Белоголовый Николай Андреевич
Граф Мих. Tap. Лорис-Меликов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Братская помощь пострадавшимъ въ Турціи армянамъ.
   Литературно-научный сборникъ. 2-е вновь обработанное и дополненное изданіе.
   Москва. Типо-литографія Высочайше утвержденнаго Т-ва И. Н. Кушнеревъ и Ко, Пименовская улица, собственный домъ. 1898.

Графъ Мих. Tap. Лорисъ-Меликовъ

въ воспоминаніяхъ К. А. Белоголоваго.
1878-1888.

I.

   Я въ первый разъ познакомился съ гр. Лорисъ-Меликовымъ {Лорисъ Меликовъ, Михаилъ Таріеловичъ, графъ (1826 ум. 88) изъ армянъ Тифлисской губ. Въ 1843 г. выпущенъ изъ школы гвардейскихъ подпрапорщиковъ вь лейбъ-гвард. Гродненскій полкъ. Съ 1843 г. состоялъ при главнокомандующемъ кавказ. корпусомъ кн. Воронцовѣ, участвовалъ въ нѣсколькихъ сраженіяхъ и получилъ золотую саблю "за храбрость". Послѣ паденія Карса въ 1855 г. былъ назначенъ начальникомъ Карской области; въ 1856 г. произведенъ въ генералъ-маіоры и назначенъ начальникомъ южн. Дагестана, а въ 1863 г. -- начальникомъ Терской области; въ 1865 г. пожалованъ ген.-адъютантомъ и назначенъ наказн. атаманомъ Терскаго казач. войска. Въ 1875 г. произведенъ въ ген. отъ кавалеріи и въ послѣднюю войну командовалъ дѣйствующимъ корпусомъ; въ концѣ апрѣля 1876 г, взялъ штурмомъ Ардаганъ, за что получилъ Георгія 3 ст. Послѣ неудачной битвы у Зевина долженъ былъ отступить въ ожиданіи подкрѣпленій; по прибытіи ихъ разбилъ Мухтаръ-пашу, за что получилъ Георгія 2 ст. Затѣмъ предпринялъ штурмъ Карса и за взятіе его былъ награжденъ Владиміромъ 1 ст. съ мечами. Въ 1878 г. Л. возведенъ въ графское достоинство; въ 1879 г. съ появленіемъ чумы въ Ветлянкѣ, назнач. астраханскимъ ген.-губернаторомъ; потомъ былъ харьковск. генералъ-губернаторомъ. Въ 1880 г. назначенъ начальникомъ верховной распорядительной комиссіи съ чрезвычайными полномочіями; въ августѣ того же года назначенъ министромъ внутреннихъ дѣлъ, при немъ случилось страшное событіе 1 марта 1861 года. 4 мая того же года, по разстроенному здоровью, Л. уволенъ отъ должности министра.} весной 1878 г., будучи приглашенъ къ нему однажды, какъ врачъ.-- Былъ у меня въ Петербургѣ старинный паціентъ и большой пріятель генералъ А. П. Богусловскій, начальникъ иррегулярныхъ войскъ, человѣкъ очень достойный, а потому я, не смотря на то, что былъ занятъ практикой по горло, всегда находилъ время, чтобы заѣхать къ нему разъ въ недѣлю. Его связывала старинная дружба съ М. Т. Лорисъ-Меликовымъ, завязавшаяся между ними въ бытность ихъ обоихъ на Кавказѣ, такъ что когда по окончаніи войны увѣнчанный лаврами и дотолѣ почти неизвѣстный Лорисъ пріѣхалъ въ Петербургъ, то отъ Богусловскаго я тотчасъ же объ этомъ услыхалъ вмѣстѣ съ неистощимыми похвалами его уму и образованію, и едва ли прошло 2 -- 3 недѣли послѣ этого пріѣзда, какъ онъ передалъ мнѣ желаніе Лориса посовѣтоваться со мной о своемъ здоровьи.
   Лорисъ проживалъ тогда на небольшой квартирѣ на Сергіевской улицѣ въ домѣ Васильевой въ 3-мъ этажѣ; онъ встрѣтилъ меня очень дружелюбно и сразу очаровалъ своей простотою и въ то же время разносторонностью своего разговора. Ему было въ то время 54 года и онъ представлялъ человѣка среднего роста съ типичною физіономіею восточнаго человѣка, черные какъ смоль волосы и усы, черные, чрезвычайно выразительные съ бархатистой мягкостью глаза и непомѣрно длинный носъ; движенія быстры и граціозны, замѣчательно изящная какъ-бы женская рука. Медицинскій осмотръ мой занялъ большую часть визита, исторія болѣзни была длинная. Я его изслѣдовалъ и тутъ въ первый разъ пришелъ въ ужасъ оттого, до какой степени онъ баловалъ себя кутаньемъ; подъ мундиромъ онъ носилъ длинный шелковый и простеганный на ватѣ жилетъ и кромѣ того 2 или 3 толстыхъ фуфайки и, когда я сталъ раздѣвать, чтобы изслѣдовать его грудь, то онъ видимо уступилъ мнѣ въ этомъ очень неохотно, боясь простудиться. Легкія я нашелъ слабыми, затронутыми когда-то бывшимъ, но пріостановившимся интерстиціальнымъ процессомъ, въ данную минуту не имѣвшимъ ничего серьезнаго, и потому счелъ особенно необходимымъ успокоить графа, замѣтивъ въ немъ сильную наклонность къ преувеличенію своего болѣзненнаго состоянія. Моя аттестація его легкихъ видимо его успокоила. "Ну и прекрасно",-- сказалъ онъ,-- "только бы поскорѣе вырваться изъ вашего адскаго Петербурга; тутъ не только климатъ не мой, а и всѣ свычаи и обычаи вашей столичной жизни; я, 25 лѣтъ сподрядъ проживши на Кавказѣ, привыкъ къ здоровой, правильной жизни, рано ложиться, рано вставать, ѣсть простую пищу и пить мое родное Кахетинское, которое не могутъ замѣнить никакія лучшія французскія вина. Здѣсь же я по неволѣ осужденъ таскаться по баламъ, обращать ночь въ день и начинять себя разными трудноваримыми деликатесами.
   Сплю и вижу, какъ бы меня поскорѣе отпустили домой".-- На этомъ мы и разстались, и я вынесъ изъ этого свиданія самое пріятное впечатлѣніе о Лорисъ Меликовѣ, какъ о человѣкѣ весьма умномъ, образованномъ и не зараженномъ напускною важностью и неестественною деревянностью, какія я привыкъ встрѣчать въ петербургскихъ сановникахъ.
   

II.

   Слѣдующая встрѣча наша произошла въ 1884 году при совершенно иной обстановкѣ. За эти 6 лѣтъ для насъ обоихъ много утекло воды; не только въ судьбѣ графа, но и въ моей случилась капитальная перемѣна. Занимаясь не въ мѣру, т.-е. не по своимъ силамъ, практикою въ Петербургѣ, я къ концу 25-тилѣтія своей медицинской дѣятельности, вдругъ, что называется, надорвался, почувствовалъ ясные признаки мозговаго переутомленія и лѣтомъ 1879 года выѣхалъ за границу съ надеждою, что одного года отдыха отъ утомительной практики вполнѣ будетъ достаточно, чтобы меня освѣжить и снова подвинтить на работу.
   Перемѣна, постигшая графа Лориса за эти шесть лѣтъ, была еще несравненно разительнѣе и, имѣя въ виду, что она болѣе или менѣе всѣмъ извѣстна, излагать ее было бы излишне. Онъ тоже съ 1881 года былъ не у дѣлъ и тоже съ расшатанными силами мыкался по лицу западной Европы, ища возстановленія ихъ. Никакъ нельзя сказать про него, чтобы онъ переносилъ охотно и легко свое выселеніе изъ Россіи и не старался избѣжать его; такъ, зиму 1883 -- 1884 года онъ всю провелъ въ Петербургѣ, но уже въ началѣ ея, а именно въ декабрѣ, схватилъ какую-то лихорадочную инфекціонную болѣзнь, то ли тифъ, то ли возвратную горячку, и къ которой, какъ осложненіе, присоединилось подострое воспаленіе верхушки лѣваго легкаго, такъ что съ декабря по 20-ыя числа апрѣля пролежалъ въ постели и, съ наступленіемъ первыхъ весеннихъ дней, по совѣту проф. Боткина, прямо съ кровати былъ перевезенъ въ вагонъ Варшавской желѣзной дороги и отправленъ въ Висбаденъ съ тѣмъ, что-бы на зиму переѣхать въ Ниццу {Изъ дневника Бѣлоголоваго: "Лорисъ разсказалъ мнѣ, какъ онъ въ 1-й разъ выѣхалъ за границу въ 1867 г. изъ Крыма, куда выѣзжалъ съ Кавказа для представленія Царю, и только что получилъ генералъ-адъютантское званіе. По неопытности онъ поѣхалъ не въ статскомъ платьѣ, а въ военномъ, т.-е. въ вицъ-мундирѣ, безъ аксельбантовъ, но съ шифромъ А на плечахъ. Пріѣхавши въ первый для него заграничный городъ Краковъ утромъ, онъ остановился въ отелѣ и тотчасъ же спустился въ столовую, чтобы позавтракать, занялъ мѣсто на одномъ концѣ длиннаго стола и заказалъ себѣ котлетку. Кромѣ него -- только на противоположномъ концѣ стола -- сидѣло человѣкъ 8 офицеровъ, очевидно, мѣстнаго гарнизона, говорившихъ между собой на польскомъ языкѣ, котораго Лорисъ не зналъ. А въ этомъ году, послѣ исторіи покушенія Березовскаго, общественное мнѣніе въ Польшѣ было особенно сильно возбуждено противъ русскихъ. Когда Лорисъ занялъ свое мѣсто, то увидалъ, что офицера обратили на него большое вниманіе, что-то вполголоса поговорили между собою, а затѣмъ повели громкій разговоръ, и изъ непріязненныхъ взглядовъ, бросаемыхъ на него, вызывающаго хохота и замѣтнаго подчеркиванья фразъ Лорисъ понялъ, что разговоръ ведется если не про него, то во всякомъ случаѣ съ намѣреніемъ, чтобы онъ обратилъ на него вниманіе. Лорисъ силился схватить, въ чемъ дѣло и едва едва могъ понять, что они сначала трунили надъ бывшимъ съ ними тутъ же военнымъ врачемъ по поводу того, что онъ куда-то отлучился безъ разрѣшенія начальства на нѣсколько дней и грозили, что начальство, узнавши объ этомъ, сошлетъ его въ Сибирь, и вслѣдъ затѣмъ начались громкія остроты на счетъ Сибири, кнута, царя и т. п. -- Лорисъ хотя и не понималъ соли этихъ шутокъ, но чувствовалъ, что онѣ направлены въ него и сталъ подумывать, какъ ему выдти съ честью изъ этого неловкаго положенія: встать и уйти тот-часъ же, не дождавшись заказанной котлетки, которую какъ на зло долго не несли, походило бы на бѣгство, притомъ проходить къ выходной двери ему нужно было мимо офицеровъ и тѣ могли его или освистать или сдѣлать ему какую-нибудь равносильную пакость, а потому онъ рѣшилъ, какъ покончитъ свою котлетку и расплатится, уходя, обратиться съ спокойною рѣчью на французскомъ языкѣ къ этой компаніи и вызвать старѣйшаго среди нея на дуэль. Покуда онъ обдумывалъ свою рѣчь, пришелъ еще какой-то пожилой и, вѣроятно, старшій штабъ-офицеръ и занялъ въ кругу присутствующихъ предсѣдательское мѣсто; товарищи тотчасъ же ему, должно быть, сообщили о предметѣ своей бесѣды; но онъ, какъ болѣе опытный человѣкъ, внимательно осмотрѣлъ Лориса и его мундиръ и что-то вполголоса и внушительно сказалъ товарищамъ,-- и шутки тотчасъ же прекратились. А когда черезъ нѣсколько времени Лорисъ, съѣвши наконецъ свою котлету, направился мимо компанін къ выходу, готовый дать отпоръ всякому новому оскорблепію, онъ съ удивленіемъ услыхалъ сначала, какъ загремѣли стулья, и съ неменьшимъ удивленіемъ увидалъ, что вся компанія выстроилась и почтительно поклонилась ему при его проходѣ".}. Привожу этотъ фактъ, какъ доказательство, что графъ проживалъ за границей вслѣдствіе своего разстроеннаго здоровья, а никакъ не по доброй волѣ, какъ это утверждали многіе, упрекавшіе его въ абсентеизмѣ,-- и почти навѣрное можно сказать, что только благодатный климатъ юга позволилъ ему протянуть свою жизнь на нѣсколько лишнихъ лѣтъ; оставайся онъ въ Петербургѣ,-- его раньше не было бы въ живыхъ.
   Вотъ послѣ этого-то его выѣзда въ 1884 году изъ Петербурга, я съ женой, въ іюнѣ, тоже попалъ въ Висбаденъ съ тѣмъ, чтобы прожить тамъ лѣто и начало осени до переселенія въ Ментону, мѣсто моей тогдашней зимовки. Просматривая однажды листокъ для пріѣзжихъ я увидѣлъ въ числѣ русскихъ фамилій -- фамилію графа Лориса и зашелъ къ нему, чтобы возобновить наше знакомство. Жилъ онъ далеко отъ меня, на противоположномъ концѣ города, занимая небольшую меблированную квартиру, содержимую петербургской нѣмкой Франкъ, и отъ нея же пользовался столомъ; вся обстановка жизни была на холостую ногу; при немъ находился только его русскій лакей, а вся семья проводила нѣю въ Гомбургѣ, въ полутора часахъ ѣзды по желѣзной дорогѣ отъ Висбадена, и графиня съ дочерьми изрѣдка пріѣзжала навѣстить мужа. Принялъ онъ меня очень привѣтливо, какъ стараго знакомаго, и съ этого же свиданія между нами установились сразу самыя искреннія и дружескія отношенія, чему, вѣроятно, не мало способствовало нѣкоторое сходство въ нашемъ подневольномъ скитаніи вдали отъ родины, хотя я и чувствую очевидное преувеличеніе, приравнивая мою скромную дѣятельность и незамѣтное существованіе къ такому видному кораблю, какимъ былъ гр. Лорисъ. Помню, что онъ меня встрѣтилъ словами: "я слышалъ, что вы очень скучаете, я тоже; давайте, составимъ, какъ говоритъ Шекспиръ, одно горе: вдвоемъ намъ и скучать будетъ веселѣе"; и затѣмъ съ устъ его полилась такая искренняя, скорбная рѣчь о своей безцѣльной, праздной жизни въ настоящемъ, такая откровенная исповѣдь своихъ промаховъ и ошибокъ въ прошломъ, что разстояніе, отдѣлявшее насъ, тотчасъ же рушилось, и я увидалъ передъ собой не царедворца, не важную персону, а обыкновеннаго человѣка, безъ всякой драпировки и фразъ, въ его неподдѣльной натурѣ, близко родственной мнѣ по духу, и почувствовалъ къ нему неодолимое влеченіе. Теперь, когда графа уже нѣтъ въ живыхъ, и я не разъ задавалъ себѣ вопросъ, какъ могла завязаться такая дружеская короткость, полная молодаго увлеченія, между двумя пожилыми людьми съ столь противоположными темпераментами, между графомъ съ его южной, живой и экспансивной натурой и мною, сыномъ ледяной Сибири, замкнутымъ и несообщительнымъ, между веселымъ и остроумнымъ аѳиняниномъ и суровымъ аскетическимъ спартанцемъ? Я долженъ признать безъ всякаго самоуничиженія, что въ данномъ случаѣ Кавказъ покорилъ Сибирь, а не наоборотъ, и что весь дѣятельный починъ въ установкѣ правды и естественности между нами долженъ быть цѣликомъ отнесенъ къ графу. He могу знать, чѣмъ онъ дорожилъ во мнѣ; я же въ немъ, помимо разносторонняго и пріятнаго ума, высоко цѣнилъ его человѣчность, его горячую вѣру въ прогрессъ, его простоту и честность въ отношеніяхъ. Несмотря на его типичную армянскую внѣшность въ внутреннемъ его складѣ не было ничего инородческаго; говорилъ онъ превосходнымъ русскимъ языкомъ съ печатью литературной обработки, хотя нерѣдко уснащивалъ его разными простонародными поговорками, въ родѣ, наприм., "тара-бара, крута гора"; "мели Емеля, твоя недѣля", и т. п., за русской литературой онъ слѣдилъ съ большою любовью, до послѣдняго временй удерживалъ въ памяти множество стжховъ Пушкина, Лермонтова, Некрасова и др. и нерѣдко цитировалъ ихъ въ разговорѣ, любилъ также проводить остроумныя изреченія Салтыкова, котораго былъ большимъ поклонникомъ. Хотя онъ и горячо любилъ свою кавказскую родину, но любовь эта была отодвинута на второй планъ въ его сердцѣ, первое же мѣсто въ немъ занимала Россія, какъ цѣлое, и графа смѣло можно было назвать русскимъ патріотомъ въ лучшемъ значеніи слова. Ничѣмъ не отличаясь отъ русскаго образованнаго человѣка, онъ лишенъ былъ одного изъ крупныхъ національныхъ недостатковъ его, а именно, въ немъ не было того мелочнаго самолюбія, которое безпрестанно у насъ приводитъ къ тому, что умные и въ сущности совсѣмъ единомышленные люди легко готовы изъ-за самаго пустого слова или ничтожнаго пререкательства разсориться, сдѣлаться чуть не вѣчными и непримиримыми врагами и пожертвовать, такимъ образомъ, интересами коллективнаго блага -- пустой личной обидѣ самому мелкому недоразумѣнію. Графъ же отличался, напротивъ, терпимостью къ чужимъ мнѣніямъ, не былъ мелочно обидчивъ и, не считая себя непогрѣшимымъ, всегда спокойно и внимательно выслушивалъ возраженія; это, вѣроятно, и дало поводъ обвинять его характеръ въ чрезмѣрной гибкости, податливости и даже въ азіатской хитрости, что было, по моему мнѣнію, совершенно несправедливо, ибо, охотно выслушивая всякія мнѣнія, онъ оставался на рѣдкость устойчивъ въ своихъ основныхъ убѣжденіяхъ и его нельзя было сбить съ нихъ. Терпимость же къ постороннимъ и часто враждебнымъ ему взглядамъ, напротжвъ, служила лучшимъ признакомъ той ширины ума, которая и дѣлала изъ него истиннаго государственнаго человѣка, преслѣдующаго главную намѣченную имъ государетвенную цѣль, не позволяя отвлекать себя отъ нея никакими второстепенными препятствіями и меньше всего уколами личнаго самолюбія. По политическимъ своимъ убѣжденіямъ -- это былъ умѣренный постепеновецъ, который не мечталъ ни о какихъ коренныхъ переворотахъ въ государственномъ строѣ и признавалъ ихъ положительно пагубными въ неподготовленныхъ обществахъ, но, непоколебимо вѣруя въ прогрессъ человѣчества и въ необходимость для Россіи примкнуть къ его благамъ, крѣпко стоялъ на томъ, что правительству необходимо самому поощрять постепенное развитіе общества и руководить имъ въ этомъ направленіи. Поэтому онъ былъ за возможно широкое распространеніе народнаго образованія, за нестѣсняемость науки, за расширеніе и большую самостоятельность самоуправленія и за привлеченіе выборныхъ отъ общества къ обсужденію законодательныхъ вопросовъ въ качествѣ совѣщательныхъ членовъ. Дальше этого его реформативные идеалы не шли и они, съ точки зрѣнія западнаго европейца, едва ли могутъ быть названы иначе, какъ весьма скромными и узкими; у насъ же реакціонная печать нашла ихъ чуть не революціонными и, окрестивъ ихъ названіемъ лже-либеральныхъ, осыпала графа глумленіемъ, стараясь выставить его чуть не врагомъ отечества. Нельзя не добавить, что ко всѣмъ этимъ преслѣдованіямъ и клеветамъ самъ онъ относился очень благодушно и незлобиво и однажды выразился по этому поводу такъ: "далась же имъ эта диктатура сердца! и неужели Катковъ серьезно думаетъ меня уязвить такой лестной кличкой, которой, на самомъ дѣлѣ, я могу лишь гордиться и особенно въ такое жесткое и злобствующее время, какъ наше? да вѣдь я бы почелъ для себя самой величайшей почестью и наградой, если бы на моемъ могильномъ памятникѣ вмѣсто всякихъ эпитафій помѣстили только одну эту кличку".
   Черезъ день послѣ моего перваго посѣщенія графъ заѣхалъ ко мнѣ на квартиру, познакомился съ моей женой и высказалъ снова такое искреннее желаніе сойтись покороче, что мы стали видаться довольно часто. Въ это лѣто себя онъ чувствовалъ настолько порядочно, что всякій день выѣзжалъ, и обыкновенно выйдя изъ экипажа, прохаживался нѣкоторое пространство пѣшкомъ. Положеніе его тогда было еще не выяснено и трудно было считать его окончательно сошедшимъ со сцены, а потому знакомствомъ его дорожили, и онъ рѣдко бывалъ дома одинъ; въ Висбаденѣ проживало много русскихъ и большинство изъ нихъ, время отъ времени, навѣщало его, а изъ старыхъ знакомыхъ не мало было такихъ, которые заѣзжали въ Висбаденъ нарочно для свиданья съ нимъ. Лѣчившіеся въ этотъ сезонъ въ Висбаденѣ датскій и греческій короли и пріѣзжавшій къ нимъ въ гости принцъ уэльскій также побывали у него; не разъ встрѣчалъ я въ его кабинетѣ принца нассаускаго Николая и супругу его -- графиню Моренбергъ, дочь поэта Пушкина.
   Для общей характеристики взглядовъ графа Михаила Таріеловича, могу повторить только сказанное уже мною раньше о его политическихъ убѣжденіяхъ относительно благоустроенія Россіи и развѣ прибавить, что и въ обсужденіяхъ западно-европейской политики онъ всегда оставался на точкѣ зрѣнія послѣдовательнаго либерала, строго убѣжденнаго защитника органическаго прогресса, съ одинаковымъ несочувствіемъ относившагося ко всѣмъ явленіямъ, задерживающимъ нормальный ростъ и правильное развитіе народовъ, съ какой бы стороны эти явленія ни обнаруживались, со стороны-ли нетерпѣливыхъ радикальныхъ теоретиковъ, спѣшившихъ приложить принципы, выработанные работой передовыхъ кабинетныхъ мыслителей, къ государственной жизни, или со стороны представителей реакціи, не пренебрегающихъ никакими мѣрами, чтобы искусственно задержать пробуждающееся самосознаніе народныхъ массъ, вмѣсто того, чтобы открыть ему правильные пути для его послѣдовательнаго развитія.
   Политическихъ споровъ между нами не возникало, такъ какъ мы мало расходились въ основныхъ убѣжденіяхъ, а если иногда и встрѣчались разногласія въ мелочахъ, то графъ, не терпѣвшій мелочныхъ и праздныхъ препирательствъ, обыкновенно первый же старался прекратить ихъ миролюбивымъ образомъ. Кромѣ разсужденій о политикѣ, онъ любилъ также передавать разные эпизоды изъ всего имъ пережитаго, слышаннаго или читаннаго, много сообщалъ о Кавказѣ, не только о современномъ по своимъ личнымъ впечатлѣніямъ, но и изъ прежней его исторіи, почерпнутой имъ изъ источниковъ печатныхъ и не печатныхъ. Разсказчикъ онъ былъ увлекательный, умѣлъ схватить выдающуюся сторону передаваемаго и представить такъ рельефно и обстоятельно, что, слушая его, казалось, читаешь интересно написанную книгу; при его богатой памяти, запасъ этихъ разсказовъ былъ до того не истощимъ, что рѣдкій день я уходилъ отъ него, не выслушавъ чего нибудь новаго, оригинальнаго.
   

III.

   Всѣ, попадавшіеся мнѣ на глаза, біографическія замѣтки о графѣ Лорисѣ рожденіе его относятъ къ 1826 году, а въ Conversations Lexicon Брокгауза, гдѣ помѣщена сжатая, но въ общихъ чертахъ вѣрная, біографія его, даже прямо указано, что онъ родился 1-го января 1826 г., а между тѣмъ въ годъ своей смерти графъ считалъ себя близкимъ къ 64 годамъ, такъ что, если только онъ самъ не ошибался, то, значитъ, онъ родился никакъ не въ 1826 г., а въ 1825 или даже 1824 году. Отецъ его, происходя изъ стариннаго рода армянскихъ дворянъ, занимался торговлею и имѣлъ небольшое, но обезпеченное состояніе; сыновей у него было двое,-- и, будучи человѣкомъ мало образованнымъ, онъ самъ едва ли бы додумался до мысли дать имъ лучшее образованіе, если бы случай не свелъ его близко съ молодымъ горнымъ офицеромъ Bac. Bac. Клейменовымъ которому удалось уговорить Лориса отца не жалѣть денегъ и дать мальчикамъ европейское образованіе. Приглашенъ былъ опытный наставникъ, и такъ какъ мальчики обладали прекрасными способностями (меньшій братъ графа кончилъ отлично курсъ юридичеекихъ наукъ въ училищѣ правовѣденія, очень успѣшно служилъ на Кавказѣ по гражданской части, но умеръ еще въ молодыхъ лѣтахъ), то ученье пошло удачно впередъ и когда Михаилу исполнилось 11--12 лѣтъ, отецъ, сдавъ его на руки двумъ армянскимъ купцамъ, ѣхавшимъ по торговымъ дѣламъ въ Москву, поручилъ помѣстить его въ тамошшній Лазаревскій институтъ восточныхъ языковъ. Тяжело было мальчику разставаться съ родными и съ роднымъ привольемъ и ѣхать въ такую сѣверную даль и къ чужимъ людямъ; онъ сильно горевалъ, а дорогой его тоска дошла до того, что у него родилась мысль убѣжать съ пути домой; въ подкладку его платья мать передъ отъѣздомъ зашила 20 рублей мелкой новенькой монетой, отчеканенной въ Тифлисѣ, гдѣ въ тѣ времена существовалъ монетный дворъ, и на этотъ-то собственный капиталъ онъ и задумалъ добраться до дому. Планъ свой онъ привелъ въ исполненіе и съ одной изъ станцій Воронежской губерніи убѣжалъ обратно по столбовой дорогѣ, тайкомъ отъ своихъ спутниковъ, но они его нагнали на 6-й верстѣ и снова засадили въ тарантасъ.
   Въ Лазаревскомъ институтѣ Лорисъ учился очень хорошо и долженъ былъ поступилъ впослѣдствіи въ Московскій университетъ, но, будучи большимъ шалуномъ, до окончанія институтскаго курса попался въ шалости, имѣвшей на всю его будущность рѣшающее значеніе и вынудившей его перемѣнить мирную ученую карьеру на военную. Учитель-технологъ, говоря на урокѣ о различныхъ клеяхъ, познакомилъ учениковъ съ составомъ какого-то особенно имъ рекомендуемаго клея; Лорисъ, приготовивъ по данному рецепту этотъ клей, придумалъ для испытанія его достоинства намазать имъ сидѣнье стула на каѳедрѣ передъ началомъ урока одного изъ нелюбимыхъ учителей; ничего неподозрѣвавшій учитель сѣлъ, а когда хотѣлъ встать, то оказался до того приросшимъ къ мѣсту, что сбѣжавшееся начальство насилу могло его отклеить; пошло дознаніе, и когда добрались до виноватаго, то рѣшено было исключить Лориса изъ Института и немедленно же отправить назадъ къ родителямъ на Кавказъ, и, благодаря лишь заступничеству вліятельныхъ армянъ, начальство смилостивилось и, удаливъ мальчика изъ института, позволило ему для продолженія образованія переѣхать въ Петербургъ, гдѣ онъ поступилъ въ школу гвардейскихъ подпрапорщиковъ и такимъ непредвидѣннымъ образомъ превратился въ воина.
   Здѣсь потекла для него та сѣрая и мало говорившая ему жизнь, какою отличалось воспитаніе тогдашнихъ военныхъ школъ, т.-е. онъ весь отдался изученію николаевской выправки, верховой ѣздѣ, мало или вовсе не заботясь о расширеніи умственныхъ своихъ познаній и, по мѣрѣ возбужденія, посвящая свои досуги кутежамъ съ товарищами, и за весь этотъ періодъ жизни Лориса трудно было бы привести что нибудь выдающееся, если бы не было его знакомства съ поэтомъ Некрасовымъ. Знакомство это относится къ 1841 или, еще вѣрнѣе, къ 1842 году, т.-е къ тому темному періоду существованія поэта, когда онъ изыскивалъ всякія средства, чтобы не быть затертымъ нищетой и безвѣстностью. Крайне нуждавшійся Некрасовъ пріютился тогда у нѣкоего профессора Беницкаго, имѣвшаго у себя нѣскольтсо воспитанниковъ для приготовленія въ разныя петербургскія школы; юнкеръ Лорисъ, посѣщая одного изъ этихъ пансіонеровъ, познакомился тутъ же и съ Некрасовымъ. Любовь Лориса къ литературѣ, которая такъ гуманизировала его, не взирая на суровую и боевую его обстановку на Кавказѣ, отчасти навѣяна знакомствомъ съ Не-красовымъ.
   Служба Лориса въ мѣстѣ расположенія лейбъ-гвардіи Гродненскаго гусарскаго полка, куда онъ былъ выпущенъ изъ школы, ничѣмъ не отличалась отъ обычной офицерской службы того времени и продолжалась до 1847 года, когда онъ перечислился на Кавказъ состоять при намѣстникѣ, князѣ Воронцовѣ. Кавказъ свой онъ чрезвычайно любилъ, но именно какъ нераздѣльную часть Россіи, и много разъ я слыхалъ его жалобы на то, что русское общество, вслѣдствіе присущей ему апатіи, не сдѣлаетъ рѣшительно ничего, чтобы тѣснѣе привязать эту богатую окраину къ Россіи. He могу привести его подлинныхъ выраженій, но приблизительно онъ выражалъ свой взглядъ на эти отношенія такимъ образомъ: "Правительство сдѣлало все, что могло, оно силой оружія закрѣпило Кавказъ за имперіею, но чтобы присоединеніе это обратилось въ прочную, неразрывную связь, необходимо культурное вліяніе, нужно, чтобы русскіе люди и капиталы устремились въ этотъ благодатный край и устражвались въ немъ землевладѣльцами, промышленниками, фабрикантами. Сколько разъ твердилъ я объ этомъ московскимъ купцамъ и тузамъ; слушаютъ, соглашаются во всемъ, а сами не двигаются съ своихъ крѣпко насиженныхъ мѣстъ, между тѣмъ иностранцы льнутъ къ непочатымъ богатствамъ Кавказа, какъ мухи къ меду, снуютъ вездѣ, заключаютъ съ жителями какіе-то долгосрочные контракты и понемногу все захватываютъ въ свои руки. До сихъ поръ въ Закавказскихъ губерніяхъ почти нѣтъ русскихъ собственниковъ, владѣюшихъ городскими и сельскими имуществами, -- и это обстоятельство не разъ вызывало удивленіе даже въ иностранной печати, за то въ этихъ губерніяхъ имѣется множество бековъ и агаларовъ изъ мусульманъ, обладающихъ превосходными землями, которыя они весьма плохо обрабатываютъ и готовы сейчасъ продать за безцѣнокъ; влеченія къ сельскому хозяйству они не имѣютъ, занимаются почти исключительно покровительствомъ ворамъ и разбойникамъ и тѣмъ больше всего мѣшаютъ водворенію порядка и безопасности. На Кавказѣ давно признано, что исламъ не уживается съ современною цивилизаціею, наши юридическія и нравственныя понятія идутъ часто въ разрѣзъ съ магометанскимъ вѣроученіемъ, такъ, напримѣръ, лжесвидѣтельствованіе считается у насъ преступнымъ, по понятіямъ же мусульманина скрыть преступленіе и дать ложное показаніе въ пользу единовѣрца есть дѣло богоугодное. Вотъ почему особенно желательно, чтобы землевладѣльцы христіане постепенною скупкою земель вытѣсняли поскорѣе этихъ крупныхъ собственниковъ бековъ и уравновѣшивали тѣмъ преобладанія христіанскаго элемента надъ магометанскими, именно желательно, чтобы вытѣсненіе совершалось не насильственно и не правительственными мѣрами, а миролюбивымъ образомъ и собственнымъ починомъ предпріимчивыхъ членовъ русскаго общества. И надо спѣшить съ этимъ, время не терпитъ, и наше положеніе на Кавказѣ остается подверженнымъ разнымъ непредвидѣннымъ случайностямъ".
   Добавлю со словъ самого графа, что переѣздъ на Кавказъ послужилъ счастливой перемѣной для его самообразованія и для примѣненія его способностей къ практической дѣятельности. Намѣстники -- князь Воронцовъ, а послѣ него графъ Муравьевъ-Карсскій -- отличили эти способности молодого человѣка и стали давать ему сложныя и трудныя порученія, которыя отвлекли Лориса отъ пустой и свѣтской жизни и пробудили интересъ къ болѣе живымъ и развивающимъ умъ вопросамъ. Кромѣ того у него былъ въ Тифлисѣ двоюродный братъ -- докторъ Ю. Ѳ. Ахвердовъ, человѣкъ весьма образованный и серьезный, отъ котораго тоже не ускользнули богатые задатки натуры Лориса, и онъ настойчиво сталъ уговаривать его больше читать, чтобы расширить свой умственный горизонтъ. Докторъ имѣлъ свою отборную библіотеку, и въ числѣ первыхъ книгъ, предложенныхъ имъ для прочтенія, были "Мемуары Альфьери", и Лорисъ съ признательностію вспоминалъ, какое сильное впечатлѣніе произвели на него эти "Мемуары", какъ съ тѣхъ поръ онъ пристрастился къ книгамъ и сталъ почерпать изъ нихъ и болѣе осмысленный взглядъ на жизнь, и самое чистое наслажденіе. Съ этимъ вмѣстѣ и служебная карьера Лориса шла быстро впередъ, и война 1854 -- 1855 годовъ застала его уже съ такой прекрасной репутаціей, что по сдачѣ Карса ему поручена была трудная должность коменданта Карсской крѣпости. Передъ началомъ войны онъ былъ помолвленъ съ княжной Ниной Ивановной Аргутинской-Долгорукой и теперь изъ Карса выпросилъ себѣ 2-хъ недѣльный отпускъ, обвѣнчался и вернулся на свое комендантство съ молодой женой. Дѣтей отъ этого брака осталось пятеро.
   

IV.

   Лѣто 1887 г. графъ провелъ въ Веве. Иногда на графа передъ отъѣздомъ находили мрачныя думы о томъ, что онъ постепенно дѣлается хилѣе и слабѣе и что онъ можетъ не пережить зимы; тогда я, замѣтивъ, какъ успокоительно дѣйствуютъ па него мои увѣренія въ противномъ, начиналъ трунить надъ его страхомъ, сводить все на ипохондрію и т. п. Помню, какъ послѣ одного изъ такихъ разговоровъ онъ сказалъ съ шутливымъ отчаяніемъ: "ну, есть ли на свѣтѣ болѣе несчастный человѣкъ, чѣмъ я, и котораго бы болѣе преслѣдовала людская несправедливость? И будучи на верху карьеры и почестей, я ничѣмъ не воспользовался отъ государства, и остался по-прежнему съ весьма, какъ вы знаете, ограниченными средствами; русскіе же газеты недавно распространили извѣстіе, что я покупаю обширное помѣстье за границей; я имѣю претензію на репутацію хорошаго полководца, потому что одержалъ нѣсколько побѣдъ, велъ цѣлую военную кампанію и взялъ крѣпость Карсъ, которую считали неприступной, а вотъ Османъ-бей оспариваетъ мои военныя заслуги и увѣряетъ, что Карсъ взялъ вовсе не я, а онъ -- Османъ-бей; наконецъ, я жалуюсь, что я боленъ и страдаю, а вы, мой Брутъ, и въ этомъ не хотите мнѣ вѣрить и обзываете меня ипохондрикомъ".
   Однако, въ общемъ итогѣ, графъ остался очень доволенъ своимъ Вевейскимъ пребываніемъ и въ 20-хъ числахъ сентября 1887 г., въ сравнительно бодройъ видѣ, пустился въ обратный путь въ Ниццу. Зима тамъ вышла не изъ удачныхъ по причинѣ дождей и необычныхъ холодовъ.
   Лѣто 1888 г. тоже провелъ въ Веве. Однако, я находилъ, что въ этотъ пріѣздъ онъ охотнѣе отдается воспоминаніямъ о прошломъ и не съ прежнимъ увлеченіемъ занимается текущими событіями, хотя и продолжаетъ читать множество газетъ; онъ и самъ неоднократно высказывалъ, что сталъ гораздо равнодушнѣе ко всему происходящему и объяснялъ это тѣмъ, что настоящія теченія, такъ ярко и опредѣленно вырисовывающіяся въ европейской жизни, этотъ періодъ отступленія вспять ему крайне несимпатичны, и что онъ совсѣмъ разочаровался въ скорой перемѣнѣ къ лучшему, до которой ему, навѣрное, не дожить {Бѣлоголовый пишетъ въ своемъ дневникѣ: Вообще послѣднее лѣто я наблюдалъ замѣтное пониженіе интереса въ Лорисѣ ко всему, что происходитъ въ Россіи, и онъ самъ это чувствовалъ. Помню я ему сказалъ разъ: вотъ съ улучшеніехмъ курса надо думать, иныче выѣдетъ за границу больше профессоровъ, журналистовъ, интеллигентовъ; хоршо бы, если бы кто-нибудь попалъ и въ наши края и въ живой рѣчи познакомилъ насъ съ тѣмъ, что у насъ творится за кулисами печатной жизни, какія теченія въ обществ. мнѣніи. На это онъ мнѣ отвѣтилъ : "а я, вѣрьте моему слову, никого, даже и интеллигентовъ нашихъ видѣть не желаю, потому что во мнѣ совсѣмъ пропалъ интересъ къ нашему болоту, и въ этомъ между мною и вами большая разница".}. Какъ иностранный врачъ, по законамъ Швейцаріи, я не имѣлъ права лѣчить графа, а потому долженъ былъ для соблюденія формальности передать его одному изъ туземныхъ врачей, на что графъ, отлично понимая необходимость такой передачи, безпрекословно согласился съ условіемъ, чтобъ я руководилъ лѣченіемъ и чтобы безъ моего согласія не предпринимались никакая врачебная мѣра.
   Такъ дѣло и уладилось, но и при этихъ условіяхъ мое руководительство оставалосъ больше номинальнымъ и очень меня мучило: не смотря на довѣріе графа ко мнѣ, я никакъ не могъ уговорить его хоть разъ дать себя изслѣдовать фундаментально, чтобъ опредѣлить истинное состояніе его внутреннихъ органовъ.
   На зиму Лорисъ переѣхалъ въ Ниццу. Изъ дошедшихъ до меня впослѣдствіи подробностей о предсмертной болѣзни графа знаю только, что онъ слегъ въ постель 5/17-го декабря, по причинѣ усиленія кашля и появленія лихорадочнаго состоянія, очень страдалъ отъ безсонныхъ ночей и силы его быстро падали; встревоженная семья уговорила его призвать на консультацію нѣмецкаго врача, состоявшаго при виртембергскомъ королѣ, зимовавшемъ въ Ниццѣ, но было поздно. Консультація состоялась въ 4 часу дня 12/14 декабря, за 5 часовъ до смерти, и графъ даже въ эти послѣдніе часы своей жизни остался вѣренъ своей антипатіи къ медицинскимъ осмотрамъ; напрасно докторъ-консультантъ склонялъ его допустить къ изслѣдованію груди, графъ отвѣчалъ: "не сегодня, любезный докторъ, а завтра, если только буду живъ; если же нѣтъ...." и онъ пожалъ плечами. А въ 8 ч. 40 мин. того же вечера для него наступилъ вѣчный покой, къ которому онъ перешелъ въ полномъ сознаніи.
   Россія лишилась въ лицѣ его одного изъ даровитѣйшихъ, безкорыстнѣйшихъ своихъ сыновъ и можно лишь искренно и не въ оскорбленіе живущимъ пожелать eй побольше такихъ!
   Можетъ быть, многіе изъ безстрастныхъ читателей этихъ страницъ найдутъ, что онѣ написаны въ слишкомъ хвалебномъ тонѣ и спросятъ меня: "да неужели же графъ не имѣлъ никакихъ недостатковъ?" -- Несомнѣнно имѣлъ, отвѣчу я; на то онъ и былъ человѣкъ съ нервами, плотью и кровью, а потому ничто человѣческое ему не было чуждо, но прошу помнить что я даю не характеристику графа, а только свои личныя воспоминанія о немъ,-- въ моихъ же личныхъ впечатлѣніяхъ его мелкіе недостатки и слабости съ избыткомъ вознаграждались его богатыми достоинствами, и не столько поражалъ въ немъ его обширный, свѣтлый умъ, сколько благожелательное сердце, которое въ этомъ 60-лѣтнемъ старцѣ, не смотря на точившую его медленно болѣзнь и пережитыя превратности, не зачерствѣло и сохранило горячую вѣру къ человѣчеству и чисто юношескую чуткость къ появленіямъ всего честнаго и благороднаго въ окружающей жизни. Какимъ онъ остался въ моей памяти, такимъ я и старался передать его здѣсь, насколько съумѣлъ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru