первымъ слѣдуетъ отнести Эсбекіе (центръ города и европейскихъ общественныхъ построекъ), Измаиліе (центръ европейской торговли), Аббасіе (новый обстраивающійся кварталъ) и Тевтикіе (кварталъ, излюбленный европейской администраціей). Кварталы Муски, Фаггалахъ и Абдинъ суть упомянутые смѣшанные кварталы; въ первомъ сосредоточенъ центръ греческой и левантійской торговли; подозрительные греки, сирійцы, армяне, турки, евреи выкидываютъ изъ своихъ грязныхъ лавченокъ на грязную улицу каскады восточныхъ великолѣпій; великолѣпія эти перемѣшаны съ европейскими ситцами; всюду на размалеванныхъ вывѣскахъ вперемежку изображены то подозрительный восточный чалмачъ, а то подозрительный европеецъ-усачъ, перевязывающій галстухъ; улички залиты восточной толпой, изобилуютъ грязными кофеенками; также изобилуютъ улички и ужасающими постоянными двориками съ многообѣщающими вывѣсками вродѣ "Hôtel de l'Europe"; мрачно ютятся тѣ постоялые дворики въ черно сѣрыхъ, выступами своими нависающихъ надъ вами домахъ; у входа ихъ вонючій армяно-греко-турко-сиріецъ неизмѣнно зазываетъ проходящихъ гостей. Такова улица Муски, центральная въ этомъ кварталѣ. Въ кварталѣ же Абдинъ проживаетъ турецкая аристократія; архитектурный стиль у этого квартала представляетъ собой возмутительную европейски-арабскую помѣсь.
   Западная часть города и составляетъ собственно настоящій Каиръ, находящійся въ получасѣ ходьбы отъ Нила: отъ Аббасіе до Ибнъ-Тулуна тянутся ряды арабскихъ кварталовъ. Въ этой части находятся трое арабскихъ воротъ: Бабъ-енъ-Насръ, Бабъ-ель-Футунъ и Бабъ-Зуейле. Тутъ находится рядъ замѣчательныхъ мечетей, вродѣ мечети ель-Хакемъ, или мечети Абу-Бакръ, или ель-Акморъ. Здѣсь же мечеть ель-Азаръ, интересная, во-первыхъ, къ вершинѣ раздвоенной формой безобразнаго круглаго минарета; во-вторыхъ, еще болѣе интересна эта мечеть тѣмъ, что время ея построенія относится еще къ 972-му году. Въ скоромъ времени по основаніи превращена въ арабскій университетъ мечеть ель-Азаръ; въ мусульманскомъ мірѣ мечеть эта пользуется громкой славой. Въ этой же части города изнутри прелестная елъ-Гури возвышаетъ свой минаретъ; эта послѣдняя построена въ 1516-омъ году, султаномъ мамелюкской династіи; минаретикъ ея раздвоенъ также. Прекрасна внутренняя мозаика ель-Гури; и, помнится, прекрасна накладка чернаго, бѣлаго и черносѣраго мрамора разнообразныхъ отливовъ; этотъ мраморъ цвѣтится яркими пятнами; мраморная накладка прихотливый образуетъ узоръ вокругъ углубленія, обращеннаго въ сторону Мекки; если память не измѣняетъ мнѣ, въ мечети этой остановили мое вниманье цвѣтныя стекла, пропускающія свѣтъ; крестообразное пространство мечети покрывали они загадочно-пестрыми рефлексами.
   Неподалеку отъ ель-Гури въ этой части Каира открываются крытыя галлереи вопіющихъ, взывающихъ и пестрыхъ базаровъ. Въ этой части Каира находится и цитадель, и мечети цитадели, и группа мечетей, расположенныхъ вокругъ. Среди этихъ послѣднихъ, кромѣ мечети султана Гасеана, слѣдуетъ отмѣтить мечеть ель-Махмудіэ, столь по формѣ типичную для всѣхъ вообще каирскихъ мечетей: стѣны ея, какъ у многихъ каирскихъ мечетей, полосатыя стѣны; верхній каменный край этихъ стѣнъ кружевообразно изрѣзанъ; тажъ же кружевообразно изрѣзаны верхніе края стѣнъ весьма многихъ каирскихъ мечетей (султана Гассана, Ибнъ-Тулуна, мечети калифскихъ могилъ). Куполъ крыши надъ входомъ описываемой мечети, какъ и часто купола мечетей въ Каирѣ, высокъ: онъ подтягиваетъ къ себѣ часть стѣны; эта часть втягивается въ куполъ небольшою башенкой. Переходитъ башенка незамѣтно въ высокій куполъ; то сліяніе стѣны съ куполомъ характерно опять таки для мечети султана Гассана, для мечети Магометъ-Али, мечети гробницъ мамелюкскихъ; купола же сидятъ здѣсь не низко на четырехъ угольникѣ стѣнъ (Тунисія); купола здѣсь какъ бы вверхъ за собой вытягиваютъ стѣны подъ небо. Купола не раздуты, какъ индѣйскія и отчасти кремлевскія луковки. Вышина куполовъ болѣе ихъ ширины; такая особенность ихъ составляетъ отличіе отъ мечетей Константинополя. Чаще всего мечети Каира увѣнчаны сверху однимъ только куполомъ, и опять таки многокупольчаты константинопольскія мечети. Исключеніе Noоставляетъ главная мечеть Цитадели (Магометъ-Али); ширина ея многокупольчатыхъ крышъ болѣе ихъ высоты; въ этомъ смыслѣ она ближе къ константинопольскимъ храмамъ; это объясняется тѣмъ, что въ сравнительно болѣе позднюю эпоху она построена: строителемъ этой мечети былъ константинопольскій грекъ.
   Характерна также мечеть султана Гассана. Опять таки на стѣнахъ ея слегка замѣчаются поперечныя полосы; всѣ почти стѣны каирскихъ мечетей полосаты; цвѣтъ полосъ -- черный, коричневый, розоватый, розовый, красный (мечеть гробницъ Мамелюковъ); иногда поперечная исчерченностъ достигается вовсе не краской, но изсѣченностью самого камня стѣны. Всасываетъ въ себя стѣны мечети куполъ; и -- гладкій куполъ (въ противоположность лѣпнымъ разводамъ, безобразящимъ купола); углы боковыхъ стѣнъ мечети Гассана образуютъ кругловатыя башенки; два круглыхъ минаретика неравной вышины весело подскакиваютъ надъ нею. Ассиметрія грубо изысканныхъ минаретовъ Каира противоположна симметріи совершенно простыхъ минаретовъ Константинополя. И опять таки слѣдуетъ Константинополю главная мечеть Цитадели (Магометъ-Али). И опять таки въ ней отразилась форма Св. Софіи. Минаретикъ Каира -- длинный и тонкій палецъ, съ однимъ, двумя, тремя утолщеньями, образованными круглыми, какъ кольца, опоясывающими балкончиками; перила балкончикювъ -- опять таки кружевныя. Верхъ аляповатой изысканности представляетъ собой минаретъ мечети Мадфанъ-Кайтбай.
   Среди всѣхъ каирскихъ мечетей наиболѣе интересна по формѣ своихъ смѣшеній мечеть султана Варкукіа, построенная въ 1405 году. Цвѣтъ ея бѣлый; стѣны гладкія, неполосатыя вовсе; форма -- удлиненный четырехъугольникъ; на одномъ концѣ удлиненнаго четырехъугольника бѣлые купола; на нихъ бѣгущія продольныя (не поперечныя) полосы; на другомъ концѣ высятся трехъ-этажные два минаретика; первые этажи минаретовъ этихъ квадратны; невысокія, бѣлыя, гладкія стѣны и правильно четырехъутольная форма, и противоположное расположеніе минарета и купола, и (что главное) квадратная форма основанія минаретовъ,-- все это до смѣшного выдаетъ въ формѣ мечети султана Варкука обычную форму кэруанской мечети.
   Почти всѣ здѣсь перечисленныя мечети находятся въ части арабской города. Тамъ же находится столь прекрасная издалека (вблизи же нелѣпо пышная) каирская Цитадель; она стоить на холмахъ М-оккатама; и холмы Моккатама поднимаются выше надъ ней. Желтоватыя стѣны ея здѣсь и тамъ раздуваются пузатыми башнями; высота этихъ башенъ равна высотѣ стѣнъ (въ отличіе отъ Московскаго Кремля); каменный край опять таки кружевообразно изрѣзанъ. Двое воротъ ведутъ въ Цитадель, одни изъ нихъ открыты для публики -- здѣсь показываются слѣды наполеоновскихъ ядеръ; внутри стѣнъ -- площадь; посреди площади мечеть Магомета-Али; и другая мечеть сбоку.
   Невообразимый видъ открывается съ Цитадели; многоуступчатыя многократно зубцами, точно каменнымъ кружевомъ, изсѣченныя стѣны: каменнымъ кружевомъ своимъ онѣ открываются всюду; открываются справа и слѣва; падаютъ внизъ и внизъ; эти стѣны желты; въ желтоватомъ пространствѣ то ноздреватаго, то, какъ плита, гладкаго камня среди пыли,-- сора и облупленнаго известняка -- справа,-- слѣва, внизу -- все громадные желтоватые купола, изукрашенные лѣпной работой. Выглянешь со стѣны; за стѣнами -- опять тѣ же стѣны,-- многократно зубчатыя, изсѣченныя точно каменнымъ кружевомъ. Оправа, мечеть султана Гассана поднимаетъ и стѣны тѣ, и лѣнивымъ желаньемъ въ дымъ небесъ воздушно взлетающій куполъ, и преострыя пики задорно-точеныхъ минаретиковъ. И опять таки слѣва вы видите ряды розовато-зубчатыхъ стѣнъ, розоватый рядъ куполовъ, продольно изрѣзанныхъ, полосатое тѣло мечети и лѣсъ минаретиковъ; то пространство -- мамелюковъ могилы. Прихотливые всюду зигзаги стѣнъ, стѣнъ и стѣнъ; и предлинные купола отовсюду, повсюду преострые минаретики. Точно ватага роскошно украшенныхъ и увѣнчанныхъ чалмами гигантовъ вооружилась длинными пиками; по потомъ окаменѣла ватага; каменѣетъ многіе ужъ вѣка; тутъ вѣка призадумались чалмоносцы, опираясь на пики -- погрустнѣли, померкли, просыпались,-- обветшали, осѣдая въ желтую пылъ да въ вершины многолопастпо изрѣзанныхъ высокихъ и зеленыхъ деревьевъ. Вся та Капра часть окаменѣла, присѣла, просыпалась въ желтоватый песокъ; вся та Каира часть оскалилась внизъ съ подножія Моюватама. Ниже -- черноватопыльная даль; въ черноватопыльной дали черное вовсе пространство, и тысячи плоскихъ крышъ покрываетъ пространство то до лѣниво солнцемъ блистающей полосы Нила; и вдали, вдали въ этомъ мрачномъ и душномъ гаревѣ поднимаются вовсе черные, какъ тѣнь, абрисы каменнымъ кружевомъ изрѣзанныхъ стѣнъ, черные абрисы куполовъ, грозные пальцы тѣневыхъ минаретовъ.
   Здѣсь, съ Цитадели, какъ то скрадывается уличное движенье: и громадная пыльная площадь одна -- завиваетъ сорные столбы; будто бы нѣтъ движенья и на узенькихъ уличкахъ, выводящихъ на площадь подъ удары одуряющихъ ослѣпительностью лучей: вонъ, вонъ внизу такой маленькій чалмоносецъ пробѣгаетъ подъ Цитаделью; и свивается соръ за полою пестренькаго халатика; повыше же, между стѣнъ, съ ружьемъ въ рукѣ замираетъ солдатъ-англичанинъ.
   Цитадель состоитъ изъ трехъ частей: эти части окружились стѣнами; если снизу на стѣны тѣ поглядѣть, моккатамскіе холмы образуютъ выше желтоватый, мертвенный фонъ, на которомъ явственно такъ выдѣляется мечеть Магометова; состоитъ изъ сверху придавленныхъ и другъ надъ другомъ вздувшихся куполовъ Магометова мечеть; два высочайшихъ минарета симметрично взлетаютъ подъ небо, какъ отточенныя собирающіяся небо ужалить стрѣлы.
   Обыкновенно здѣсь показываютъ глубочайшій колодезь подъ названьемъ -- Іосифова Колодезя...
   Арабскія улички -- какъ можно ихъ позабыть! Кто хоть разъ побродилъ по трущобамъ Каира, навѣки ихъ не забудетъ; онѣ подавляютъ своимъ сверхъестественнымъ безобразіемъ, ужасаютъ и. наконецъ, начинаютъ восхищать; но не тѣмъ восхищеньемъ восхищаетесь вы, какъ въ Тунисѣ: вы восхищаетесь гаммою всѣхъ возможныхъ уродствъ; всѣ возможныя неудобства бросаются подъ ноги вамъ. Всѣ возможные дрянные запахи воспаляютъ гортань и слизистую оболочку носа; на васъ скалятся безобразныя пасти подъѣздовъ; безобразныя дыры многоглазыхъ домовъ подозрительно выслѣживаютъ каждый вашъ шагъ; многоразличный смрадный грязный и гнойный уродъ подкатывается подъ ноги со всякаго перекрестка, теребитъ полы вашего платья болячками покрытой рукой. Все въ уличкахъ тѣхъ -- черноватый дымъ, черноватый бредъ, черноватая духота съ плотно упавшимъ надъ вашею головой черноватымъ, хамсиннымъ небомъ, поливающимъ васъ вовсе не дождемъ, а должно быть, безвидно падающими блохами, потому что едва вступите вы въ эти улички, какъ безъ всякаго стыда вы готовы раздирать на себѣ одежды: тѣло ваше начинаетъ зудѣть и горѣть. Узкіе и извилистые лабиринты тѣхъ уличекъ не выпускаютъ того, кто дерзнетъ хоть разъ нырнуть въ нихъ безъ провожатаго. Тщетно неопытный путешественникъ запасается планомъ; никакой планъ не способенъ отмѣтить всѣхъ извилистыхъ тупичковъ, переходиковъ, входикювъ, которые,-- сливаясь другъ съ другомъ и впадая въ главныя артеріи города, образуютъ любой арабскій кварталъ Каира.
   Черносѣрые многоглазые двухъ, а то и трехъэтажные дома справа и слѣва приваливаются надъ вами безобразными выступами своихъ вторыхъ этажей; кажется -- вовсе завалятся тѣ дома; вторые этажи сольются надъ головами: вы останетесь въ узкой, подземной и черной, какъ ночь, кротовой норѣ. Вы идете -- блошиная уличка кажется вамъ безконечной; извилина ея за извилиной вамъ показываетъ только малую часть; небольшое пространство ея открывается спереди; небольшое пространство открывается сзади; вы думаете, что она куда то васъ приведетъ; но она никуда не приводитъ; безконечно вы кружитесь; крутясь, ничего не видите вы, кромѣ грязи и грязи. Если же васъ осѣнитъ совершенно гибельная мысль свернуть въ одинъ изъ безчисленныхъ закоулочковъ, гдѣ едва разойдутся два человѣка, и гдѣ грязь, вонь, дымъ и блошиныя стаи увеличиваются обратно пропорціонально ширинѣ закоулка, и гдѣ въ обратной пропорціи вырастаетъ гвалтъ и ежеминутное дерганье васъ за платье, и гдѣ пестрая толпа вамъ грозитъ проломать безъ воздуха задыхающуюся грудь -- если вы завернете въ такой закоулокъ, тотчасъ же закоулокъ тотъ въ свою очередь завернетъ; завернетъ и еще; завернетъ пять, десять, пятнадцать разъ, отрѣзая васъ отъ только что покинутой улички; назадъ никогда не сумѣете вы вернуться. О, насколько свободнѣе вамъ покажется только что передъ тѣмъ измучившая васъ уличка! О, насколько ея безконечность покажется вамъ конечнѣе безконечности закоулка! Такъ будете вы праздно слоняться по закоулку, пока закоулокъ тотъ не сдастъ васъ въ такой же, если не еще болѣе тѣсный проходикъ, чтобы въ свою очередь васъ навсегда отрѣзать отъ закоулочка. И этотъ проходикъ будетъ еще тѣснѣе, еще угрюмѣе всего только что передъ тѣмъ видѣннаго. И будетъ онъ совершенно пустъ: ничего и тутъ не увидите вы.
   Такъ будутъ васъ выплевывать и глотать узкія щели новыхъ все закоулочковъ; и будутъ тѣ закоулочки то совершенно пусты, то наполнены едва-едва, а то туго набиты непонимающей васъ толпою; тщетно будете вы взывать къ египетскому городовому: египетскаго городового не окажется вовсе: будетъ онъ, египетскій городовой, затянутый въ свой мундирчикъ, стилизованнымъ жестомъ протягивай" палочку на "Avenue de Boulaque". Здѣсь не встрѣтите даже вы хахи: нарочито-чистыя фесочки избѣгаютъ такого мѣста; затолкаютъ на-съ грубые локти галдящихъ и летящихъ арабовъ, а дома пришибутъ упадающимъ вторымъ стажемъ; вы окажетесь мельчайшею нишевою соринкой, заглотанной чудовищемъ и просасываемой сквозь тончайшую сѣть капилляровъ кровеносной системы.
   Такъ превратится странствіе ваше по трущобамъ Каира въ безумную, безцѣльную, изнурительную толчею, пока не притиснетъ, несущая васъ толпа ядовито къ одному изъ многихъ здѣсь тупичковъ, чтобы, вынеся изъ него и пронеся между лабиринтами закоулковъ, не притиснуть къ новому тупичку: между двумъ тупиками долго промечетесь вы. какъ пойманная въ мышеловку крыса. И вотъ послѣ многихъ часовъ или совершенно случайно окажетесь около вамъ извѣстнаго центра, или съ радостью увидите на улицѣ линію рельсъ; и случайный трамвай выкинетъ васъ въ случайное, но уже вамъ извѣстное мѣсто, откуда уже безпрепятственно попадете къ себѣ.
   А толпа?
   Катятся безостановочно струи людскія съ засоренныхъ, пылящихся, оглашенныхъ верблюжьими ревами площадей въ засоренные, оглашенные ревомъ верблюжьимъ арабскіе улицы, улички, закоулки, проходики; разливаются струи толпы, разбиваясь брызгами, въ тупички и обратно: изъ тупичковъ сначала тихо сочатся цвѣтистыя пятна египтянъ, эѳіоповъ, грековъ и турокъ, вытекая ручьями изъ безымянныхъ проходиковъ; и безобразными, и цвѣтистыми волнами выбѣгаютъ яро изъ уличекъ на широкую площадь, чтобы съ новою здѣсь столкнуться волною: фески, шапочки, фески; шапочки, фески, шапочки; черные шелка атласно-крылыхъ феллашекъ; и тюрбаны, тюрбаны -- тюрбаны изо всѣхъ угловъ: то они гладко обмотывають голову, то набиваются надъ головой безобразнымъ бѣлымъ холмомъ; вотъ промелькнула круглая синекистая фесочка; вотъ промелькнулъ высокосрѣзанный фесочный конусъ; черную феску, и феску малиновую впихиваетъ въ переулокъ тотъ же бурный разгонъ.
   Все то головъ, усовъ и носовъ столкновенье бѣшено на васъ налетитъ, обдавая запахомъ пота и лука, порасплещется въ пыль широкими рукавами халатовъ; полетитъ передъ вами за халатомъ, халатъ: халатъ черный, халатъ синій, халатъ розовый, халатъ золотой, опушенный мѣіхомъ и неопушенный; тяжелый, легкій, вовсе прозрачный халатъ; и уже вы несетесь вдогонку за халатомъ канареечнаго цвѣта, потому что компанія негровъ грубо ломится въ плечи вамъ, будто въ широко раскрытую дверь; и уже вы обогнали халатъ, какъ васъ обгоняютъ неизреченнаго вида шаровары; проскакали черные высоконатянутые чулки съ малиновой шапочкой митиленскаго грека... Все то бѣшенымъ потокомъ на васъ налетитъ, чтобъ вокругъ сомкнуться блошинымъ кольцомъ, стиснуть и затолкать; все то бѣшенымъ потокомъ выпихнетъ васъ на галдящую площадь, чтобы бѣшенымъ же потокомъ праздно васъ запихать въ переулочекъ, бьющійся и трепещущій впереди живой пестротой.
   Высокогорбый верблюдъ косолапо наваливается на толпу съ переулка; важная арабская дама на немъ возсѣдаетъ въ неподвижномъ оцѣпенѣніи; за верблюдомъ изъ переулка вновь наваливается верблюдъ; высокогорбые великаны: третій, пятый, седьмой, девятый; и всѣ девять перегружены арабами, арабчатами, кладью, мѣшками и тюфяками; неужели всѣ девять верблюдовъ ввалятся въ переулочекъ здѣсь надъ пестрымъ водоворотомъ? И вваливаются; и ввалившись, шествуютъ впереди васъ: то какое-то знатное и обычай чтущее семейство выѣзжаетъ изъ города, переселяясь на дачу, если только не суждено ему болѣе далекое путешествіе.
   Ботъ съ толпой втискиваетесь вы въ какое то празднество: празднуютъ, празднуется -- только и понимаете вы: кто, что, гдѣ и кого -- остается непонятнымъ; зычные звуки трубъ разрѣзали боковой закоулокъ; зычные звуки трубъ замираютъ снова вдали; оживляются крутомъ бѣлотюрбанныя лица: "Празднуютъ, празднуютъ", повторяете вы безсмысленно. Сотни красныхъ флажковъ на веревкахъ, перекинутыхъ черезъ улицы; сотни гирляндъ, затрепетавшихъ флажками, образуютъ надъ улицей спереди кровавую, шелестящую даль; красные флажки на стѣнахъ; красные флажки и въ рукахъ. "Празднуютъ, празднуютъ" -- весело вы твердите; кто празднуетъ, и что празднуется -- стоитъ ли болѣе понимать! Вы съ толпой пересѣкаете празднество, вы глядите на подскакивающій, красный флажокъ: на томъ красномъ флажкѣ бѣлый серпъ нашитаго полотнянаго полумѣсяца...
   Или вдругъ съ толпой вы вгоняетесь въ крытый базаръ: здѣсь надъ пестрымъ моремъ головъ васъ завидѣвшій прелюбезный турокъ ужъ дымить фіолетовымъ, желтымъ и пунсовымъ шелкомъ; шелкъ -- сквозной: сквозь него привѣтно вамъ улыбается лицо турецкаго носача; или васъ затащить желтый халатъ обливать духами; или бросится расшнуровывать вамъ ботинки оборванецъ-сапожникъ, чтобы быстро просунуть носокъ вашъ въ зеленоватую туфлю: вы опомнились -- скинули туфлю; вы удираете, на ходу зашнуровывая ботинки; и огорченный сапожникъ за вами погонится, простирая надъ головой зеленоватую туфлю ту.
   Или васъ передъ бассейномъ выкинетъ людей токъ: великолѣпный бассейнъ, выбрызгивающій воду. Разсмотрѣть его не успѣете вы,-- передъ вами каменная дворцовая веранда; надъ верандой колонки -- что это за дворецъ? Нѣтъ тутъ никакого дворца", потому что толпа васъ успѣла впихнуть въ закоулокъ, впихнула и опять выпихнула: вы -- на площади... Фески, шапочки, фески; шапочки, фески, шапочки; и -- тюрбаны, тюрбаны черныхъ, синихъ, розовыхъ, зеленыхъ опушенныхъ мѣхомъ и неопушенныхъ халатовъ; невыразимые шаровары, неисчислимые, яркіе и поблеклые цвѣта. И туристъ, какъ вы, затерянный среди нихъ.
   Въ центрѣ Каира, и почти на границѣ съ арабскою толчеей -- тамъ, гдѣ она соприкасается съ толчеей европейской, тамъ, гдѣ обѣ тѣ толчеи всасываютъ другъ друга, и халаты перемѣшиваются съ сюртучниками,-- тамъ, гдѣ какъ символъ этихъ соприкосновеній отовсюду на улицу выпрыгиваетъ нарочито-чистая фесочка, и мелькаетъ сиреневоблѣдный смокингъ -- тамъ, въ срединѣ бульвара Магометъ-Али находится безобразное четырехъугольное зданіе, двумя противоположными сторонами своими открываясь на параллельныя улицы. Одна сторона этого унылаго зданія образуетъ хедивскую публичную библіотеку; а другая въ пятнадцати залахъ своихъ содержитъ многообразные предметы арабскаго быта: то -- арабскій Музей.
   Хедивская библіотека состоитъ изъ 66.000 томовъ; здѣсь находится до 30.000 арабскихъ манускриптомъ (между прочимъ, цѣнные рукописные списки Корана). Египетскіе студенты ежеминутно влетаютъ въ библіотечныя двери; и ежеминутно вылетаютъ изъ нихъ. А арабскій музей изобилуетъ бронзами и блещущими, какъ павлиній хвостъ, громадными вазами: вотъ надиробные камни арабовъ, перевезенные изъ Ассуана; вотъ мраморные камни съ блещущей инкрустаціей; вотъ веселыя, яркія, искрометныя мозаичныя плиты; желтой мѣди тяжелая, многоглазая эмирская люстра; лампы, подсвѣчники, люстры, вазы, подносы, кубки; далѣе сквозь залы прихотливѣйшихъ деревянныхъ издѣлій, прихотливѣйшихъ издѣлій слоновой кости съ инкрустаціей, пюпитры, на которыхъ читаютъ Коранъ, наконецъ, рѣзвыя массивныя деревянныя двери; далѣе двери металлическія; двери эти перенесены изъ мечетей; лампы, подсвѣчники, люстры, вазы, подносы, кубки; далѣе, сквозь залы керамическихъ издѣлій вы проходите въ залу персидскихъ и сирійскихъ фаянсовъ; далѣ -- залъ льняныхъ, шерстяныхъ и шелковыхъ пестрыхъ тканей, многоцвѣтныхъ, прихотливо вытканныхъ платковъ.
   Если будете вы продвигаться отъ моста Касръ-эль-Нила, желтоватыя воды Нила оставляя вправо отъ себя, безотрадно вы проплететесь вдоль унылыхъ европейскихъ построекъ; монументальнымъ своимъ безобразіемъ поразятъ васъ постройки тѣ: вотъ чудовищный Семирамисъ-Отель. Вотъ агентство "Великобританія". Далѣе, вы отдохнете отрадно, едва вступите въ прибрежную серію садовъ, убѣгающихъ пальмовыми аллеями, раскраснѣвшихся клумбами ярко-кровавыхъ розъ; скоро совсѣмъ убѣжитъ отъ васъ вправо Нилъ; вклинится островъ Рода между Ниломъ и вами, омываемый слѣва узкимъ рукавчикомъ. Островъ Рода пустыненъ: съ него поднимаются темносѣрые, плоскокрышіе домики -- оттуда, отсюда присѣдаютъ за зелеными космами садовъ плоскокрышіе домики тѣ; здѣсь, тамъ -- наплываютъ острова, песчанистыя пространства, на которыхъ будто высятся вѣтромъ изломанные стволы перебитыми прутьями: будто они состоятъ изъ друга къ другу бѣгущихъ угловъ, простирающихъ въ пространство черныя и костлявыя жерди; слѣва отъ васъ опять таки плоскокрышіе тѣ же домики уставились на помутнѣвшую воду купола, пальмы, на отлогомъ берегу полоскающіеся и повизгивающіе мальчата. Далекими водами улыбается горизонтъ; будто бы прямо съ далекихъ водъ улетаютъ вверхъ тонкоствольныя пальмы; вонъ стволъ прямой; а вонъ стволъ дугою изогнутый; многіе, многіе прямые и изогнутые стволы: вѣеръ пальмовыхъ листьевъ перпендикуляренъ къ водѣ, на изогнутомъ стволѣ вѣеръ пальмовыхъ листьевъ параллеленъ. Все то издали намѣчается вамъ, и опять отъ васъ присѣдаетъ за кривою, черно-сѣрою линіей стѣнъ. Издали надъ Каиромъ затѣнялось кружево Цитадели, убѣгая вверхъ минаретами съ моккатамскихъ высотъ.
   Далѣе вы минуете полуразрушенный акведукъ; по формѣ своей напоминаетъ тотъ акведукъ -- акведукъ римскій: былое назначеніе этого акведука безпрепятственно проводить воду въ Цитадель. Тотчасъ за акведукомъ тѣсными окружаетесь снова домишками; пыль, люди, блохи -- все то снова накидывается на васъ: вы попадаете въ ветхій кварталъ предмѣстья, называемый "Старымъ Каиромъ". Здѣсь средоточіе старыхъ коптскихъ церквей.
   Пеструю смѣсь представляютъ собой арабы Египта: въ свою очередь эта смѣсь образована изъ двухъ смѣсей: во-первыхъ, въ нее вошла смѣсь древнихъ египтянъ съ христіанскими народностями эпохи римскаго византійскаго блеска; во-вторыхъ, съ многочисленными народностями ислама многократно смѣшивалась эта пестрая утомляющая васъ смѣсь: главную роль въ этой смѣси, конечно, играли арабы. Небольшая часть населенія отказалась принять исламъ; небольшая часть населенія заключилась въ стѣнахъ; небольшая часть населенія продолжала исповѣдывать христіанство; эта малая часть египетскихъ христіанъ и доселѣ образуетъ свою группу; группа та себя именуетъ коптами; въ коптахъ, стало быть, больше египетской крови, нежели даже въ феллахахъ. Наиболѣе долгое время сохранили копты древнеегипетскій языкъ: этотъ языкъ, исковерканный, и доселѣ встрѣчаетъ насъ въ богослужебныхъ книгахъ; донынѣ на исковерканномъ, египетскомъ языкѣ освершаются коптскія мессы. Ни народъ, ни священнослужители не понимаютъ значенья произносимыхъ словъ: коптскую Библію сопровождаетъ арабскій подстрочникъ. Между тѣмъ коптскія письмена сыграли нѣкогда огромную роль въ египто-логическихъ изысканіяхъ. Ими усиленно занимался Шамполіонъ. Вотъ что говоритъ Изамберъ: "Шамполіонъ возстановилъ египетскій языкъ черезъ коптскій, который находится въ такомъ же отношеніи къ древнему языку, какъ итальянскій къ латинскому".
   Среди коптовъ есть православные, католики и схизматики-евтихіанцы; до неузнаваемости исказились у коптовъ многія черты первоначальнаго христіанскаго быта; такое искаженіе у коптовъ христіанскаго быта объясняется ихъ отрѣзанностью отъ всего христіанства въ эпоху, послѣдовавшую вслѣдъ за арабскимъ завоеваніемъ. Копты пользуются въ Египтѣ исключительно плохой репутаціей. Надъ ними тяготѣютъ многія позорныя обвиненья: ихъ обличаютъ въ лихоимствѣ, въ прямомъ грабительствѣ, во всевозможныхъ мошенническихъ продѣлкахъ. Роль ихъ при арабахъ аналогична была роли евреевъ въ христіанскомъ средневѣковый. Отличныя ихъ вычисленія многократно утилизировались арабами; неоднократно ввѣрялся коптамъ финансовый контроль надъ разоренной страной. Черная повязка нѣкогда характеризовала копта, отличая отъ феллаха, во всемъ прочемъ столь похожаго на него.
   Доселѣ между этими послѣдними и коптами существуетъ непримиримый антагонизмъ...
   Путаницей кривыхъ своихъ уличекъ старый Каиръ превышаетъ все видѣнное доселѣ; неимовѣрно ужасна его грязь; неимовѣренъ, ужасенъ крикъ, съ которымъ гонятъ васъ въ. тупики старики, старухи, арабчата, дѣвчонки. Здѣсь васъ гонятъ не просто какъ въ другихъ частяхъ арабскаго города: здѣсь васъ гонятъ со спеціальной цѣлью: ограбить. Вы шатаетесь около улицы ель-Гури, вы затериваетесь въ проходикахъ, но нѣтъ тамъ до васъ никому дѣла: здѣсь же на васъ высыпаютъ глазѣть, здѣсь, какъ коршуны, рѣютъ надъ вами десятки грабительскихъ желаній, ибо всѣ узнали, конечно, что вы появились здѣсь съ единственною цѣлью: посѣтить коптскія церкви; все населеніе стараго Каира поэтому васъ мгновенно бросается сопровождать.
   По извилистымъ переходикамъ вы подбираетесь къ линіи гелуанской дороги; частъ Каира открывается передъ вами, которая носитъ названье Касръ-ешь-Шамахъ; этотъ то древній кварталъ и составляетъ гнѣздилище египетскихъ христіанъ, или коптовъ; старый, сѣрый, облупленный камень еще римской стѣны отдѣляетъ православныхъ отъ правовѣрныхъ; впереди сѣрая стѣна выступаетъ двумя пузатыми башнями: нѣкогда здѣсь искали надежной защиты убогія и забитыя кучки оборванныхъ коптовъ, ибо имъ всегда могло угрожать бѣшенство мусульманскихъ стай. Вы проходите въ старую стѣнную пробоину, защищенную толстѣйшею деревянною дверью въ три, даже въ четыре вершка толщиной, въ серію еще болѣе дрянненькихъ уличекъ попадете вы, гдѣ на каждомъ шагу раскидались коптскія церковки.
   Эти коптскія церковки интересны до чрезвычайности; ничѣмъ не отличаются онѣ отъ сосѣднихъ домовъ. Крестъ, начертанный на двери, отмѣчаетъ Домъ Божій. Черезъ грязненькій дворъ не такъ легко попасть въ мрачную внутренность церкви; все запущено въ такой церкви; издавна господствуетъ въ ней темнота, нѣмота; право, порой начинаетъ невольно казаться, что вы попадаете въ наглухо забитый подвалъ. Но зажигаются свѣчи -- что за великолѣпіе! Прямо предъ вами небольшой деревянный и темный иконостасикъ, (коптскія церкви во всемъ напоминаютъ греческія); тончайшая кружевная рѣзная работа привлекаетъ всюду вашъ взоръ; часто дерево съ инкрустаціей; инкрустація та являетъ собой тончайшій орнаментъ, гдѣ черныя, желтовато-бѣлыя и темнокоричневатыя полосы завились въ арабскія арабески; здѣсь -- точеные все звѣрьки: здѣсь же -- извивы слоновой кости. Примитивная византійская живопись останавливаетъ вниманье. Въ одной изъ церквей, которую мы посѣтили, остановила также вниманіе въ храмъ проломленная стѣна; когда мы вошли въ этотъ храмъ съ неподметеннаго дворика, съ неподметеннаго дворика тупо за нами въ церковь заглядывать, сталъ баранъ.
   Въ церкви Св. Сергія пространство раздѣлено на три части: въ серединѣ пространство для патріарха; справа и слѣва пространства для женщинъ и дѣтей. Въ этой церкви показываютъ мѣсто, гдѣ находилось Святое Семейство во время бѣгства въ Египетъ.
   Церковь Св. Варвары такъ же, какъ и многія другія коптскія церкви, характерна прекрасною инкрустаціей: ту инкрустацію образуетъ дерево и слоновая кость.
   Вокругъ насъ праздно попрыгивала толпа; пространства между коптскими церковками преодолѣвали мы, будто скачку съ препятствіями; каждый вашъ шагъ изъ-подъ ногъ въ носъ взметывалъ, клубы сѣрые пыли; отовсюду, какъ сажа садилась черная и зловонная грязь; зазудѣло тѣло отъ блошиныхъ укусовъ; зазудѣли уши отъ горластой, праздно подпрыгивающей толпы; зацарапали горло струи острыя гари. Такъ преодолѣвали мы пространства отъ коптской церкви до коптской церкви; всѣ тѣ коптскія церкви походили одна, на другую; въ каждой изъ нихъ у насъ выклянчали минимумъ по пятнадцати піастровъ; надо было платить привратнику, служкѣ, ихъ знакомымъ, ихъ дѣтямъ, даже дѣтямъ знакомыхъ; изъ кармана протекъ ручей египетскаго серебра, разбрызгиваясь на большіе и малые піастры; это былъ (сплошной организованный грабежъ. О, зачѣмъ заблаговременно не спаслись мы входными карточками! Всѣ коптскія церковки не стоили бы намъ болѣе одной. Въ довершеніе всѣхъ пережитыхъ мукъ проводникъ, оскорбленный великолѣпнѣйшимъ бакшишомъ, съ испугу предложеннымъ ему мною, чтобы заткнуть его ревущую глотку, гнѣвно погнался за. нами, поднимая крики о томъ, что его я ограбилъ.
   Неожиданное то приключеніе, объясненіе съ городовымъ, высвободившимъ насъ отъ оскорбленій феллаха, имѣли одно печальное слѣдствіе: мы не увидѣли мечети Амры, находившейся недалеко отсюда...
   Таковъ арабскій Каиръ.
   Многоголосый, пестрый, черносѣрый, блошиный, язвительно запечатлѣвается онъ многими тысячами облупленныхъ своихъ стѣнъ; многими тысячами стѣнъ подкрадывается онъ къ черносѣрымъ европейскимъ коробкамъ, по которымъ мчатся потоки фаэтоновъ, автомобилей, велосипедовъ, трамваевъ. Тѣ два Каира, черносѣрый и облупленно желтый, европейскій и азіатскій, сливаясь, даютъ всѣ виды смѣшеній и чудовищныхъ несообразныхъ химеръ; надъ обоими скачутъ чумныя блохи; оба дышутъ въ пространство пыльными тучами, застилающими солнце и луну. Хочется думать, что если бы не было за Каиромъ хамсина, и если бы луга закаирскіе нѣжно лобзали одни отрадные вѣтерки, освѣженные пылью фаэтоновъ, самъ собою бы хамсинъ завелся въ многопыльныхъ нѣдрахъ чудовища-города, изсушая фонтаны, опаляя цвѣтущія вакаирскія поля.
   Каиръ -- воплощенная, хамсинная греза, закрутившая нагло подъ небо сѣро-желтыя тучи смрада; въ тучахъ смрада высыхаетъ солнце и блекнетъ, налагая на лица прохожихъ желтыя пятна свои; вечеромъ тѣни становятся карими тѣнями, отѣпяя въ случайномъ прохожемъ знакомое выраженіе; четко такъ въ случайномъ прохожемъ очерчивается псиная голова: псиная голова всюду преслѣдуетъ васъ; она гогочетъ, кусаетъ, лаетъ и воетъ, прогоняя васъ съ душной тьмы въ наидушнѣйшую тьму.
   И туда, въ наидушнѣйшую тьму, такъ же, все такъ же людского потока движенья -- фески, шапочки, фески, шапочки; смокинги и тюрбаны; фаэтоны, автомобили, трамваи, вуали, цилиндры, колоніальныя каски, красные, зелено-розовые, канареечнаго цвѣта халаты, неизреченнаго вида штаны и носы.
   Непріятный, плѣнительный, дикій обезумѣвшій Каиръ!
   

Нилъ.

   Нильскія струи пузыриками пощипываютъ у кормы. Голубокрылая фелюга недвижима; но -- нѣтъ, нѣтъ: дрогнула; закачалась фелюга, тронулись каирскіе берега; и безостановочно проходятъ. Мы въ Каирѣ. Но Каиръ -- не Каиръ. Тихія струи легли межъ Каиромъ и нами; въ нихъ блаженно замерло время; здѣсь снимается кротко усталость; пыль и жаръ обвѣваются набѣгающимъ вѣтеркомъ; и пощипываютъ пузыриками у кормы струи -- голубокрылая фелюга, безостановочно разрѣзаетъ глади водъ.
   Кубовый феллахъ всталъ на корму. За нимъ протянулась, одежды лопасть: напряженная рука, отливая бронзой, натянула канатъ; мачта взлетѣла; и надулись голубыя полосы паруса.
   Мы улыбнулись, и улыбнулся кубовый феллахъ: эта улыбка невольна, какъ невольна и грусть; тихая, кроткая улыбка; свѣтлая, кроткая грусть. Пролетаетъ -- тамъ, высоко,-- птица: какая? Чайка ли, ибисъ ли? Не разсмотришь ея.
   Европейскіе города напряженны. Тихія пространства отовсюду посылаютъ туда людей на борьбу: оттуда пространства объявляютъ войну пространствамъ; государства проглатываютъ другъ друга изъ городскихъ столицъ. Но еще напряженнѣй африканскіе города: безпощаденъ въ нихъ материковъ поединокъ. Въ Каирѣ же схватываются въ борьбѣ три громадныхъ материка. Европа, Азія, Африка здѣсь оспариваютъ другъ друга. Но еще издавна начался здѣсь другой поединокъ: міровой поединокъ. Въ Каирѣ борется жизнь со смертью. Напряженность невыразима въ Каирѣ. Напряженность въ Каирѣ измучиваетъ.
   Кучи домовъ перерѣзываетъ Нилъ мутной златочешуйчатой полосою; издали эти кучи со всѣхъ сторонъ заваливаются надъ Ниломъ; и есть Каиръ: Нила -- нѣтъ. Но стоитъ приблизиться къ издали мутнѣющей глади, какъ она раздается и вдаль, и вширь: кучи домовъ все болѣе раздвигаются; за домами присѣдаютъ дома. Каиръ тогда испуганно прячется за береговой линіей темноглазыхъ коробокъ. А когда ступаетъ нога на поверхность фелюги, все зыблется по сторонамъ, и теряется равновѣсіе: то Каиръ испуганно отъ тебя отбѣгаетъ, уступая рѣжущей и зеркальной стали на него набѣгающихъ водъ;-- ты прячешься подъ паруснымъ кровомъ; изъ-подъ голубого крыла ты поглядываешь на Каиръ, и Каира нѣтъ: есть Нилъ. Ты въ Каирѣ: по Каиръ -- не Каиръ: желтая протянулась тамъ лента кинематографа; сѣрая линія городской набережной воздушно промазалась надъ водой; а надъ сѣрою лептой городской набережной еще воздушнѣе начертались домовъ квадраты; выше ихъ желтый фонъ Можкатама съ тѣневымъ кружевомъ Цитадели. Все то воздушно; все то не имѣетъ третьяго измѣренія; все то, что душило тебя, все то, что рыдало, лаяло, голосило, гремѣло, поражается вдругъ сплошной нѣмотой; отъ всего того отнимается реальность; все то убѣгаетъ, въ плоскость протянутой ленты; лента движется: нѣмо летятъ воздушные берега; тихо тащится желтый фонъ Моккатама; и по желтому фону беззвучно пробѣгаютъ домовъ квадратики; черновато выкуриваются пухлыя и косматенькія дымки. Нѣтъ берета: огромная, желтовато-стальная сабля набѣжала на берегъ своимъ сверкающимъ лезвіемъ: подъ ея беззвучнымъ ударомъ срѣзалась земная поверхность: но то не сабля: колеблющееся пространство нѣмо хлынуло въ глубину: весь Каиръ теперь -- только огромный плотъ, плывушій по Нилу рядомъ сваленныхъ на его поверхности домиковъ. Плотъ проплыветъ въ вѣка. Нилъ -- останется. Каиръ есть; но Каира не было; былъ Мемфисъ и былъ Геліополь.
   Посреди Нила времени нѣтъ. Посреди Нила есть водное пространство; всѣ предметы отдаются въ пространствѣ; перегнись за корму -- ты увидишь себя опрокинутымъ: все, что вверху, есть и внизу {Изреченіе "Изумрудной Скрижали", Тота.}. Только это и знаетъ Нилъ, отдавая верхнее въ нижнемъ, отдавая небу, солнцу и звѣздамъ чуть дрожащія свои небеса съ расплясавшейся бѣшено золотою змѣею. Золотая змѣя бѣжитъ за кормой -- убѣгаетъ дальше, все дальше: не оттого ли астрологи изображали дискъ солнца львиноголовой змѣей, что въ струѣ нильской она -- змѣя золотая; юный мѣсячный серпъ -- серебристая стая рыбокъ: звѣзды -- струнки алмазныя. Посмотри -- расплясались на Нилѣ солнечные зигзаги; золотая, живая чешуя трепетнымъ мостомъ протянута къ берегу: изъ фелюги бы выскочить -- побѣжать по золотому, живому мосту: блестки солнца, задзинькаютъ весело: неубоявшимся апостоломъ довѣрчиво ты пройдешь по водамъ.
   Мигъ -- и равнялся золотой моста воздушный: голубое крыло встрѣчной фелюги островерхимъ парусомъ врѣзалось въ солнце: темный парусъ: темная бросилась отъ паруса тѣнь. Кубовый феллахъ тамъ стоитъ на кормѣ; за нимъ протянулась лопасть одежды: напряженная рука, отливая бронзой, опустила канатъ; дрябло захлюпалъ морщинистый парусъ; десятки солнечныхъ копій снопами полетѣли въ глаза, мимо глазъ, ударились въ воды, змѣями заплясали на нихъ: вотъ она -- солнечная змѣя; вотъ солнце -- отданное Ниломъ; опять до самаго берега протянута чешуя. Берегъ -- но гдѣ берегъ? Гдѣ бѣгущіе квадраты домовъ? И гдѣ грунтъ моккатамскій? Далеко, далеко убѣжало все то; а все то, что бѣжитъ по берегу лентой -- иное: кудрявая и зеленая лента. Издали рвутся пальмы тѣневыми вспышками вѣтвей; ближе ихъ пробѣгаютъ стѣны коричневой деревеньки; надо всѣмъ тѣмъ пространство опаутинилось косыми, косыми такими солнечными лучами; темносинее теперь зеркало Нила: отбѣгаетъ отъ кормы, отъ кормы и все и то темносинее зеркало, тутъ, тамъ отблиставъ, набѣгаетъ на зыблемый носъ фелюги; на голубой парусъ, летящій впереди; и то темносинее зеркало смыкается за кормой; отъ кормы отбѣгаетъ и пощипываетъ пузыриками; и пузырики таютъ, а темносинее зеркало, убѣгая, блеснетъ, и отблиставъ, пональется кубовой гущей, чтобы снова блеснуть тамъ, гдѣ передъ тѣмъ не было никакого блеска. Такъ бѣжитъ Нилъ на Каиръ; и кажется, будто спереди онъ вытекаетъ изъ неба, такъ что, если плыть все впередъ, скоро въ лодкѣ заплаваешь ты по густымъ небесамъ; перерѣзая пространства небесъ, полетитъ фелюга твоя, а... куда полетитъ? Не туда ли,-- куда съ тысячелѣтьями пролетали древнія египетскія фелюги, вѣроятно, такія же бѣло-голубыя? Фараонъ пролеталъ съ Нилу за фараономъ; всѣ фараоны уплыли въ занебесную темноту; отплылъ древній Египетъ: не наша ли очередь плыть, а... куда плыть?...
   Кубовый феллахъ улыбается у насъ за плечами; руку свою протянулъ дружелюбно, и въ руку ту ему я кладу... портъ-саидскую сигаретку. Улыбаемся мы -- улыбается и онъ, а... чему улыбается? "Тому ли, что мы покинули твердую почву, и что Каиръ -- теперь не Каиръ, не Египетъ -- Египетъ; и что даже земля не земля, а... такъ что-то: отходящая въ сумерки лепта кинематографа, на которой смываются всѣ краски, всѣ звуки? Скоро лента сама свернется, скоро ночь упадетъ на землю...
   Гдѣ то мы будемъ во всю долгую, непроглядную ночь?
   Но мы стряхиваемъ очарованіе: портъ-саидская папироска такъ сладка, такъ сладка.
   И должно быть, думаемъ мы о томъ, что Каиръ насъ измучилъ, что уже около мѣсяца вынуждены мы задыхаться въ этомъ дымѣ и пеклѣ; едва въ Каирѣ оканчивается бредъ реальный -- бредъ гудящихъ автомобилей, трамваевъ, фаэтоновъ, вуалей, касокъ, тюрбановъ -- какъ начинается подъ Каиромъ иной, уже не реальный бредъ: бредъ пирамидъ; далѣе переходятъ оба эти бреда другъ въ друга: Каиръ узнаешь въ пирамидѣ, пирамиду въ Каирѣ. Улички арабской неимовѣрный гвалта переходить въ неимовѣрную тишину пирамиднаго бока. Только здѣсь, на Нилѣ, въ водѣ смываешь и Каирскую, и пирамидную землю. Жаркое оцѣпенѣнье переходитъ въ текучую прохладу -- здѣсь.
   -- Ты продолжаешь сердиться на письма?
   -- Можно ли сердиться среди всего этого,-- и рукой показываю я на пространства кубовой гущи, отблиставшія только что.
   -- Ты думаешь?
   -- Нѣтъ не думаю, а -- ты?
   -- Я не думаю тоже.
   Можно ли остановиться хотя бы на одной мысли, когда все такъ безсмысленно утекаетъ вдаль: утекаетъ вода; берега утекаютъ тоже; утекаетъ солнце въ пепельноблѣдную пыль; стрѣлой летящая моторная лодка разрѣзаетъ зеркальность; всюду стаи бѣлоголубыхъ парусовъ нагоняютъ другъ друга, чуть вздрагивая, замирая на струяхъ; и потомъ слетаютъ опять: и летятъ, и летятъ.
   И мы возвращаемся.
   Зеленоватый солнечный крутъ печально,-- праздно, ненужно зіяетъ надъ пальмою со стороны ливійской пустыни. Мертвенно засѣрѣли опять съ каирскаго берега желтоватыя,-- раскаленныя зданія, остывая и разверзая отверстій своихъ то черныя, а то толубыя стекольныя очи; вонъ -- казарма-чудовище; волъ -- чудовище Семирамисъ-Отель.
   Тускло, тускло теперь вокругъ: нѣтъ, то не вечернее освѣщенье. Лучезарность въ Египтѣ отсутствуетъ; если и блистаетъ здѣсь солнце, если нѣжный на все накладывается полутонъ, то лучи, которые освѣщаютъ воздухъ -- совсѣмъ особые лучи. Чѣмъ нѣжнѣй и чѣмъ искристѣй, тѣмъ коварнѣй вытягивается къ душѣ какая-то длинная тѣнь -- не тѣнь ли тысячелѣтій? Прошлое грузомъ облупленныхъ камней обрушивается, чтобъ тебя раздавить навсегда: и душа твоя въ катакомбѣ: катакомба же -- черная катакомба, какой бы блескъ ни сіялъ вокругъ: подобно тому, какъ томная кошка, бархатной лапой тебя погладившая по сердцу и потомъ въ сердце вонзившая свои жестокіе когти -- ужасъ и бредъ выростаетъ изъ очарованій египетскаго полудня. Болѣе чѣмъ гдѣ-либо въ Египтѣ вспоминалъ примѣчательныя Гоголя слова: "Вамъ, безъ сомнѣнія, когда-нибудь случалось слышать голосъ, называющій васъ по имени, который простолюдины объясняютъ тѣмъ, что душа стосковалась за человѣкомъ и призываетъ его... Признаюсь, мнѣ всегда былъ страшенъ этотъ таинственный зовъ. Я помню, что въ дѣтствѣ я часто его слышалъ: иногда вдругъ, позади меня кто-то явственно произносилъ мое имя. День обыкновенно въ это время былъ самый ясный и солнечный; ни одинъ листъ въ саду на деревѣ не шевелился; тишина была мертвая: даже кузнечикъ въ это время переставалъ кричать; ни души въ саду. Но, признаюсь, если бы ночь, самая бѣшеная и бурная, со всѣмъ адомъ стихій настигла меня одного среди непроходимаго лѣса, я бы не такъ испугался ея, какъ этой ужасной тишины среди безоблачнаго дня. Я обыкновенно такъ бѣжалъ съ величайшимъ страхомъ и занимавшимся дыханіемъ изъ сада, и тогда только успокаивался, когда попадался мнѣ навстрѣчу какой-нибудь человѣкъ, видъ котораго изгонялъ эту страшную сердечную пустыню".
   Я выписываю здѣсь цѣликомъ эти изумительныя слова. Ни въ одной странѣ не настигаетъ такой ужасъ, какъ въ Египтѣ: тѣнь того необычнаго состоянія духа, которая продиктовала Гоголю приведенное мной признанье, эта тѣнь, должно быть, есть обычное состояніе духа придавленнаго египтянина. Что-то вѣчно здѣсь гонится изъ невообразимыхъ уму измѣреній за слѣпымъ человѣкомъ; я, по крайней мѣрѣ, какъ и всѣ въ Каирѣ, не разъ бѣжалъ съ величайшимъ страхомъ по улицамъ и садамъ, а когда попадались навстрѣчу бѣгущіе люди, я прочитывалъ въ глазахъ у нихъ тотъ же смутный испугъ; и ихъ видъ не изгонялъ во мнѣ раскрывшуюся внезапно сердечную пустыню, куда проваливалось какое-то я изъ какого-то я.
   Только сердечная та пустыня -- не. пустыня вашего сердца. И тутъ Гоголь безусловно неправъ. Не замѣчали ли вы, что въ вашемъ внутреннемъ мірѣ, въ сокровеннѣйшихъ изгибахъ вашего внутренняго я есть два міра, о которыхъ можете вы сказать только то, что оба внутреннихъ міра другъ къ другу имѣютъ такое же отношеніе, какъ весь вашъ внутренній міръ къ міру внѣшнему; есть во внутреннемъ мірѣ неизъяснимыя, но всѣмъ внутренній опытъ имѣющимъ вѣдомыя нападенія какой-то васъ подстерегающей силы, передъ которой вы тѣмъ болѣе беззащитны, что нападенія ея совершаются внутри васъ. Сердце ваше цвѣтетъ, но подуетъ извнѣ (внутри васъ) на сердце ваше хамсинъ, и оно опаляется. Вы современемъ начинаете подмѣчать, что иныя внѣшнія мелочи, люди, и даже страны то уменьшаютъ, а то наоборотъ увеличиваютъ условія возможности появленія въ васъ этихъ, васъ настигающихъ безымянныхъ чувствъ: всѣ такіе предметы играютъ роль медіумовъ между вашимъ внутреннимъ я и его окружающимъ, въ васъ развивающемся хаосѣ. Почва Египта медіумична до крайности; едва ступаешь на почву ту, какъ начинаетъ медленно въ вашемъ внутреннемъ мірѣ разрушаться какая-то стѣна между внутреннимъ внутренняго и его внѣшнимъ: въ тайной вашей твердынѣ тайный обнаруживается ходъ изъ невѣдомыхъ странъ астральнаго міра; изъ закрытой стѣны появляется длинная тѣнь: столикъ вашъ тогда становится вовсе не столикомъ, и феллахъ уже не феллахъ: если бы Мефистофель преслѣдовалъ Фауста здѣсь, въ Египтѣ, вѣроятно, легче бы было ему выростить изъ чернаго пуделя, потому что всякое я, какъ не я, начинаетъ смотрѣть въ Египтѣ.
   Вотъ такому то странному самоощущенью соотвѣтствуетъ прямо и каирскій шумъ и безумная тишина пирамидъ; а когда египетскій бредъ присѣдаетъ за сладостные сады, и когда явная въ душу просачивается сладость, скрыто входитъ со сладостью и безликая, ядовитая тишина, чтобы потомъ въ душѣ развернуться мгновенно.
   Сады въ Египтѣ шумятъ; на вѣтвяхъ качаются изумрудныя сирины-птицы; сладки пѣсни тѣхъ сириновъ сквозь чуть слышные лепеты подползающихъ струекъ; болью онѣ отдаются въ душѣ. Вся та сладость Египта -- ложная сладость: всѣ въ ней краски становятся нестерпимо нѣжными красками, и всѣ тѣ голоса -- голосами райскими. Мигъ -- и все поразитъ пепелъ: въ пепельной вечера синевѣ вдругъ проступитъ во всемъ угрожающая коричневая духота: сиринъ сладчайшій тогда отлетаетъ отъ воздуха; и звукъ -- нестерпимо рѣжущій звукъ...
   Всѣ тѣ ощущенья, въ мысли не проявившись, сотрясаютъ меня, когда съ берега гомономъ наступаетъ ца насъ Каиръ: грозно и грустно. Фелюга несется обратно; отовсюду тусклости настигаютъ насъ; тусклости изъ-за плечъ заглянули въ лицо намъ; въ тусклостяхъ булакскіе, отходящіе берега: тамъ стоятъ дерева -- изорванныя, изломавшія руки -- изломавшія руки въ непонятной страстной мольбѣ. Нспокойная скорбь поразила прибрежныя земли; и прибрежныя земли выглядятъ прилетійскими землями: точно мы возвращаемся въ непокойный Аидъ изъ темноголубыхъ далей; непокойныя андскія тѣни простираютъ съ берега руки: чѣмъ-то съ берега прожигается мгла: земли тѣ -- золотокарія земли, пораженныя испугомъ; египетскій испугъ поразилъ и дома; и мучительно смотрятъ домовыя окна.
   Мы подъ набережной.
   Высоко закинулся бѣлоголубой парусъ надъ нами; теперь къ нему подбирается съ неба серпъ; этотъ серпъ отдается небу обратно серебристыми рыбками; вотъ бѣшеннѣй заметались мѣсячныя рыбки на раскачавшейся зыби убѣжавшаго пароходика -- вотъ какъ тамъ онѣ заплясали подъ Касръ-ель-Нильскимъ мостомъ; мѣсячныя рыбки теперь слились въ одно сплетенье зигзаговъ, являющихъ быструю смѣну арабскихъ письменъ; серебряное начертаніе молнійно чертится за серебрянымъ начертаньемъ: серебристая письменность -- арабскіе знаки водъ!
   Въ какія же слова сливаются искрометныя буквы? Кто-то намъ перескажетъ искрометную эту бесѣду мѣсяца на водѣ?
   Я пріѣхалъ въ Каиръ, чтобы побывать въ Ѳивахъ. Въ Каирѣ намѣревался недолго пробыть. Каиръ показался мнѣ воплощеніемъ бреда: неудобствами, грязью меня встрѣтилъ Каиръ. Въ Каирѣ хотѣлъ бы я пробыть не больше недѣли: но въ Каирѣ ровно мы просидѣли мѣсяцъ; всѣ виды неудобствъ, и всѣ виды путаницы преслѣдовали насъ въ этомъ нелѣпомъ городѣ. И прежде всего путаница въ денежныхъ дѣлахъ. Мѣсячное пребываніе въ Каирѣ стоило намъ столько же, сколько недѣльное пребываніе въ немъ, плюсъ поѣздка до Ѳивъ и далѣе до Ассуана. Внѣшняя путаница насъ безцѣльно посадила на мѣсяцъ въ Каирѣ. Люди, посадившіе насъ на эту путаницу и не понявшіе, чего они насъ лишаютъ въ Египтѣ, до конца останутся при своемъ мнѣніи: но все же я благодаренъ путаницѣ, задушившей насъ мѣсяцъ въ милліонномъ, хамсинномъ городѣ и безцѣльно лишавшей насъ Луксора и Ассуана. Мѣсяцъ жизни въ Каирѣ именно вслѣдствіе пережитыхъ мукъ, большей частью, не поддающихся раціональному толкованію, углубилъ мой взглядъ какъ на Каиръ, такъ и на отношеніемъ нему пустыни, пирамидъ, Сфинкса: мало пріѣхать въ Каиръ и осмотрѣть пирамиды; мало просибаритничать въ фешенебельномъ каирскомъ отелѣ. Надо въ Каирѣ промаяться, какъ промаялись мы,-- подъ токомъ хамсина, подъ градомъ непріятныхъ, подчеркивавшихъ ужасы Каира писемъ.
   Мы все это пережили: пережили и дразнящую невозможность углубиться во внутрь Египта, пережили и горькое чувство отъ три недѣли растрачиваемыхъ безцѣльно въ Каирѣ денегъ, пережили и горечь писемъ, преслѣдующихъ насъ изъ Россіи.
   Переживъ все это, мы узнали, что такое Каиръ, а вмѣстѣ съ тѣмъ, быть можетъ, поняли мы, что такое Египетъ.

"Современникъ". Кн. VII. 1912

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru