Очерки жизни и избранные сочинения Александра Петровича Сумарокова, изданные Сергеем Глинкою... Часть вторая и третья
Собрание сочинений в девяти томах
М., "Художественная литература", 1979
Том четвертый. Статьи, рецензии и заметки. Март 1841 -- март 1842
ОЧЕРКИ ЖИЗНИ И ИЗБРАННЫЕ СОЧИНЕНИЯ АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВИЧА СУМАРОКОВА, изданные Сергеем Глинкою. Санкт-Петербург. 1841. В тип. С. С. Глинки и К". В 8-ю д. л. Часть вторая и третья. Во II-й части 253, в III-й -- 278 стр.
Эти две книги суть благополучное продолжение и окончание благополучно начатого великого труда1. С. Н. Глинка очень деятелен: он издает журнал -- и притом какой превосходный журнал!2 Он издает биографии замечательных русских людей, пишет статьи обо всем; наконец, в качестве критика и историка, предъявляет нам, -- говоря его любимым и многозначительным словом, -- "Очерки жизни и избранные сочинения Александра Петровича Сумарокова". А что еще прежде-то, времена оны писывал С. Н. Глинка -- ужас! И драмы, и лирические стихи, и историю России, и патриотические статьи...3
Первая статья второй части содержит в себе неоспоримые доказательства, что новую русскую словесность Ломоносов и Сумароков изобрели оба вместе, а не кто-нибудь один из них. Тут же желающие могут найти и сильные опровержения несправедливой мысли, будто бы Сумароков с Ломоносовым были во вражде. Жаль только, что при этом случае г-ну Глинке заблагорассудилось не сказать ни слова об известном письме Ломоносова к Шувалову, письме, в котором выражается со стороны великого мужа столько презрения к Сумарокову...4 В этой же любопытной статье предъявляется совершенно новое и оригинальное мнение, что "в оде Ломоносова более полета восторженного: а в первых лирических стихах Сумарокова более мягкости, не чуждой, однако, ни порыва, ни силы выражения поэтического". А вот и доказательство:
Вперяясь в перемены стран,
Взыграй, взыграй моя мне лира!
И счастья шаткого обман,
И несколько хотя исчисли
Людей тщеславных праздны мысли,
Тех смертных, коих праха нет.
Которы в ярости мешались
И только в книгах лишь остались
По памяти ужасных бед5.
Кто не согласится, что это и мягко и не чуждо ни порыва, ни силы выражения поэтического?..
Впрочем, мы должны отказаться от удовольствия следить г-на Глинку шаг за шагом: это решительно невозможно. В этой второй части "Очерков жизни и сочинений Сумарокова" наговорено много хорошего о Сумарокове, но еще больше о предметах, не имеющих к Сумарокову никакого отношения, как-то: об Александре Македонском, о Гомере, Пиндаре, Анакреоне, Софокле, обо всех латинских поэтах, о некоторых итальянских, немецких, французских, английских, индийских, камчатских и, между прочим, о Байроне, что он в своих творениях не сказал ничего нового, а все повторял давно уже до него и чуть ли не Сумароковым сказанное... Ну как угоняться за таким Протеем, как не потеряться в таком разнообразии и множестве предметов, о которых с такою непостижимого легкостию трактует наш сочинитель?.. Вот почему от первой статьи второй части переходим прямо к первой главе третьей части.
Сумароков знал Шекспира; отдавал справедливость красотам этого непостижимого чародея драматического; но в то же время, по духу тогдашней европейской словесности, почитал в нем то безобразным, что теперь почитается первым венком поэта британского; то есть: переход в его трагедиях от великана к карлу, от кедра к исопу. К драмам его можно применить то, чем Наполеон 1812 года "огромил быт европейский". "От великого до смешного, -- сказал он, -- один шаг". Это живая картина мишурного и превратного нашего света; это душа единственного Шекспирова гения.
Весь этот отрывок мы выписали более для того, чтоб показать, каким волшебным орудием делается перо в руках г-на Глинки. "Наполеон огромил быт европейский"; -- ново, оригинально и смело!
В трех следующих за первою статьях содержатся разборы трагедий Сумарокова: "Хорев", "Гамлет" и "Синав и Трувор". Разбор "Хорева" отличается удивительно тонкою критикою, которая, -- говорим это не шутя, -- ничем не уступает критике Лагарпа, если еще не превзойдет ее. За разбором "Хорева" следует и сам "Хорев", перепечатанный почти весь, за исключением шести с половиною страниц. Знаменитый наш критик оканчивает свою перепечатку следующею патетическою сценою:
Посланный
Скрепися, государь!
Кий
О злое рока жало!
Beлькар
Что сделалося здесь?
Посланный
Оснельды! ах! не стало!
Все остальное г. Глинка "предъявляет" в прозаическом сокращении, не желая "огромлять быта российского" раздражающею душу сценою. Но мы не хотим быть сострадательными к публике, "огромим" ее продолжением патетической сцены и окончательным монологом злополучного Хорева, стремящегося в ад для соединения с своею дражайшею Оснельдою:
Beлькар
Какой, увы! удар...
Кий
Почто я в свет рожден!
К чему, несчастливый, я ныне приведен!
Велькар
Какие лютости душа твоя имела,
Что в горести ее (?) хранити не умела.
Кий
Не ведаешь еще несчастий ты моих.
Велькар
Что может, государь, быть больше бед нам сих?
Оснельды нет, Хорев...
Кий
Хорев теперь в покое:
Ах, мнит ли он прийти на зрелище такое!
Скажи, что видел ты?
Посланный
Я с вестию к ней шел...
О боги! какову Оснельду я нашел!
Смутился весь мой дух, и сердце задрожало:
То тело на одре бесчувственно лежало,
Увяли красоты, любви заразов нет...
Кий
Сокройся от очей моих, противный свет!
Именно -- сокройся!.. Нет, мы не можем больше выписывать: какая "заразительная" поэзия!.. Из глаз текут слезны токи, руки дрожат... Но соберемся с силами -- вот конец:
Кий
Карай мя, я твое сокровище похитил.
Хорев
Пускай сей кровию тебя твой гнев насытил,
Который толь тебя на мя ожесточил,
Но если ты о мне когда-нибудь рачил,
Так сделай только то, о чем напоминаю!
Сие прошение исполнишь ты, я знаю:
Отдай Завлоху меч, свободу возврати,
И воинство все с ним из града испусти.
(Кий отдает Завлоху меч, а Xорев говорит Завлоху:)
А ты, несчастный князь! возьми с собой то тело,
С которым сердце быть навек хотело,
И плачем омочив лишенное души,
Предай его земле; над гробом напиши:
"Девица, коей прах в сем месте почивает!
И в аде со своим Хоревом пребывает,
Которого она любила в жизни сей,
Хорев, ее лишась, последовал за ней" (закололся).
Странное дело: отчего не дают на театре этой прекрасной трагедии? Как бы хорош был в роли злополучного Хорева г. Толченов старший!..
В разборе "Гамлета" сумароковского особенно замечателен тонкий суд нашего проницательного критика о Шекспире:
Стало быть, творения Шекспира -- солнце без темных мест? Сказано было выше, что и на английском театре выпускают некоторые явления из его драм, отжившие в новое время. Были у Е(Э)врипида фурии: есть и у Шекспира ведьмы. У Е(Э)врипида фурии выведены по крайней мере для изобличения преступной совести; у Шекспира ведьмы забрасывают в душу Дунканова полководца ядовитые семена властолюбия и тлетворные порывы убийства. Следственно: полководец не виноват. Дух убийства не в нем зародился, но извне вторгнулся в грудь его.
Именно так! глубокая мысль! Правда, европейские критики толкуют, будто ведьмы у Шекспира не что иное, как страшная поэтическая апофеоза мрачных помыслов, таившихся в сокровеннейших недрах властолюбивого духа Макбета; но это решительный вздор: европейские критики не читали ни Сумарокова, ни г-на Глинки, а потому и ничего не смыслят ни в искусстве, ни в критике.
Пятая статья особенно замечательна: в ней проведена параллель между "Борисом Годуновым" Пушкина и "Димитрием Самозванцем" Сумарокова. Глубокомысленный Аристарх наш ни слова не говорит о том, которая из двух трагедий выше; но наша проницательность и наша симпатия к образу мыслей господина критика раскрыли нам его задушевную мысль. Да и где бедному Пушкину было бороться с Сумароковым, если сей трагик победил самого Шекспира!6 Да, читатели, победил, "огромил" и "предъявил"... Слушайте, слушайте:
Смелым, отважным порывом Сумароков выставил Самозванца провозгласителем суда божия, гремевшего над его главою. На все вопросы наперсника своего Пармена: что причиною смущения и тревоги его душевной? он гласно, утвердительно отвечает:
Зла Фурия во мне смятенно сердце гложет;
Злодейская душа спокойна быть не может!
Здесь Сумароков, в отношении развития волнения душевного, превосходнее того, что Шекспир предъявлял в своем "Макбете". В сердце этого властолюбца чары ведьм пересилили жажду владычества; следственно, альбионский поэт как будто оправдывает неистовства Макбета, приписывая их вдохновению силы посторонней. Но ад Самозванца и возник и свирепствовал в душе его собственными его вдохновениями. Он был жертвою самого себя и он разительно высказал тайну суда божия, казнившего его им самим.
Совершенно справедливо! в вящее доказательство этого выписываем следующий анекдот о Сумарокове:
После первого представления Димитрия Самозванца на московском театре, одна барыня из того тогдашнего круга, в котором "Скапиновы плутни" называли трагедией, приехала к Анне Петровне, родной сестре Александра Петровича, и, разохавшись от восторга и удивления, восклицала: "Ну, уж! как же весело было, матушка! вашему братцу! В театре так-то хлопали, что мне кажется все руки пообколотили себе!"
А тут, как сон в руку, шасть в гостиную и сам торжествующий поэт! Лицо его сияло удовольствием; от порывистых взлетов головы подпудренной рыжеватый парик перевалился на один висок; по кружевным манжетам струились густые полосы испанского табаку. Спеша подарить счастливого поэта радостным приветом, Анна Петровна сказала: "Ну, братец! вот эта госпожа говорит, что хлопанье восхищенных зрителей оглушало весь театр". Сумароков подлетел к гостье, уселся подле нее и, ожидая новых пальмов (пальм?), спросил со всею уклончивостию увенчанного поэта: "Скажите, сударыня! Что более всего вам понравилось?" -- "А как стали плясать, мой батюшка!" -- отвечала гостья. Закипев досадою, Сумароков вскочил со стула, вскрикнул на сестру: "Охота тебе принимать к себе таких дур!", схватил шляпу и -- убежал.
Это была лучшая трагедия, сочиненная Сумароковым!
В заключение, мы хотим привести мнение Пушкина о некоторых старинных наших стихотворцах. Почему же и не так: Сумароков великий пиита, господин С. Н. Глинка великий критик, а Пушкин -- ну, хоть порядочный стихотворец и не глупый человек; следовательно, и его скромное мнение может иметь место и вес даже при глубоких "предъявлениях" и "огромлениях" г-на Глинки. Вот что предъявляет Пушкин в статье своей "Ломоносов"7:
В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное, и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности -- вот следы, оставленные Ломоносовым. Ломоносов, сам не дорожил своею поэзиею и гораздо более заботился о своих химических опытах, нежели о должностных одах на высокоторжественный день тезоименитства и проч. С каким презрением говорит он о Сумарокове, страстном к своему искусству, об этом человеке, который ни о чем, кроме как о бедном своем рифмотворчестве не думает. Зато с каким жаром говорит он о науках, о просвещении. Смотрите письма его к Шувалову, к Воронцову и проч. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вообще, изучение Тредьяковского, приносит более пользы, нежели изучение прочих наших старых писателей. Сумароков и Херасков верно не стоят Тредьяковского. (Том XI, стр. 22 и 34).
ПРИМЕЧАНИЯ
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
В тексте примечаний приняты следующие сокращения:
Анненков -- П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1960.
Белинский, АН СССР -- В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I-XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953-1959.
ГБЛ -- Государственная библиотека им. В. И. Ленина.
Герцен -- А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1954-1966.
ГИМ -- Государственный исторический музей.
ГПБ -- Государственная Публичная библиотека СССР им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.
ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР.
КСсБ -- В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I-XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859-1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).
КСсБ, Список I, II... -- Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное издание "по незначительности своей".
ЛН -- "Литературное наследство". М., Изд-во АН СССР.
Панаев -- И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950.
ПР -- позднейшая редакция III и IV статей о народной поэзии.
ПссБ -- В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., под ред. С. А. Венгерова (т. I-XI) и В. С. Спиридонова (т. XII-XIII), 1900-1948.
Пушкин -- А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1962-1965.
ЦГИА -- Центральный Государственный исторический архив.
Очерки жизни и избранные сочинения Александра Петровича Сумарокова, изданные Сергеем Глинкою... Часть вторая и третья... Впервые -- "Отечественные записки", 1841, т. XIX, No 12, отд. VI "Библиографическая хроника", с. 38-41 (ц. р. 30 ноября; вып. в свет 1 декабря). Без подписи. Авторство -- КСсБ, Список V, с. 420.
1 Рецензию на I часть этого издания см.: наст. т., с. 457-461.
2 См. примеч. 1 к рецензии на I часть этого издания.
3 Наиболее плодотворным периодом в творчестве С. Н. Глинки являлась первая четверть XIX в. В это время им были написаны "героические драмы" ("Наталья, боярская дочь", по мотивам повести Н. М. Карамзина; "Осада города Полтавы"; "Антонио Гамбо" и др.), трагедии ("Сумбека, или Падение Казанского ханства"; "Михаил Черниговский" и др.), повести ("Царица Наталья Кирилловна" и др.). Его перу принадлежат также "Русская история", "Записки о войне 1812 года", "Русские анекдоты, военные, гражданские, исторические".
4 Цитата из письма Ломоносова И. И. Шувалову от 19 января 1761 г. приведена в рецензии на I часть (см. наст. т., с. 460).
5 Критик вольно цитирует начальные строки "Оды XIX. Сочиненной в первые лета моего во стихотворении упражнения". (Эта ода входит в состав "Разных од".)
6 Имеется в виду опыт переложения "Гамлета", принадлежащий А. П. Сумарокову (1748, драматург опирался на французский текст трагедии).
7 Название "Ломоносов" было дано главе из статьи "Путешествие из Москвы в Петербург" при первой ее публикации в посмертном собрании сочинений Пушкина (т. IX. СПб., 1841). Курсив в цитатах принадлежит Белинскому.