Белинский Виссарион Григорьевич
Цын-Киу-Тонг (,) или Три добрые дела духа тьмы. Фантастический роман в четырех частях, Р. Зотова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

В. Г. Белинский

Цын-Киу-Тонг (,) или Три добрые дела духа тьмы. Фантастический роман в четырех частях, Р. Зотова

   Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 9-ти томах.
   Т. 3. Статьи, рецензии и заметки. Февраль 1840 -- февраль 1841.
   Подготовка текста В. Э. Бограда.
   М., "Художественная литература", 1976
  
   ЦЫН-КИУ-ТОНГ (,) ИЛИ ТРИ ДОБРЫЕ ДЕЛА ДУХА ТЬМЫ. Фантастический роман в четырех частях, Р. Зотова. Санкт-Петербург. В тип. Ильи Глазунова и К0. 1840. В 12-ю д. л. В I-й части -- 408; во II-й -- 379; в III-й -- 333; в IV-й -- 141 стр.
  
   Ба! да вот и китайский роман!.. О счастие! роман мандаринский! настоящий, неподдельный, истинный китайский роман! Какое блаженство!.. Талантливый и многоуважаемый нами г. Р. Зотов только издатель этой книги, вышедшей в небесной, или средиземной, империи и переведенной на русский язык одним промышленником, живущим в Кяхте. Все это превосходно и увлекательно изложено в предисловии к роману: -- обстоятельство, которое и заставляет нас сделать из него следующую выписку:
  
   Недавно в небесной или средиземной империи, которую мы почему-то называем Китаем, вышла книга: "Цын-Киу-Тонг, или Три добрые дела духа тьмы". Книгу эту написал один из ученых кандидатов, недавно возведенный в 5-ю, или последнюю, степень мандаринов. Хотя мы привыкли слово мандарин принимать в значении русского слова вельможа, но это большая ошибка. Только первоклассные мандарины, то есть имеющие пять шариков на шапке, могут идти наравне с нашими вельможами; прочие же, начиная с 2-го и до 5-го класса, постепенно переходят в значение наших сенаторов, директоров департаментов, губернаторов и кончаются (?) начальниками отделений и вице-губернаторами (!!). А как в Китае пишут книги не одни ученые, но даже первейшие сановники государства, то оттого там ремесло это и не в таком унижении, как у иных западных народов, где аристократическое общество никогда не решится принять в свой круг писателя; где журналистика в самых грязных руках и где звание литератора самая дурная рекомендация для общественной доверенности и государственной службы, где всякое правительственное полулицо искоса смотрит на всякого автора и при всяком случае старается истребить его, как создание вредное и ничтожное. (Как при этом случае не вспомнить с истинною и благоговейною признательностию, что у нас на святой Руси Державин, Дмитриев, Карамзин и Жуковский {Не удивительно, что мандарин, писавший эту книгу, не упоминает о Ломоносове, Мерзлякове, Гнедиче, Крылове и Пушкине, взысканных милостями монархов: иностранцу, и притом еще китайцу, извинительно не знать всех подробностей, относящихся к истории русской литературы.} чрез литературные свои дарования были взысканы отличными милостями монархов!)
   Одну из удивительнейших редкостей при этой китайской книге составляет еще и то, что автор, при издании ее в свет, не напечатал своего имени. Он только сказал в конце, что "все сие сочинял бывший кандидат пекинского училища, который за самую сию книгу возведен на степень мандарина 5-го разряда" {Удивительно, за какие вздорные сочинения делают в Китае мандаринами 5-й степени!}. Скромность ли это, или авторско(и)й расчет, чтоб возбудить любопытство публики,-- это составляет тайну сочинителя или литературный обычай небесной империи. У нас, в Европе, редко скрывают свое имя, и под самыми ничтожными статьями видим мы роковые заглавные литеры фамилий, которые, к сожалению, слишком известны в нашей литературе, чтоб нужно было выставлять полные имена, которые составляют иногда грязные пятна для человечества и словесности. Скрывают же в европейской словесности только те имена, которые совестно объявить. У китайцев же совсем другие нравы, обычаи и понятия, к которым нам трудно примениться. У них нет такого множества журналов, нет грязных полемических пиявок, нет бессовестных критик, нет бездушных рецензентов, нет литературных акционеров, нет общества для битья по карманам.
   Жадность к личному прибытку, конечно, общая добродетель всех народов, но по крайней мере она не везде проявляется в наглом, грязном, отвратительном виде. В Китае само правительство исполняет обязанности европейских журналистов. Там верховный литературный суд первоклассных мандаринов решает, хороша ли книга или нет; и если уже она выпущена в свет, то в Китае это значит, что она хороша (;) иначе ее никто и не видал бы.
   Следственно, книга Цын-Киу-Тонг признана была хорошею, и автор за свое сочинение был награжден даже следующею гражданскою степенью. Каким образом она недавно попала в руки одному русскому промышленнику, живущему в Кяхте, и верен ли этот перевод: -- все это немного загадочно (ч. 1, стр. 9--14) 1.
  
   Дальнейшее рассмотрение этой действительно интересной книги, за сочинение которой к колпаку автора стоило бы привесить пять желтых бубенчиков и таким образом возвести его в мандарины 5-й степени,-- дальнейшее рассмотрение этой книги еще более убедит всех и каждого, что она -- действительно китайское творение и вышла из глубочайших недр духа мандарина 5-й степени. Надобно сказать прежде всего, что мысль ее -- самая оригинальная и счастливая, хотя и не самая новая, и можно с достоверностию заключить, что мандарин 5-го разряда украл ее из какой-нибудь европейской книги; по крайней мере нисколько нельзя сомневаться в том, чтоб он не понюхал, хоть издалека, Мильтонова "Потерянного рая" в русском прозаическом переводе с лубочными картинками2, замысловато изображающими разные райские и адские сцены; не менее того подозрительно, что оный мандарин с пятью бубенчиками слышал о сказке известного европейского писателя Вольтера "Микромегас" и о поэме европейского поэта Томаса Мура "Лалла-Рук", из которой другой европейский поэт так прекрасно перевел на русский язык отрывок "Пери и ангел"3. Нельзя не предполагать также и других европейских источников, которых наскоро не перечтешь, а мы торопимся представить благосклонному вниманию публики великое мандаринское творение. Что же до выполнения основной мысли, оно чисто китайское, и Европа не принимала в нем ни малейшего участия! В чем же состоит основная мысль? -- спрашиваете вы. А вот, извольте видеть: по китайской мифологии, владыка и производитель всего мира есть богдыхан Тиен, так же, как по греческой -- тучегонитель Зевес. И вот от богдыхана Тисна отложился один из главных его мандаринов 5-го класса и увлек с собою, в своем восстании, целые толпы прежде покорных мандаринов низших степеней, от 5-ой до 14-ой включительно, за что и получил имя Шу-Тиена, то есть противника богдыхана, а во владение -- хаос. Одному из падших мандаринов, именно Цын-Киу-Тонгу, пришла в голову фантазия сделать три добрые дела, но так, без всякой цели; хоть ему за это и предлагалось прощение, но он похвастался, что соглашается быть прощен только вместе со всеми товарищами своего падения, а не то -- не хочет и слышать о прощении. Подобная гордость придает ему блеск какой-то благородной и величественной поэзии и возбуждает к нему больше удивления и участия, чем к безмолвно покорным мандаринам; но мы увидим, что это было только хвастовство и что китайским мандаринам ни в чем нельзя верить. Цын-Киу-Тонг прилетает на землю, погружается в жерло огнедышащей горы, где и встречается с одним из своих товарищей, который тут добывал золото, чтоб посредством его делать зло людям. Цын-Киу-Тонг съеживает свое огромное тело в малую точку и из железа делает себе тело, похожее фигурою на человеческое. Тут начинает он творить добро, давая людям золото; но из его добра везде выходит зло. Все это описывается в целых двух частях; во всем этом нет ни тени фантастического, но все это имеет вид холодной, беззубой и скучной сатиры на общие недостатки людей. Цын-Киу-Тонг во все это время действует в Китае, большею частию в Кантоне, где сталкивается с англичанами. Прочтя энциклопедистов XVIII века, он так осердился на Запад, что не хотел его и видеть, предпочитая ему невежественный Восток... Уж и видно, что китайский черт! Однако ж он попадает и в Англию, но, как китаец, ничего хорошего в ней не видит. С третьей части действие начинает идти живее, и -- возьмись за этот предмет, во-первых, талант, а во-вторых, талант европейский, книга вышла бы преинтересная, преувлекательная; но китайский взгляд на вещи и всесовершенненшая бездарность испортили все дело. Цын-Киу-Тонг входит в тело только что умершего сына одного мандарина с пятью желтыми шариками на колпаке и таким образом знакомится с природою человека, испытывает на себе действие страстей и все возможные ощущения, физические и духовные, поколику последние возможны для китайца. Он влюбляется, женится, волочится, ест, пьет, спит и между всеми этими занятиями успевает сделать три добрые дела. Первое состоит... в чем бы вы думали? в том, что он казнит литераторов срединной империи, как безнравственных сочинителей. Несмотря на аляповатое изображение и грубые, неправильные черты, в трех китайских писателях можно признать трех европейских -- именно Виктора Гюго, Ежена Сю и Жоржа Занда. Все они осуждаются к виселице -- по-китайски! В. Гюго казнен за то, что варваров предков своих изображал варварами, а не людьми просвещенными и образованными, и за то, что выставлял в ужасном виде ужасные законы древних времен. Мы могли бы и умолчать о подобном невинном вздоре, но нам хочется указать читателям достоинство китайского взгляда на вещи: у китайцев хорошо не хорошее, а старое и заплесневелое; стоячая болотная вода для них высший идеал общественной жизни; как бы ни был ужасен, неразумен, гнусен тот или другой закон, они его никогда не отменят, потому что уважают не разум, не жизнь, не человечество, а только свое старье, как бы оно глупо ни было. Наказав бамбуком и виселицею Гюго, Сю и Занд, Цын-Киу-Тонг награждает учеников пекинского училища -- да не за познания (ибо он видел, что они решительно ничего не знают, кроме глупых китайских книг, и не могли ему ответить на вопрос -- что такое жар и холод), и не за ум и таланты (ибо он видел, что то и другое заменено у них ослиным прилежанием и врожденным каждому китайцу плутовством), а за покорность и скромность... Как виден китаец в этом поступке!
  

Они немножко и дерут,

Зато уж в рот хмельного не берут!4

  
   Вот как рекомендовал их Дзюнь-Вану, которого образ принял Цын-Киу-Тонг, начальник их, мандарин Ли-Лао, большой плут и, подобно всем китайцам, великий казнокрад и взяточник:
  
   Вы изволите видеть, как все чиновники, под моим личным начальством состоящие, стройны, скромны и благочинны, как цветущая аллея прекрасных дерев вашего сада. Никто из них не смеет сказать при мне ни слова, никто не будет ни в чем противоречить мне, никто не сделает лишнего противу предписанных правил. Зато это все чиновники мои, верные охранители порядка в народном просвещении, бескорыстные блюстители чистоты правил, строгие исполнители тайного правосудия и явных милостей. Они во всем берут пример с меня, и я буду самым счастливым мандарином, если удостоюсь быть тенью светлейшего Дзюнь-Вана... (ч. III, стр. 201).
  
   Какая отвратительная картина унижения, лести, подлости, покорной рутины, безответной бездарности... Настоящий Китай! Но за тем следуют нападки на цеховых литераторов, которых вся вина состоит в том, что в них есть жизнь, выражающаяся хоть криком, и что в них есть дарование, не терпимое китайскою "нравственностью "...
   Второе доброе дело, сделанное Цын-Киу-Тонгом, состояло в том, что он отрекся от девушки, которую любил и которая его любила, и предал ее в холодные и нечистые объятия старика, которого она не любила и супружеские отношения с которым, следовательно, были для нее поруганием, ибо только одна любовь, как преобладающее духовное начало, освящает и самый союз чувственный... Но китайцы думают об этом навыворот, задом наперед, как и обо всем, подлежащем разуму, который заменен у них церемониею: удивительно ли, что гнусное действие китайского черта, Цын-Киу-Тонга, они сочли благородным и благим?.. Третье доброе дело Цын-Киу-Тонга состояло в том, что он уронил слезу, из которой зародилось солнце, и -- забыв свое хвастовство не принимать прощения иначе, как со всеми товарищами своего падения,-- вероломно воспользовался соблазнительными предложениями богдыхана Тиена... Уж и видно, что китайский черт -- ни искры благородства и чести!..
   Тем сказка и кончается: на этом месте и закрывает книгу глубоко скучающий читатель. Мы в начале статьи указали на европейские сочинения, которые подали китайскому мандарину с пятью бубенчиками основную мысль книги, а об изложении сказали, что оно оригинально, то есть чисто китайское; но виноваты -- мы ошиблись: по "сочинительским" замашкам, оно есть подражание известному российскому сочинению с раскрашенными лубочными картинками "Не любо, не слушай, а лгать не мешай"; по краскам и вообще художественной отделке, оно есть подражание тоже известным российским сочинениям, вышедшим из народных суздальских литографий, а именно: "Как мыши кота погребают" и "Как пришел Яков, ерша смякал"...
   Что касается до перевода этого китайского уродца 5-го класса,-- он довольно плох. Заметно, что кяхтинский промышленник не знает первых оснований русского языка, не знает одного из самых главных правил русского синтаксиса, что деепричастие придаточного и глагол главного предложения должны непременно иметь одно подлежащее и что иначе будет выходить галиматья. По этой причине кяхтинский промышленник беспрестанно впадает в китаизмы,-- чему следуют доказательства: "А потому он продолжал сгущение массы своего тела и наконец достиг до того, что, опустясь (?) почти к самой земле, горизонт его зрения ограничивался уже небольшою дугою всего шара" (ч. 1, стр. 86). Кто же опускался к земле -- он или горизонт? -- "Действительно, употребив небольшое усилие, ход с треском развалился" (ч. 1, стр. 102). Ход употребил небольшое усилие и с треском развалился... очень хорошо! -- "Обхватя толстый сук, на котором он сидел, глаза его приходились у самой шелковой ткани" (ч. III, стр. 168). Глаза обхватили толстый сук и пришлись у самой шелковой ткани... Превосходно! -- Ну, кяхтинские промышленники не похвалятся особенною грамотностию!..
  

ПРИМЕЧАНИЯ

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

  
   В тексте примечаний приняты следующие сокращения:
   Белинский, АН СССР -- В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I--XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953--1959.
   Герцен -- А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1954--1963.
   Гоголь -- Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч. Л., Изд-во АН СССР, 1940--1952.
   КСсБ -- В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I--XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859--1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).
   КСсБ, Список I, II... -- Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное изд. "по незначительности своей".
   ЛН -- "Литературное наследство". М., Изд-во АН СССР.
   Марлинский -- А. А. Бестужев-Марлинский. Соч. в 2-х томах. М., Гослитиздат, 1958.
   Панаев -- И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950.
   ПСсБ -- Полн. собр. соч. В. Г. Белинского под редакцией С. А. Венгерова (т. I--XI) и В. С. Спиридонова (т. XII--XIII), 1900--1948.
   Пушкин -- А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М.--Л., Изд-во АН СССР, 1962--1965.
   Тургенев -- И. С. Тургенев. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми томах. М.--Л., Изд-во АН СССР, 1961--1968.
   Чернышевский -- Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч. в 15-ти томах. М., Гослитиздат, 1939--1950.
   "Эстетика" -- Георг Вильгельм Фридрих Гегель. Эстетика в 4-х томах. М., "Искусство", 1968--1973.
  
   Цын-Киу-Тонг (,) или Три добрые дела духа тьмы. Фантастический роман в четырех частях, Р. Зотова (с. 474--478)
  
   Впервые -- "Отечественные записки", 1841, т. XIV, No 1, отд. VI "Библиографическая хроника", с. 13--17 (ц. р. 1 января; вып. в свет 3 января). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. V, с. 261--268.
  
   1 Курсив в словах то оттого там, это принадлежит Белинскому; в остальных случаях курсив автора.
   2 Вероятнее всего, имеется в виду издание "Потерянного рая" Д. Мильтона в переводе Ф. Загорского, со многими иллюстрациями (М., изд. 3-е, 1839).
   3 Рассказ певца Фераморза "Рай и Пери" из поэмы Т. Мура "Лалла Рук" (1817) в русском переводе В. А. Жуковского был озаглавлен "Пери и ангел" (1821).
   4 Неточная цитата из басни И. А. Крылова "Музыканты" (1808).
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

купить розы
Рейтинг@Mail.ru