Бартенев Петр Иванович
Осмнадцатый век. Исторический сборник, издаваемый Петромъ Бартеневымъ. Книга третья. М. 1869

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Осмнадцатый вѣкъ. Историческій сборникъ, издаваемый Петромъ Бартеневымъ. Книга третья. М. 1869.

   Сборникъ г. Бартенева пользуется значительнымъ успѣхомъ, благодаря возбужденному въ нѣкоторой части общества интересу къ прошлымъ судьбамъ отечества и нѣсколькимъ относительно цѣннымъ матеріаламъ, напечатаннымъ въ немъ; но такихъ матеріаловъ весьма немного; большею частію "Осмнадцатый вѣкъ" наполняется такими документами, которые имѣютъ значеніе фамильное, а иногда и вовсе никакого. Къ сожалѣнію, это же приходится сказать и о большинствѣ оригинальныхъ статей его, которыя, впрочемъ, появляются рѣдко. Какое значеніе, напримѣръ, имѣетъ статья г. Андреева объ Екатеринѣ Первой, помѣщенная въ третьей книжкѣ "Осмнадцатаго вѣка"? Какъ компиляція извѣстій, набранныхъ изъ иностранныхъ источниковъ, она могла бы имѣть нѣкоторый интересъ, еслибъ автору извѣстна была критическая оцѣнка источниковъ, которыми онъ пользовался, или еслибъ онъ съумѣлъ представить яркую характеристику Екатерины, какъ жены Петра и какъ государыни. Ничего подобнаго у г. Андреева отыскать невозможно: его интересуютъ анекдотическія подробности, болѣе или менѣе извѣстныя и часто весьма сомнительнаго происхожденія, сны, которые случалось видѣть Екатеринѣ и т. п. Этотъ поверхностный взглядъ на задачу біографіи отражается и въ томъ предпочтеніи, которымъ онъ удостоиваетъ одни источники передъ другими. Обиліе анекдотовъ и связный разсказъ для него ручательство достовѣрности источника. Напр. записки Вильбуа, наполненныя множествомъ сказокъ, прикрашенныя фантазіей съ ловкостью и безцеремонностью француза, г. Андреевъ считаетъ достовѣрными и преспокойно предпочитаетъ ихъ всѣмъ другимъ источникамъ единственно на томъ основаніи, что эти записки "кажутся" г. Андрееву "обстоятельными". Критическій пріемъ изъ самыхъ элементарныхъ и наняла но изъ устъ младенцевъ не всегда исходя истина; по этому пріему можно судить и самой характеристикѣ Екатерины, сдѣланной г. Андреевымъ. Что касается сновъ, то онъ передаетъ читателямъ "Осмнадцатаго вѣка" два, одинъ, видѣнный Екатериною за двѣ недѣли до ареста Мопса, и оказавшійся пророческихъ и другой передъ смертью, "опять вѣрно истолкованный ею", замѣчаетъ историкъ "Осмнадцатаго вѣка". Явившись поклонникомъ снотолковательныхъ способностей Екатерины, Андреевъ опускаетъ все то, что дѣйствительно заслуживало вниманія, напр. вниманіе, которое оказала Екатерина народу, по вступленіи и престолъ, озаботившись уменьшеніемъ налоговъ, на что указалъ, если не измѣняетъ намъ память, г. Арсеньевъ въ своей монографіи: "Царствованіе императрицы Екатерины I"; и ряду другихъ фактовъ, заслуживало бы анализъ вліянія Екатерины на характеръ дѣятельность Петра по отношенію къ боярству вліяніе, которое могло родиться независимо отъ самой Екатерины, просто въ силу того, что она была изъ низшаго сословія. Съ своей стороны, г. Бартеневъ дѣлаетъ къ статьѣ примѣчаніе, что она "написана прежде, чѣмъ вышелъ въ свѣтъ 18-й томъ "Исторіи Россіи", С. М. Соловьева гдѣ "находятся совершенно новыя извѣстія о родствѣ императрицы Екатерины I, розысками по ея собственному приказанію въ 1715 г. П. М. Бестужевымъ". Повидимому выходить, что статья г. Андреева помѣщена въ "Осмнадцатомъ вѣкѣ", единственно на томъ основаніи, что въ ней находятся совершенно старыя извѣстія о супругѣ Петра.
   Для оправданія помѣщенія многихъ другихъ будто бы историческихъ матеріаловъ нельзя пріискать и такой причины. Издатель "Осмнадцатаго вѣка" особенную слабость чувствуетъ къ письмамъ людей сколько-нибудь замѣчательныхъ; хотя бы эти письма были совершенной ничтожностью, онъ печатаетъ ихъ крупнымъ шрифтомъ; считая каждую строку за нѣкоторую святыню; если попадается конвертъ, г. Бартеневъ описываетъ и конвертъ и изслѣдуетъ печать и свойства сургуча. Въ первыхъ двухъ томахъ "Осмнадцатаго вѣка" такихъ писемъ множество, и они составляютъ тотъ балластъ, который дѣлаетъ эти томы нѣсколько объемистыми; также много ихъ въ и въ третьемъ томѣ и огромное большинство ихъ также ничтожно. Кому можетъ быть нужно, что Анна Іоанновна, будучи герцогиней курляндской, писала такія записочки къ А. М. Козодашевой: "Анна Михайловна, за письмо ваше благодарна и впредь пиши. Живите щастлива на прикизѣ. О себѣ вамъ, объявляю, въ добромъ здоровьи; только вчера немогла бокомъ, а сегодня кровь пускала, и благополучно пустили; а что я долго не писала, Того ради, что великая печаль дошла: не стало государыни Е. И. В., а россійскій скипетръ воспринялъ великій князь Е. И. В-ство, и тѣмъ меня еще порадовало. А я нынѣ въ Варнавѣ очень хорошо, и Жукова нѣтъ. Поздравьте мужу и Анюткѣ. И пребываю вамъ всегда доброжелательная Анна". Еще ничтожнѣе по своему значенію записочки в. к. Павла Петровича къ Ѳедору Ивановичу Курдюкову, который служилъ оффиціантомъ и завѣдывалъ дворцомъ въ Павловскѣ. Историческому лицу нельзя написать простой записки къ своему истопнику о томъ, чтобъ онъ вытопилъ печи, безъ того, чтобы эта записка не попала въ печать. "Курдюковъ. Пришли сюда садовника Мамонова съ курьеромъ". "Курдюковъ. Увѣдомь меня, какъ работы въ домахъ идутъ. Каковы печи и полы. Живописцы пріѣхали ли и когда. Начали ли они свою работу и когда отдѣлаются. О всемъ семъ увѣдомь меня подробно." "Курдюковъ. Мы будемъ завтра обѣдать въ Паульлускъ, то приготовься принять. Изъ пушекъ съ пріѣзда не стрѣлять, а только изъ 2-хъ къ обѣду". Такого же характера и письма Павла Петровича къ Вадковскому. Нѣсколько любопытнѣе письма его къ Е. И. Нелидовой, съ которою онъ сохранялъ постоянную, "идеально-чистую и возвышенную" дружбу. Для характеристики этихъ отношеній важно французское письмо его къ императрицѣ Екатеринѣ II, начинающееся такъ: "эти строки дойдутъ до В. И. В. вѣроятно лишь тогда, когда меня уже не будетъ въ живыхъ". Великій князь, чтобъ оправдать Нелидову, рѣшился лишить себя жизни, какъ видно изъ этихъ и слѣдующихъ строкъ: "я видѣлъ, пишетъ онъ, какъ злоба возставала на судъ {Цитируемъ по переводу, который не особенно грамотенъ. Эта фраза по-французски гораздо понятнѣе: "j'ai vu la malignité s'ériger en juge".} и хотѣла дать ложныя толкованія связи, единственно дружественной, возникшей между Е. И. Нелидовою и мною. Относительно этой связи, клянусь тѣмъ судилищемъ, предъ которымъ мы всѣ должны явиться, что мы предстанемъ передъ нимъ съ совѣстью свободною отъ всякаго упрека, какъ за себя, такъ и за другихъ. Зачѣмъ не могу это засвидѣтельствовать цѣною моей крови! Свидѣтельствую о томъ..... {Судя по точкамъ въ "Осмн. вѣкѣ", тутъ пропускъ какого-то слова.} О прощаясь съ жизнью. Клянусь еще разъ всѣмъ, что есть священнаго. Клянусь торжественно и свидѣтельствую, что насъ соединяла дружба священная и нѣжная, но невинная и чистая. Свидѣтель тому Богъ, и проч.". Письмо это не имѣетъ даты; по какому случаю оно написано -- неизвѣстно: издатель "Осмнадц. вѣка", весьма щедрый на примѣчанія даже тамъ, гдѣ они совсѣмъ не нужны, оставилъ это письмо безъ всякихъ объясненій. Мы не знаемъ даже того, было ли оно послано по назначенію, ибо напечатано въ ряду писемъ и записочекъ, носящихъ общее заглавіе: "изъ бумагъ Е. И. Нелидовой". Быть можетъ, оно попало въ руки Нелидовой изъ рукъ великаго князя, какъ цѣнное воспоминаніе. Какъ бы то ни было, отношенія Павла Петровича и супруги его къ Нелидовой въ самомъ дѣлѣ любопытны въ психологическомъ отношеніи.
   Изъ другихъ писемъ разныхъ лицъ можно упомянуть о письмѣ архимандрита Симонова монастыря, Амвросія, къ архіепископу московскому Платону. Дѣло въ томъ, что Платонъ потребовалъ запискою, чтобъ архимандритъ кланялся ему во время служенія "политичнымъ образомъ, пониже". Архимандритъ отвѣчалъ ему, что приказаніе это удивило его "первое потому, что самъ Богъ положилъ заповѣдь сію: Господу Богу твоему поклонитися, а того, чтобъ низко или пониже кланяться, не предписалъ. Посему обыкновенно разными образами кланяются ему, яко не на внѣшнее тѣла движеніе, но на сердце смиренное взирающему". Сославшись затѣмъ на императора, который также не обращаетъ вниманія на "качества" поклоновъ, и на свое долголѣтнее служеніе, онъ продолжаетъ: "не знаю, по какому праву долженъ я на старости учиться, чтобъ въ священнослуженіи политичнымъ образомъ пониже кланяться высокопреосвященству вашему, нежели другимъ архіереямъ, и проч." Письмо это можетъ быть поучительно и для архіереевъ настоящаго времени.
   Для характеристики Екатерины II, не лишены значенія письма ея къ Н. И. Панину и генералъ-прокурору Вяземскому по дѣлу извѣстнаго Мировича, который хотѣлъ возвратить русскій престолъ 24-лѣтнему Іоанну Антоновичу, сидѣвшему въ Шлиссельбургской крѣпости. Извѣстна трагическая судьба этого юноши, который весь свой вѣкъ провелъ въ заточеніи и погибъ жертвою честолюбивыхъ замысловъ и дворскихъ интригъ. Императрица говоритъ, что видѣла этого принца, желая узнать его душевныя качества и доставить ему покойную, жизнь; но, убѣдившись, что онъ косноязыченъ и лишенъ "разума и смысла человѣческаго", она оставила его въ заключеніи, опредѣливъ къ нему "надежный караулъ", "дабы кто злоухищренный для своихъ какихъ либо видовъ не покусился иногда его обеспокоить или какимъ предпріятіемъ въ обществѣ мятежъ произвести". Человѣколюбивое намѣреніе исчезло передъ принцемъ, который оказался безумнымъ. Еслибъ былъ онъ въ здравомъ разсудкѣ, она доставила бы ему спокойную жизнь. Такъ ли это было на самомъ дѣлѣ? Безумный человѣкъ едва ли не безопаснѣе здравомыслящаго. Кажется, есть извѣстіе, что одно время Екатерина думала о бракѣ съ несчастнымъ принцемъ... Неизвѣстно, когда и гдѣ происходило ея свиданіе съ нимъ, но императрица свидѣтельствуетъ: "всѣ бывшія тогда съ нами видѣли, сколько наше сердце сострадало жалостью человѣчеству...." Во время суда надъ Мировичемъ, разыгралась довольно характерная сцена. Духовенство высказалось за пытку, Черкасовъ поддерживалъ его, говоря: "намъ необходимо нужно, жестокимъ розыскомъ злодѣю, оправдать себя не только передъ всѣми теперь живущими, но и слѣдующими по насъ родами, а то опасались, чтобъ не имѣли причины почитать насъ машинами, отъ посторонняго вдохновенія движущимися или комедіянтами". Собраніе оскорбилось. Поэтому поводу императрица написала Вяземскому письмо, въ которомъ, оправдывая Черкасова его "лицемѣрнымъ усердіемъ", прибавила: "Съ другой стороны чужестранные недоброжелательныхъ дворовъ министры по городу распѣваютъ, что я сама въ семъ дѣлѣ заставляю собраніе для закрывательства истины комедію играть; сверхъ того и у насъ уже партіи дѣйствуютъ: того рада повелѣваю вамъ впредь болѣе ни присовѣтовать, ни отговаривать отъ пытокъ, но дайте большинству голосовъ совершенную волю".
   Любопытны два письма ея къ тому же яйцу о лифляндскихъ депутатахъ въ коммиссію объ Уложеніи, которые выражали желаніе отклониться отъ предположенныхъ, общихъ для всей Россіи, законовъ. Она говорила о "лифляндской замашкѣ быть нашими законодавцами" и приказываетъ вяземскому, чтобъ онъ велѣлъ какому-нибудь депутату, особенно изъ знати, чтобы онъ подалъ голосъ противъ этой замашки и сама набрасываетъ полную программу этого голоса или мнѣнія, изъ котораго приводимъ слѣдующія строки: "Чтобъ же лифляндскіе. законы лучше были нежели ваши будутъ, тому статься нельзя; ибо наши правила само человѣколюбіе писало, а они правила показать не могутъ, и сверхъ того иныя ихъ узаконенія наполнены невѣжествами и варварствами. И такъ, предохраняя себя (т. е. устраняясь отъ общихъ для всей Россіи законовъ), торжественно они просятъ: мы хотимъ, чтобъ насъ смертію казнили, мы просимъ пытокъ, мы просимъ, чтобъ отъ безпрерывной ябеды ваши суды никогда не были окончены; мы торжественно предохраняемъ противорѣчія и темноты нашихъ узаконеній и пр. Просвѣщенному сенату остается судить о подобныхъ неистовствахъ. Признаюсь, что сіе съ жаромъ писано, и такъ употребите лишь то что прилично."
   Дѣйствительно это писано съ жаромъ, и въ настоящее время, съ измѣненіемъ нѣкоторыхъ фразъ, могло бы цѣликомъ быть отнесено къ лифляндцамъ, хоть напр. что касается судовъ и темноты узаконеній; но въ XVIII вѣкѣ знаменитый Наказъ послужилъ только къ личной славѣ императрицы за границей, разнесенной писателями, щедро за то вознагражденными русскимъ золотомъ, коммиссія объ Уложеніи была распущена именно въ то время, когда созрѣла для законодательной работы и насъ не приводятъ въ восхищеніе вышеприведенныя слова императрицы, обращенныя къ лифіяндскимъ депутатамъ, хотя они несомнѣнно доказываютъ, что Екатерина намѣревалась энергически противодѣйствовать провинціальному партикуляризму, на что въ настоящее время у васъ какъ будто не хватаетъ духу.
   Если мы упомянемъ о переводѣ писемъ дюка де-Лирія и двухъ статейкахъ г. Лонгинова, то исчерпаемъ почти все содержаніе третьяго тома "Осмнадцатаго вѣка". Въ одной замѣткѣ г. Лонгиновъ перечисляетъ русскій генералитетъ въ началѣ 1730 г., причемъ оказывается, что въ то время было у насъ только 179 человѣкъ въ генеральскомъ чинѣ, какъ военномъ, такъ и гражданскомъ, изъ нихъ 50-ть иностранцевъ, преимущественно нѣмцевь. Въ другой статейкѣ онъ даетъ краткія біографическія указанія о первыхъ пособницахъ Екатерины II, причемъ, въ концѣ, довольно наивно замѣчаетъ: "событія, относящіяся къ восшествію на престолъ Екатерины II, разслѣдованы мною такъ, что всѣ они представляются мнѣ въ точной послѣдовательности, несмотря на нѣкоторыя разнорѣчія въ источникахъ, которыя я успѣлъ согласовать между собою и уяснить себѣ. Желающимъ достигнуть подобнаго результата, совѣтую подвергнуть сличенію и критикѣ слѣдующія свидѣтельства и проч." Это примѣчаніе напоминаетъ намъ главнѣйшую особенность изданій г. Бартенева -- ихъ домашній, халатный характеръ, напоминающій доброе старое время.

"Вѣстникъ Европы", No 9, 1869

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru