Бельский Симон Федорович
В пустыне под звездами

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

С. Бельский.
В пустыне под звездами

I

   Лесопильный завод Акционерной Восточной Компании тянулся на краю китайской деревушки Чжен-Хау. Со двора, где стоял дом управляющего Николая Васильевича Заморзина, видна была тусклая лиловая даль манчжурской степи и ряды пологих холмов, на которых в сочной траве скрывались белые могильные камни. С другой стороны лежал поваленный лес, окутанный волнами едкого дыма. Сухой хворост, горы досок, от которых пахло медом и смолой, загорались каждую ночь, и половина рабочих-китайцев постоянно была занята тушением пожара. Огонь скрывался где-то в почве и длинные, жадные, красные змейки неожиданно расползались по траве и сухим листьям, впивались в кедры и сосны и, окутанные густым дымом, медленно ползали в грудах опилок. Огонь съедал все барыши Восточного Общества, но хуже всего было то, что он уничтожал доходы управляющего и главного инженера Федора Ивановича Крафта.
   Вечером Заморзин и Крафт сидели за круглым столом, лениво пили пиво и смотрели в окна, за которыми полная луна выткала тонкое серебряное кружево и прикрыла им безвестные дороги, могильные холмы и черные отроги Хин-Гана.
   -- Я брошу службу и уеду, если так будет продолжаться, -- сказал Крафт. -- Я ехал сюда ради денег, и теперь все пропадает.
   -- А что бы вы сделали с вашими деньгами? -- спросил Заморзин и насмешливыми взглядом окинул маленькую фигуру Федора Ивановича. Лицо у инженера было такое, какие встречаются на старых выцветших и пожелтевших фотографиях. Едва намеченные белые брови, глаза, взгляд которых нельзя уловить, тонкие губы и гладко прилизанные рыжеватые волосы.
   -- Я хочу устроить свою жизнь красиво и приятно, -- спокойно ответил Крафт. -- Зимою буду жить в Берлине или Петербурге, весною в Ницце, а летом в Швейцарии. Я европеец, говорю на четырех языках и везде буду себя чувствовать, как дома. Вы знаете, что у меня есть мать и невеста, и они ждут, пока я соберу ту сумму, которую мы все вместе наметили.
   -- Ну, у меня программа проще! -- заявил Заморзин. -- Вырвусь отсюда и разом пущусь во все тяжкие, -- заведу разных статей любовниц, лошадей, зароюсь в шантаны и рестораны. Вы, Крафт, натура сентиментальная, поэтическая и даже слезливая, перед Юнгфрау на колени встанете, над цветочками умиляться будете, ну, а мне размах нужен, чтобы кругом все кружилось и голову кружило. Однако, давайте спустим занавеску на окне, а то, чего доброго, какой-нибудь проклятый хунхуз раньше времени оборвет наши мечты.
   -- Да, я люблю поэзию, -- сказал Крафт. -- Но поэзию, созданную культурой, природу, облагороженную искусством и техникой. Человек доканчивает дело, начатое Богом. Он приходит и кладет последние удары резца на мертвую материю, дает ей смысл и жизнь. Может быть, наше призвание, конечная задача людей в том и заключается, чтобы довести до совершенства созданное Богом.
   Белые брови инженера поднялись и бесцветные глаза вопросительно остановились на грузном, тяжелом, как у каменной бабы, лице Заморзина.
   -- Послушайте, Крафт, все это мыслеблудие, опасное и нездоровое! Потому что у человека главное аппетит, желание жрать! Что жрать? -- все! Вот этот лес, степь, Хин-Ган, китайцев, женщин, омаров, шампанское... все! И чем больше аппетит, тем лучше! Какое нам дело до совершенства или несовершенства творений? Чем человек больше может сожрать, тем он лучше, выше, по-вашему, прекраснее. Эх, Крафт, давайте лучше коньяку выпьем.
   Инженер покорно подставил стакан и опустил глаза к грязной доске стола, залитой вином и чернилами.
   -- Я понимаю вашу мысль, -- сказал он, медленно подыскивая слова. -- Но ведь необходимо, как вы говорите, жрать со вкусом. Не станете же вы пить этот коньяк из грязного таза. Нужен бокал, и еще лучше, если есть цветы, хрусталь, красивые женщины. И женщина должна быть культурной. Тонкие кружева, которые вы можете мять и рвать, запах тонких духов, ну и знание искусства любви. У меня есть невеста и, когда она станет женой, я буду учить ее этому искусству любви.
   -- Браво, Крафт! Вы умеете есть со вкусом.
   -- Я много об этом здесь думаю, -- ответил инженер и снял со стены скрипку.
   -- Постойте! -- сказал Заморзин, приподнимая край занавески, за которой плыла белая ночь. -- Слышите?
   Крафт замер с поднятым смычком, потом встал и, осторожно ступая на носках, подошел к окну.
   Где-то далеко слышался смутный шум голосов, то приближаясь, то удаляясь, и, казалось, вся степь прислушивалась к этому смутному говору.
   -- Китайцы шумят!..
   Заморзин схватил револьвер и без шляпы бросился бежать к двери; за ним в туфлях, размахивая смычком, бежал Крафт.

II

   Ночь шла, озаренная блеском и сияниями. Кто-то невидимый от неба до земли ходил по черной степи и бросал звездные огни в спокойную, широкую реку, сыпал их над черными гигантскими лиственницами; на твердой тропинке, вдоль изгороди, суетились китайцы и что-то кричали. Заморзин понял, что они ищут или нашли поджигателя.
   -- Собак! спустите собак! -- кричал он, размахивая револьвером.
   Старик-китаец Вуфанг открыл двери сарая и оттуда, захлебываясь от ярости, выбежали три большие овчарки. Они бешено бросились к грудам досок, потом к зарослям обожженных кустарников над рекой, в которых притаился ветер, тихо и осторожно перебиравший голые, опаленные ветки, на которых кое-где еще тлели искры, как старуха-богомолка перебирает пальцами восковые свечи.
   Китайцы столпились на тропинке и вдоль реки, казавшейся бездонною пропастью, в черной глубине которой горели голубоватые звезды.
   Собаки лаяли, захлебываясь от злобы, и рвались к яме, черневшей под корнями.
   -- Выходи! -- крикнул Заморзин хриплым голосом. -- Выходи! или я буду стрелять!
   Все вместе, и люди и собаки, составляли одно целое, жадное и стремительное, охваченное яростью и злобой. Это была не толпа, а одно многоликое существо, над которым властвовало одно желание, смутное и страстное.
   -- Выходи! -- еще раз крикнул Заморзин и взвел курок револьвера. Кусты качнулись, сбрасывая искры, и на поляне появился молодой китаец, покрытый копотью. Он визжал, как затравленный зверь, и лизал охватившие его крепкие руки. Почувствовав прикосновение сухих, воспаленных губ, Заморзин отдернул руку и крикнул:
   -- Веди его сюда!
   Широко шагая, управляющий быстро пошел к середине двора, где был вкопан столб с колоколом, которым созывали рабочих к обеду.
   -- Что вы с ним хотите делать? -- спросил Крафт. И в голосе его, жалком, дрожащем, слышалось удовольствие, почти страстное наслаждение от сознания, что сейчас произойдет что-то до боли в сердце мучительное и захватывающее, из чего нельзя пропустить ни одной черты, ни одной мельчайшей подробности.
   Рабочие, обмениваясь короткими фразами, прикрутили хунхуза к столбу, так что из-под веревок выступила кровь, и отошли в сторону.
   Около столба привязанный китаец, освещенный луной, казался совсем маленьким. Его бледное лицо кривилось от боли.
   -- Ты поджигатель? -- спросил Заморзин. И, размахнувшись, тяжело два раза ударил китайца. Пойманный что-то заговорил, выплевывая кровь. Голос его удивительно походил на лай собаки.
   -- Он говорит, что леса не поджигал, а пришел купить спирта, -- перевел старик Вуфанг, сидевший на корточках, рядом с собаками.
   -- А! спирт! -- сказал Заморзин. -- Хорошо, я дам ему спирта, сколько в него влезет! Вуфанг, неси сюда ведро спирта и воронку.
   -- Неужели вы хотите?... -- спросил Крафт, холодея от ужаса.
   -- Какой дьявол тут с ними разберется, -- сердитым голосом, по-французски, ответил Заморзин. -- Среди рабочих половина хунхузов. Либо они нас съедят, либо мы их!
   Китайцы уселись на корточках вокруг столба и бесстрастно, с каменными лицами следили за тем, что происходило на сцене, залитой зеленоватым светом луны. Вуфанг, наклонясь, тащил полное ведро спирта; жидкость плескалась на траву, и в ней дрожали серебряные отблески.
   -- Открывай рот! -- крикнул Заморзин хунхузу и трубкой железной воронки ударил его по крепким белым зубам.
   Китаец покорно раскрыл рот.
   -- Крафт, подержите воронку!
   -- Я не хочу, -- ответил инженер. -- И вообще все, что вы делаете, это... Я не знаю, что это такое...
   -- Слушайте! Держите воронку, вы! -- крикнул Заморзин. -- Бросьте вашу сентиментальность.
   В голосе его было столько повелительности, что Крафт дрожащей рукою взял воронку, которая упиралась во что-то мягкое.
   -- Ну, я наливаю! Пей, собака!..
   Заморзин захватил полный ковш спирту и плеснул его в жестянку. Китаец отчаянно рванулся и начал стонать. Звуки его голоса были какие-то странные, почти звериные:
   -- Гу, гу, гу...
   -- Мало тебе? Еще хочешь? Вот тебе еще!..
   Заморзин плеснул новый ковш.
   Китаец вдруг отчаянным движением выбросил воронку и забился на веревках. Холодный спирт облил руки Крафта.
   -- Не хочешь, собака? Не нравится?! А лес жечь любишь? -- Придержите его, -- обратился Заморзин к рабочим.
   Те сидели неподвижно, как два ряда камней.
   -- Ну же, скорей! Вуфанг и Фучанг, живей!
   Заморзин поднял револьвер. Воронку опять вставили в крепко зажатый рот, разорвав одну губу. Каждый китаец подходил и плескал спирт в черное, широкое отверстие.
   Китаец сначала тяжело ухал. Потом слышно было только, как он, тяжело захлебываясь, дышит. Скоро смолкли и эти звуки. Черные тени подходили, уходили и за ними стояли инженер и Заморзин.
   -- Довольно! -- вдруг крикнул Крафт, не узнавая своего голоса. -- Он умрет!
   Никто ему не ответил. Воронка упала и китаец остался стоять с широко раскрытым ртом и удивленным, неподвижным взглядом смотрел на луну над крышей дома.
   -- Наглотался? -- спросил Заморзин. -- Тряхните-ка его!..
   Кто-то толкнул тело, подвешенное на веревках. Оно качнулось, как кукла, и вдруг повернуло.
   -- Да убейте же его! -- крикнул Крафт. -- Перестаньте мучить! Дайте мне револьвер.
   Заморзин засмеялся и вынув коробку спичек, начал их зажигать и бросать одну за другой в лужу спирта. Побежали синие, веселые змейки. Выросли, слились, и вдруг вокруг столба вспыхнуло высокое пламя. Огненный вихрь колебался, вздуваемый ветром, и до мельчайших подробностей видно было, как в нем корчилось и трепетало живое тело. Оно горело внутри и снаружи. Голова казалась огненным шаром, который колебался и качался над толпой.
   Китайцы, как испуганное стадо, бросились бежать в разные стороны. Заморзин взял под руку Крафта и повел его домой.
   В просторной комнате пахло духами. Со стен смотрели знакомые картины в золоченых рамках. Крафт упал на стул и закрыл лицо руками.
   -- Ну, выпейте коньяку! Велика важность. Одной гадиной на свете меньше, -- говорил Заморзин, расхаживая по комнате.
   Через занавески светило красноватое пламя догоравшего костра, и они казались окровавленными.
   Перебивая друг друга, завыли овчарки и Крафту почудилось, что к их протяжному вою примешивается еще человеческий голос, страшный и томительный.
   -- Забудьте о ваших нервах. Как же вы, Крафт, хотите иметь средства для красивой жизни, для всех этих европейских экскурсий в область наслаждений, если боитесь воя какого-то китайца? Теперь, я уверен, лес будет цел, а это для нас с вами целое состояние. Сосчитайте-ка! Через шесть месяцев мы можем уехать.
   Крафт поднял голову.
   -- Вы думаете, подействует? -- спросил он слабым голосом.
   -- Ну, еще бы! -- Заморзин подошел к окну. -- Догорает! Вот только проклятые собаки спать не дадут.
   Крафт налил стакан коньяку, залпом выпил его и, посмотрев минуту неподвижным взглядом на огонь лампы, сказал:
   -- Что же, если я получу свои деньги и уеду отсюда, то, пожалуй, уж это не такая большая жертва. Где моя скрипка? Я сыграю ему похоронный марш. Да отойдите от окна, садитесь и слушайте! Ну!.. Я начинаю.

----------------------------------

   Источник текста: Куда ворон костей не заносил. Рассказы / С. Бельский. -- Санкт-Петербург: тип. т-ва "Обществ. польза", 1914. -- 217 с.; 20 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru