Белинский Виссарион Григорьевич
Рецензии 1835 г.

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    31 рецензия, см. содержание

В. Г. Белинский

Рецензии 1835 г.

   В.Г. Белинский. Полное собрание сочинений в 13 томах. Том первый
   Статьи и рецензии 1829-1835. Художественные произведения
   Издательство Академии Наук СССР, Москва, 1953

СОДЕРЖАНИЕ

  
   "Полный и новейший песенник". Собранный И-м Гурьяновым
   "Кривой бес". Русская сказка. Соч. А. Я-ва
   "Тише едешь, дальше будешь!, или Бенефисная пиеска", водевиль-фарс, переделанный с франц. А. И. Булгаковым
   "Атаман Буря, или Вольница заволжская". Русский роман из преданий старины
   "Сцены из петербургской жизни". Соч. В. В. В. <В. М. Строева>
   "Повести Александра Никитина"
   "Плач на кладбище, или Сельская девица". Соч. Федота Кузмичева
   "Сельский колдун, или Крестьянская свадьба". Соч. Федота Кузмичева
   "Незаконнорожденный, или Жизнь и смерть". Нравственно-фантастический роман (??!!), переделанный (?!..) с польск. А.П. Протопоповым
   "Немецко-русский словарь". Изд. Я. Брифа
   "Опыт полного учебного курса русской грамматики..." М. Д. И.
   "Грамматические уроки русского языка", Димитрия Каширина
   "Ответ критикам, рассуждающим при (об?) моем объявлении" <А. А. Гуслистого>
   "Эшафот или Сын преступника", исторический роман А. Биньяна. Перев. с франц. Ивана Гурьянова
   "Священная история церкви ветхого и нового завета"
   "Барановский, или Характеристические очерки частной жизни малороссиян"
   Московские новости
   "Краткая география для детей", изданная по руководству г-на И. А. Гейма
   "Записки о Петре Великом". Соч. Виллиамса. Перевел с англ. В. Н. Олин
   "О распространении Российского государства с единодержавия Петра 1-го до смерти Александра 1-го". Соч. Ю. Гагемейстера
   "Стихотворения" Владимира Бенедиктова (Извещение)
   "Опыт исследования некоторых теоретических вопросов". Соч. Константина Зеленецкого
   "Новейшие повести и рассказы". Соч. (?) Евгения Сю, Бальзака и Ожера
   "Сцены современной жизни". Соч. Алек. Москвичина
   Весенняя ветка. Стихотворения. Санкт-Петербург, печатано в типографии В. Крыловского.
   <Примечание к стихотворениям К. Эврипидина "Воспоминание" и "Скала">
   "Три сердца". Александра Долинского
   "История Японии, или Япония в настоящем виде" <Н. Горлова>
   "Подвиги русских воинов в странах кавказских". Описанные Платоном Зубовым
  
  
   85. Полный и новейший песенник, в тринадцати частях, содержащий в себе собрание всех лучших песен известных наших авторов, как-то: Державина, Карамзина, Дмитриева, Богдановича Нелединского-Мелецкого, Капниста, Батюшкова, Жуковского, Мерзлякова, А. Пушкина, Баратынского, Козлова, барона Дельвига, князя Вяземского, Федора Глинки, Бориса Федорова, Веневитинова, Слепушкина и многих других литераторов. Расположенный в отдельных частях для каждого предмета. Собранный И-м Гурьяновым. Москва, в типографии Н. Степанова. 1835. Тринадцать частей: I -- 191, II -- 144, III -- 114, IV -- 160, V -- 148, VI -- 97, VII -- 190, VIII -- 176, IX -- 120, Х -- 137, XI -- 114, XII -- 144, ХIII -- 144. (16).1
  
   Достоинство этой книги совершенно соответствует замысловатости ее заглавия. Г-н Гурьянов обогатил рыночную литературу новым произведением. Тут нет ничего худого: г. Гурьянов следует внушению своего гения. Да вот беда: его гений уж чересчур игрив. Мы не говорим о том, что он из наших писателей составил такое разнохарактерное общество, какого не представляет и самая "Библиотека для чтения"; что он свел Державина, Пушкина, Жуковского, Мерзлякова, Козлова, Батюшкова, Веневитинова и др. в одну компанию с Богдановичем, Нелединским-Мелецким, Капнистом, Борисом Федоровым и Слепушкиным; мы не удивляемся поистине удивительному хладнокровию знаменитых корифеев нашей литературы, с каким они видят себя в таком прекрасном обществе; мы не удивляемся незаконной дерзости, осмеливающейся ругаться над правами собственности: всё это вещи очень обыкновенные в Москве; об этом много говорится в петербургских журналах, об этом бывает речь и в московских журналах. Но мы, при всей нашей привычке к подобным явлениям, не можем надивиться одному: как могут быть на свете такие люди, которые не умеют сделать порядочно ни хорошего, ни дурного дела.
   Кто дал право г. Гурьянову, поместивши без позволения авторов пиесы, исказить их пропусками и переправками своей фантазии и орфографическою безграмотностию? Не угодно ли полюбоваться его поправочками:
  
   Скинь мантилью, ангел милый
   И явись, как яркий день
   Ножку дивную продень
   Ночной зефир
   Струит эфир... и пр.2
  
   Или
  
   "Скажи, что смотришь на дорогу? -
   Мой храбрый вопросил. --
   Еще попей, ты, слава богу,
   Друзей не проводил".
   К груди поникнув головою,
   Я громко просвистал.
   "Гусар! уж нет ее со мною!"
   Сказал и замолчал.
   Слеза повисла на реснице
   И канула в покал.
   "Дитя, ты плачешь о девице!"
   Сказал и замолчал.3
  
   Или
  
   Скучно, грустно... завтра, ныне,
   Завтра к милой возвращусь,
   Я забудусь при камине
   Загляжусь, не нагляжусь.4
  
   Или
  
   Ты из житейских обличитель,
   В душевном мраке милый свет,
   Ты дружба, сердца исцелитель,
   Мой добрый гений с юных лет.
  
   С чего вздумалось г. Гурьянову пропеть одно и то же стихотворение Пушкина в двух разных частях и на разные голоса? В отделении песен простонародных и хороводных это стихотворение напечатано так:
  
   Я пережил свои желанья,
   Я разлюбил свои мечты,
   Остались мне одни страданья,
   Плоды сердечной пустоты!
  
   Под бурями судьбы жестокой
   Увял цветущий мой венец!
   Живу печальный, одинокой
   И жду -- придет ли мой конец.
  
   Так поздним хладом пораженный,
   Как бури слышен зимний свист;
   Один на ветке обнаженной
   Трепещет запоздалый лист!..
  
   В отделении песен любовных это стихотворение напечатано так:
  
   Я пережил свои желанья,
   Я разлюбил свои мечты;
   Остались мне одни страданья,
   Плоды сердечной пустоты.
  
   Безмолвно жребию послушный,
   Влачу страдальческий венец,
   И жду, печальный равнодушный,
   Когда же придет мой конец.5
  
   A propos: {Кстати (франц.). -- Ред.} знаете ли, какие пьесы помещены в отделении песен застольных, дружеских и круговых? -- "Вечерний звон" (Козлова), "Дарует небо человеку" (из "Бахчисарайского фонтана"), "Мой друг, хранитель-ангел мой" (Жуковского), "Небо, дай мне длани" (Хомякова), "Светит месяц на кладбище" (Жуковского). И знаете, между какими произведениями? "Саша, ангел, как не стыдно"; "Пожалуйте, сударыня, сядьте со мною рядом"; "Братья, рюмки наливайте" и пр. А сколько других нелепостей! Стихотворение г. Шевырева "Супруги" (военная песня, помещенная в "Московском вестнике", 1827) приписано Пушкину, под заглавием "Свадьба", с пропусками и бессмысленными искажениями; некоторые пьесы напечатаны по шести раз (разумеется, с вариантами); большая часть сборника состоит из старинных сочинений, отличающихся площадным вкусом и дурными стихами. Для образчика выписываем куплетец из одной такого рода невинной песенки:
  
   Однажды я Лилету
   Зефирами раздету,
   Забвенну сном -- зрел здесь;
   На ту красу взирая,
   Я таял, обмирая, --
   И... если бы не честь...
  
   Как ни неприятно, ни отвратительно рыться в подобном соре, но, положивши себе за непременную обязанность преследовать литературным судом литературные штуки всякого рода, обличать шарлатанство и бездарность, я почел долгом выставить перед глазами публики поступок г. Гурьянова. Если я этим не предупрежу других подобного рода литературных предприятий, то, может быть, спасу многих доверчивых читателей от покупки и прочтения дурной книги: в таком случае, моя цель достигнута и труды не пропали. Еще прибавлю, что эта книга напечатана на серой, дурной бумаге и украшена чудовищными картинками, отличающимися лубочною работою и площадным вкусом. {В "Библиотеке для чтения" г. Степанов назван издателем этого сборника вместе с г. Гурьяновым: это, верно, по ошибке, ибо г. Степанов столько же виноват в этом грехе, сколько фабрикант, делавший обверточную бумагу, на которой напечатаны неблагоприобрстенные пьесы песенника.}
  
   86. Кривой бес. Русская сказка. Соч. А. Я-ва, Санкт-Петербург. В типографии К. Вингебера. 1835. 35. (12). С эпиграфом:
  
   Конь куда с копытом;
   Туда и рак с клешней!..6
  
   "Книжечку эту, как первые труды неопытного еще бумагомарателя, повергая на суд публики, надеюсь, что читатель, пробежав ее -- улыбнется, а П.... прожужжит:7
  
   И боже упаси
   Читать подобные стихи!"
   А. Я-в.
  
   Вот что гласит курьезное предисловие к этой курьезной книжонке; это предисловие нам кажется самою удовлетворительною критикою на "Кривого беса", только к слову "неопытного бумагомарателя" мы, на месте почтенного автора, прибавили бы еще "безграмотного и не знающего правил версификации".
   На обвертке значится, что оная книжечка, напечатанная на дурной серой бумаге и состоящая из 35 страниц, продается по два рубля: жалеем и о том, кто заплатит за нее и две копейки.8
  
   87. Тише едешь, дальше будешь! или Бенефисная пиеска, водевиль -- фарс, переделанный с французского А. И. Булгаковым. Санкт-Петербург. В типографии Конрада Вингебера. 1835. 62. (12).9
  
   Дурной фарс, без всякого вкуса, без всякой остроты, но со смыслом, с грамматикою и напечатанный опрятно и красиво. И эта книжка стоит два рубля! Говорят, что люди деньги ценят всего дороже в свете: вот вам самое ясное доказательство, что это неправда, что их нередко ценят дешевле щепок...
  
   93. Атаман Буря, или Вольница заволжская. Русский роман из преданий старины. Москва. В типографии М. Пономарева. 1835. Три части: I -- 117; II -- 99; III -- 98. (12)10.
  
   Эта книга принадлежит к известному числу произведений, которых первоначальная идея зарождается на толкучем рынке, а воспроизводится в типографии г. Пономарева; она отличается такою народностию, что побранок и мужицких фраз и не оберешься. Странно, что она так дорога! Представьте себе -- первая часть стоит семь рублей, вторая тоже семь рублей, а третья десять рублей ассигнациями: так значится на обертке. Как можно продавать так дорого каких-нибудь тринадцать листов оберточной бумаги, набитой бессмысленным вздором?..
  
   97. Сцены из петербургской жизни. Соч. В. В. В. Часть первая. Санкт-Петербург, в типографии Н. Греча. 1835. 133. (12).11
  
   Ба! ба! ба! старые знакомцы! милости просим!.. А я было и не узнал сначала! Но трудно обмануть глаз опытный и присмотревшийся к литературным мистификациям, компиляциям и спекуляциям!.. Этот таинственный господин В. В. В. украшает "Сын отечества" пародиями на Бальзака, {Так, например, в карикатурной повести "Домик на Литейской" жалким образом перепародирована "La vendetta" <"Месть" -- итал.> Бальзака.} которые он, однако ж, называет повестями и теперь издает отдельными книжками.
   На что, подумаешь, народ не ухитрится!
   Бальзак написал "Сцены частной жизни" и "Сцены парижской жизни": как было не написать г-ну В. В. В. "Сцен петербургской жизни"? Теперь нам остается ждать, чтобы какой-нибудь рыцарь толкуна или Смоленского рынка написал "Сцены московской жизни" и чтобы г. Логинов издал эти "Сцены московской жизни" и приложил к ним картинки своей собственной литографии. В таком случае, "Сцены московской жизни" взяли бы верх над "Сценами петербургской жизни" и прекрасными картинками и тем, что они были бы оригинальным произведением, а не пародиею на Бальзака. Чего доброго! того и гляди!..12
  
  
   98. Повести Александра Никитина. Москва. В типографии Н. Степанова. 1835. Две части: I--107, II--84. (12).13
  
   Еще новый повествователь -- и повествователь с душою, чувством, талантом! Кроме многих безусловных достоинств истинного художественного создания, повести г. Никитина в особенности отличаются удивительно цветистым и поэтическим слогом, и с этой-то стороны мы преимущественно рекомендуем их читателям. Чтобы дать хотя маленькое понятие о их слоге, выписываю несколько фраз, наиболее характеризующих его:
  
   "Восторг оторвал все струны моего сердца, которые вот сию минуту настраивала память об вас, идеал мой!"
   "Ах! было ответом Прилуцкой, и в поцелуях, не светских, но в простых поцелуях, заклубился слезный пар восторженных их чувствований".
   "Говор обедающих вторит очаровательному оркестру, который, в бесконечном развитии тонов, разносит гармонические звуки по пространству зал. То искусные смычки выражают страстное томление упоенного любовника или бурные восторги его сладострастия, то унылые флейты выливают мелодию любви элегической, то фаготы и контробасы завывают бурями и сливают громовые свои звуки с сладострастными тонами нежных инструментов. Искрокипучие вина точат из граненых бокалов алмазную пену во здравие молодых супругов. Стулья затрещали и музыка собрала гостей в длинную галлерею польского. Вдруг молодой супруг говорит, что ему тошно, дурно. Он бледнеет, шатается и падает на пол. Кровавая пена клубится в устах, увенчанных поцелуями любви. Блестящая сцена восторга, блеска, гармонии внезапно превращается в отчаянные крики, вопли, суматоху и буйный разгром всего созданного порядком и вкусом. Восторженные пиры брака, мгновенно ударившись с разрушительными ужасами смерти, превратили все в хаос непонятный".
  
   Но довольно -- не хочу заранее лишать читателей того удовольствия, которое предстоит им от чтения повестей г. Александра Никитина. Удивляюсь одному: как эти повести не попали в "Библиотеку для чтения"? Уж не помешало ли этому достаточное количество сих и оных, которыми украшен цветистый и поэтический слог г. Александра Никитина?14
  
   100. Плач на кладбище, или Сельская девица. Сочинение Федота Кузмичева. Москва. В типографии М. Пономарева. 1835. 36. (12).
   Сельский колдун, или Крестьянская свадьба. Сочинение Федота Кузмичева. Москва. В типографии М. Пономарева. 1835. 96. (12).
   Незаконнорожденный, или Жизнь и смерть. Нравственно-фантастический роман (??!!...) переделанный (?!..) с польского
   А. П. Протопоповым. Москва. В типографии Н. Стопанова. 1835. Две части: I -- VIII, 126; II -- 126. (16). С эпиграфом:
  
   Ты сын любви, ты жертва рока,
   В зародыше убитый плод,
   Дитёй постыдного порока
   Слепая чернь тебя зовет!..15
  
   Я ни слова не хочу говорить о двух новых произведениях неутомимого пера почтенного Федота Кузмичева: его имя говорит за него лучше и громче всех похвал. Да, именно: для таких авторов, как гг. Кузмичев, Орлов и Сигов, не нужно похвал: они выше их, да и притом же публика (т. е. их собственная публика) слишком хорошо знает своих любимцев. Другое дело? г. А. П. Протопопов: он еще новичок в литературе и далеко ниже той славы, которою пользуются помянутые мною авторы, хотя и принадлежит к их категории. Странно только то, что, подражая всем им троим в духе и красотах своего сочинения, он только с одним г. Сиговым сошелся в бранчивом и неугомонном тоне своих объяснений с рецензентами. Да! он написал ужасное воззвание к рецензентам, так что теперь едва ли у кого подымутся руки на его нравственно-фантастический роман. Вот оно, это ужасное, зловещее и нравственно-фантастическое воззвание -- слушайте и дивитесь храбрости нравственно-фантастического автора:
  

К рецензентам.

  
   Гг. рецензенты! честь имею (????) рекомендовать вам мой роман! прошу любить его да жаловать! Если судьба забросит его в ваш кабинет (мудрено, впрочем!), то прочитайте его со вниманием (ай! ай! Что вы, г. сочинитель? Господь с вами!), оцените беспристрастно (вот этo извольте, готовы служить, тем больше, что это легко сделать и не читая его) и потом наваляйте грозное разругали (конечно, есть из чего и хлопотать). Не думайте, что я осержусь на вас (о, помилуй бог!), если заметите, быть может, что он годится на обертку (о, будьте спокойны -- годится и на другое что-нибудь!), или нет, я но буду сердиться, но от души посмеюсь над вами, как над мужичком (как вежливо и откровенно!), в глазах которого какой-нибудь "Францыль Венециан" имеет более цены, нежели словесность (какая?) Николая Ивановича г. Греча (а! понимаем, в чем дело!), или "Кавказский пленник" Александра Сергеевича Пушкина.16
   A propos. {Кстати. (Франц.). -- Ред.} Заметьте, если увижу ваше ужасное разругали неправдоподобным, смешным, неосновательным, глупым (ай! ай!), то трепещите (утоли, господи, командирское сердце!). Бумага есть, перьев много, чернил также -- ego vos!!... {я вас!! (Латин.). -- Ред.} Смотрите, советую вам поступать дружелюбно, иначе и сами согрешите и меня в грех введете. Аu revoir. {До свидания. (Франц.). -- Ред.} А. П. Протопопов. Черная грязь (именно, черная грязь!). 1834, июня, 24.
  
   Мы не намерены валять на А. П. Протопопова грозного "разругали", не хотим делать этого сколько из уважения к читателям, столько и по собственному отвращению к такой черной работе; мы только заметим мимоходом г. А. П. Протопопову, что не мешало бы ему быть повежливее, что литература не рынок и что в ней есть свои законы приличия, что литератор не боксер; к этому еще советуем ему заучить потверже премудрый совет Чацкого Репетилову:
  

Послушай, ври, да знай же меру.

  
   Au revoir, г. А. П. Протопопов!
  
   101. Немецко-русский словарь, составленный по лучшим и новейшим источникам, с присовокуплением списка употребительнейших имен мужских и женских, географического словаря и пространной таблицы неправильных глаголов. Составленный Обществом любителей обоих языков. С.-Петербург, иждивением книгопродавца Я. Брифа. Печатано в типографии III-го отделения собственной е. и. в. канцелярии. 1834--1835. Две части: I -- (ХIХ) 940, II -- 1318. (16).17
  
   Публика должна быть очень благодарна г. Брифу: изданный им словарь есть неоцененное сокровище во всех отношениях. Так как в нем расположение совершенно новое, то для не привыкших к нему очень затруднительно приискивать слова; но когда привыкнешь, нет ничего легче. Новость этого расположения состоит в том, что в нем выставлены одни главные слова, по большей части одни имена и глаголы, и, вместе с ними, все происходящие от них прилагательные, наречия, все предлоги, дающие этим словам другое значение. Вот пример: springen значит прыгать, скакать, a spring значит ключ: последнего слова вы нигде не найдете, особенно в начале статьи выставленного, но должны искать под рубрикою springen; там же выставлены и все частицы, в соединении с которыми этот глагол принимает другие значения; частицы выставлены, а глагол заменен черточками, чрез что выигрывается множество места, а экономия места в словарях дело великое, ибо очень неприятно рыться в огромном фолианте. Внешние качества в словаре составляют большую важность; самый формат играет в нем большую роль, и, в этом отношении, я не знаю ничего лучше словаря г. Брифа и ничего хуже словаря г. Сергея Татищева,18 который, впрочем, есть лучший и полнейший французско-русский (или французско-российский по г. Татищеву) словарь. Пока еще трудно сказать что-нибудь удовлетворительное о внутренних достоинствах или недостатках словаря г. Брифа: сперва надо хорошенько присмотреться к нему, а для этого нужно время. Впрочем, и теперь видно, что он полнее и удовлетворительнее всех предшествовавших ему, хотя, впрочем, некоторые и говорят, что иных слов и в нем нельзя найти, также жалуются и на скудость фразеологии; это жаль, ибо мы думаем, что для поправления этого недостатка предостаточно пяти лишних листов, а сто шестьдесят страниц не сделали бы слишком заметной разницы в толщине книги. Еще один недостаток этого словаря состоит в том, что слова, пишемые различным образом, в нем означены только по употребительнейшей орфографии, чрез что люди, не коротко знакомые с немецким языком, приводятся в большое затруднение. Во всех прочих отношениях словарь г. Брифа есть неоценённый подарок публике, и мы уверены, что в последующих изданиях, которых, вероятно, будет много, он исправит все его недостатки. Умеренная, можно сказать, неслыханно умеренная цена {За обе части десять рублей ассигнациями.} этого словаря заслуживает особенную благодарность г. Брифу, как доказательство его благонамеренности, добросовестности и усердия. Какая разница с французским словарем г. Ольдекопа, словарем недостаточным, дурно составленным и продающимся по двадцати рублей!..
  
   103. Опыт полного учебного курса русской грамматики для преподавания русским и иностранцам. М. Д. И. Москва. В университетской типографии. 1835. (VIII) 71. (8).19
  
   Г-н сочинитель этого "Опыта полного учебника курса русской грамматики для преподавания русским и иностранцам" в своем предисловии, усеянном сими и оными, и обнаруживающем неумение выразиться порядочным русским языком на каких-нибудь четырех страницах, затеял реформу в русской грамматике: в добрый час! Теперь грамматическим реформаторам и счету нет --
  

Чего! плодятся год от году!20

  
   Мы прочли этот опыт и не нашли в нем ничего нового; всеобщей же грамматики, о которой г. автор говорит в предисловии, и духу нет; всё старое, взятое то у г. Греча, то у г. Востокова, но больше у первого. Те же три склонения, те же три спряжения, неправильные, сбивающие с толку бедного ученика; то же имя прилагательное, те же местоимения мой, твой, свой, наш, ваш, которые никогда местоимениями не бывали, но которые суть слова определительные или прилагательные, словом, всё как было и притом как было у г. Греча; нового ровно ничего. Нового только то, что г. автор так называемые количественные числительные причисляет к имени, а не к прилагательному, и это нам кажется справедливым. Впрочем, надо сказать, что этот "Опыт", не заключая в себе ничего нового, не может делать никакого вреда в преподавании, как сокращение грамматики г. Греча.
  
   104. Грамматические уроки русского языка Димитрия Каширина, старшего учителя Пинского дворянского училища, нравственно-политических наук действительного студента. Москва. В университетской типографии. 1835. 68. (16).21
  
   Мы долго добивались значения и цели этой книжки и никак не могли добиться. Сколько мы могли понять, и тут дело идет о грамматической реформе и точно в таком же духе, как и у всех наших грамматических реформаторов. Переменят термин, не переменивши вещи, и думают, что очень много сделали. Например, дело давно решено, что буквы ъ, ь и й суть полугласные, так нет: для последней из них г. Каширин выдумывает новое название -- подручной или краткой; местоимение, этот термин, так правильно, так удачно составленный, так хорошо выражающий идею и значение этой части речи, местоимение, к которому мы так привыкли, так прислушались, с которым так освоились с самого детства, местоимение г. Каширин перекрещивает в лицесловие или лицеуказание и думает, что он этим далеко подвигает вперед русскую грамматику. Странное дело, как можно придавать столько важности таким мелочам, как можно заниматься ими! Неужели наука ограничивается только этим? Неужели для человека, для его мысли, его чувства не существует других, высших интересов в самой грамматике? Неужели тот более христианин, кто вступает в церковь правою ногою, нежели тот, кто вступает в нее левою?.. Ведь были же такие времена, когда люди и об этом спорили фанатически!
   С удивлением увидел я из этой первой тетради грамматических уроков, что в русском языке только пять гласных букв: а, о, у, i, э; куда же девались: е, ы, я, ю, и? С удивлением увидел я, что частей речи в русской грамматике десять; числительные прилагательные (составляющие одно отделение с прилагательными обстоятельственными) составляют особенную часть речи; что есть особенная часть речи -- глагол коренной (вероятно, быть) и пр. и пр. -- всего не перечтешь.
   Мы желаем узнать от г. Каширина, какую принял он систему в изложении грамматики, ибо из первой тетради, которой титул мы выписали, вместе с гражданским титулом г. автора, мы этого не видим. Кажись, дело идет о буквах и словах, но зачем же тут вмешалось правописание, не понимаем. Что же касается до правописания, то мы в этом отношении вполне согласны с рецензентом "Библиотеки для чтения", который говорит, что наше правописание пестрит страницу, без всякой нужды, прописными буквами и что "кланяться большими буквами известным званиям ни на что не похоже, потому что буквы не созданы для поклонов и должны стоять прямо". В самом деле, разве прописные буквы существуют в произношении, разве они не суть дело условное? Если в начале речи и в собственных словах принято писать большие буквы, то зачем же писать их в словах нарицательных? А разве королевство, профессор, генерал и даже действительный студент не такие же нарицательные слова, как уезд, округ, ученик, солдат? По моему мнению, так и прилагательные, происходящие от собственных имен, должно писать строчными буквами; ведь наречия, происходящие от собственных прилагательных (по-русски, по-немецки), обходятся же без прописных букв?22
  
   105. Ответ критикам, рассуждающим при (об?) моем объявлении: Краткая система русской грамматики, заключающая в себе многие новейшие правила и критический разбор других грамматик и пр., по которой, обучаясь, легко можно изучать и грамматику употребительнейших иностранных языков, как-то: французского, латинского и немецкого. Москва (типографии не означено). 1835. 20. (4).23
  
   Удивительные успехи оказывает у нас литературная промышленность! Право, нельзя не подивиться ее ловкости, изворотливости и деятельности! Какая у ней сметливость! Какое у ней чутье! Она знает, когда надо пускать в оборот романы, когда повести, когда драмы, когда учебные книги! Этого мало, она знает, когда и какие именно надо делать учебные книги! Она теперь принялась за грамматику! Бедная грамматика! Чего не делает она с нею!
   Г-н Гуслистый выдает себя за педагога; сперва он издавал разные буквари, способы выучивать детей в несколько часов грамоте, но, видно, это невыгодно; теперь он прикинулся грамматическим реформатором и грозится показать нам истинную систему русской грамматики. Для этого он вывесил в книжной лавке Н. Н. Глазунова огромную программу, напечатанную крупными литерами разных шрифтов; но и этого ему показалось мало: он выдумал, что у него есть враги, завистники, которые будто бы разобидели его систему еще до появления ее на белый свет. Я, никогда и ничего не слышавший о системе г. Гуслистого, ни о его врагах и завистниках, тщетно ломал себе голову, чтобы узнать, который из наших журналов был так не самолюбив, так неуважителен к самому себе, что обнаружил неприязнь и зависть к г. Гуслистому? Наконец, к крайнему удивлению моему увидел, что г. Гуслистый сочинил себе неприятелей, завистников за неимением настоящих. Что за литератор, у которого нет врагов? Что за книга, которую даже и не бранят?
   Но что за система г. Гуслистого? Этого я никак не мог понять; это что-то вроде сфинксовой загадки, на которую едва ли найдется новый Эдип. И потому я не стану разбирать ее, а потешу вас выпискою из брошюрки г. Гуслистого: из этой выписки вы лучше узнаете, что за система г. Гуслистого и может ли она возбудить неприязнь и зависть. Итак, слушайте: "Вот задача, над решением которой я теперь тружуся! вот основа моего сочинения! Не знаю, понравится ли это нашим лингвистам? Впрочем, согласятся они или нет, я на то мало смотрю! Четыре года трудился я над сею идеею и от нее (я?) не отступлю. Четыре года! -- Скажут: мало, очень мало!! -- Конечно, не много, но я доказал, что мог в два часа найти, а в три месяца издать то, чего другие долго и даже очень долго не находили. Я указываю на мой способ обучения чтению. Да! смело могу гордиться сим произведением. Его многие еще не понимают или не хотят понять, это меня не беспокоит, будет время, поймут и поневоле со мною согласятся. Ежели бы я в силах был так отчетливо изложить грамматику, сию великую необходимую науку народов, я был бы благодарен провидению. Не принес бы 100 волов как Пифагор, но 100 дней пожертвовал бы тому, от которого вся наша и мысль и воля и совершение ее. Но, признаюсь, при всем моем усилии представить в сем отношении что-либо похожее на chef-d'oeuvre, {образцовое произведение (франц.). -- Ред.} вижу высокую трудность и, еще не напечатавши своей системы, -- готов оную перепечатать, но уверен также, что перечернивши, опять буду чернить". Что сказать на это!..24
  
  
   107. Эшафот, или Сын преступника, исторический роман новейших времен Франции А. Биньяна. Перевод с французского Ивана Гурьянова. Москва. В типографии Лазаревых Института восточных языков. 1835. Две части: I -- 101; II -- 134. (12).25
  
   Г-н Гурьянов, недавно издавший тринадцать томов чужих стихотворений,26 нашел новый способ достойно подвизаться на поприще литературы: теперь он перефразирует чужие переводы и выдает их за свои. В 1833 году, в Петербурге, вышел перевод этого посредственного романа под сим заглавием: "Артюр, сын осужденного. Сочинение Биньяна. Перевод с французского"; в 1835 году Гурьянов переделывает этот перевод, не видавши подлинника, и дает ему следующее затейливое и заманчивое для провинциалов заглавие: "Эшафот, или Сын преступника, исторический (??!!) роман новейших времен Франции. "Не угодно ли вам полюбоваться на то искусство, с каким он пародировал перевод скромного петербургского переводчика?
  

Петербургский перевод

Московский перевод

   Это был тот час, когда судьи, собрав в урну неумолимые свои голоса, осуждающие на заключение в темницу или смерть, спокойно расходятся вкусить всю сладость роскошных ужинов, концертов и театров. Их день кончился: и не должны ли они радоваться? Они обрекли тюремщику и палачу ежедневную пищу: окровавленные руки и головы несчастных жертв!..
   Было уже за полдень, был тот час, в который судьи, решив уже участь нескольких несчастливцев и подписав иным приговор смертный, другим вечного заточения, покойно пошли садиться за сытную, веселую трапезу или в театр. Должностной день их кончился лихоимец-секретарь (??!!) прочел написанный им по его условному разумению (?) -- экстракт дела (!!); они подписали приговор и довольны.
  
   Очевидно, что г. Гурьянов хотел придать своему переводу колорит русской народности, и если вышла тривиальность и нелепость, ему до этого мало нужды. Его роман стоит шесть рублей; ходебщики распродадут его по три гривенника -- и дело с концом.
  
  
   108. Священная история церкви ветхого и нового завета, в вопросах и ответах, для обучения детей. Москва. В университетской типографии. 1835. 189. (12).27
  
   Мы не хотим распространяться о том, как важны и полезны книги, в которых излагаются основания религии для детей и простого народа: это истина несомненная. Равным образом, не хотим говорить и того, что составление таких книг требует большой опытности, умения и таланта: это также истина несомненная. Еще менее намерены мы толковать о нелепости и вреде вопросо-ответного изложения всякого знания; в этом также уже давно не сомневаются. Другое дело вопросы, прилагаемые внизу страницы и заставляющие ученика приискивать ответы собственным соображением, как то и сделано в прекрасной книге под названием: "Сто четыре священные истории", соч. Гибнера, хорошо переведенной и несколько раз изданной. Не знаем, с какою целию написана эта книга, так дурно составленная и напоминающая учебные сочинения Меморского. Книжка эта состоит из семи с половиною листов; половину ее занимают вопросы, которые повторяются в ответах; те и другие изложены варварским языком и напечатаны на дурной бумаге.
  
   109. Барановский, или Характеристические очерки частной жизни малороссиян. Малороссийская быль XVIII столетия. Москва. В типографии Н. Степанова. 1835. Две части: I -- 126; II -- 165. (12).28
  
   Автор "Барановского" имеет странную привычку всех героев своего плохого романа, говоря его собственными словами, повергать в объятия Морфея: читателей, если они найдутся, ожидает такая же участь.
  
  
   112. Московские новости.29 На будующий 1836 год в Москве издается новый журнал, который ни мало не относится к литературе и учености, но тем не менее найдет себе почитателей и ценителей. Мы говорим о "Вестнике парижских мод". В доброе старое время наши почтенные сатирики, комики, нравоучители и нравоописатели, между прочими ужасными пороками, губящими бедное человечество, с особенным ожесточением нападали на деспотическое владычество моды. О! тогда не то, что ныне, тогда от наших писателей не было ни покоя, ни простора порокам, и если бы писания этих почтенных мужей не были забыты неблагодарным человечеством, неблагодарными соотечественниками, то человечество и наше отечество теперь жилы бы жизнию возрожденною, пороки исчезли бы с лица земли, в мире воцарился бы снова золотой век Астреи, и наша счастливая планета превратилась бы в цветущую Аркадию. Правда, люди попрежнему подличали бы из выгод, унижались перед глыбами позлащенной грязи, торговали бы своими священными чувствами, своими священными обязанностями, по прежнему были бы холодны к делу религии, общественного блага, искусства и попрежнему были бы ревностны и пламенны в деле подлости, взяточничества; они не читали бы Шекспира, Вальтера Скотта, Шиллера, Гёте, Байрона, не знали бы Юной словесности, не читали бы "Иллиаду" в переводе Гнедича и "Энеиду" в переводе Петрова, и "Освобожденный Иерусалим" в переводе Мерзлякова, трагедии Расина в переводе Лобанова и идиллии Дезульер в переводе Мерзлякова; не читали бы Пушкина, Грибоедова и не взяли бы в руки Гоголя, стихи Сумарокова, Хераскова и Петрова, романы девицы Марьи Извековой и повести Владимира Измайлова, Карамзина и князя Шаликова, но они ложились бы спать в десять часов, вставали бы в пять, восхищались бы восхождением солнца, пили бы ключевую воду, дышали бы одним запахом роз и лилий, плели бы из них веночки для своих пастушек, не нюхали и не курили бы табаку и наслаждались бы цветущим здравием, румяные и томные, нежные и чувствительные: а во всем этом, согласитесь, большая выгода для человечества. Но, увы! почти все наши писатели доброго старого времени, о которых я говорю, отличаются слабостию здоровья и недолговечностию. И вот отчего люди по сию пору еще не исправились, вот почему на свете и по сию пору царствуют пороки и владычествует ненавистная мода. Теперь совсем не то, теперь другое время, теперь люди спокойно смотрят на изменчивый ход нравов, обычаев, вкусов и, вооружившись мудрым правилом:
  
   К чему напрасно спорить с веком?
   Обычай -- деспот меж людей!30
  
   спокойно подчиняют себя тирании моды. Да! теперь совсем другое время! Теперь презрят человека, который убил бы на паркете свое человеческое чувство и данный ему богом талант, который очерствел бы для всего высокого, гоняясь за мелочами и суетностию светских требований, но теперь уже не презрят человека потому только, что он одет по моде, со вкусом и даже изысканно, что его манеры благородны, формы изящны, обращение деликатно, так же как не презрят человека с душою и сердцем за то только, что он одет безвкусно, не по моде или бедно, что его манеры грубы, обращение неловко; нынче о таком человеке скажут только: "Жаль, что обстоятельства лишили его светской образованности!.." Теперь не уважают пустого человека, без души и сердца, какого-нибудь глупого фата, за одну элегантность его внешней жизни, за одни ничтожные формы без внутреннего сознания своего достоинства, но теперь не поставят в достоинство грубости, цинизма или вульгарности форм и в самом отличном человеке. Вследствие этого убеждения, мы нападки на моды причисляем к числу этих жалких и ничтожных выходок, как и нападки на роскошь, на блеск и изящество цивилизованной жизни, условия которой так тесно соединены с условиями высшей человеческой жизни. Поэтому мы желаем полного успеха "Вестнику парижских мод", видя в нем необходимое явление нашей общественной жизни. Надеемся, что г-жа издательница, более посвященная в таинства дамского туалета и более знакомая с его требованиями, нежели гг. журналисты, не замедлит составить себе огромного авторитета в будуарах. Конечно, авторитет в будуарах очень завиден для каждого, но так как для этого много других средств, то мы не видим в предприятии г-жи Кошелевской никакого соперничества с нашими журналами. Занимаясь исключительно одним предметом, она, вероятно, будет иметь больше возможности довести свое издание до желаемого совершенства.
   "Вестник парижских мод" будет выходить в числе 75 NoNo -- через каждые 5 дней; каждый No будет состоять из четверти листа веленевой бумаги, наполненной описанием мод на французском и русском языках, через что подписчики этого журнала будут избавляемы от необходимости выписывать разные парижские издания. При каждом No будет находиться отлично выгравированная и раскрашенная картинка мод, и, кроме того, каждый месяц будет прилагаемо по одной картинке мужских мод, следовательно, картинки будут в числе 96. Цена, по отношению к дороговизне средств, необходимых для подобного издания, чрезвычайно умеренна: в Москве 20 руб. ассигнациями, с пересылкою 25 руб. асс. Подписка принимается в Москве -- в книжных магазинах: К. А. Полевого, Н. Н. Глазунова, А. С. Ширяева и А. В. Глазунова; в Петербурге -- у А. Ф. Фарикова; иногородние могут адресоваться в Газетную экспедицию Московского почтамта.
  
   115. Краткая география для детей, изданная по руководству г-на статского советника и кавалера И. А. Гейма. Девятое издание. Москва, в типографии Лазаревых Института восточных языков. 1835. 144. (12).31
  
   Эта крохотная книжечка принадлежит к числу тех жалких, спекуляций и неудачных компиляций, о которых не следовало бы и упоминать, если бы они не были в высочайшей степени вредны. Мы не будем подкреплять своего мнения неуместными доказательствами, мы не будем осыпать наших читателей собственными именами и утомлять сухою ученостию; так как дело очень ясно и коротко то мы опираемся на их здравый смысл и спрашиваем их: можно ли в книжонке, состоящей из шести печатных листов, поместить описание целого земного шара, рассматриваемого в трех обширных значениях? География есть по преимуществу наука обширная; краткость ее изложения всего скорее делает ее недоступною для изучения, сообщая ей характер сухости, темноты и сбивчивости. Напротив, чем в обширнейшем объеме излагается она, тем делается занимательнее, живее, интереснее, понятнее и, следовательно, доступнее для изучения. Господин компилятор начинает, как водится, дурным определением географии, из которого не выводится разделения науки на три части; на пяти листиках излагает математическую, физическую географию и, сверх того, введение в политическую; говорит, что "круглота земли доказывается неодинаковым временем восхождения и захождения солнца, лунными затмениями, морскими путешествиями и возвышением и понижением полярной звезды", не объясняя ни одним словом этих доказательств и забывая еще об одном, т. е. различности звезд, видимых жителями северного полушария и их антиподами; потом вычисляет земные круги, тоже ни одним словом не объясняя их значения. В политическом описании России подробно распространяется о системе водных сообщений, что может иметь место только в обширной географии, состоящей, по крайней мере, изо ста листов, и по необходимости опускает важные предметы. Ну, господа защитники всего, что делается в нашей литературе, как прикажете журналисту поступать с такими явлениями книжного мира? Молчать о них? Но это было бы подло, потому что учебная книга не роман, и если дурно составлена, то делает вреда не меньше чумы или холеры. Говорить о ней правду, но кротко и вежливо -- невозможно, потому что кровь невольно кипит, а вежливый тон не будет понятен ни для компиляторов, ни для покупателей. Браниться? Но это унизительно для рецензента и противно приличию. Что ж остается делать? Решите сами, а я, между тем, замечу вам еще об одном обстоятельстве, так общем и обыкновенном в нашей современной литературе. Благодаря просвещенным усилиям правительства32 и духу времени, у нас проходит уже наглое невежество, гордящееся своим безобразием; жажда к просвещению заметна во всех классах, и поэтому учебные книги сделались самым выгодным товаром для книжных производителей. Как же пользуются эти производители этим направлением общества? Какие употребляют они средства удовлетворить его настоящей потребности? Они сокращают и искажают учебные сочинения старинных авторов: оно и лучше, ведь умерший автор не будет требовать удовлетворения из гроба за нанесенное ему оскорбление! Обыкновенно они выбирают такое сочинение, которое было когда-то в славе, и уродуют его. В то время, когда иностранные журналы беспрестанно представляют результаты новейших путешествий, когда многие находят не вполне удовлетворительными и не слишком обширными творения Бальби и Мальте-Брёна, наши компиляторы довольствуются господином статским советником и кавалером И. А. Геймом.
  
   116. Записки о Петре Великом, сочинение Виллиамса (Sir Charles Ganbury Williams), бывшего в России полномочным посланником от великобританского двора при императрице Елисавете Петровне и в первые годы царствования Екатерины II, с замечаниями автора: 1) о земледельческом, мануфактурном и торговом состоянии России и 2) о доходах и финансовых средствах оной, о ее сухопутных и морских силах. Перевел с английского В. Н. Олин. С примечаниями переводчика. Часть первая. Санкт-Петербург. В типографии Конрада Вингебера. 1835. VII, 281. 34. (8).33
  
   Мы не нашли в этой книге ничего нового и ничего такого, на что было бы взглянуто с новой точки зрения. Г-н переводчик в своем предисловии, написанном языком и складом русской фемиды времен царя Алексея Михайловича, говорит: "Виллиамс не есть просто повествователь обнаженный (??), он почти везде рассуждает; везде, рисуя характер в очерке общем (??), он естественно развивает его в мыслях читателя (?), представляет события в чертах резких, располагая ум к размышлению"; потом: "В образе мысли его виден везде благородный британец; везде, наблюдатель строгий и глубокомысленный, он смотрит на предметы как министр, как дипломат, несравненно менее обильный изложением мелочных происшествий, чем обзором общим и философическим, или, как выражается один из наших писателей, высшими взглядами на предметы". Признаемся откровенно, мы ничего этого, а особливо "высших взглядов", не нашли в этой книге, переведенной, повторяю, юридическим языком времен очаковских и покоренья Крыма, испещренной до отвратительности "сими" и "оными", толико вожделенными и возлюбленными некоторым литераторам.34 Книга наполнена обыкновенными и всем известными фактами, без всяких низших или высших взглядов. В предисловии г. Переводчик говорит еще, что нам рано писать историю Петра Великого и, вместе с этим, осуждает иностранцев, что они до сих пор не обработали надлежащим образом истории великого преобразователя России: странный образ суждения! После этого можно осуждать русских писателей за то, что они не обработали истории Карла Великого! Разве они потому могут быть извинены, что их предупредили немцы и французы.
  
   117. О распространении Российского государства с единодержавия Петра 1-го до смерти Александра 1-го. Сочинение Ю. Гагемейстера. Санкт-Петербург. В типографии Н. Греча. 1835. V. 129. (8).35
  
   Эта книга вроде первой,36 и по слогу, и по исполнению вообще. Автор хотел начертать картину постепенного приращения России, со времен Петра Великого до смерти Александра I, и доказать, что это приращение было следствием стечения разных обстоятельств, а не того, чтобы Россия была завоевательным государством. В этом никто не сомневается, потому что в последние времена, когда развились понятия о народном праве и когда все европейские государства стремятся к полному выражению своего национального духа, завоевательное государство было бы странным анахронизмом. Где-то было сказано,37 что г. Гагемейстер оскорбляет Россию, приписывая ее приобретения стечению благоприятных обстоятельств, а не силе народного духа, храбрости и приверженности к своим царям; напротив, по нашему мнению, автор не мог сделать России лучшей похвалы, потому что, во-первых, он и не думал оспоривать у русского народа его непоколебимой преданности престолу и железной храбрости, без которой народу не помогли бы никакие обстоятельства, а, во-вторых, его главная мысль была доказать законность приобретений русского правительства. В самом деле, неужели оно нарушило народное пpaвo, покорив себе крымцев и горцев, эти разбойничьи шайки, не имевшие никакого понятия ни о народном и ни о каких правах и, сверх того, причинявшие столько зла России и тем оскорблявшие ее величие? Неужели оно нарушило народное право, освободивши Грузию и Армению от тирании азиатских деспотов и тем выполнивши ожидания и надежды этих христианских земель? Да и возможно ли европейско-христианскому государству быть несправедливым в самой даже несправедливости в отношении к азиатским варварам? Открытие островов на Восточном океане, принятие их под свою власть русским правительством и распространение кроткими мерами христианского учения между дикими ордами сибирскими и прикаспийскими также не есть нарушение прав человеческих и народных. Итак, г. Гагемейстер нисколько не виноват в оскорблении нашего национального достоинства; его скорее можно обвинить в том, что начертанная им картина приобретений России не имеет ни перспективы, ни полности, ни ясности в изложении и что его книга написана, сверх того, дурным русским языком, хотя при всем том может быть не бесполезна.
  
   118. Стихотворения Владимира Бенедиктова. Санкт-Петербург. В типографии Конрада Вингебера. 1834. IV. 106.38
  
   В XI No "Телескопа", который должен скоро выйти, помещен подробный отчет о стихотворениях г. Бенедиктова, обращающих на себя внимание не собственным достоинством, которое очень не велико, но шумными обстоятельствами (разумеется, литературными), сопровождавшими их появление на свет.
  
   120. Опыт исследования некоторых теоретических вопросов. Сочинение Константина Зеленецкого. Книжка первая. Москва. В университетской типографии. 1835. 64. (8). С эпиграфом:
  
   Si malgrê tous mes efforts, je m'êgare, j'aurai
   toujours ecartê quelques-unes de ces erreurs,
   qu'il faut êpuiser, dit-on, avant d'arriver à la
   veritê. "Lettre sur hier", {*} 1802. -- Ch.39
   {* Если, несмотря на все свои старания, я заблуждаюсь, я всё же мог избегнуть некоторых заблуждений, через которые, как говорят, надо пройти, чтобы достигнуть истины. -- "Письмо о вчерашнем дне" (франц.). -- Ред.}
  
   Мы не можем быть слишком строги к брошюрке г. Зеленецкого, потому что всякое усилие к мышлению, всякое уважение к высоким человеческим предметам невольно располагают нас в пользу автора. Бездарный рифмоплет, бесталанный романист, в наших глазах, творения гадкие, ненавистные, вредные и не заслуживающие никакой пощады; но люди, обнаруживающие какую-нибудь мыслительность или, по крайней мере, какую-нибудь любовь к мыслительности, заслуживают в наших глазах высокое уважение, когда хорошо исполняют свое дело, и снисхождение, когда обнаруживают слабость мысли или детскость в суждениях. Мы не нашли в книжке г. Зеленецкого никаких нелепостей, никаких вздоров, хотя в то же время не нашли ничего нового или заслуживающего особенное внимание. Он рассуждает о трех предметах: а) о месте, занимаемом логикою в системе философии, б) о содержании и расположении географии, в) о предмете и значении политической истории. В первом автор излагает мнения известных философов о значении логики как науки и доказывает, что логику не должно условливать метафизикою, как то думает Шеллинг, что ее не должно смешивать с метафизикою, как то сделал Гегель, но что лучше принимать ее в том значении, которое придает ей Кант, называя ее наукою чисто формальною; взгляд Канта кажется автору более подходящим к истине. Во втором рассуждении, которое нам кажется слабее всех, автор нападает, отчасти справедливо, на преподавание в России географии и представляет свой план географии, в котором мы не нашли ничего нового, кроме того, что автор почитает необходимым "этнографическое обозрение человеческого рода" прежде изложения политического разделения племен человеческих. Вот результат третьего рассуждения: "Политическая история народа есть история его личности, есть изложение основной его жизни, жизни той стихии, которую проявить в известном периоде человечества суждено сему народу. Всеобщая политическая история, как история взаимно-отношений народов, т. е. их личностей, есть представитель жизни всех стихий человечества во все периоды его бытия".
   Книжка г. Зеленецкого порадовала нас как бескорыстное стремление к мыслительности, до которой у нас так мало охотников и для которой у нас так много самых ожесточенных врагов. Но она глубоко огорчила и оскорбила нас в другом отношении, а именно -- как доказательство, что у нас еще не умеют складно и общежительно выражаться на русском языке. Скажите, чего вы должны ожидать от какого-нибудь рифмача или дюжинного романиста, если человек, рассуждающий о Канте, Шеллинге, Гегеле, о значении логики и истории, выражается языком старопечатных российских книг? Неужели грамматика мудренее философии? Неужели умение порядочно выразиться труднее умения порядочно мыслить? Спрашиваем, захочет ли кто-нибудь прочесть книгу, в начале которой обретается подобное ученое предисловие:
  
   Явление несколька книжек в роде той (?), которая предлагается теперь благосклонному взору читателя, не предосудительно уже потому, что литература наша слишком не богата учеными рассуждениями. Недостаток их ощутителен во всех отношениях. Сочинитель предлагаемых опытов ничуть не думает однако ж восполнить его, в какой бы то ни было степени, ими. По крайней мере, сей самый недостаток дает ему право открыто высказать свои мысли и плоды своих трудов.
  
   122. Новейшие повести и рассказы. Сочинение (?) Евгения Сю, Бальзака и Ожера. Перевод с французского. Москва. В типографии Н. Степанова. 1835. Две части: І -- 136; II -- 132. (12).40
  
   В обеих частях этой книжки заключается девять повестей; не знаем, почему г. переводчику вздумалось скрыть имена авторов при каждой повести; но, несмотря на то, из прочитанных нами мы признали, сколько позволял это чрезвычайный перевод, одну повесть Бальзака ("Эль-Вердюго") и отрывок из романа Сю "Атар-Гюль". Первые две повести, в первой части, так ничтожны и бестолковы, что мы почитаем их за мистификацию г. переводчика, который приложил произведения своего пера к произведениям новейших французских писателей. А перевод? -- Читайте -- и казнитесь:
  
   Кардиналы, епископы разглагольствовали хладнокровно у подножия сих мраморных богов. Карлос трепетал в виду той, которую ему означали изображающую мать Браккианов (????). Сие воспоминание еще занимало его воображение в ту минуту, когда Варвара своею поступью гордо-прелестною, своими чертами нежно-суровыми представила ему другие черты, другую поступь. Вздохи жгли его грудь... Карлос приближается, она также. Он говорит, нежный и чистый голос ему ответствует; он протягивает руку, рука в оную влагается: он пожимает оную нежно, такое же пожатие ему соответствует... Боги! это уже не мрамор!..
  
   Советую сему г. переводчику не терзать более оных французских писателей.
  
   123. Сцены современной жизни. Соч. Алек. Москвичина. Москва. В типографии Н. Степанова. 1835. Три части: І -- 142; II -- 118; III -- 113. (12).41
  
   "Сцены петербургской жизни"! "Сцены современной жизни"! Да что же это г. Логинов не издает так долго "Сцен московской жизни"?.. Мы их ждем не дождемся, чтобы в сравнительной картине представить достоинство всех наших самодельных "Сцен жизни". В ожидании "Сцен московской жизни" мы скажем о "Сценах современной жизни", что их автор, г. Москвичин, очень удачно идет по следам гг. Орловых, Кузмичевых, Сиговых и прочей литературной братии этого разряда.
  
   124. Весенняя ветка. Стихотворения. Санкт-Петербург, печатано в типографии В. Крыловского. 1835. 69. (12).42
  
   Самая невинная книжка! Стихи отзываются классицизмом, мысли -- детскостию, зато в них все нравственно. Не угодно ли полюбоваться, например, "Мыльными пузырями"?
  
   Забаву видел я дитяти:
   Через соломинку пускал он пузыри,
   И так кричал в восторге тяте:
   "Взгляни-ка, тятя, посмотри,
   Как пузырьки летят высоко, как играют
   Различным радужным огнем!.."
   Они ребенка забавляют,
   Еще он с светом не знаком;
   А мне они напоминают
   Тщеславье света и тщету;
   Подобно им они стремятся
   Через соломинку, -- мечту,
   В одно мгновение родятся,
   И исчезают на лету.
  
   Какая аркадская невинность, какая аркадская философия, какая аркадская поэзия в этих стишках!
  
   127. <Примечание к стихотворениям К. Эврипидина "Воспоминание" и "Скала">.43
  
   Наши читатели, верно, не забыли юного поэта г. Эврипидина, которого отрывок "Олег под Константинополем", помещенный в "Молве", доставил им такое удовольствие.44 Уведомляем почтеннейшую публику, что молодой поэт наш оставил кинжал Мельпомены и взялся за лиру. В самом деле, не успел он еще окончить своей прекрасной драмы, как мода на драмы уже упала вместе с падшею славою модных драматургов,45 а наш молодой поэт твердо решился не отставать от времени, и потому, пока еще не замолкли лиры новых певцов, недавно обративших на себя общее внимание и успевших, в самое короткое время, заслужить себе бессмертие, по единодушному приговору наших критиков,46 он поспешил, как говорился, взять свое, пока не ушло время. И мы пророчим нашему скромному и юному поэту, что он непременно займет первое место между нынешними лирическими знаменитостями и что другой венок не замедлит украсить его победоносного чела.
  
   130. Три сердца. Александра Долинского. Москва. В университетской типографии. 1835. III, 145. (12).47
  
   Несносен мальчик, который, заложив руки в карманы, приняв на себя сурьезный вид, ходит большими шагами по комнате и представляет из себя большого; несносен мещанин во дворянстве, человек, рожденный в пятнадцатом классе и добившийся как-нибудь четырнадцатого, и который подходит к ручке к дамам, говорит с барышнями о погоде, прибавляет ко всякому слову с, требует к себе большой аттенции и изо всего этого заключает, что он благородная особа; несносен лакей, который павлинится перед своею братьею, надев украдкою фрак своего барина; но несноснее всего этого бесталанный бумагомаратель, который пародирует знаменитых писателей и суется туда же "подмечать первый яркий румянец на лице девушки и подслушивать первое биение сердца ее, первый вздох ее".
   "Кто бы, -- продолжал Бетин, -- смотря на эту малютку, не сказал, что одна из роз этого сада вдруг ожила! Проклятая шампанская зараза! Теперь я должен сидеть в этом карантине, где судьба состроила заставу из трех бутылок, и я не могу пройти сквозь нее... не могу получить аудиенции до тех пор, пока не буду чист, как правоверный мусульманин, который сроду не нюхал благословенного напитка! А до тех пор сердце мое может десять раз превратиться в пепел от этого чистилищного огня, который пылает в глазах ее!.. А эти волосы... клянусь всем, что каждый волосок ее прицепит на себя по десятку сердец наших... о, тогда беда, если она наденет шляпку: они задохнутся!"
   Неужели в этом пошлом мадригальничанье есть что-нибудь острого, умного, затейливого, достойного внимания образованного читателя?.. Правда, у г. Долинского говорит это пьяный пьянюжка, но, во-первых, неужели всё, что может взбрести в голову пьяному дураку, должно доводиться до сведения публики, а во-вторых, у г. Долинского и трезвые говорят не умнее пьяного.
  
   131. История Японии, или Япония в настоящем виде. Часть первая, содержащая самое первое начало сего государства за 660 лет до Рождества Христова, и потом по Рождестве по 1730-й год; географию всего государства с показанием всех подробностей, и описание расстояний морского пути вокруг всего государства и генеральною картою оного. Москва. В типографии М. Пономарева. 1835. VII, 145. (8).
   История Японии, или Япония в настоящем виде часть вторая, содержащая в себе описание климата по различному расположению сего государства, рек, озер, металлов, царства растений и животных. Качества Японцев, образ их жизни в подробности, обеих столиц Миано и Бдцо; с относящимися обстоятельствами к обеим государям. Коммерция: Португальцев, Голландцов, корейцов, китайцов, островских жителей, и разных сект <Его же>. Москва. В типографии М. Пономарева. 1835. 138. (8).48
  
   Мы не без причины выписали особо заглавие каждой части: как видно из заглавия той и другой, каждая из них может почесться особенным сочинением. Нам стоило чрезвычайно большого труда выписать эти заглавия: читатели сами могут видеть, что почтенный автор (Н. Горлов) изобрел для своего сочинения не только совершенно особенное правописание, нимало не похожее на общепринятое, но даже особенный склад речи и особенный язык, не имеющий ни малейшего сходства ни с одним языком земного шара. Мы не умеем определить градус достоинства этого ученого сочинения, потому что еще не читали его, а только местами заглядывали в него, но мы можем смело уверить публику, что почтенный автор, своею решительною реформою русского языка и здравого смысла, принес чрезвычайную пользу педагогии: ученик, который будет в состоянии угадывать, как бы должен был г. реформатор выразиться общепринятым складом и толком в том или другом месте своего несравненного творения, тот ученик, говорим мы, докажет, как нельзя лучше, что он уже очень успел в русской словесности. Итак, нет худа без добра!..
  
  
   133. Подвиги русских воинов в странах кавказских, с 1800 по 1834 год. С присовокуплением биографий главнейше замечательных лиц, действовавших в первое тридцатитрехлетие русского владычества за Кавказом, историко-статистического описания мест, прославивших русское оружие в кавказских странах, 25 портретов, видов и планов сражений и общей карты Кавказского края. Описанные Платоном Зубовым. Санкт-Петербург. В типографии Конрада Вингебера. 1835. Том первый, две части: I -- 219; II -- 143. (8).50
  
   Настоящая эпоха русской литературы представляет зрелище безотрадное и плачевное: никогда не появлялись в таком чудовищно ужасном количестве плохие драмы, романы, пошлые повести, плоские стихи, как теперь; никогда бездарности и меркантильности не было такого простора; как в настоящую минуту. Но "нет худа без добра", говорит пословица и, как все русские пословицы, говорит справедливо. Если теперь не чаще прежнего появляются сочинения дельные, фактические, зато теперь публика оказывает несравненно больше симпатии к такого рода сочинениям. Знак добрый! мы от души этому радуемся. Поименованная книга, по своей цели и назначению, принадлежит к числу книг дельных: это можно видеть из самого ее заглавия. Но цель целью, а исполнение исполнением -- каково ж оно? На это мы не задумываясь и решительно можем отвечать, что цель этого сочинения гораздо и даже несравненно выше ее исполнения. Не смеем судить о верности фактов, как о деле для нас недоступном, но в то же время не можем не заметить, что самые добродушные читатели приводятся в соблазн исчислениями числа убитых и раненых как с нашей, так и с неприятельской стороны, которыми г. Зубов оканчивает описания всех сражений и стычек. Но главный недостаток состоит в слоге, который обличает руку не твердую, не привычную, словом, не литературную. Несмотря на все это, автор заслуживает благодарность публики за свой труд: если он сам не достигает предположенной им цели, то пролагает своим сочинением дорогу другим к достижению этой цели. Всякий благонамеренный и добросовестный труд не может не принести какой-либо пользы. Притом же всякий первый опыт очень труден. В самом деле, сколько трудов, и каких трудов, стоило автору составление подобного сочинения! И зато, несмотря на все его недостатки, оно чрезвычайно любопытно и читается с большим удовольствием. Автор остановился на самом интересном месте; первый том, состоящий из двух частей, разделен у него на три периода: первый, от первоначального вступления русских войск в Грузию до принятия князем Цициановьм начальства над Кавказским краем, или с 1800 по 1803; второй, от 1803 до смерти князя Цицианова, или до 1806; третий, от смерти князя Цицианова до принятия начальства генералом Ермоловым, или по 1816 год. При первом томе приложен "Атлас к описанию подвигов русских воинов в странах кавказских: выпуск первый, состоящий из семи рисунков; Санкт-Петербург 1835". Этот атлас, а особенно стоящее в его заглавии слово "Санкт-Петербург" удивили нас чрезвычайно: изображение трех крепостей сделано еще порядочно, но портреты напоминают вольные суздальские типографии и литографии.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   В данный том включены статьи и рецензии В. Г. Белинского, впервые опубликованные в 1831, 1834 и 1835 гг., а также художественные произведения: "Дмитрий Калинин" -- драматическая повесть, -- которая, по цензурным условиям, не могла выйти в свет при жизни автора и впервые напечатана полностью только в 1891 г., -- и стихотворение "Русская быль".
   Первое появившееся в печати произведение Белинского было опубликовано в 1831 г. в "Листке", последующие -- начиная с 1834 г. -- в "Телескопе" и "Молве" Надеждина. До появления в No 38 "Молвы" за 1834 г. первого очерка "Литературных мечтаний" Белинский работал в изданиях Надеждина как переводчик (с французского языка). Переводы Белинского в настоящее издание не включаются.
   В статьях и рецензиях 1834-1835 гг. Белинский делает первые шаги по пути создания теории реализма. Они были осложнены и затруднены его мучительными философскими исканиями "истины". Но при всей противоречивости и сложности мировоззрения Белинского, характерной для начала его литературно-критической деятельности, уже в 1834-1835 гг. им были написаны такие статьи, которые являются ценнейшими документами первого периода в истории развития русской революционно-демократической критики и критического реализма в литературе.
   Из числа таких статей в состав первого тома входят: "Литературные мечтания", "О русской повести и повестях г. Гоголя ("Арабески" и "Миргород")", "О стихотворениях г. Баратынского", "Стихотворения Владимира Бенедиктова", "Стихотворения Кольцова", а из художественных произведений -- "Дмитрий Калинин", юношеское произведение Белинского, столь важное в истории его развития и в истории русского освободительного движения.
   Для всех произведений -- статей и рецензий, -- включенных в настоящий том, характерен пафос непримиримости великого критика, которым пропитаны его выступления против периодических изданий реакционного лагеря ("Северная пчела", "Сын отечества", "Библиотека для чтения") и их руководителей (Булгарина, Греча, Сенковского).
   Из произведений, ранее не включавшихся в Собрание сочинений Белинского, в состав данного тома (No 64) включено "Извещение от редакции "Телескопа" и "Молвы" ("Молва", 1835 ч. IX, No 24-26).
  

Рецензии

  
   1. "Молва" 1835, ч. X, No 35 (ценз. разр. 6/IX), стлб. 131--135. Подпись -- см. примеч. 9.
   2. Из стихотворения "Ночной зефир". После второго стиха у Пушкина следует стих: "Сквозь чугунные перилы".
   3. Искаженная цитата из стихотворения Пушкина "Слеза".
   4. Искаженная строфа из стихотворения Пушкина "Зимняя дорога".
   5. Последняя строфа -- грубая переделка второй строфы Пушкина, напечатанной выше.
   6. "Молва" 1835, ч. X, No 35 (ценз. разр. 6/IX), стлб. 136. Подпись -- см. примеч. 9.
   7. "П.... прожужжит" -- очевидно, "Пчела (Северная) прожужжит".
   8. "Кривой бес" был переиздан в 1845 г. с пометкой на обложке: "Издание третье". Белинский повторил о нем свой отрицательный отзыв, данный в настоящей рецензии, и в заключение добавил относительно пометки "третье издание": "Не думайте, чтоб это маранье в самом деле вышло третьим изданием: такого рода площадные книги даже и в первый раз печатаются третьим изданием, а не то ежегодно вновь перепечатывается их заглавный листок" (ИАН, т. VIII).
   9. "Молва" 1835, ч. X, No 35 (ценз. разр. 6/IX), стлб. 136-137. Общая подпись к статьям NoNo 85-87: --он --инский.
   10. "Молва" 1835, ч. X, No 38 (ценз. разр. 29/IX), стлб. 187. Общая подпись к статьям NoNo 91-93: -он -инский.
   11. "Молва" 1835, ч. X, No 39 (ценз разр. 5/Х), стлб. 199-200. Общая подпись к статьям No, No 96, 97: -он -инский.
   12. Под литерами "В. В. В." выступал в печати В. М. Строев, журналист, драматург и переводчик, сотрудник "Сев. пчелы". Белинский и в дальнейшем относился к Строеву отрицательно, особенно как к сотруднику "Сев. пчелы". Но некоторые переводы его Белинский ставил высоко. Так, о переводе "Парижских тайн" он писал: "Перевод г-на Строева больше, чем хорош: он принадлежит к числу таких переводов, которые у нас редко появляются" (ИАН, т. VIII). Одобрительно отозвался Белинский и о его переводах романов Александра Дюма: ""Карманная библиотека", выходящая маленькими красивыми книжками, представляет переводы полные и верные, а не переделки; со стороны языка они не оставляют ничего желать" (там же, т. IX).
   13. "Молва" 1835, ч. X, No 40 (ценз. разр. 12/Х), стлб. 211-213. Без подписи.
   14. Имя Александра Никитина больше не встречается в статьях и рецензиях Белинского. -- О "сих" и "оных" см. примеч. 1941.
   15. "Молва" 1834, No 40 (ценз. разр. 12/Х), стлб. 215-217. Подпись: В. Б.
   16. Ироническим восклицанием: "А! понимаем, в чем дело!" Белинский указывал на то, что Протопопов, ставивший "Учебную книгу русской словесности" Греча на одну доску с "Кавказским пленником" Пушкина, явно льстил автору "Учебной книги" в надежде, что тот даст благосклонный отзыв о его романе.
   17. "Молва" 1835, ч. X, No 41 (ценз. разр. 19/Х), стлб. 230-232. Без подписи.
   18. Автор французско-русского словаря не Сергей, а Иван Иванович Татищев (1743-1802).
   19. "Молва" 1835, ч. X, No 41 (ценз. разр. 19/Х), стлб. 233. Без подписи.
   20. Цитата из "Горя от ума" Грибоедова.
   21. "Молва" 1835, ч. X, No 41 (ценз. разр. 19/Х), стлб. 234-235. Без подписи.
   22. Д. Ф. Каширин -- товарищ Белинского по Пензенской гимназии и по университету; это нисколько не помешало Белинскому подвергнуть учебник Каширина суровой критике (см. "Литер. наследство", т. 56, стр. 336 и 428).
   Рецензент "Библ. для чтения" остроумно высмеял употребление Д. Ф. Кашириным больших букв ("Библ. для чтения" 1835, т. XI, Отд. VI, стр. 33-35). Белинский не только здесь, но в ряде своих статей и рецензий боролся с употреблением без всякой нужды прописных букв, с этим, по его выражению, "подьяческим" и "китайским" правописанием.
   23. "Молва" 1835, ч. X, No 41 (ценз. разр. 19/Х). стлб. 335- 337. Подпись: В. Б.
   24. Белинский справедливо осуждал А. А. Гуслистого за его высокомерный и грубый по тону "Ответ критикам". Нельзя, однако, согласиться с оценкой, которую дает Белинский Гуслистому как автору "разных букварей". А. А. Гуслистый первый из русских педагогов выступил в защиту самостоятельно открытого им звукового метода обучения грамоте. Свой метод Гуслистый обстоятельно изложил в "Российском букваре для обучения детей грамоте по новейшему способу"; изданном в 1828 г.
   25. "Молва" 1835, ч. X, No 42 (ценз. разр. 25/Х), стлб. 243-245. Без подписи.
   26. Отзыв Белинского об этих "тринадцати томах", изданных под общим заглавием "Полный и новейший песенник", см. в н. т., No 85.
   27. "Молва" 1835, ч. X, No 42 (ценз. разр. 25/Х), стлб. 245. Без подписи.
   28. "Молва" 1835, ч. X, No 42 (ценз. разр. 25/Х), стлб. 245-246. Без подписи.
   29. "Молва" 1835, ч. X, No 44 (ценз. разр. 9/XI), стлб. 273- 276. Без подписи.
   30. Неточная цитата из "Евгения Онегина", где первый стих читается: "К чему бесплодно спорить с веком?" (гл. 1, строфа XXV).
   31. "Молва" 1835, ч. X, No 45 (ценз. разр. 16/XI), стлб. 297-299. Без подписи.
   32. См. примеч. 1021.
   33. "Молва" 1835, ч. X, No 45 (ценз. разр. 16/XI), стлб. 299-300. Без подписи.
   34. См. примеч. 1941.
   35. "Молва" 1835, ч. X, No 45 (ценз. разр. 16/XI), стлб. 300-302. Без подписи.
   36. Имеется в виду рецензия на книгу "Записки о Петре Великом" (см. н. т., No 116).
   37. В "Библ. для чтения" (1835, т. XII, отд. VI, стр. 6-8).
   38. "Молва" 1835, ч. X, No 45 (ценз. разр. 16/XI), стлб. 302. Подпись: В. Б.
   39 "Молва" 1835, ч. X, No 46 и 47 (ценз. разр. 30/XI), стлб. 315-317. Без подписи.
   40. "Молва" 1835, ч. X, No 46 и 47 (ценз. разр. 30/XI), стлб. 318-319. Без подписи.
   41. "Молва" 1835, ч. X, No 46 и 47 (ценз. разр. 30/XI), стлб. 319. Без подписи.
   42. "Молва" 1835, ч. X, No 46 и 47 (ценз. разр. 30/XI), стлб. 319-320. Подпись: В. Б.
   43. "Телескоп" 1835, т. XXVII (ценз. разр. 4/ХII), стр. 466. Подпись: Б.
   44. См. примеч. 2211.
   45. Намек на Н. В. Кукольника. Успех Кукольника был непродолжителен. Даже О. И. Сенковский, в 1834 г. всячески превозносивший Кукольника, в 1835 г. написал убийственную рецензию на его драму "Роксолана". Эфемерный успех Кукольника как драматурга отметил Белинский еще в "Литературных мечтаниях" (см. н. т., стр. 21).
   46. Намек на Владимира Бенедиктова.
   47. "Молва" 1835 ч. X, No 50 (ценз. разр. 26/XII), стлб. 374-375. Подпись -- см. примеч. 48.
   48. "Молва" 1835, ч. X, No 50 (ценз. разр. 26/XII), стлб. 375-377. Общая подпись к статьям NoNo 130, 131: В. Б.
   49. Цитата из "Женитьбы Фигаро" Бомарше.
   50. "Молва" 1835, ч. X, No 51 и 52 (ценз. разр. 1/III 1836 г ), стлб. 398-400.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru