Разные заметки о Пушкине (Из записных книжек "Русского Архива")
Достопочтенный академик и профессор Анучин, на основании напечатанного в "Русском Архиве" (1891, II, 101) прошения Авраама Петровича Ганнибала императрице Елисавете о даровании ему российского дворянского достоинства, произвёл крайне любопытные этнографические разыскания с целью доказать, что "Арап Петра Великого", а следовательно, и его правнук А. С. Пушкин были происхождения абиссинского[566]. Если это так, в таком случае надо предположить, что Пётр Великий не знал про то, что между Абиссинией и Ганнибалом Карфагенским, имя которого он дал своему крестнику, нет ничего общего[567].
Как ни далеки от нас абиссинцы (эти доблестные черногорцы Восточной Африки), но в нашем Посольском Приказе, конечно, знали о них несколько больше, чем даже в недавнее время (до царствования Александра III-го) в нашем Министерстве Иностранных Дел. Надо бы поискать в архивах, не писал ли цареградский резидент Вишняков Ф. А. Головину или Г. И. Головкину о посылке Арапчонка Государю, любившему всякого рода редкости и особенно так называемых "монстров", о доставлении каковых в Петербург был даже издан особый царский указ. Если купленный Вишняковым в Царьграде и посланный к Петру Великому чернокожий мальчик был абиссинец, то зачем было крестить его: ведь абиссинцы одного с нами исповедания, и мудрено, чтобы Пётр Великий не слышал о сношениях Абиссинского негуса с царём Алексеем Михайловичем.
А. С. Пушкин напоминал лицом своим американских так называемых метисов, т. е. людей, происшедших от европейской и негритянской крови. Некто, живший в Америке, приехавший в Россию, изумлялся сходству знакомого ему метиса с одним из сыновей нашего поэта[568].
Д. Н. Анучин в статье своей ("Русские Ведомости", 1899, No 134) называет г-на Юни, у которого куплен был князем Оболенским портрет А. П. Ганнибала, торговцем-антикварием. Это неверно: статский советник Юни, умерший в глубокой старости в Москве в собственном доме на Покровке, ничем не торговал. Я лично знал его и видел у него этого портрет, который, по его словам, изображает именно "Арапа Петра Великого", а не его сына[569].
Александр Сергеевич однажды пришёл к своему приятелю И. С. Тимирязеву. Слуга сказал ему, что господа ушли гулять, но скоро возвратятся. В зале у Тимирязевых был большой камин, а на столе лежали орехи. Перед возвращением Тимирязевых домой Пушкин взял орехов, залез на камин и, скорчившись обезьяною, стал их щёлкать. Он любил такие проказы. (Слышано от Софьи Фёдоровны Тимирязевой.)
Напомним, что по словам Елисаветы Александровны Пушкиной (Љ 1897), вдовы Льва Сергеевича, у свекрови её Надежды Осиповны ладони были с жёлтыми пятнами.
Пыл Африки и трезвость Великороссиянина -- вот Пушкинская поэзия. Стих его горяч и в то же время соразмерен. Чувствительность управлена разумом. Даже такие лица, как переводчик Св. Писания на русский язык, духовный подвижник, миссионер Алтайский Макарий писал в Св. Синод, что с закрытием библейских обществ наше общество вместо слова Божия увлеклось чтением стихов Пушкина, про которые он отозвался: слова часто гнилые, но для ветхого человека необычайно сладостны.
Пушкин говаривал про Д. В. Давыдова: военные уверены, что он отличный писатель, а писатели про него думают, что он отличный генерал. (От князя А. Ф. Голицына-Прозоровского.)
Молодой лейб-гусар граф А. В. Васильев в Царском Селе очень ранним утром ехал на ученье мимо дома Китаевой, где жил Пушкин, знавший его, как и многих других офицеров, Пушкин увидел его в окно и позвал к себе. Перед тем появился в печати "Конёк-Горбунок". "Этот Ершов,-- сказал Пушкин графу Васильеву (который тоже писал стихи),-- владеет русским стихом точно своим крепостным мужиком"[570].
Выражение Пушкина про небо с кучевыми редкими облаками: небо простоквашей.
Аркадий Осипович Россет (брат А. О. Смирновой) в последние годы жизни Пушкина часто бывал у него. В ноябре 1836 года, когда он у него обедал, принесли письмо от Дантеса, который заявлял о своём желании жениться на старшей свояченице Пушкина, Екатерине Николаевне Гончаровой; Пушкин тут же, через стол, подал ей это письмо и её поздравил. Та вспыхнула и убежала из столовой. Это была старшая из трёх сестёр. (Наталья Николаевна была средняя.)[571]
Россет переносил Пушкина с дивана, на котором он умер, на стол. Вспоминая о том, он прибавлял: "Как был он лёгок!"
По словам Россета, Пушкин, играя в банк, заложит, бывало, руки в карманы и припевает солдатскую песню с заменою слова солдат:
Пушкин бедный человек,
Ему негде взять.
Из-за эвтава безделья
Не домой ему идтить...
Известный богач Иван Алексеевич Яковлев писал Николаю Алексеевичу Муханову из Парижа от 8 (20) декабря 1829:
"Благодарю за несколько слов о Пушкине. Если он не уехал в деревню на зиму, то кланяйтесь поэту-герою. Он чуть ли не должен получить отсюда небольшого приглашения анонимного. Дойдёт ли до него? А не худо было бы ему потрудиться пожаловать, куда зовут. Помнит ли он прошедшее? Кто занял два опустевшие места на некотором большом диване в некотором переулке? Кто держит известные его предложения и внимает погребальному звуку, производимому его засученною рукою по ломберному столу?"
Владимир Алексеевич Муханов писал своему брату Николаю из Москвы от 27 марта 1830: "Ушакова меньшая идёт за Киселёва... О старшей не слышно ничего, хотя Пушкин бывает у них всякой день почти"
От 1 мая того же года: "Пожалей о первой красавице здешней Гончаровой... Она идёт за Пушкина. Это верно и сказывают, что он написал ей стихи, которые так начинаются:
Я пленён, я очарован,
Я совсем огончарован.
28 февраля 1825. Москва, Н. В. П<утята> пишет к Н. А. Муханову о Пушкине по поводу появления в печати первой песни Онегина: "Ах, ножки, ножки!" Но за эти ножки достанется Пушкину от оскорблённого самолюбия наших соотечественниц... Тех великих и глубоких мыслей, того верного познания сердца человеческого, сильной душевной мрачности, даже той нежной чувствительности, которая местами вырывается у Байрона, мы не находим у Пушкина, особенно в Онегине. В самих чувствах любви у сего последнего мы видим только что развращённое, доказывающее, что он истинно не постигал сих чувств, которые в его сочинениях являются одними порывами бешеного желания. Евгений так же похож на Чайльд-Гарольда, как накоротко остриженные либералы на Фокса и Бентама. В деревне он, может быть, исправится с помощью Тани и нянюшек её, перестанет подражать моде, сделается Русским и более оригинальным"[572].
Примечания
"РА". 1899. No 6. С. 354--357.
[566]Анучин Д. H. А. С. Пушкин: Антропологический эскиз.-- М., 1899.
[567] Фамилию Ганнибал прадед Пушкина получил не от Петра I при крещении, а взял себе значительно позднее, в 1730-е годы.
[568] О происхождении А. П. Ганнибала писал Пушкин в примечании к первой главе "Евгения Онегина" и в "Начале автобиографии".
[569] Портрет А. П. Ганнибала, единственное дошедшее до нас его изображение, в последние годы стал предметом оживлённой полемики. Свидетельство П. И. Бартенева, видевшего портрет в первой половине 1850-х годов и не усомнившегося в его подлинности, имеет существенное значение.
Последняя по времени публикация на эту тему: Гордин А. М. А всё-таки Ганнибал // Временник Пушкинской комиссии.-- 1991.-- No 24.
[570] Рассказ записан со слов гр. А. В. Васильева. Рассказчик ошибся -- эпизод этот мог произойти не в 1831 г. в Царском Селе, а в 1835 г. на Чёрной речке, где Пушкин снимал дачу, так как 1-я часть "Конька-Горбунка" П. Е. Ершова вышла в свет 5 мая 1834 г. и А. В. Васильев в 1831 г. ещё не служил в лейб-гусарах.
[571] Наталия Николаевна была младшей из трёх сестёр Гончаровых (родилась 27 августа 1812 г.).
[572] См.: Письма Александра Алексеевича Муханова брату Николаю Алексеевичу // "РА".-- 1899.-- No 10.-- С. 295--298.