45. Мель-Дона (,) повесть в стихах (,) сочинение П. Алексеева. Издание книгопродавца В. Истомина (,) Варшава (,) в тип. Максимилиана Хмелевского. 1841. В 8-ю д. л. 31 стр.1
Удивительная повесть, непостижимая история! Но -- позвольте, начнем с начала, которое называется так: "Усердное приношение вековой славе Ивана Андреевича Крылова". Вот оно:
Гордость Руси православной!
Гений твой душой любя,
Звуки песни своенравной
Посылаю до тебя.
Серцде в грудь твою зарыто,
Сребровласый наш певец!
Сердце старца,-- хоть мертвец;
Но в том сердце много скрыто
Дум великих и святых
И мечтаний золотых.
Старец! правде не изменишь;
Я надеюсь, ты оценишь
Маловажный труд певца;
В терн колючего венца; (точка с запятою/)
Не вонзишь шипов журнальных
И от критиков нахальных,
От обид и клеветы,
Муж высокого совета,
Защитишь певца-поэта
Вековою славой ты.
Прекрасно! Вот истинная поэзия! Но посмотрим, что дальше. Герой "своенравной песни" говорит о себе:
......Любовью бредил,
Как весны крылатый гость,
Мотылек горит на свечке,
Так сгорал я, и как трость
Гнется в звонкоструйной речке,
Под налетом ветерка,
Так был шаток, так был гибок
Я от глазок и улыбок.
Только взглянут: и тоска.
Заберется в ретивое;
Улыбнутся: -- муки вдвое.
И бывало от иной
Ходишь в мире, как шальной.
Но "Не всё коту масленица", говорит пословица:
...Теперь не верю глазкам;
Потух огонь в моих очах.
Интересно знать причины такого перерождения из шального в "не верующего в глазки" -- неправда ли? Но увы! мы не можем удовлетворить справедливому любопытству читателей: сколько ни бились мы, чтоб понять смысл "своенравной песни" -- все усилия наши остались тщетны. "Певец-поэт" ничего не открывает, но только намекает, да так темно, что и сам Эдип не разгадал бы загадок сего нового, хотя не огромного сфинкса. Однако ж попробуем ресторировать смысл из руинных намеков "певца-поэта". Итак, извольте выслушать:
Перл светлозарный,
В пропасти мутной
Ищет певец.
В деве коварной,
В деве распутной
Сердце мертвец.2
Эти стихи очень важны по многим отношениям: во-первых, они отличаются высоким поэтическим достоинством и художественною отделкою; во-вторых, из них ясно видно, что героиня "своенравной песни" есть "распутная дева"; в-третьих, что не у одних старцев сердце -- мертвец, как сказано в "усердном приношении", но и у "распутных дев". Всё это очень интересно, поучительно, а главное -- эстетично. За сим следует, на целых шести страницах, поэтическое, довольно нескладное описание студенческой попойки. Далее, в лунную ночь, босиком, героиня "своенравной песни", т. е. "распутная дева", тайком от матери, приходит к герою и говорит ему:
Целуй меня, целуй скорей...
Одень в свой плащ... вот так... согрей.
С этих пор, "своенравная песня" становится до того непонятною, что из рук вон. Герой называет себя Аббаддоиною, Каином и убийцей; беспрестанно хохочет и так громко, что становится страшно за ого грудь. Кажется, дело в том, что ему изменила "распутная дева", и он убил своего соперника. Такой злодей!
1. "Отеч. записки" 1841, т. XVIII, No 10 (ценз. разр. около 30/IX),