Батюшков Федор Дмитриевич
Ангел Ив. Богданович

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

0x01 graphic

Ангелъ Ив. Богдановичъ.

ум. 24 марта 1907 г.

   На сорокъ седьмомъ году жизни скончался редакторъ журнала "Современный Міръ", Ангелъ Ивановичъ Богдановичъ, давній сотрудникъ журнала "Міръ Божій", въ составъ редакціи котораго онъ вступилъ уже съ 1894--5 года. Памяти товарища я и посвящаю эти строки, насколько я могъ его узнать и сблизиться съ нимъ за послѣдніе пять лѣтъ совмѣстной работы.
   Быть можетъ имя А. И. Богдановича не пользуется широкой извѣстностью, но читателямъ журнала "Міръ Божій", конечно, хорошо памятны критическія замѣтки, которыя въ теченіи многихъ лѣтъ покойный велъ изъ книжки въ книжку за подписью А. Б... Свои иниціалы А. Богдановичъ впервые раскрылъ со времени упраздненія у насъ предварительной цензуры. Ангелъ Ивановичъ привѣтствовалъ полтора года тому назадъ эту первую побѣду свободнаго слова подъ гнетомъ цензурною произвола, но съ оговоркой: "Я пишу безъ цензуры -- такъ начиналась его первая подписанная полнымъ именемъ статья, по поводу манифеста 17 октября.-- Обликъ цензора не витаетъ предо мною въ эту минуту. А между тѣмъ, между тѣмъ... Я по испытываю ни малѣйшаго радостнаго чувства. Въ первую минуту я хотѣлъ, было, воспѣть радость освобожденнаго раба. Но это былъ только минутный порывъ. Онъ быстро прошелъ, и его смѣнило смѣшанное чувство-тревоги, недовѣрія и гнѣва"... Опасенія автора, къ сожалѣнію, оправдались. Привѣтствовавъ въ январьской книжкѣ "Міра Божія" въ горячихъ, глубоко прочувствованныхъ выраженіяхъ освобожденіе "запрещенной книги", онъ въ концѣ года долженъ былъ уже разстаться съ "пріостановленнымъ" журналомъ и встать во главѣ новаго предпріятія. Въ "Современномъ Мірѣ" А. И. Богдановичъ уже не выступалъ съ самостоятельными статьями: его всецѣло поглощала редакціонная дѣятельность, съ одной стороны, а съ другой -- мучительная болѣзнь, длившаяся съ перерывами многіе годы, и, увы, разгаданная врачами лишь послѣ смерти, значительно подорвала его силы,парализовавъ даже его по истинѣ выдающуюся, изумительную трудоспособность.
   А. И. Богдановичъ былъ редакторомъ по призванію, редакторомъ идейнымъ, беззавѣтно и самоотверженно преданнымъ своему дѣлу, но редакторомъ особаго типа, чему содѣйствовали обстоятельства его жизни и общія условія, при которыхъ онъ посвятилъ себя данной дѣятельности. Если журналъ сталъ его жизнью въ зрѣлые годы и онъ жилъ съ журналомъ какъ бы общей жизнью, то первоначально онъ прошелъ черезъ разныя стадіи исканій своего настоящаго дѣла.
   Въ юные годы, когда, по окончаніи гимназіи въ Нижнемъ-Новгородѣ, куда переѣхала семья Богдановича изъ Витебской губ. (А. И. родился 4-го октября 1860 г. въ литовско-польской семьѣ, въ Городкѣ, гдѣ отецъ его занималъ должность уѣзднаго судьи), Ангелъ Ив. поступилъ въ Кіевскій Университетъ (въ 1880 году), онъ выбралъ медицинскій факультетъ по вполнѣ сознанной склонности къ этой отрасли знанія и до послѣдняго времени любилъ вспоминать, что медицина могла стать исключительнымъ призваньемъ его жизни. Онъ любилъ науку ради нея самой, любилъ серьезно, вдумчиво, слѣдилъ съ личнымъ интересомъ за новѣйшими открытіями какъ въ медицинѣ, такъ и, вообще, въ области естествознанія и его культъ науки выразился даже въ особомъ отношеніи къ самому себѣ, когда ему пришлось незадолго до кончины подвергнуться тяжелой и опасной операціи вскрытія живота. По отзыву врачей, производившихъ операцію (проф. Н. А. Вельяминова и его ассистентовъ), А. Ив. Богдановичъ былъ удивительно "культурнымъ паціентомъ". не только безропотно подчинявшимся указаніямъ врачей, но какъ бы шедшимъ имъ навстрѣчу. Сдержанный, терпѣливый до самозабвенія, во всемъ послушный, онъ любовался тѣмъ, что надъ нимъ дѣлали врачи, спокойно выполнялъ всѣ предписанія, и послѣдними его словами передъ смертью было привѣтствіе ухаживавшему за нимъ молодому врачу, какъ представителю "культуры и труда". Любовь и уваженіе къ наукѣ проходятъ черезъ всю жизнь Богдановича.
   Но въ тѣже студенческіе годы Ангела Ивановича въ немъ сказалось и другое призваніе, не менѣе интенсивное, другая склонность, настойчиво и властно захватившая его своими непосредственными привязами къ жизни, это любовь къ свободѣ, стремленіе содѣйствовать осуществленію у насъ свободныхъ формъ общественной жизни. И Богдановичъ примкнулъ, еще будучи студентомъ, къ волнѣ освободительнаго движенія въ той формѣ, въ которой оно проявилось у насъ въ концѣ семидесятыхъ годовъ, на почвѣ увлеченія такъ называемымъ "народовольчествомъ" {См. "Былое". Январь. А. Баха, Воспоминанія народовольца.}. Наука и политика вступили въ нѣкоторую борьбу другъ съ другомъ въ душѣ молодого студента: неизвѣстно которое изъ двухъ призваній одержало бы верхъ при нормальныхъ условіяхъ жизни, но при тогдашнемъ положеніи дѣли, у насъ рѣшило спорь правительство, лишившее Богдановича возможности докончить курсъ въ университетѣ. Онъ былъ привлеченъ къ военному суду по политическому процессу, просидѣлъ годъ въ тюрьмѣ, произнесъ на судѣ блестящую рѣчь, по которой былъ совершенно оправданъ, но тѣмъ не менѣе -- исключенъ изъ университета и высланъ на жительство въ Нижній-Новгородъ (въ 1883 г.)
   Молодой человѣкъ въ двадцать съ небольшимъ лѣтъ оказался не только выбитымъ изъ колеи занятій, но какъ бы выброшеннымъ за бортъ, изолированнымъ отъ всякой дѣятельности, разобщеннымъ въ особенности съ тѣмъ, что его больше всего привлекало, -- съ наукой, съ одной стороны, а о какой-либо политической карьерѣ, съ другой, въ то время, конечно, нечего было и думать, особенно въ тѣхъ обстоятельствахъ, въ какихъ онъ оказался послѣ политическаго процесса, хотя бы и закончившагося его полнымъ оправданіемъ,
   И вогъ Ангелъ Ивановичъ занялся газетной работой, выступивъ сотрудникомъ въ разныхъ поволжскихъ изданіяхъ. Несомнѣнное вліяніе оказалъ на него кружокъ лицъ, съ которыми онъ вскорѣ сошелся по переѣздѣ въ Нижній, кружокъ сыгравшій нѣкоторую роль въ жизни русскаго общества во второй половинѣ 80-хъ годовъ, группировавшійся вокругъ столь извѣстныхъ общественныхъ дѣятелей и писателей, какъ Вл. Г. Короленко, Н. Ѳ. Анненскій и др. А. И. Богдановичъ работалъ вмѣстѣ съ ними въ провинціальной прессѣ, изобличалъ злоупотребленія властей, хищенія, всякаго рода неправды, старался пробудить сознательность въ пассивныхъ элементахъ общества, напоминалъ о человѣческихъ правахъ и о необходимости отстаивать ихъ. Вѣроятно тогдашніе друзья и сотоварищи но газетной работѣ Анг. Ив. сообщатъ со временемъ свѣдѣнія объ этомъ періодѣ его жизни, мало намъ извѣстномъ (коснулся его вкратцѣ Н. И. Васильевъ, подѣлившійся нѣкоторыми воспоминаніями о покойномъ въ надгробной рѣчи на его могилѣ). Въ 1887 г. Богдановичъ переѣхалъ въ Казань, принявъ редактированіе газетой "Волжскій Вѣстникъ" -- которымъ и завѣдывалъ почти пять лѣтъ. Въ 1892 году онъ принялъ участіе въ научной экспедиціи въ Среднюю Азію, сопровождая своего брата профессора Карла Ив. Богдановича, и въ томъ же году переѣхалъ въ Петербургъ. Въ эту пору обновился составъ редакціи "Русскаго Богатства", во главѣ котораго стоялъ H. К. Михайловскій. Ангелъ Ивановичъ вступилъ сотрудникомъ этаго журнала, работая въ отдѣлѣ внутренняго обозрѣнія и обзора провинціальной прессы. Но это продолжалось недолго.
   Кто въ 1891 г. А. А. Давыдова основала новый журналъ, имѣвшій первоначально очень скромныя задачи -- служить цѣлямъ самообразованія для юношества. Очень скоро, хотя и незамѣтно даже для зоркихъ глазъ цензурныхъ аргусовъ, новый журналъ расширилъ свою программу и принялъ довольно опредѣленную марксистскую окраску. Богдановичъ. разставшись съ "Русскимъ Богатствомъ", вступилъ сотрудникомъ а вскорѣ и членомъ редакціи "Міра Божьяго", оффиціальнымъ; редакторомъ котораго состоялъ В. П. Острогорскій. Вмѣстѣ съ основательницей журнала, А. А. Давыдовой, игравшей незамѣтную для постороннихъ, но весьма активную по существу, роль въ дѣлѣ редактированія журнала и организаціи предпріятія, возникшаго по ея почину, съ ближайшими ея сотрудниками, ея дочерью Л. К. Туганъ-Барановской, зятемъ М. Ив. Тугавъ-Барановскимъ, нѣсколько позже вступившими въ журналъ П. Б. Струве и П. Н. Милюковымъ, начавшимъ печатать въ "Мірѣ Божьемъ" свои очерки по исторіи русской культуры, А. Ив. Богдановичъ явился однимъ изъ главныхъ строителей новаго типа журнала, принявшаго на себя миссію воспитывать широкіе слои русскаго общества, удовлетворять запросамъ "средняго читателя", воспитывать молодое поколѣніе, восполняя недочеты школы предлагаемымъ матеріаломъ для "самообразованія". Этотъ своеобразный, исключительно русскій терминъ возникъ изъ особыхъ условій русской жизни въ эпоху реакціи, когда заботливое правительство всячески ограничивало доступъ къ образованію и изъ средней школы, при введеніи пресловутой Толстовской системы псевдо-классическаго воспитанія, создало какъ бы брезентъ, ограждающій отъ живого знанія и запросовъ дѣйствительности даже то юношество, которое, несмотря на всѣ препоны, добивалось аттестата зрѣлости, открывающаго доступъ въ высшія учебныя заведенія. Школа въ рукахъ правительства была орудіемъ политической борьбы и въ противовѣсъ ей общество стало искать внѣшкольнаго "самообразованія".
   А. И. Богдановичъ самъ разсказалъ намъ въ своихъ критическихъ замѣткахъ за прошлый годъ о трудныхъ начинаніяхъ журнала, съ которымъ связана вся его послѣдующая дѣятельность. Напомнимъ его разсказъ:
   "Когда покойная издательница нашего журнала, А. А. Давыдова, приступила въ 1891 году къ осуществленію своей идеи -- создать литературный и научно-популярный журналъ для самообразованія, -- писалъ Богдановичъ -- всѣ близкіе пророчили ей полный провалъ. Указывали на несокрушимую стѣну цензурныхъ и полицейскихъ препятствій, воздвигнутыхъ на всѣхъ путяхъ просвѣщенія самовластіемъ... Казалось немыслимымъ пробить хоть малюсенькую лазейку сквозь тучу циркуляровъ и запрещеній, ограждавшихъ печать и не допускавшихъ никакихъ новыхъ изданій. И нужна была та женская психологія, которая не считается съ дѣйствительностью, открываетъ совсѣмъ невѣдомые пути и добивается того, чего хочетъ, та психологія о которой мудрость народная говоритъ: "чего хочетъ женщина, того хочетъ Богъ"; и "гдѣ дьяволъ самъ не можетъ, туда онъ посылаетъ женщину", и т. д. И женщина, побѣдила и на этотъ разъ, найдя поддержку въ совершенно неожиданномъ союзникѣ -- нынѣ покойномъ цензорѣ Ведровѣ, который, какъ искушенный во всякихъ цензорскихъ пакостяхъ бѣсъ, сочинилъ ей "дипломатичную", чтобы не сказать просто-лукавую программу и протащилъ ее по всѣмъ цензурно-полицейскимъ мытарствамъ. Эта программа, на почвѣ которой журналъ росъ въ теченіе десяти съ лишнимъ лѣтъ, представляла на первый взглядъ нѣчто въ высокой степени курьезное. Въ центрѣ ея стоялъ "садикъ и огородъ", а попутно упоминалось глухо и кратко что то о критикѣ, объ искусствахъ, о человѣкѣ вообще и знакомствѣ съ "изящными произведеніями, какъ переводными, такъ и оригинальными". И тутъ то пошла изъ книги въ книгу, изъ-за каждой статейки или разсказца удивительная, своеобразная борьба. Приходилось каждую мало-мальски оригинальную статью вырывать изъ горла цензуры доказывая, что статьи по естествознанію имѣютъ несомнѣнное отношеніе къ садику и огороду, статьи по исторіи и соціологіи -- къ человѣку вообще и т. д. Добрая половина статей гибла при этомъ, остальное протаскивалось въ изуродованномъ видѣ, а въ общемъ журналъ росъ, благодаря упорному натиску на цензуру. Редакція заваливала ее матеріаломъ, въ разсчетѣ, что цензура всего не съѣстъ, хотя что нибудь да останется. И это "что-нибудь" дѣйствительно оставалось, къ великому удивленію цензоровъ, слагалось въ довольно стройную книгу, разнообразную по составу и съ общимъ выдержаннымъ въ извѣстномъ направленіи планомъ. Намъ стали тогда мѣнять цензоровъ, но всякій изъ нихъ на "натискъ яростный встрѣчалъ отпоръ суровый" и отступалъ въ безсиліи".
   Таковы были внѣшнія условія, при которыхъ приходилось вырабатывать типъ журнала, удержавшаго свое названіе "христоматіи для юношества", но добившагося въ концѣ концовъ узаконенія своей дѣйствительной, а не показной программы много лѣтъ послѣ того, какъ она осуществлялась на самомъ дѣлѣ.
   А. Ив. Богдановичъ, какъ нельзя лучше подходилъ по своимъ свойствамъ и качествамъ къ роли руководителя журнала намѣченнаго типа. Онъ, какъ указано, благоговѣйно относился къ научному знанію и всей душой жаждалъ осуществленія политической свободы въ странѣ. Полякъ по происхожденію, онъ былъ русскимъ не только по воспитанію, но и по всѣмъ отношеніямъ, которыя у него сложились за время жизни въ приволжскихъ городахъ, а потомъ въ Петербургѣ. Онъ никогда не отказывался отъ своей первоначальной родины, но тѣсно сплеталъ ея интересы съ обще-русскими стремленіями. "Борясь за самостоятельность Польши, мы боремся за нашу самостоятельность", писалъ А. Ив. въ, одной изъ своихъ замѣтокъ. "Польша современная не стремится къ отдѣленію отъ Россіи, польскій народъ желаетъ того же, чего жаждетъ и русскій -- свободы и права: свободы быть тѣмъ, что онъ есть,-- культурнымъ польскимъ народомъ, и права, на которомъ онъ хочетъ основать свою свободу. И въ союзѣ другъ съ другомъ, объединенные общей цѣлью и общими интересами, оба братскіе народа добьются свободы,-- на этотъ разъ свободы безъ обмана (подписано 2 ноября 1905 г.)". При такихъ взглядахъ и всецѣло русскомъ образованіи, при долгой жизни почти сплошь въ центральныхъ губерніяхъ Россіи, принадлежность другому родственному намъ племени и отличіе вѣроисповѣданія ни чуть не отвлекали редактора отъ запросовъ русской дѣйствительности. Они только расширяли его кругозоръ и опредѣляютъ нѣкоторыя особыя черты его индивидуальности. Богдановичъ къ усвоеннымъ отъ русскихъ писателей и русскихъ представителей науки понятіямъ и воззрѣніямъ присоединялъ кое что, пріобрѣтенное изъ польскихъ источниковъ, отъ народности служащей какъ бы переходнымъ звеномъ къ европейской культурѣ. Онъ прекрасно зналъ польскую литературу и на многіе вопросы смотрѣлъ съ точки зрѣнія западно-европейской цивилизаціи, основы которой впиталъ какъ то прочнѣе, осязательнѣе, казался воспитаннѣе, даже съ нѣкоторымъ лоскомъ утонченности. Отмѣчаемъ эту черту, въ разрѣзъ съ которой шли вспышки темперамента и рѣзкость обращенія, которая многихъ отъ него отталкивала и приводила къ ошибочнымъ о немъ сужденіямъ. Но темпераментъ и не всегда умѣстная рѣзкость -- были дѣломъ минуты: живя работой, онъ неоднократно заваливалъ самого себя чрезмѣрной работой, за которой не видѣлъ около себя и не имѣлъ времени думать о настроеніи другихъ, обращавшихся къ нему. А затѣмъ многія вспышки объясняются просто его болѣзненнымъ состояніемъ т. к. хворать онъ началъ давно, чуть ли что не современи переѣзда въ Петербургъ. Болѣзнь проявлялась за послѣдніе годы періодически, то усиливаясь, то давая передышку въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ и тогда А. Ив. становился совсѣмъ другимъ человѣкомъ.
   Большей близостью къ западно-европейскимъ началамъ цивилизаціи объясняемъ мы себѣ и то, что Богдановичъ былъ политикомъ, послѣдовательнымъ, убѣжденнымъ политикомъ въ такомъ направленіи, которое плохо вяжется съ пресловутой а-политичностью русскаго народа и намѣреннымъ пренебреженіемъ къ политикѣ у насъ въ указанную эпоху поборниковъ внезапныхъ соціально-экономическихъ переворотовъ, при вѣрѣ въ возможность немедленнаго осуществленія соціальныхъ утопій. А. Ив. Богдановичъ прошелъ черезъ полосу увлеченія народничествомъ, но по его собственнымъ признаніямъ, никогда не чувствовалъ себя проникнутымъ его доктринами. Въ марксизмѣ онъ почувствовалъ болѣе убѣдительные для него данныя и перешелъ на сторону нашихъ марксистовъ главнымъ образомъ изъ недовѣрія къ про" граммамъ народниковъ. Но и отъ теоретическихъ обоснованій марксизма, которые его не удовлетворяли, онъ перешелъ къ другимъ исканіямъ въ области отвлеченной мысли, склонялся одно время къ идеализму, и если, въ концѣ концовъ, не остановился на какой-нибудь опредѣленной теоріи гносеологическаго характера, такъ это въ зависимости отъ личнаго уклада мысли и иныхъ интересовъ, которые его болѣе властно захватывали. Онъ стоялъ на практической почвѣ и свою задачу, какъ и задачу журнала, сводилъ къ тому, чтобы воспитать "средняго читателя". Русскому "среднему" человѣку, по его мнѣнію, недостаетъ прежде всего знаній? образованности, недостаетъ политическаго смысла. Неуспѣхъ освободительныхъ порывовъ единичныхъ борцовъ за свободу въ 70-хъ годахъ Богдановичъ объяснялъ себѣ между прочимъ ихъ изолированностью и указанными недостатками въ развитіи народной массы. Ни ходить въ народъ, ни учиться у народа не представлялось ему занятіемъ цѣлесообразнымъ. Другое дѣло-воспитывать себя, знать чего хочешь и настойчиво добиваться своихъ правъ хотя бы путемъ политической борьбы и революціонныхъ актовъ. Но перевороты совершаются лишь при общемъ подъемѣ сознанія въ массѣ народа. Отсюда выводъ, что главный дѣятель прогресса -- средній человѣкъ, когда онъ станетъ сознательной единицей и будетъ ясно понимать свои права, стойко отстаивая и вытекающія изъ нихъ требованія. Журналъ -- наилучшій проводникъ этихъ идей, наилучшее орудіе для осуществленія задуманной цѣли -- воспитать "средняго человѣка". Какъ выполнить поставленную задачу -- это искусство -- редактора, который долженъ сумѣть приноровиться къ психикѣ "средняго читателя", знать его вкусы, навыки, запросы и подносить ему такой матерьялъ чтенія, который бы его привлекалъ, заинтересовывалъ и, незамѣтно для него самого, воспитывалъ въ извѣстномъ направленіи. По шутливому выраженію Ангела Ив. нужно прежде всего, чтобы всѣ статьи журнала были "читабельны". Этимъ устанавливалась грань, отдѣлявшая содержаніе популярнаго или стремившагося къ популярности журнала не только отъ спеціально-научныхъ изданій, но даже отъ такого рода произведеній, которыя имѣли въ виду болѣе избранный кругъ читателей, уже достаточно подготовленныхъ для того, чтобы миновать элементарныя разсужденія, и даже тяготящихся разжевываніемъ того, что для нихъ представлялось общеизвѣстнымъ
   Ангелъ Ив. почти не признавалъ "общеизвѣстнаго" у насъ и по своему онъ былъ правъ. Другимъ коррективомъ къ выбору матеріала являлось требованіе актуальности темъ и связи содержанія статей съ запросами современности, подъ освѣщеніемъ которой должны были быть представлены даже историческія изслѣдованія близкихъ и отдаленныхъ эпохъ.
   Въ вопросѣ, неоднократно возникавшемъ у насъ въ бесѣдахъ съ нимъ,-- какъ же представить себѣ болѣе или менѣе конкретно этого "средняго читателя", котораго журналъ призванъ удовлетворять, Ангелъ Ив. предлагалъ упрощенное рѣшеніе: "Я самъ средній читатель, говорилъ онъ. Я долго жидъ въ провинціи, оторванный отъ всякихъ центровъ просвѣщенія, не имѣя возможности ни выписывать много книгъ, ни пользоваться богатыми библіотеками. Я не кончилъ курса въ университетъ, я знаю, что значитъ жить въ глуши и чего ожидаетъ отъ ежемѣсячнаго изданія нашъ средній обыватель". Онъ зналъ и то характерное для русскихъ свойство набрасываться "на верхи", и въ противовѣсъ ему настаивалъ на ясномъ и отчетливомъ изложеніи основъ всякой науки, всякаго разсматриваемаго вопроса, всякаго разсужденія хотя бы по явленіямъ текущей жизни. Требованія ясности, вразумительности и опредѣленности выводовъ онъ предъявлялъ и къ произведеніямъ художественной литературы. И вотъ почему, усвоивъ себѣ данные взгляды на задачи журнала, и на запросы русскаго общества, и на способы достиженія реализаціи правъ свободной личности. А. Ив. принялъ на себя какъ бы роль учителя въ извѣстномъ направленіи, учителя, который самъ учился вмѣстѣ съ тѣми, которыхъ онъ думалъ воспитывать, ставя себя въ положеніе учениковъ, близкій имъ по воспоминаніямъ проведенной въ провинціи молодости. И все же, наперекоръ его скромнымъ завѣреніямъ, онъ, конечно, стоялъ выше средняго уровня по многимъ личнымъ качествамъ, серьезности основныхъ стремленій, интенсивности желанія служить интересамъ всего народа, безъ различенія племенныхъ и кастовыхъ разграниченій, наконецъ,, по устойчивой любви къ труду и рѣдкостной работоспособности.
   Богдановичъ умѣлъ составить интересное содержаніе книжки журнала, потому что самъ живо интересовался многимъ, откликался на все живое, талантливое, и обладалъ пытливымъ умомъ. Онъ выдвигалъ вопросы, которые его самого интересовали, внутренне всегда провѣряя себя запросами того "средняго читателя", котораго онъ чуялъ въ себѣ или желалъ воплощать. И въ разговорахъ съ сотрудниками, какъ только возбуждался вопросъ, который могъ имѣть общій интересъ, какъ только кто-нибудь изъ присутствовавшихъ, обнаруживалъ нѣкоторую подготовку къ его рѣшенію, высказывалъ по его поводу болѣе или менѣе оригинальныя соображенія, Ангелъ Ив. тутъ же какъ бы ловилъ его на словѣ, предлагая ему написать объ этомъ статью. Онъ любилъ даже просто задавать темы, что иногда казалось не то наивнымъ не то слишкомъ самонадѣяннымъ, но не было, по существу, ни тѣмъ ни другимъ, а простымъ чистосердечнымъ заявленіемъ человѣка, думающаго оказать пользу и себѣ, какъ заинтересованному въ данномъ вопросѣ, и читателямъ журнала, въ положеніе которыхъ онъ мысленно себя ставилъ, наконецъ, даже автору, который не всегда въ состояніи оріентироваться въ томъ, что нужно или не нужно для широкой публики. Ангелъ Ив., какъ редакторъ, бралъ на себя роль посредника.
   Чувствуя въ себѣ по преимуществу призванье къ публицистикѣ. Богдановичъ разсказывалъ, что литературнымъ и художественнымъ критикомъ онъ сталъ волею россійской цензуры, т. е. главнаго управленія по дѣламъ печати, которое въ первые годы существованія "Міра Божьяго" не допустило иного рода статей на текущія темы. Пришлось привязываться къ вопросамъ литературы и искусства. Однако, разумѣется, нельзя принимать буквально слова Ангела Ив. въ предложенномъ имъ объясненіи, какъ бы самооправданіи перехода на роль критика. Они объясняютъ только общій тонъ, общее направленіе его статей, но художественнымъ чутьемъ онъ обладалъ, интересовался непосредственно искусствомъ и проявилъ достаточно самостоятельности, чтобы отойти отъ многихъ устарѣлыхъ взглядовъ нашего "эстетическаго катехизиса" 70-хъ годовъ въ пользу новыхъ вѣяній въ литературѣ и въ искусствѣ. Напримѣръ, онъ далъ мѣсто въ журналѣ статьѣ о Беклинѣ еще въ 1898 г., когда у насъ большинство относилось не только съ недовѣріемъ, но съ враждебнымъ предубѣжденіемъ къ этому "отступнику" отъ реалистическихъ традицій въ живописи. Богдановичъ призналъ законность символизма и въ литературѣ, выступая въ то же время безпощаднымъ изобличателемъ декадентства въ его уродливыхъ проявленіяхъ и анти-общественныхъ тенденціяхъ. Онъ угадалъ многихъ начинающихъ авторовъ, ставшихъ со временемъ знаменитостями, и съ радостью привѣтствовалъ всякое проявленіе дѣйствительной талантливости, хотя бы рукопись была подписана совершенно неизвѣстнымъ именемъ. Читалъ онъ рѣшительно всѣ рукописи, которыя поступали въ редакцію, только за послѣдніе годы согласившись на нѣкоторое распредѣленіе матеріала, въ виду непосильности работы. Онъ выказывалъ даже какую-то своеобразную ревность въ томъ, чтобы какая-нибудь рукопись не прошла мимо него и не тяготился, или по крайней мѣрѣ никогда не высказывалъ жалобъ по поводу чтенія массы явно ни къ чему не пригодныхъ произведеній, поступавшихъ въ редакцію. Онъ не умѣлъ отдыхать отъ работы, и даже когда, по настоянію врачей, онъ бралъ отпускъ на два-три мѣсяца, онъ никогда не выдерживалъ этого срока, возвращаясь къ работѣ, безъ которой тосковалъ. Это былъ изумительный труженникъ, для котораго въ работѣ какъ бы сосредоточивался весь смыслъ жизни.
   Женившись въ 1898 году на Татьянѣ Александровнѣ Криль, хорошо извѣстной читателямъ "Міра Божіяго", подъ именемъ Т. Богдановичъ, Ангелъ Ив. встрѣтилъ въ женѣ дѣятельную помощницу, ставшую постоянной сотрудницей журнала, въ которомъ участвовала переводами и самостоятельными статьями. Отъ брака у нихъ родилось четверо дѣтей,-- послѣднимъ сынъ, всего за полтора года до кончины Ангела Ивановича.
   Довольно замкнутый, хмурый, молчаливый и нелюдимый, когда ему приходилось бывать въ обществѣ, Богдановичъ съ глазу на глазъ, или въ небольшомъ кружкѣ, оживлялся, охотно и подолгу бесѣдовалъ, проявлялъ по временамъ своеобразный юморъ въ разговорѣ, никогда не обижался на шутку и добродушно позволялъ подтрунивать даже надъ нимъ самимъ по поводу вспышекъ его темперамента и склонности къ порой слишкомъ прямолинейнымъ рѣшеніямъ и быстрымъ перемѣнамъ настроенія. Онъ бывалъ очень вспыльчивъ, но никто такъ потомъ самъ не мучился послѣдствіями своей вспыльчивости, какъ Ангелъ Ивановичъ. Онъ выражался рѣзко, но и выслушивалъ рѣзкости, нисколько не будучи злопамятнымъ. И онъ не понималъ, чтобы можно было серьезно обижаться на сказанное въ пылу спора или разногласій. Объ немъ сохранился классическій анекдотъ объясненія съ цензоромъ еще въ первые годы существованія журнала, при Александрѣ Аркад. Давыдовой. Какъ то, однажды, цензоръ -- пожилой человѣкъ и, по воспоминаніямъ знакомства съ Щедринымъ, даже "либералъ" (теперь онъ уже вышелъ въ отставку), пропустилъ болѣе отвѣтственныя статьи для книжки журнала, задержавъ почему-то одну статью совершенно невиннаго содержанія. Ангелъ Ив. отправился, по порученію издательницы, къ нему на домъ лично объясниться и, вернувшись отъ цензора, лишь коротко заявилъ, что -- "поговорили", статья не пропущена и надо замѣнить ее другой. Черезъ день отъ цензора получается записка къ издательницѣ съ просьбой избавить его въ будущемъ разъ навсегда отъ объясненій съ членомъ редакціи г. Богдановичемъ. Тогда только, побуждаемый разспросами -- что же было?-- Ангелъ Ив. разсказалъ, что онъ назвалъ цензора дуракомъ, а тотъ его выгналъ отъ себя, но только всего и было... И въ доказательство, что ничего "особеннаго" не произошло, Ангелъ Ив. сталъ обстоятельно разъяснять, что но отношенію къ данной статьѣ цензоръ проявилъ несомнѣнную ограниченность сужденія, даже съ точки зрѣнія цензурнаго комитета, а затѣмъ имѣлъ полное право выгнать его, такъ какъ онъ выразился слишкомъ рѣзко, будучи все же правъ по существу. Стоитъ-ли изъ-за этого исторію заводить? И черезъ нѣсколько лѣтъ, когда тотъ же цензоръ, благодушный старичекъ, котораго вскорѣ смѣнили, опять оказался временно читающимъ нашъ журналъ (это было уже незадолго передъ 17 октября), онъ подробно и даже участливо разспрашивалъ меня объ А. Ив. Богдановичѣ, интересовался его здоровьемъ и тоже оказался совершенно не злопамятнымъ, пріискивая себѣ оправданія въ неправильномъ запрещеніи статьи, указывая, что служба цензора не легкое дѣло, что нѣтъ устойчивыхъ критеріевъ для опредѣленія того, что допустимо, что нѣтъ, ошибки всегда возможны, но нужно все-таки сдерживать себя въ спорѣ, а г. Богдановичъ повелъ себя очень некорректно и т. д. Словомъ, даже цензоръ, не оправдывая поступка, все же не сохранилъ обиды на Ангела Ив., почувствовавъ его искренность, хотя бы она и проявилась съ непринятой въ обществѣ откровенностью...
   Формалистомъ Богдановичъ никогда не былъ: это облегчало всѣ сношенія съ нимъ. У него была болѣзненно-страстная натура, съ рѣзкими переходами отъ подъемовъ къ паденію, отъ радости къ отчаянію, отъ свѣтлыхъ надеждъ къ полному разочарованію. Къ пессимизму онъ все-таки былъ въ значительной мѣрѣ склоненъ, къ пессимизму въ широкомъ смыслѣ размышленій о непрочности большинства человѣческихъ начинаній и трагизмѣ великихъ потрясеній, пережитыхъ человѣчествомъ Между прочимъ, его любимымъ чтеніемъ была книга Гиббона -- Исторія упадка и разрушенія римской имперіи. При всемъ томъ Богдановичъ все же вѣрилъ, что человѣчеству суждено лучшее будущее, но такое далекое, что трудно себѣ даже представить его реализацію. И сомнѣнія въ человѣкѣ, хотя бы и съ вѣрой въ судьбу человѣчества, были одной изъ причинъ сравнительной обособленности отъ другихъ Ангела Ив., который, сочувствуя всѣмъ сердцемъ освободительному движенію, дѣятелямъ и мученикамъ въ борьбѣ за свободу, принимавшій самъ въ ней участіе, не сталъ, однако, членомъ какой-нибудь опредѣленной политической партіи. Да эта причастность къ партіи, по его справедливому убѣжденію, не вязалась съ задачами веденія общаго журнала.
   Журналъ, въ концѣ концовъ, былъ его главнымъ интересомъ жизни и вмѣстѣ съ нимъ онъ какъ бы шелъ впередъ, росъ, эволюціонировалъ. Обладая превосходной памятью, Ангелъ Ив. отлично помнилъ не только болѣе или менѣе выдающіяся статьи, оригинальныя и переводныя, но даже небольшіе очерки и обозрѣнія, даже библіографическія замѣтки, печатавшіяся въ журналѣ за всѣ пятнадцать лѣтъ. Онъ сердился, когда близкій сотрудникъ журнала или членъ редакціи проявлялъ въ этомъ дѣлѣ нѣкоторые "провалы въ памяти" и совѣтовалъ чаще заглядывать въ старыя книжки журнала. Это свойство памяти помогло Богдановичу совершить послѣднюю эволюцію журнала, отошедшаго за послѣдніе годы отъ нѣкоторой доктрина.!ьности направленія съ исключительной цѣлью воспитывать "средняго читателя" -- въ пользу большаго простора индивидуализму и индивидуальнымъ исканіямъ. Богдановичъ почувствовалъ ясно, что со взрослыми людьми нужно говорить какъ съ равными, не поучая, а только высказываясь и заявляя объ усвоенныхъ взглядахъ и убѣжденіяхъ. Онъ рѣже сталъ поминать "средняго человѣка", съ его порой довольно деспотической ограничительностью и свойственной всему элементарному опредѣлительностью положеній, и кромѣ того отошелъ самъ отъ нѣкоторыхъ изъ своихъ прежнихъ приговоровъ надъ явленіями, въ сущность которыхъ онъ не сразу заглянулъ, крайне цѣнной чертой характера Ангела Ив. была его всегдашняя готовность признать, что онъ ошибся, если его убѣждали новые аргументы, и никогда не выдвигать личность выше дѣла. Дѣло на первомъ планѣ: личность ему служитъ, а не оно существуетъ для личныхъ притязаній, расчетовъ, соображеній. Нужно умѣть поступаться собой, дорожа больше всего дѣломъ.
   Это положеніе Богдановичъ послѣдовательно проводилъ въ жизни, иногда даже наперекоръ поддерживаемымъ имъ теоріямъ объ абсолютной "самоцѣльности" личности. Въ индивидуализмъ онъ вѣрилъ, но по отношенію къ себѣ скорѣе всего склоненъ былъ подчинять себя суровой дисциплинѣ работника. Поэтому чисто соціалистическій идеалъ увлекалъ его болѣе непосредственно, при чемъ все-таки, въ вопросахъ тактики и пріемовъ борьбы, онъ отводилъ широкое мѣсто парламентаризму, считая его наиболѣе желательной формой для постепеннаго проведенія въ жизнь будущаго народовластія.
   Человѣкъ безупречной чистоты въ безкорыстномъ служеніи идеямъ только идеямъ, Богдановичъ былъ не столько въ философскомъ, но въ практическомъ отношеніи чистѣйшимъ идеалистомъ, отличившимся беззавѣтной преданностью дѣлу, неутомимостью въ работѣ, всегдашней готовностью поступаться личнымъ для общаго. Его думы были думами о дальнихъ; его мечты -- мечтами о лучшемъ устроеніи судьбы всѣхъ людей. Онъ и сгорѣлъ за работой.

Ѳ. Батюшковъ.

"Современный Міръ", No 4, 1908

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru