Орлов О.
А. Р. Беляев

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Биографический очерк).

О. Орлов

А. Р. Беляев

(Биографический очерк)

   Фантаст Беляев...
   Семнадцать романов, десятки рассказов, бесчисленное количество очерков рассыпал этот человек за пятнадцать лет писательского труда по страницам журналов, альманахов и газет. Миллионы экземпляров книг на многих языках мира -- сегодняшний итог беляевского творчества...
   Откуда пришел этот человек?
   Какую жизнь он прожил?
   
   Он родился в Смоленске в семье священника Романа Петровича Беляева 4 марта [16 марта по новому стилю] 1884 года, "в день Блаженного Василька, князя ростовского, убиенного татарами".
   "...Говорят, что новорожденный был столь молчаливого и серьезного нрава, что доктор Бриллиант и повитуха Клюква решили, что будет ребенок, должно быть, нем, а если и нет, то, верно, уж судьбы самой никудышной..."
   Через неделю будущий фантаст был крещен и наречен по настоянию матери Александром. На одиннадцатом году жизни он был отдан в Смоленскую духовную семинарию, так как отец прочил ему духовную карьеру. Насколько суров был режим этого заведения, мы можем видеть из распоряжения св. синода от 1896 года, запрещавшего семинаристам чтение в библиотеках газет и журналов и выдачу им книг "без особых письменных разрешений ректора семинарии".
   Спасали Сашу Беляева только воскресенья да пасхальные, рождественские и летние каникулы, когда он ускользал из-под надзора духовных отцов.
   Смоленску везло на всякие развлечения. Кроме лилипутов, спиритов и шпагоглотателей, здесь перебывали Контский и Гофман, Габрилович и Ауэр, Падеревский и Сарасате, Зилоти и Рахманинов, Собинов и Каминский, Дальский и Давыдов, Вяльцева и Шаляпин...
   Здесь в зале Дворянского собрания Максим Горький, проведенный с черного хода жандармами, опасавшимися демонстрации, читал "Старуху Изергиль" и "Песню о Соколе".
   Контрабандой (воспитанникам духовных семинарий разрешалось посещать лишь редкие выступления артистов императорских театров и слушать церковное пение) Беляев видел и слышал их всех. Еще в пятом классе семинарии Беляев решил: или он станет актером-профессионалом, или, окончив семинарию по первому разряду, поступит в какое-нибудь высшее учебное заведение России -- какое-нибудь, ибо в университеты семинаристам в те годы вход был закрыт [Двери университетов в России для семинаристов открылись только после революции 1905 года].
   В летние дни он играет в домашних и любительских спектаклях: граф Любин в тургеневской "Провинциалке", Карандышев в "Бесприданнице", доктор Астров, Любим Торцов...
   Саша же давал эскизы костюмов, декораций; пробовал себя в режиссуре; в благотворительных спектаклях играл на скрипке, декламировал.
   Перед окончанием семинарии он с той же страстью, которую будет вкладывать всегда и во все в жизни, увлекся фотографией. Прочитав об опытах художника Вирца [Бельгийский художник Вирц располагался перед казнью под эшафотом и с помощью гипноза отождествлял себя с казнимым. Таким образом, он проходил все стадии подготовки к казни и самой казни. Опыты эти так отразились на его психике, что бедняга в конце концов был отправлен в сумасшедший дом], интересовавшегося тем, что чувствует отрубленная голова казненного человека, Саша вместе с приятелем Колей Высотским делал снимки "головы на блюдце", вырезая в больших блюдах дно. Они перепортили несколько блюд, но, наверное, так много лет назад "технически" родилась голова Доуэля.
   В июне 1901 года семинария была окончена. Продолжать духовное образование Беляев не хотел. Нужно было искать средства для продолжения учебы, и на зиму 1901/02 года семнадцатилетний Беляев подписывает контракт с театром смоленского Народного дома "с одним бенефисным спектаклем в сезон".
   Здесь Беляев сыграл очень много ролей в "Безумных ночах", "Ревизоре", "Трильби", "Лесе", "Нищих духом", "Бешеных деньгах", "Воровке детей" и так далее. Спектакли давались дважды в неделю.
   Тюрянинов в "Соколах и воронах" Сумбатова, Разумихин в "Преступлении и наказании", капитан д'Альбоаз в "Двух подростках" Пьера де Курселя, Герман в "Картежнике"...
   Много лет спустя в Москве Константин Сергеевич Станиславский скажет ему: "Если вы решитесь посвятить себя искусству, я вижу, что вы сделаете это с большим успехом".
   А пока бенефисный спектакль дал лишь половину ожидаемых сборов. На последнем спектакле, как отмечал рецензент местной газеты, "господин Беляев почему-то не нашел нужным загримироваться, по причине чего была видна явная молодость артиста".
   Впрочем, в роли капитана д'Альбоаза "г-н Беляев был недурен", а в пьесе "Комета" "г-н Беляев выдавался из среды играющих по тонкому исполнению своей роли..."
   В конце февраля спектакли закончились, большинство актеров разъехалось по провинциальным театрам, а Беляев засел за латынь, русскую и общую историю: по этим предметам экзаменовались поступавшие в Демидовский юридический ярославский лицей, существовавший на правах университета.
   По окончании в 1906 году лицея Беляев снова в Смоленске. Он занимается юридической практикой. Сначала -- как помощник присяжного поверенного, позднее -- как присяжный поверенный.
   Первое время ему поручают мелкие дела. То дьячок непотребно облаял священника, а консистория вынесла сор из избы на мирской суд, то шайка мелких железнодорожных мошенников неудачно выпотрошила пакгауз.
   Но в 1911 году Беляев взялся защищать богатого лесопромышленника Скундина. Купчина распродал чужие леса на круглую сумму в семьдесят пять тысяч рублей и попался. Хотя дело было заведомо проигрышное и Скундин вышел из него весьма помятый прокурором и присяжными заседателями, Беляев получил большой гонорар.
   Он не обзавелся ни домишком на Козловской горе (хотя уже был к этому времени женат), ни парой рысаков.
   Уже несколько лет он подрабатывает в смоленской газете отчетами о театральных ростановках и концертах, подписывая их псевдонимами [Беляев вообще любил псевдонимы и позднее, уже став известным писателем, часто подписывал свои рассказы то А. РОМ, то АРБЕЛ], а деньги откладывает на путешествие за границу.
   Теперь у него денег хватит.
   В конце марта 1913 года с красным Бэдэкером в кармане Беляев уезжает в Италию.
   Венеция, Рим, Неаполь, Флоренция, Генуя...
   Сойдя с пригородного поезда на Stazione Pompei, сначала на лошадях, потом пешком Беляев с товарищем, проводником и сынишкой проводника поднимается на Везувий. Уже в ночной темноте он любуется подковой прибрежных огней на заливе. Это Портичи, Сорренто, Капри... Наконец и цель путешественников -- кратер Везувия.
   Вот как писал сам Беляев, после того как заглянул в жерло вулкана: "Все было наполнено едким, удушливым паром. Он то стлался по черным, изъеденным влагой и пеплом неровным краям жерла, то белым клубком вылетал вверх, точно из гигантской трубы паровоза. И в этот момент где-то глубоко внизу тьма освещалась, точно далеким заревом пожара.
   Молчание нарушалось только глухим шорохом и стуком обламывающихся и падающих в глубину камней. Вот где-то во мраке срывается большой камень, и слышно, как он ударяется о выступы жерла; звуки ударов доносятся все глуше и глуше, пока, наконец, не сливаются с жутким шорохом кратера. По этим удаляющимся звукам угадывалась неизмеримая глубина.
   Из жерла тянуло влажным теплом. Я обломал несколько кусков лавы и бросил их далеко от края. Они беззвучно потонули в белом дыму, и, как мы ни напрягали слух, нам не удалось услышать стука их падения... Жутко!"
   В 1913 году находилось не так уж много смельчаков, летавших на самолетах "Блерио" и "Фарман" -- "этажерках" и "гробах", как называли их тогда.
   Однако Беляев в Италии, в Вентимильи, совершает полет на гидроплане.
   "Было около 10 часов утра, когда я пришел в гавань.
   Гидроаэроплан с ночи стоял на пологой деревянной площадке, спускающейся в воду.
   Я рассматривал аппарат, а услужливый итальянец, везде вырастающий как из-под земли около иностранцев с предложением услуг, знакомил меня на ломаном французском языке с доблестями авиатора: "Tres fort. Tres fort aviateur!" [Очень сильный, очень сильный пилот (франц.)]
   -- Bon jour [Добрый день (франц.)], -- раздался около меня чей-то тоненький голосок.
   Я оглянулся и увидел тщедушного французика лет тридцати, в маленькой кепи и коротеньком, в обтяжку костюмчике.
   Это и был "tres fort aviateur".
   Пять или шесть рабочих зацепили веревкой за одну из лодок гидроплана и стали отвозить аппарат от берега.
   Авиатор, стоя распоряжавшийся всеми этими работами, отставил свое кресло, освободив этим место для вращения рычага, пускающего мотор в ход, и не без труда повернул ручку рычага. Мотор стал выбивать дробь, и мы медленно начали продвигаться по бухте. Авиатор, не глядя вперед, спокойно поставил на место свое кресло, удобно уселся и усилил ход мотора.
   Гидроплан, вспенивая воду, помчался со скоростью хорошей моторной лодки.
   Несколько прыжков, и мы уже совершенно отделились от воды. Последний раз лодки коснулись своим задним краем хребта большой волны. И сразу поднялись над водой на несколько саженей.
   Море под нами уходит все ниже. Домики, окружающие залив, кажутся не белыми, а красными, потому что сверху мы видим только их черепичные крыши. Белой ниточкой тянется у берега прибой.
   Вот и мыс Martin. Авиатор машет рукой, мы смотрим в том направлении, и перед нами развертывается, как в панораме, берег Ривьеры. Словно игрушечный, лепится на скалах Монакский замок, дальше ютится ячейка красных точек, это крыши Beaulieu.
   Аппарат забирает еще выше, и за мысом Cauferat в дымке синеет Ницца.
   Вероятно, с берега мы сейчас кажемся вместе с своим аппаратом не больше стрекозы.
   Позади нас итальянская Вентимилья, впереди французская Ницца, а посреди маленькое княжество Монако..."
   Правда, на берег Ривьеры, на Ниццу и Монако он смотрит с меньшей высоты, чем смотрел на Капри с Везувия, но и 75 метров над уровнем моря в 1913 году было не так уж плохо.
   Но не только красоты Италии интересовали молодого юриста. В Риме он посещает "злополучный квартал Сан-Лоренцо, населенный беднотой, -- царство бесприютных детей", квартал, поставлявший Риму самое большое количество преступников.
   И когда мы знакомимся с мисс Кингман из "Острова Погибших Кораблей", рассказывающей Гатлингу о заплесневелых узких каналах Венеции и детях, с недетской тоской глядящих на проезжающую гондолу, это рассказывает сам Беляев, часто вспоминавший не только Палаццо Дожей и бальдассаровские виллы, но и рахитичных детей и нищету Италии.
   Уезжая во Францию, Беляев писал об итальянцах: "Удивительный народ эти итальянцы! Неряшливость они умеют соединять с глубоким пониманием прекрасного, жадность -- с добротой, мелкие страстишки -- с истинно великим порывом души..."
   В Марселе Беляев посещает Chateau d'If -- замок Иф.
   В камере, где был заключен Мирабо, он тихо снимает шляпу, думая об одиноком страдании. Вот и темница Фариа и камень в перегородке, отделяющей камеру Эдмона Дантеса... Будь прокляты места, подобные этому!..
   ...Мыс Антиб, любимый Мопассаном, Тулон, Париж...
   Он вернулся, истратив все деньги. Кроме открыток с видами Италии и Франции и сувениров, он привез кое-что более ценное: яркие впечатления и богатый опыт.
   Всю дальнейшую жизнь Беляев будет мечтать о новых путешествиях -- в Америку, в Африку, в Японию, но их он уже не сможет совершить и туда будут добираться только его герои...
   В предвоенные месяцы 1914 года Беляев оставил юриспруденцию. Его снова серьезно интересуют театр и литература.
   Как режиссер он участвует в постановке оперы Григорьева "Спящая царевна". Беляев -- деятельный член Смоленского симфонического общества, глинкинского музыкального кружка, Общества любителей изящных искусств.
   К этому же времени относятся его поездки в Москву и актерские пробы у К. С. Станиславского.
   В московском детском журнале "Проталинка" появляется первое литературное произведение Беляева -- пьеса-сказка в четырех действиях "Бабушка Мойра", а сам Беляев еще с марта 1914 года значится в числе сотрудников журнала.
   Беляев всерьез подумывает о том, чтобы перебраться в Москву. Ему уже тридцать лет. Нужно как-то окончательно определять свою жизнь.
   В Москве -- большая литература, театры. Кроме того, Беляев -- юрист, а здесь, в Москве, "под занавес" царства Николая II, накануне первой мировой войны, идут шумные уголовные и скандальные политические процессы.
   15 июля 1914 года полуголодный гимназист Гаврило Принцип стреляет в эрцгерцога Фердинанда.
   Слово "война" на газетных страницах становится все жирнее, а списки убитых и раненых в "Русском инвалиде" -- все длиннее.
   В это время мы застаем Беляева сотрудником газеты "Смоленский вестник", а годом позже -- ее редактором.
   В конце 1915 года Беляев внезапно заболевает, и врачи долго (до 1916 года) не могут определить, что с ним. Еще во время давней болезни плевритом в Ярцеве врач, делая Беляеву пункцию, задел иглой восьмой позвонок. Теперь это дало тяжелый рецидив: туберкулез позвоночника.
   Рухнуло все сразу. Нет здоровья. Уходит жена. Врачи, друзья, близкие считают, что Беляев обречен. Надежда Васильевна, мать Александра Романовича, оставив дом, увозит сына в Ялту. Почти все время Беляев вынужден проводить в постели, а с 1917 года по 1921-й -- в гипсе.
   А время тревожное. В Крыму одна власть сменяет другую.
   Январь 1918 -- Советы; через три месяца -- немцы; затем -- генерал Сулькевич; конец 1918 года -- правительство кадета Соломона Крыма; весной 1919-го -- снова Советы; в июне -- десант генерала Слащева, открытие батькой Махно Донецкого фронта. И снова белые.
   Только в конце 1920 года, после Перекопа, советская власть утверждается в Крыму окончательно.
   Об этих днях спустя десять лет Александр Беляев напишет в рассказе "Среди одичавших коней", а сейчас он лежит и думает, думает и читает. Он читает "Жизнь Скаррона".
   Что ж, пока он может мыслить, он будет жить, как жила голова Скаррона -- умнейшего человека, не имевшего сил отогнать муху, севшую на нос. Голова... О, если бы можно было написать что-нибудь фантастическое... Голова Вирца, голова Скаррона, голова Беляева.
   Он очень много читает. Медицина, техника, история -- все, что можно выписать на четыре библиотечных абонемента, один свой и три -- его знакомых, в числе которых и его будущая жена, друг и помощник на всю нелегкую жизнь, Магнушевская Маргарита Константиновна.
   Он совершенствует свой французский язык, принимается за английский и немецкий.
   В 1919 году умирает его мать. Беляев лежит в гипсе, с высокой температурой и не может проводить ее на кладбище.
   Только в 1921 году Александр Романович делает первые шаги. Его подняли на ноги воля к жизни и любовь девушки, которой он, подобно Доуэлю, предложит в зеркале увидеть его, Беляева, невесту, на которой он, Беляев, женится, если получит согласие.
   Согласие получено.
   И хотя болезнь не ушла окончательно, сегодня он победил ее, как будет побеждать много раз.
   Беляев начинает работать в уголовном розыске. Затем он инспектор в детском доме в семи километрах от Ялты. В 1923 году Беляев уезжает вместе с женой Маргаритой Константиновной Магнушевской в Москву.
   В Москве все трудно: и с жильем и с работой.
   Первые два года Александр Романович работает в Наркомпочтеле (НКПТ). Как будто бы от писательства очень далеко. Совершеннейшая проза -- почтовый конверт. Но Беляев пишет книгу, снабжает ее семьюдесятью иллюстрациями, вкладывая в это дело всю страсть, весь талант, все умение обобщать факты, увлекать. И вот "Современная почта за границей" готова. Пускай тираж ее невелик, но это его первая книга, на синей простой обложке которой стоит: "А. Беляев".
   1925 год -- счастливый год. В Лялином переулке у Беляевых своя комната. Темная, сырая, но своя, где можно думать, писать.
   В 1925 году родилась первая дочь -- Людмила. В этом же году "родился" Александр Беляев -- фантаст: он обдумал и закончил первый вариант "Головы профессора Доуэля", а только что организованный журнал "Всемирный следопыт" принял и напечатал рассказ. До 1926 года Александр Романович работает юрисконсультом в Наркомпросе, вечерами пишет. О чем? В мире так много чудес, мир полон невероятных, фантастических приключений. У Александра Романовича целая папка интересных вырезок, каждая из которых -- готовый сюжет. Вот вырезка из "Фигаро": "В Париже организовано общество по изучению и эксплуатации (финансовой) Атлантиды"; вот старинная карта доктора Шлимана. Не они ли послужили первым толчком к замыслу "Последнего человека из Атлантиды"?
   Вот заметка в "Известиях" о первобытном человеке, обнаруженном в Гималаях. И вскоре появляется рассказ А. Беляева "Белый дикарь".
   Из такой же газетной вырезки родился роман, сделавший имя Беляева всемирно известным, -- вырезки с заметкой о профессоре Сальваторе, чудо-хирурге.
   В мартовском номере "Всемирного следопыта" за 1926 год читатель знакомится с кинорассказом Беляева "Остров Погибших Кораблей". Через год Беляев напишет продолжение, рассказ "Остров Погибших Кораблей", и затем переработает его для издательства "Земля и фабрика", которое он в шутку называл "Труба и могила", в киноповесть. Это уже будет настоящая книга, в превосходной обложке, книга, которую можно преподнести с дарственной надписью жене, перепечатывающей на машинке его первые произведения.
   Новые интересы, новые знакомые. Владимир Дуров, Бернард Кажинский, Леонтович, гипнотизер Орнальдо.
   Дуров и Кажинский проводят опыты с передачей мыслей на расстояние [См. интересные книги: В. Л. Дуров, Новое в зоопсихологии, 1924; Б. Б. Кажинский, Передача мыслей, 1923; Б. Б. Кажинский, Биологическая радиосвязь, 1962], а Беляев, познакомившись с результатами опытов, пишет роман "Властелин мира", где Кажинский превращается в Качинского, а Дуров -- в Дугова.
   В майском номере этого же года "Всемирный следопыт" помещает интересный рассказ Беляева на тему анабиоза -- "Ни жизнь, ни смерть". В рассказе эпизодически появляется профессор Вагнер -- главное действующее лицо последующей серии рассказов о профессоре Вагнере. А в номере шестом журнала Александр Романович впервые использует псевдоним "А. Ром".
   В 1927 году с участием той же редколлегии "Всемирного следопыта" и его же редактора Владимира Алексеевича Попова, человека очень интересного, разностороннего и энергичного, начинается издание журнала "Вокруг света", точнее сказать -- продолжение издания "Вокруг света" Сытина.
   Беляев, уже вошедший в состав редколлегии "Всемирного следопыта", начинает работать и в московском "Вокруг света".
   Трудно сказать, в каком году Беляев писал больше всего, ибо он писал все время и иногда успевал закончить новый роман, пока редактор читал предыдущий, но самым плодотворным у Александра Романовича был 1928 год. Именно в этом году (под псевдонимом "А. Ром") увидел свет его маленький, но хорошо задуманный и сделанный юмористический рассказ о механических слугах "Сезам, откройся!!!", рассказ "Легко ли быть раком?" под тем же псевдонимом и за подписью "Александр Беляев" большой рассказ "Мертвая голова" -- своеобразная робинзонада двадцатого века.
   Но самое главное: с первых номеров журнал "Вокруг света" печатает его роман "Человек-амфибия".
   И хотя Беляев говорил: "Когда я пишу, я могу все: хочу героя в сумасшедший дом посажу, хочу наследство ему оставлю, но, когда роман написан, герои его меня больше не интересуют", Ихтиандра он не забывал никогда. Он даже рассказывал продолжение "Человека-амфибии" своим друзьям и знакомым. И не потому, что образу Ихтиандра Беляев подарил очень много лирических красок своего таланта. Ихтиандр был тоской человека, навечно скованного гуттаперчевым ортопедическим корсетом, тоской по здоровью, по безграничной физической и духовной свободе. Ихтиандр был не только любимым детищем Сальватора, но и любимым героем самого Беляева.
   К концу 1928 года на столике Беляева лежат три книги: два издания "Человека-амфибии" и роман "Борьба в эфире". Но это только начало. Печататься становится легче: Беляев известен.
   На вопрос анкеты читателям "Вокруг света": "Какой роман понравился вам больше всего?" -- большинство ответило: "Человек-амфибия".
   В декабре 1928 года Александр Романович уезжает с семьей в Ленинград. Здесь в квартире по соседству с комнатой Бориса Житкова пишется "Продавец воздуха", здесь читаются и правятся корректуры романа "Властелин мира", здесь начинается жизнь профессора Вагнера -- серия рассказов, рожденная в спорах с В. А. Поповым: "Творимые легенды и апокрифы", "Человек, который не спит", "Случай с лошадью", "О блохах", "Амба", "Человек-термо", "Чертова мельница", рассказы, написанные умело, легко и с большим юмором.
   В июле 1929 года у Александра Романовича родилась вторая дочь -- Светлана [Светлане Беляев посвятит роман "Ариэль"], а в сентябре Беляевы уезжают в Киев, к теплу и более сухому климату.
   Врачи снова приходят в его дом так же часто, как журналисты, ученые и дрессировщики животных. Один из них, Евгений Георгиевич Торро [фамилия по просьбе рассказывавших об этом человеке несколько изменена], человек с интереснейшей биографией, испанец по происхождению, эндокринолог по профессии, участник трех войн, превосходный собеседник и неутомимый спорщик, еще два года назад дал Беляеву идею "Человека, потерявшего свое лицо".
   Однако в Киеве возникают трудности с переводом произведений на украинский язык. Беляев уже писатель-профессионал. Но тиражи книг маленькие, семья разрослась; чтобы кормить жену, дочерей и себя, он должен печатать хотя бы по два романа в год, как когда-то печатал Жюль Верн, его любимый писатель. Материал приходится пересылать в Москву и Ленинград, на это уходит время, рукописи теряются. В 1929-1930 годах в московских и ленинградских журналах Беляев печатает, как всегда, довольно много. Здесь и "Подводные земледельцы", и профессор Вагнер, и под новым псевдонимом АРБЕЛ новые рассказы.
   К этому времени относится пристальный интерес Беляева к звездным темам и его заочное знакомство с Константином Эдуардовичем Циолковским [Беляев и Циолковский никогда не виделись]. Циолковский становится "звездной" энциклопедией Беляева и позднее напишет предисловие ко второму изданию "Прыжка в ничто".
   В конце 1931 года Александр Романович уезжает из Киева и поселяется под Ленинградом, в Царском Селе.
   В сентябре в редакцию ленинградского журнала "Вокруг света" он передает рукопись романа "Земля горит", последнего романа этого периода жизни Беляева.
   В 1932 году Беляев нигде не печатается. Когда ему говорят: "Беляев, напишите что-нибудь о колхозе", -- он отвечает: "Ну что я там буду фантазировать о колхозе? Что я там сочиню?" К предложению написать роман о фарфоровых изоляторах он отнесся с молчаливой грустной иронией.
   В Ленинграде, на улице Зодчего Росси, в доме No 2, там, где ныне располагается Театральный музей, существовало эфемерное предприятие "Ленрыба", и если мы сегодня вспоминаем о нем, то только потому, что отсюда поехал работать в Мурманск Александр Беляев, поехал не как корреспондент или литератор, а просто зарабатывать хлеб насущный.
   В его письмах из Мурманска -- описания моря и тяжелого труда северных рыбаков: Беляев побывал и на тральщиках.
   На фотографии, которую Беляев прислал жене, он снят в унтах и малице с капюшоном.
   По возвращении его в Ленинград в ноябрьском номере "Вокруг света" за 1932 год читатель снова встречается с именем Александра Беляева под очерком "Огни социализма, или господин Уэллс во мгле". Это великолепный очерк о Днепрострое, фантастический очерк о фантастической стройке. Это начало нового этапа в работе писателя -- этапа социалистической темы, которую он разовьет в "Звезде КЭЦ" и в "Лаборатории Дубльвэ".
   В "Огнях социализма" Беляев, полемизируя с книгой Уэллса "Россия во мгле", писал: "Фантастический город построен! Приезжайте и посмотрите на него своими "ясновидящими" глазами! Сравните его с вашими городами во мгле! Это не ваш уэллсовский город! Ваши утопические города останутся на страницах ваших увлекательных романов. Ваши "спящие" не "проснутся" никогда. Это город "Кремлевского мечтателя". Вы проиграли игру!" [Пьеса в ТЮЗе поставлена не была. Рукопись не сохранилась]
   В 1933 году Беляев закончил "Алхимика" -- философскую и забавную пьесу для Ленинградского театра юного зрителя.
   В 1935 году Беляев печатает новый роман, "Воздушный корабль", и очерк в связи со смертью К. Э. Циолковского.
   К этому времени Александр Романович вошел в состав основных сотрудников ленинградского "Вокруг света". В редакции в те времена висел его шаржированный портрет: "Наш русский Жюль Верн". Беляев был изображен лезущим по канату, натянутому между небом и землей.
   1936 год начинается публикацией "Звезды КЭЦ", которую автор посвящает памяти Циолковского. "Звезда КЭЦ" -- это прощальный привет одного фантаста другому.
   В этом же году заново пишется второй вариант "Головы профессора Доуэля", и в мае "Вокруг света" начинает печатать роман с рисунками одного из любимых художников Беляева, Фитингофа, умевшего чувствовать эпоху и характеры персонажей и читать текст писателя.
   Второй вариант -- зрелая книга. Беляев уже прошел через опыты Эвальда, Гаскеля, Волера, Брюхоненко... Валентин Стеб- лин, ученый и близкий знакомый Беляева, спорил с ним не один вечер, обсуждая проблемы оживления органов тела и возможность их автономного существования.
   Новый "Доуэль" станет символом ученого в буржуазном обществе -- талантливой, но беспомощной головы. В "Доуэле" -- трагедия инженера Дизеля, обокраденного и убитого конкурентами, и видоизмененная будущая трагедия Эйнштейна, решившегося на искания в области ядерной энергии, имея в виду лишь борьбу с фашизмом, и беспомощного и потрясенного, когда Пентагон, этот многоголовый Керн, сбросил атомные бомбы на мирные города Японии...
   В начале 1938 года Беляев расстается с редакцией "Вокруг света". Последнее, что в этом году он печатает в "Вокруг света", -- это рассказы "Невидимый свет" и "Рогатый мамонт" и роман "Лаборатория Дубльвэ".
   Одиннадцать самых интенсивных творческих лет (с годовым перерывом) и публикация большинства романов навсегда связывают имя Александра Беляева с названием журнала.
   Летом 1938 года Беляевы, наконец, прочно обосновываются в Пушкине, в большой и удобной квартире на Первомайской улице.
   Пушкин в то время был настоящим городком литераторов. В пушкинской газете "Большевистский листок" печатаются живущие там Алексей Толстой, Вячеслав Шишков, Ольга Форш, Юрий Тынянов, Всеволод Иванов. Постоянным сотрудником, патриотом этой -- с тиражом всего в 6 тысяч экземпляров -- газеты становится Александр Романович.
   В газете за три года ее существования Беляевым напечатано множество очерков (почти еженедельно) на самые разнообразные темы, фельетоны, рассказы.
   Как-то в шутку Беляев сказал: "Я газетчик. Когда я умру, не нужно особых похорон. Меня следовало бы похоронить, обернув старыми номерами газет".
   В 1939 году Беляеву уже 55 лет. Тем для романов у него еще на двадцать лет жизни...
   Часами обо всем самом интересном на свете может рассказывать этот седой, очень худой старик.
   С археологом он будет говорить об Анцилловом озере и Иольдиевом море, с пулковским астрономом -- о странных радиосигналах с Марса.
   У него каждую неделю собираются пионеры. Беляев ведет у них драматический кружок.
   Ставится "Голова профессора Доуэля". Беляев знакомит ребят с законами игры, режиссуры, устройством декораций. Он умеет увести человека и в прошлое и в будущее. Даже бывшие карманные воришки и беспризорники, утирая носы, говорят друг другу: "Смотри здесь не наследи, вытирай ноги", -- и, раскрыв рты, слушают рассказ о полете на Луну.
   Беляев пишет статьи об организации досуга детей. Еще в ноябре 1938 года он выступил в печати с предложением построить недалеко от Пушкина "Парк чудес", где будут и девственный лес, и уголки истории, и отдел звездоплавания с ракетой и ракетодромом, и чудеса оптики, акустики и так далее... Проект грандиозный! Беляева поддерживают Н. А. Рынин, Я. И. Перельман, Любовь Константиновна Циолковская. Но предвоенное время заставляет отложить реализацию проекта.
   Спустя много лет предприимчивый американец Уолт Дисней в своем "Диснейленде" осуществит многое из того, что наметил когда-то советский фантаст...
   Среди биографических очерков Александра Романовича -- очерки о Фритьофе Нансене, Ростовцеве, А. С. Пушкине, Жюле Верне, Уэллсе, Ломоносове, Циолковском...
   Очерки о военной технике, разведении рыбы, растениеводстве, транспорте будущего, световых декорациях, русском языке, Дворце Советов и т. д.
   Но это по дороге к главному. А главное -- романы. Эти романы станут новым этапом в его творчестве, это будут, по словам самого писателя, "синтезирующие художественные произведения о путях развития человечества, о мире, о людях будущего".
   Зимой 1939 года Беляев работает над романом "Пещера дракона" и обдумывает книгу о биологических проблемах, знакомясь с работой Института мозга, с трудами Павлова, Бехтерева.
   Весной он пишет "Ариэля" и набрасывает вчерне либретто для техфильма "Покорение расстояний".
   Когда-то давным-давно Беляев писал короткие скетчи, думая пристроить их в кино. Да и начинал-то он с кинорассказа "Остров Погибших Кораблей", считая эту книгу своим погибшим кораблем на море кинодраматургии.
   Кино всегда тянуло его, и стиль беляевских романов и повестей, резкий, как ремарка кинорежиссера, так и просился в кинокадры.
   И вот сейчас Беляев переделывает для Одесской киностудии свой рассказ "Когда погаснет свет" в киносценарий.
   День его начинается рано утром. После завтрака Беляев обдумывает экспозицию, героев, коллизии. Сначала все должно быть приведено в стройную систему в голове.
   Затем он назначает число, когда начнет диктовать (иногда пишет сам карандашом на длинных полосах бумаги).
   Ну, пиши, карандаш! Это сигнал к тому, что все готово. Когда он нездоров и должен лежать, книги, газеты, письма, гости и радиоприемник -- его единственная связь с жизнью. Тогда с будущими героями произведений дело обстоит хуже. Создавая книги, Беляев конструировал их: вырезал из одной фотографии голову, из другой фигуру человека, костюм и изобретал тот или иной типаж, придумывая для него соответствующую биографию или, наоборот, подклеивая его к сюжетной канве.
   Когда он чувствует себя сносно, он гуляет по дорожкам Екатерининского парка. Осенью собирает букеты из желтых и красных кленовых листьев.
   С дней юности его любимый цвет -- голубой. И с дней юности чувство юмора никогда не покидает его.
   Никогда и никто не слышал, чтобы он пожаловался на свою болезнь. Мало того, когда кто-нибудь приходит к Беляеву, из его комнаты доносятся взрывы хохота: писатель умеет смешить и смеяться.
   Устраивая домашние банкеты с друзьями, он пьет за компанию... из наперстка. Что делать? Больше нельзя. Когда он был широкоплечим лицеистом, он умел выпить и любил подонжуанствовать, любил бродяжничать, мистифицировать знакомых и -- просто жить.
   И сейчас он любит жить. Ему нравятся и толчея в трамваях, и базары, и книжные развалы, шум цирка и тишина Пулковской обсерватории.
   Он любит и суету, и бестолковщину, и мудрость жизни, этот старик с неизменившимися темно-карими глазами.
   В 1940 году Беляеву делают операцию почек. Писатель настолько хладнокровен, настолько его как писателя интересует процесс операции, что по его просьбе и с разрешения хирурга сестра держит зеркало, чтобы Александр Романович мог видеть всю операцию сам.
   Вот каким рисует писателя в предпоследний год его жизни человек, сотрудничавший вместе с ним в газете "Большевистский листок":
   "Скромно обставлен кабинет. Полупоходная койка. По стенам -- картины с фантастическими изображениями. Мерно гудит ламповый приемник. Настольный телефон и книги... книги- книги...
   Ими завалены стол, этажерка, шкаф и до потолка вся соседняя комната -- библиотека. На койке лежит человек с высоким лбом, лохматыми черными бровями, из-под которых смотрят ясные, проницательные глаза..."
   Вот самая последняя заметка Александра Беляева, напечатанная в "Большевистском листке" 26 июня 1941 года: "Труд создает, война разрушает. Нам навязали войну-разрушительницу. Что ж? Будем разрушать разрушителей. Наша армия докажет врагу, что рабочие и крестьяне, из которых она состоит, умеют не только строить заводы и фабрики, но и разрушать "фабрики войны"".
   Через несколько месяцев в Пушкин вошли немцы. Автором "Властелина мира" и "Светопреставления" заинтересовывается гестапо. Исчезает папка с документами. Немцы роются в книгах и бумагах Беляева.
   Маргарита Константиновна по вечерам перетаскивает в темный чулан соседней, оставленной жильцами квартиры все сокровища мужа: его рукописи, романы, которые должны увидеть свет.
   Александр Романович заболевает. Он уже больше не встает. 6 января 1942 года Беляева не стало.

* * *

   Как-то, гуляя под Москвой в Быкове, писатель сказал жене: "Знаешь, когда-нибудь и моим именем назовут какой-нибудь тупичок".
   Прошло много лет. Нет пока ни площади, ни улицы, ни даже тупичка его имени.
   Но мы верим, что когда-нибудь на стрелке Васильевского острова будет стоять памятник этому замечательному человеку и фантасту. И у гранитного подножия, положив крест-накрест перепончатые кисти рук, задумавшись, как роденовский мыслитель, будет сидеть Ихтиандр, а в каменных облаках ваятель сделает легкий абрис улетающей ракеты.
   И, отлитый в бронзе, мудрый старик с крупным носом и высоким лбом, один из немногих умеющих вглядываться в Будущее, будет хитро поглядывать на переливающийся солнечной чешуей Финский залив.
   

--------------------------------------------------------------

   Источник текста: Беляев Александр Романович. Собрание сочинений в 8 томах, Том 8. Рассказы. -- М: 1964.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru