Манн Юрий Владимирович
В поисках новых концепций
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Комментарии: 1, последний от 31/03/2019.
Манн Юрий Владимирович
(
yes@lib.ru
)
Год: 1979
Обновлено: 10/11/2006. 82k.
Статистика.
Статья
:
Критика
Об авторе
Скачать
FB2
Оценка:
6.30*5
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Ю. Манн
В поисках новых концепций
----------------------------------------------------------------------------
В. Г. Белинский. Собрание сочинений в девяти томах
М., "Художественная литература", 1979
Том четвертый. Статьи, рецензии и заметки. Март 1841 - март 1842
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
I
28 июня 1841 года Белинский писал своему другу В. Боткину: "...я теперь
забился в одну идею, которая поглотила и пожрала меня всего... Во мне
развилась какая-то дикая, бешеная, фанатическая любовь к свободе и
независимости человеческой личности, которые возможны только при обществе,
основанном на правде и доблести". В этом признании - как и в некоторых
других, аналогичных, - выразилась суть нового периода развития критика -
периода, датируемого началом 40-х годов. И, пожалуй, не только суть, но и
тот импульс, под влиянием которого совершился переворот.
Силой, прорвавшей теорию "примирения с действительностью", была именно
"одна идея" - идея человеческой личности, счастия и благоденствия
отдельного, конкретного, неповторимого человеческого существа. В чем
оправдание всеобщего ("гегелевской Allgemeinheit"), если страдает частное? -
спрашивал Белинский в другом письме к Боткину (от 1 марта 1841 года).
Понимание исторической необходимости, строгое философское самовоспитание не
принесет облегчения тому, кто на пути к общей гармонии своей личной судьбой
должен выразить момент "дисгармонии". "...Если бы мне и удалось влезть на
верхнюю ступень лествицы развития, - я и там попросил бы... отдать мне отчет
во всех жертвах условий жизни и истории, во всех жертвах случайностей,
суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр. и пр.", "Ты - я знаю - будешь надо
мною смеяться... - обращается Белинский к своему корреспонденту, - но смейся
как хочешь, а я свое: судьба субъекта, индивидуума, личности важнее судеб
всего мира..."
Новые взгляды Белинского складывались стремительно и бурно. В
продолжение каких-нибудь нескольких месяцев - от марта до середины 1841 года
- резко менялся ответ критика на вопрос, как соотносятся главные категории:
человек и общество. Вначале отдельное противопоставлялось им целому,
"индивидуум" - "миру". Такова была, так сказать, полемическая логика
движения мысли Белинского, первоначальная фаза освобождения ох Молоха
"общего". Но очень скоро критик признал необходимость новой, другой общей
идеи, в которой бы примирились "индивидуум" и "мир". В письме, с которого мы
начали статью, эта идея уже выражена достаточно отчетливо: Белинский мечтает
об "обществе, основанном на правде и доблести" и именно в нем полагает
возможным осуществление индивидуальных человеческих прав и потребностей.
Говоря конкретнее, такой общей идеей для Белинского в первой половине
40-х годов была идея социализма, или "социальности", как он ее иногда
называл (в письме к Боткину от 8 сентября 1841 года). В печати же для
обозначения грядущего социалистического миропорядка критик прибегал к языку
перифрастическому и подчас библейски-торжественному: "...Свет победит тьму,
разум победит предрассудки, свободное сознание сделает людей братьями по
духу - и будет новая земля и новое небо..." ("Руководство к всеобщей
истории", 1842).
Путь к "новой земле" прокладывается ценою огромного напряжения, крови и
мук. В историческом миросозерцании Белинского вновь происходит оправдание
момента дисгармонии, - той дисгармонии, которая несколько месяцев назад
отвергалась им во имя индивидуальной человеческой судьбы. "Говорят, что
дисгармония есть условие гармонии...", - иронически писал тогда критик.
Теперь он оправдывает революционные перевороты, крутые меры преобразователей
общества, жертвы. 8 сентября 1841 года Белинский пишет Боткину, что
установление социальной справедливости не может произойти "само собою,
временем, без насильственных переворотов, без крови. Люди так глупы, что их
насильно надо вести к счастию. Да и что кровь тысячей в сравнении с
унижением и страданием миллионов". 15 апреля 1842 года в письме к тому же
Боткину критик вступался за якобинцев и их вождя: "...дело ясно, что
Робеспьер был не ограниченный человек, не интриган, не злодей, не ритор и
что тысячелетнее царство божие утвердится на земле не сладенькими и
восторженными фразами идеальной и прекраснодушной Жиронды, а террористами -
обоюдоострым мечом слова и дела Робеспьеров и Сен-Жюстов". Прежний тезис
"дисгармония есть условие гармонии" получает уже другой, не иронический, но
позитивный смысл.
Социально-политическая программа Белинского, однако, достаточно сложна
и не допускает никакого механического выпрямления. Применительно ко времени
40-х годов прошлого века приведенные выше положения важны не столько
практическим, сколько общетеоретическим смыслом. "Необходимо... отметить
одну особенность в трактовке проблемы революции русскими социалистами 40-х
годов... Они прямо не призывают к революции, а говорят о ее естественности,
оправданности. Такое отношение русских мыслителей к революции нисколько не
принижает их революционности. Наоборот, оно свидетельствует о трезвости их
подхода к действительности" {А. И. Володин. Гегель и русская
социалистическая мысль XIX века. М., "Мысль", 1973, с. 129-130.
Об увлечении Белинского теориями утопического социализма см. старую, но
не потерявшую своего значения работу В. Комаровича "Идеи французских
социальных утопий в мировоззрении Белинского". - "Венок Белинскому". М.,
1924.}.
Исследователь далее говорит, что эта "трезвость" объяснялась
беспристрастным подходом Белинского и Герцена к французской революции,
штудированием ее опыта, отказом от ее идеализации. К этому надо добавить и
другое, не менее важное обстоятельство: еще более трезво смотрели Белинский
и Герцен на русскую жизнь, непредвзято и хладнокровно изучая ее опыт. "У
себя, в себе, вокруг себя, вот где должны мы искать и вопросов и их
решения". Эти более поздние слова Белинского (из статьи "Взгляд на русскую
литературу 1846 года") применимы и к его социально-политической программе
начала 40-х годов.
Отсюда кажущийся разрыв между радикализмом некоторых общих выводов
критика и его конкретными суждениями на темы русской жизни. Белинский,
например, прославлял решительные меры деятелей Великой французской революции
и в то же время (в статье "Руководство к всеобщей истории", 1842) писал о
крепнущем "чувстве общественности" в современности, о сотрудничестве
"сословий". "Вражда между сословиями исчезает, и они примиряются в признании
взаимной необходимости и взаимной важности для общества". Сказано это в
связи с современными "общественными предприятиями" и, в частности,
постройкой "железных дорог".
Белинский видел, что осуществлению идеи "социальности" в русских
условиях должна предшествовать долговременная подготовительная работа. Этим
и объясняется широта конкретной позитивной программы критика. Поощрение
промышленного и научного прогресса, внедрение научных начал в общественное
сознание, укрепление законности, резкая социальная критика устаревших форм
жизни, прежде всего институтов феодализма- таковы важнейшие пункты этой
программы. Особенно большое значение, как мы еще будем говорить, Белинский
придавал социальной критике.
II
Таким образом, год (с марта 1841-го по март 1842-го), представленный
настоящим томом, - это год решительного пересмотра Белинским примирительных
взглядов, развития идей социальной критики и общественной функции искусства.
Для читателей Белинского, однако, такое утверждение едва ли окажется
достаточным, при всей его очевидности и справедливости. Нужно вспомнить, что
означала для Белинского та или другая идея, как глубоко проникала она во все
его миросозерцание, нравственно-психологический состав. Один из первых
биографов критика хорошо сказал о нем: "В каждом "моменте" он вполне
проникался данной мыслью, веровал в нее, покорялся ей, отыскивал ее
применения, распространял ее на свою личную жизнь и, действительно,
"переживал" ее: если потом ему приходилось убеждаться в ее односторонности и
ошибочности, ему всегда стоило большой душевной боли отказаться от нее" {А.
Н. Пыпин. Белинский, его жизнь и переписка, изд. 2е. СПб., 1908, с. 359.}.
Это значит, что взгляды Белинского, а также их перемены должны быть осознаны
по возможности конкретнее.
Мы отметили в общих чертах развитие Белинским идеи "социальности".
Постараемся теперь охарактеризовать тип мышления критика в целом, связь его
социальных идей с философскими и художественными.
Новый "момент" развития Белинского удобнее всего показать на его
концепции художественных периодов, или форм искусства (мы называем эту
концепцию историко-философской стороной системы). Дело в том что не только у
Белинского, но и у его предшественников и современников - литераторов и
критиков философского склада - такие концепции играли исключительно важную
роль. Они образовывали своего рода ядро мироощущения, формировавшее общее
восприятие художественных явлений, а подчас и непосредственно диктовавшее те
или другие оценки или характеристики.
Как же выглядела историко-философская сторона системы Белинского
накануне интересующего нас периода? Ее определяющий момент (и в этом
Белинский был сходен с другими представителями философского направления
русской и западноевропейской критики) - учение о смене художественных форм
(стадий). Искусство в своем поступательном развитии проходит через ряд
стадий, соответствующих регионально-хронологическим этапам человеческой
истории: символическое искусство (Древний Восток), классическое искусство
(античность; особенно Греция), романтизм (Западная Европа после утверждения
христианства, главным образом в период средневековья), наконец,
синтетическое искусство нового времени (Европа, включая Россию, и Америка).
Из этих форм Белинский обычно более подробно останавливался на последних
трех.
Классическое искусство, по Белинскому, гуманистично в том смысле, что
одушевлявшая его религиозная идея есть представление божества в человеческом
облике, а также в том смысле, что оно воплощало торжество человеческого
начала над стихийно-физическим, природным ("греческое творчество было
освобождением человека из-под ига природы"; "Горе от ума", 1840). В связи с
этим классическое искусство отличалось многосторонностью, гармоничностью
элементов ("...в лице греков все эти _односторонности_ явились в живом и
слитом единстве"; там же). В то же время, как это видно из сказанного,
человечность классического искусства была не столько духовной и внутренней,
сколько телесной, пластической и внешней. Если же в нем сталкивалось
индивидуально-человеческое и общее, то победа оставалась за последним.
"Древний мир был мир внешний, объективный, в котором _всё_ значило общество
и _ничего_ не значил человек. Вот почему действующими лицами в греческой
трагедии могли быть только боги, полубоги, цари и герои - представители
общества, народа, а не частные лица" (там же).
Романтическое искусство переключило внимание на "внутреннего человека"
(излюбленное выражение Белинского {Ср. также у Гоголя: "На все, что ни есть
во внутреннем человеке... он (Пушкин. - Ю. М.) откликнулся так же, как
откликнулся на все, что ни есть в природе видимой и внешней" ("В чем же
наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность"). Выражение
"внутренний человек" имеет свою историю.}). Богатство и утонченность
внутренней жизни, приоритет духовного над физическим и телесным, культ любви
(опять-таки в ее духовном, а не телесно-чувственном проявлении), "тревожное
стремление в сумрачную даль бесконечного, ко всему таинственному и
мистическому - вот романтические элементы, из которых слагалась богатая
жизнь средних веков. Эта эпоха была пробуждением, восстанием духа". Словом,
романтическое искусство - искусство духовного, внутреннего,
музыкально-живописного (а не пластического и телесного).
Что касается искусства нового времени, то оно объединяет сильные
стороны искусства классического и романтического. "Происходя исторически,
непосредственно от второго... оно примирило богатство своего романтического
содержания с пластицизмом классической формы". В ряду представителей новой,
современной формы искусства, "начатого Шекспиром и Сервантесом", Белинский
называл Байрона, В. Скотта, Купера, Гете, Пушкина.
Мы сказали, что учение о смене художественных периодов - своего рода
ядро мироощущения критика, средоточие многих других проблем, И вот в
1841-1842 годах это ядро существенно преобразуется. Претерпевает изменение
уже первая из описанных форм - античная.
В письме к Боткину от 27-28 июня 1841 года, в том самом письме, где
Белинский говорил о "свободе и независимости человеческой личности", он
делится впечатлениями о только что прочитанных "Сравнительных
жизнеописаниях" Плутарха (в переводе Дестуниса), "Книга эта свела меня о
ума... Тимолеон, Гракхи и Катон Утический (а не рыжая скотина Старший)
васлонили собою в моих глазах и Цезаря и Македонского". Выбор имен, а также
их аттестация в высшей степени красноречивы. Симпатии Белинского на стороне
не тех, кто утверждал государственную и военную мощь Древней Греции или
Рима, а тех, кто способствовал демократизации и гуманизации законов, боролся
с тиранией, защищал неимущих и обездоленных. "Я понял через Плутарха многое,
чего не понимал. На почве Греции и Рима выросло новейшее человечество. Без
них средние века ничего не сделали бы. Я понял и французскую революцию, и ее
римскую помпу, над которою прежде смеялся... Обаятелен мир древности. В его
жизни верно всего великого, благородного, доблестного, потому что основа его
жизни - гордость личности, неприкосновенность личного достоинства".
Древний мир предстает теперь в ином свете, чем год назад. Раньше
Белинский видел в античности приоритет общего над частным ("...всё значило
общество и ничего не значил человек"). Теперь Белинский распознает в ней
противоположную тенденцию - в защиту "частного", человеческой личности от
"общего", государства. Раньше Белинский характеризовал гуманистичность
древнего мира главным образом с религиозной (антропоморфизм религии) и
естественно-природной стороны (торжество человеческого над стихийным,
хаотичным, гармония элементов). Теперь критик видит гуманизм в политических
факторах: в открытости греческого общества и суверенности каждого его
гражданина. В статье, условно называемой "Общее значение слова литература"
(1842-1844), Белинский обращал внимание на "публичность", составлявшую
"основу гражданской жизни греков". "Оттого жизнь их отличается полнотою,
многосторонностию и какою-то целостностию". Последнее подразумевает
гармоническое развитие личности не только в естественно-природном, но и в
гражданском, общественном смысле, В Греции и поэт, и воин, и простолюдин
были гражданами, то есть принимали участие в судьбе государства и общества.
Но из нового понимания античности вытекает изменившееся представление
об ее соотношении с последующими эпохами. Обратим внимание - в только что
приведенной цитате - на фразу: "...без них (Древней Греции и Рима. - Ю. М.)
средние века ничего не сделали бы". Раньше различие обеих эпох мыслилось
чуть ли не абсолютным; средневековье восстановило человеческое,
индивидуальное начало, дремавшее в лоне античного искусства. Теперь
приоритет в освобождении личности признается за древним миром и средние
века, таким образом, естественно продолжили наметившуюся тенденцию.
Продолжила ее - в резкой, кризисной форме - и Великая французская революция
(слова Белинского о "римской помпе" французов знаменательно перекликаются с
замечанием К. Маркса о том, как "революция 1789-1814 гг. драпировалась
поочередно то в костюм Римской республики, то в костюм Римской империи" {К.
Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 8, с. 119.}). Наконец, продолжает эту тенденцию
- должно продолжить! - современное духовное и общественное развитие. "Да,
греческий и латинский языки должны быть краеугольным камнем всякого
образования, фундаментом школы", заключает Белинский свой пассаж о
"Сравнительных жизнеописаниях" Плутарха. Раньше обращение современников,
людей XIX века, к античности мыслилось критиком преимущественно в
общефилософском и эстетическом аспекте: классическая форма прививает
новейшей форме искусства пластицизм и объективность. Теперь оно берется в
своем прямом, гражданском смысле: древний мир помогает воспитывать "гордость
личности, неприкосновенность личного достоинства" {Новое понимание Белинским
исторического прогресса близко к гегелевскому, выраженному, в частности, в
его "Основных начертаниях философии права" (1821). Мировая история, как
писал Гегель, в собственном смысле начинается в античный период, поскольку в
греческом полисе возникло сознание свободы человека. Однако последнее еще
было не полным: ив него исключались рабы. Лишь христианство мысленно
распространило идею свободы на каждого человека. Великая французская
революция сделала идею универсальной свободы целью общественного и