Барсуков Николай Платонович
Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина. Книга XI. Спб. 1897

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Н. П. Барсуковъ. Жизнь и труды М. П. Погодина. Книга XI. Спб. 1897 in 8-vo. Стр. XII + 560. Ц. 2 руб. 50 коп. Житіе Погодина, предпринятое г. Барсуковымъ, вступило въ предѣлы уже одиннадцатаго тома и дошло лишь до 1851 года включительно. Читателямъ нашего журнала извѣстенъ общій характеръ труда г. Барсукова, знакомы его курьезныя стороны и цѣнность, какъ наивной лѣтописи и какъ сборника сырого, порой очень любопытнаго историческаго матеріала. Свойствами этого послѣдняго и объясняется, что книгу г. Барсукова можно читать, что о ней не совсѣмъ ужъ совѣстно говорить. Новый томъ, обнимая 1850 и 1851 годы, уступаетъ нѣсколько въ интересѣ предшествующему, хотя надо было бы предполагать, что чѣмъ дальше будетъ двигаться въ своемъ лѣтописаніи г. Барсуковъ, тѣмъ оно должно становиться интереснѣе по своей близости къ нашей современности.
   Если ужъ останавливаться на нѣкоторыхъ сторонахъ содержанія новаго тома, то, быть можетъ, всего умѣстнѣе начать съ его печальнаго конца, посвященнаго разсказу о гибели Гоголя. Шесть послѣднихъ главъ заняты этимъ разсказомъ, въ которомъ читатель находятъ новаго лишь нѣсколько неизданныхъ еще писемъ. Тѣмъ не менѣе пробѣгаются они съ большимъ интересомъ. Тутъ же нѣсколько словъ о смерти Е. М. Хомяковой и неизмѣнныя ссылки нашего лѣтописца на м. Филарета при описаніи похоронъ, торжествъ, пріѣздовъ и пр. Разсказъ г. Барсукова о смерти Гоголя носитъ совершенно внѣшній характеръ, а процессъ постепенной его гибели и хотя бы малѣйшій философскій анализъ этого процесса -- вещи, которыя нашему автору не могли и въ голову придти. Напротивъ, его чуть ли не умиляетъ весь тотъ вздоръ, который только благодаря скорой смерти, выражаясь вѣрнымъ на этотъ разъ языкомъ С. Т. Аксакова, не привелъ Гоголя "въ сумасшедшій домъ". Когда съ Гоголемъ случилась душевная неурядица, Аксаковъ писалъ: "или художникъ погибъ и выйдетъ святой отшельникъ, или Гоголь умретъ въ сумасшедшемъ домѣ" (стр. 542). Когда Гоголя не стало, Аксаковъ прибавилъ: "не сбылось послѣднее, но зато онъ ничего не произвелъ новаго и умеръ". Философскій анализъ гибели Гоголя, написанный вполнѣ научно, просто, искренно, искренно прежде всего, могъ бы получить въ наши дни громадное общественное значеніе и поучительность. Гоголевская душевная неурядица стоитъ не одиноко въ исторіи русской общественности: она имѣетъ параллели за предшествующее и послѣдующее время, она имѣетъ и разнообразныя варіаціи. Прослѣдить эту вереницу выдающихся душевныхъ явленій, связать ее неразрывными нитями съ нашей тусклой дѣйствительностью, породившей послѣднія и задавившей массу лучшихъ и благороднѣйшихъ людей, задача -- столько же важная, сколько трудная и невольно приходящая въ голову при чтеніи заключительныхъ главъ одиннадцатой книги г. Барсукова. Гоголь находился въ постоянныхъ сношеніяхъ съ Погодинымъ, либо переписывался, либо даже жилъ у него и на Дѣвичьемъ полѣ задавалъ свои именинные обѣды,-- вотъ почему на всемъ протяженіи труда г. Барсукова Гоголю посвящено не мало страницъ, и читатели навѣрно еще помнятъ тѣ. на которыхъ изображенъ шумъ, поднявшійся въ свое время благодаря такой выходкѣ Гоголя, какъ изданіе въ свѣтъ избранныхъ мѣстъ изъ переписки съ друзьями, которая съ рѣдкимъ единодушіемъ вызвала всеобщее негодованіе.
   По смерти Гоголя Погодинъ напечаталъ въ Москвитянинѣ свою переписку съ нимъ. Съ Москвитяниномъ попрежнему не везетъ Погодину и въ ХІ-ой книгѣ. Повѣствованіе г. Барсукова разнообразится здѣсь лишь описаніемъ (опять-таки чисто внѣшнимъ) кружка такъ называемой молодой редакціи Москвитянина. Обрисованъ кружокъ односторонне и не живо, а въ основу положенъ, главнымъ образомъ, такой источникъ, какъ г. Филипсонъ, причемъ самому этому источнику отведено въ изложеніи слишкомъ много мѣста, что, конечно, преждевременно. Для журналиста въ этомъ кружкѣ всего любопытнѣе Б. Н. Алмазовъ и А. А. Григорьевъ, люди, которыхъ направленію въ цѣломъ симпатизировать нельзя, но которые по талантливости, живости, искренности, влюбленности въ живую литературную дѣятельность обращаютъ на себя вниманіе нынѣшняго читателя журналовъ, привыкшаго встрѣчать ложь и холопскую услужливость даже въ тѣхъ случаяхъ, когда этого не требуется по современному литературно-полицейскому кодексу.
   Что касается самого Погодина, то онъ былъ у себя въ Москвитянинѣ чѣмъ-то въ родѣ оффиціозной sancta simplicites и въ качествѣ таковой писалъ прелюбопытныя пустыя мѣста. Нужно изумляться поразительной способности Погодина съ жаромъ и чувствомъ писать статьи, виртуозныя по своей пустотѣ, пристегнутой къ разнымъ "важнымъ случаямъ". Одно изъ такихъ классическихъ "пустыхъ мѣстъ", вылившихся изъ подъ пера Погодина, г. Барсуковъ приводитъ въ началѣ разбираемаго тома. Это -- писанія Погодина по поводу университетскаго праздника 12 января 1850 г. Только что замолкъ вопросъ объ уничтоженіи университетовъ въ Россіи и успокоились на уничтоженіи пока лишь каѳедръ философіи, какъ Погодинъ восклицаетъ въ статьѣ: "и прильпни языкъ къ гортани того профессора, того учителя, который забылъ бы эти жизненныя благодѣянія... для просвѣщенія", (стр. 7)... Немного далѣе Погодинъ восторженно описываетъ, какъ на университетскомъ концертѣ дирижеръ махалъ палочкой, а музыканты его слушались. "Ахъ!-- пишетъ Погодинъ,-- да станутъ русскіе университеты непреоборимыми крѣпостями порядка, спокойствія и мира". Горячее сердце Погодина не разъ омрачало его разсудокъ: по его мнѣнію, университету и наукѣ желалась палочка, подъ маханіе которой цвѣла бы тропа казеннаго профессорства, а не такіе господа, какъ Кавелинъ, Грановскій и др. Написавъ статью, Погодинъ отправилъ ее предварительно на милостивое одобреніе попечителя округа. Перечитайте со вниманіемъ эту первую главу въ новомъ томѣ житія Погодина, и вы получите изумительное по своей неподдѣльности впечатлѣніе добраго стараго времени, столь любезнаго для многихъ изъ теперешнихъ умственныхъ недоносковъ патріархальныхъ порядковъ. Для усиленія же этого впечатлѣнія обратитесь сейчасъ къ стр. 434--435, гдѣ вы найдете два-три примѣра изъ дореформенной русской юстиціи, а затѣмъ къ четвертой главѣ, которая повѣствуетъ объ уходѣ Каткова изъ московскаго университета за упраздненіемъ каѳедры философіи, и тѣмъ страницамъ, которыя написаны на тему, какъ смѣть писать исторію Россіи послѣ Карамзина (по поводу выхода въ свѣтъ перваго тома Исторіи Россіи съ древнѣйшихъ временъ С. М. Соловьева).
   Кстати, не дурно отмѣтить одну еле замѣтную черточку изъ біографіи одного славянофильскаго идеалиста. А. С. Хомяковъ, занявшись отъ скуки и бездѣлья механикой, выдумалъ какую-то паровую машину съ "сугубымъ давленіемъ". Изъ письма его къ А. В. Веневитинову, напечатаннаго г. Барсуковымъ (стр. 115--116), узнаемъ, что Хомяковъ задумалъ отправить свою машину съ К. А. Коссовичемъ въ Лондонъ на всемірную выставку. Коссовичъ долженъ былъ выхлопотать въ Англіи привилегію Хомякову. Послѣдній и пишетъ: "слухъ есть, что будто бы привилегіи за границей нельзя брать безъ позволенія отъ нашего правительства; я думаю, что это вздоръ; кажется, какое дѣло правительству до того, беру ли я привилегію въ Англіи, Франціи и Бельгіи или нѣтъ; однако же, можетъ быть, и есть какое-нибудь положеніе. Если есть, сдѣлай одолженіе похлопочи, чтобъ Коссовичъ получилъ такое позволеніе. Представь, главное -- я въ Россіи не прошу привилегіи изъ чистаго патріотизма, дабы мои соотечественники даромъ могли пользоваться моимъ изобрѣтеніемъ, а между нами (sic!) причина та, что дѣланіе машинъ паровыхъ еще слишкомъ ничтожно въ Россіи и что игра не стоитъ свѣчъ". Тотъ ничѣмъ не прикрытый цинизмъ, съ какимъ авторъ письма, приведеннаго г. Барсуковымъ, говоритъ о понятіи, извѣстномъ подъ именемъ патріотизма, рѣзко бросается въ глаза читателямъ. Чего только и кто только не прикрывалъ у насъ этимъ злополучнымъ терминомъ, когда надѣялся на какія-либо "великія и богатыя милости"! За другими примѣрами ходить недалеко, въ одиннадцати томахъ книги г. Барсукова ихъ достаточно.
   Въ томъ же разбираемомъ томѣ къ категоріи патріотическихъ приключеній можно отнести фактъ назначенія деканомъ отъ правительства Шевырева вмѣсто избраннаго факультетомъ на эту должность Грановскаго. Станкевичъ, Соловьевъ и Леонтьевъ не пощадили Шевырева, ставшаго "казеннымъ деканомъ, и Никитенко со словъ Леонтьева записалъ въ своемъ дневникѣ: "Шевыревъ вообще сдѣлался теперь въ Москвѣ чѣмъ-то въ родѣ нашего Булгарина". Читать такія записи въ дневникахъ о профессорахъ московскаго университета едва ли особенно пріятно для патріотовъ новѣйшей формаціи, тѣмъ болѣе, что Шевыревъ былъ человѣкъ съ пониманіемъ многихъ сторонъ дѣйствительности и Погодинъ не даромъ при всемъ своемъ простосердечіи писалъ ему 6 августа 1850 года: "сейчасъ иду къ обѣднѣ помолиться, о еже книги читати въ любезномъ отечествѣ было можно". Повторяемъ еще разъ, что такія строки писалъ Погодинъ Шевыреву, и онѣ хорошая параллель къ извѣстному письму Грановскаго къ Герцену (см. статью B. Н. Сторожева Памяти Грановскаго въ "Сборникѣ правовѣдѣнія и общественнныхъ знаній).
   Какъ и въ предшествующихъ томахъ, въ разбираемомъ не мало лишняго, не мало курьезнаго, попрежнему много замѣчаній о такихъ дѣятеляхъ, какъ Островскій, Писемскій, Григоровичъ, Грановскій, Кавелинъ или разнаго рода археологическихъ руинахъ, величественно толкующихъ вкривь и вкось, и отставленныхъ вельможахъ, вокругъ которыхъ увивались тогдашніе чиновники "отъ науки". Авторъ попрежнему силится тщетно изобразить въ своей книгѣ собственную приверженность къ какому-то "направленію", какъ выразился въ предисловіи къ десятой книгѣ, и для этого прибѣгаетъ къ разнаго рода крѣпкимъ эпитетамъ. Все это было бы смѣшно, когда бы... когда бы авторъ воздерживался въ "ученой работѣ" отъ неумѣстно хвалебнаго тона по адресу людей, еще живущихъ. Мы имѣемъ въ виду его отношеніе къ своему источнику для разсказа о молодой редакцій Москвитянина. Очень жаль, что у нашего автора такъ странно выражается "направленіе", и физіономія его весьма не бойкаго пера складывается черезчуръ бойко въ льстивую физіономію. Впрочемъ, чего не пишутъ перья гг. Барсуковыхъ.
   Нашъ отзывъ объ одиннадцатой книгѣ мы обязаны закончить маленькой выдержкой. 3 августа текущаго года въ Москвѣ схоронили одного изъ старѣйшихъ русскихъ ученыхъ, который, въ описываемое г. Барсуковымъ время, уже былъ въ числѣ корреспондентовъ Погодина. Имѣемъ въ виду академика-москвича Буслаева. Когда-то Буслаевъ не отказывался писать кое-что въ погодиновскомъ Москвитянинѣ. Въ 1851 г. Погодинъ обратился къ Буслаеву съ просьбой написать для Москвитянина рецензію на книгу П. Я. Лукашевича Чаромутіе или священный огонь маговъ, волхвовъ и жрецовъ. 13 февраля 1851 г. Буслаевъ отвѣчалъ Погодину небольшой запиской-рецензіей на упомянутую книгу. "О Миклошичѣ,-- писалъ Буслаевъ (стр. 427),-- статью для Москвитянина готовлю, и давно бы она была уже у васъ, если бы я не прохворалъ всѣ святки, и ничего, разумѣется писать не могъ. Что же касается до Лукашевича, то рѣшительно отказываюсь. Его книги сумасшедшія: другого приличнѣйшаго эпитета не придумаю. Смѣяться надъ ними не хочу, потому что надъ сумасшествіемъ смѣяться -- и неприлично, и оскорбительно въ нравственномъ отношеніи. Говорить ученымъ образомъ -- нѣтъ никакой возможности. Всего лучше посовѣтовалъ бы вамъ все это чаромутіе пройти молчаніемъ. Пусть кричитъ о немъ, кому это покажется забавнымъ". Этотъ отвѣтъ не лишенъ поучительности для присяжныхъ рецензентовъ. Въ письмѣ къ А. Н. Попову Буслаевъ описалъ защиту своей диссертаціи "О вліяніи христіанства на словенскій языкъ. По Остромирову евангелію", въ московскомъ университетѣ (3 іюня 1848 г.). Помимо спеціалистовъ, возражалъ Хомяковъ. Считая себя истымъ русскимъ человѣкомъ, т. е. способнымъ до всего своимъ умомъ дойти, Хомяковъ, пишетъ Буслаевъ, началъ "свои возраженія общимъ замѣчаніемъ, что теперь, на нѣкоторое время, наука въ Европѣ остановилась въ своемъ развитіи (sic!!!), и намъ, русскимъ, только однимъ, предстоитъ обработывать ее, а потому моя (т. е. Буслаева) диссертація для него пріятное явленіе; затѣмъ нападалъ на меня за излишнюю осторожность въ сличеніи языка словенскаго съ санскритскимъ и приводилъ примѣры". Далѣе Буслаевъ ядовито замѣчаетъ: "изъ его словъ я вывелъ, что онъ считаетъ санскритъ мѣстнымъ нарѣчіемъ языка русскаго. Хомяковъ, судя по настоящему отчету о книгѣ г. Барсукова, очень хорошо умѣлъ доказывать, гдѣ и когда надо, что онъ патріотъ и русскій, ради чего и научное развитіе Запада у него остановилось, уступивъ позицію гг. славянофиламъ.
   Одиннадцая книга труда г. Барсукова, также какъ и десятая, издана на средства А. Н. Мамонтова, которому при послѣдней авторъ посвятилъ необыкновенно витіеватое предисловіе.

"Міръ Божій", No 9, 1897

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru