Барсуков Николай Платонович
Жизнь и труды М. П. Погодина. Николая Пл. Барсукова. Книга восьмая

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Жизнь и труды М. П. Погодина. Николая Пл. Барсукова. Книга восьмая. Спб., 1894 г.-- Его же, книга девятая. Спб., 1895 г. Цѣна 2 руб. 50 коп. за книгу. Братья Барсуковы, какъ біографы-панегиристы,-- прелюбопытное явленіе въ нашей литературѣ; особенно же любопытны двое старшихъ {Младшимъ, г. Иваномъ Барсуковымъ, изданы пространная біографія Иннокентія, митрополита московскаго и коломенскаго (М., 1883 г.), и при существенномъ содѣйствіи князя М. С. Волконскаго біографическій сборникъ Графъ Николай Николаевичъ Муравьевъ-Амурскій (М., 1891 г.).} братьевъ: г. Александръ Барсуковъ, пишущій по заказу гр. С. Д. Шереметева обширную исторію Рода Шереметевыхъ (съ 1881 г. вышло шесть томовъ), и г. Николай Барсуковъ, издавшій въ 1878 г. Жизнь и труды М. И. Строева, а съ 1888 г. издающій Жизнь и труды М. П. Погодина,-- работа, которой вышло девять большихъ томовъ и которой конца не видно, такъ какъ два послѣднихъ тома обнимаютъ только 1845 -- 48 годы, а герой нашего панегириста умеръ въ 1875 году. Родъ Шереметевыхъ, несмотря на роскошную внѣшность изданія, едва ли знакомъ читающей публикѣ даже по наслышкѣ; Жизнь и труды Погодина принадлежатъ до нѣкоторой степени къ числу читаемыхъ большою публикой книгъ, хотя и отличаются своею громоздкостью, неуклюжестью и однообразностью формы, рабьимъ духомъ и смиреніемъ предъ сильными міра сего. Дурной тонъ работы Н. П. Барсукова, который страшно вредитъ ея распространенности, не разъ уже указывался въ литературѣ и всего лучше, если не ошибаемся, осмѣянъ въ извѣстномъ Критико-біографическомъ словарѣ русскихъ писателей и ученыхъ С. А. Венгерова (т. II, стр. 190 и слѣд.). Всего хуже, что этотъ "рабій духъ" труда нашего автора не отличается первобытною простотой и искренностью: онъ писалъ прежде гораздо свѣжѣе и, какъ справедливо замѣчаетъ г. Венгеровъ (стр. 192), "просто плыветъ по теченію"; фальшивость этого духа ясна для всякаго непредубѣжденнаго читателя, а поистинѣ курьезная форма его выраженія лучше всякихъ критическихъ нападокъ дискредитировали въ глазахъ публики и духъ, и форму. Хорошо, однако, посмѣяться надъ послѣдними разъ или два, но когда приходится считаться съ ними при чтеніи каждаго тома, то это становится скучнымъ и свидѣтельствуетъ только о невозможномъ упорствѣ г. Барсукова, граничащемъ, выражаясь деликатно, съ достаточною умственною ограниченностью... Начинаютъ тяготить и самые пріемы работы г. Барсукова. Его, по всей справедливости, можно уподобить древнему составителю лѣтописнаго свода, который изъ многихъ разложенныхъ передъ нимъ лѣтописей составлялъ одну сводную лѣтопись; но положеніе этого лѣтописца тѣмъ въ литературѣ удобнѣе, что у него можно наслѣдить опредѣленное и строго выдержанное міросозерцаніе, чего недостаетъ новѣйшему бытописателю. Г. Барсуковъ, положивъ въ основаніе погодинскій архивъ, обложился массою книгъ, брошюръ, газетныхъ листовъ, журнальныхъ книжекъ, щедрою рукой черпаетъ изъ всѣхъ этихъ источниковъ все, что только обратило на себя его благосклонное вниманіе: каждый томъ его труда состоитъ, такимъ образомъ, изъ буквальныхъ выписокъ изъ источниковъ, пересыпанныхъ немногими архаическими и малозначущими восклицаніями, которыя и служатъ спайками одной выписки съ другой, другой съ третьей и т. д. Слѣдуетъ замѣтить, что эти выписки во многихъ случаяхъ не имѣютъ никакого отношенія къ Погодину, въ ихъ подборѣ нѣтъ никакой системы, кромѣ хронологической, но очень многія изъ нихъ сами по себѣ представляютъ выдающійся интересъ и заимствованы изъ изданій, которыя не всегда случатся подъ рукой даже спеціалиста. Получается, такимъ образомъ, сборникъ отрывковъ, относящихся либо къ Погодину, либо къ тѣмъ лицамъ, которыя почему-либо приходили съ нимъ въ соприкосновеніе, либо вообще къ представителямъ интеллигенціи того времени, въ которое имѣлъ случайность жить Погодинъ. Несмотря на интересъ или занимательность отрывковъ, вниманіе читателя страшно утомляется отъ быстрой ихъ смѣны безъ всякой послѣдовательности, безъ всякой внутренней связи и попытки со стороны автора внести хоть какое-нибудь руководящее начало въ свое изложеніе. Начинаешь читать томъ, такъ сказать, съ лихорадочною поспѣшностью и къ концу ослабѣваешь отъ головокруженія, утомленный яркостью быстро мелькающихъ стеклышекъ калейдоскопа г. Барсукова. Дочитавъ до девятаго тома, можно, кажется, помимо этого упрека, подойти еще съ однимъ: авторъ охотнѣе приводитъ отрывки болѣе любезные для "рабьяго духа" его книги. Этотъ упрекъ, на которомъ не приходится особенно настаивать, становится лучше всего понятнымъ при чтеніи тѣхъ страницъ сборника г. Барсукова, которыя относятся къ 1848 году. Роковое значеніе этого года для развитія русской мысли и русскаго слова далеко не выпукло оттѣняется выписками изъ источниковъ. Словомъ, сочиненіе г. Барсукова не носитъ на себѣ ни малѣйшихъ слѣдовъ ученой, изслѣдовательской работы: это -- сборникъ отрывковъ изъ чужихъ книгъ, брошюръ, журналовъ, газетъ, погодинскаго архива... etc.,-- отрывковъ чрезвычайно интересныхъ и важныхъ, потому что они представляютъ собою матеріалъ для исторіи русской интеллигенціи; они, повторяемъ, такъ интересны и важны, что создали извѣстность трудолюбивому ихъ собирателю, не претендующему ни на изслѣдовательскій талантъ, ни на научную выправку.
   Восьмая книга (стр. VIII + 629) сборника г. Барсукова обнимаетъ 1845, 1846 и частью 1847 годы въ жизни Погодина и современной ему русской интеллигенціи; девятая книга (стр. VII 490), посвященная памяти графовъ С. С. и А. С. Уваровыхъ,-- 1847 и 1848 годы. Какъ и въ предшествующихъ книгахъ, интересъ новизны представляютъ отрывки изъ дневника Погодина и его переписки, причемъ нельзя не предположить, судя по нѣкоторымъ признакамъ, что г. Барсуковъ пользуется погодинскимъ архивомъ не всегда достаточно. Въ одномъ случаѣ встрѣчаемъ отрывокъ изъ личнаго воспоминанія г. Барсукова о Погодинѣ (VIII, стр. 57 и слѣд.). Что за прелесть тонъ этого воспоминанія! Надо отдать справедливость нашему автору: отъ него такъ и вѣетъ добрымъ старымъ временемъ съ его слѣпымъ, абсолютнымъ поклоненіемъ авторитету, какъ чему-то въ высокой степени завѣтному. Г. Барсуковъ посѣтилъ Погодина вмѣстѣ съ г. Бартеневымъ 31 августа 1869 г. Они ѣхали по Пречистенкѣ и предавались историческимъ воспоминаніямъ: вспомнили Давыдова, Ермолова. Они застали Погодина на балконѣ въ халатѣ и пуховой шляпѣ: знаменитый историкъ, публицистъ, антикварій etc. etc. пилъ чай, упиваясь рѣчами поэта Алмазова. "Что за чудная обстановка,-- восклицаетъ авторъ, припоминая складки погодинскаго халата,-- тѣнистый садъ, поле, древній монастырь, Воробьевы горы! А, между тѣмъ, до насъ долетаютъ звуки русской пѣсни, звуки любезной гармоники и проникаютъ въ душу. Настроеніе самое поэтическое. И мнѣ стали понятны тѣ высокія поэтическія созерцанія Погодина, которыми проникнуты его сочиненія,-- созерцанія, которыя связывали его душевно съ нашими первоклассными писателями (?!) и которыя теперь въ лѣта суровой его старости животворятъ духъ его... Поучительно бывать у него". Авторъ правъ: очень многія писанія Погодина отдаютъ несуразными звуками "любезной гармоники" и халатнымъ стилемъ. Нѣтъ, какъ глубоко проникъ авторъ въ созерцанія Погодина, слѣпо преклонился предъ авторитетомъ, что но можетъ понять такой простой вещи: изъ его же, г. Барсукова, сборника можно привести не одну цитату, что даже друзья Погодина порою смѣялись прямо ему въ глаза надъ его созерцаніями и любовью къ "халатнымъ и ночнымъ подробностямъ" (см. превосходное на этотъ счетъ мѣсто въ IX книгѣ, въ XVII главѣ, стр. 138--140, гдѣ разсказано нападеніе за это на Погодина со стороны врага С. М. Соловьева и друга О. П. Шевырева). Стали бесѣдовать: Бартеневъ похвалилъ книгу Станкевича о Грановскомъ, Погодинъ заподозрилъ безпристрастіе Станкевича и въ назиданіе своимъ посѣтителямъ прочелъ статью свою За русскую старину, за четверть вѣка до посѣщенія гг. Бартенева и Барсукова напечатанную въ Москвитянинѣ. Мы не знаемъ, какое впечатлѣніе произвело это неожиданное чтеніе на г. Бартенева, но г. Барсукову оно "запало въ душу", хотя изъ воспоминанія и не совсѣмъ ясно, что именно запало: жаръ, съ которымъ она была прочитана, или "огонь" (сри. приведенныя тутъ же слова Кирѣевскаго) ея содержанія. Вытерпѣвъ чтеніе, посѣтители поспѣшили прощаться. Шутка ли! Погодинъ написалъ до 1869 г. не мало огневыхъ статей. Не ровенъ часъ, пришлось бы выслушать и другую... Чаша эта миновала, и ветеранъ, величественно указывая г. Бартеневу на г. Барсукова, сказалъ: "Вотъ молодой дѣятель!-- Какой я дѣятель,-- смиренно возразилъ г. Барсуковъ,-- я простой исполнитель чужихъ приказаній! (sic!).-- Подите"" -- сказалъ на это Погодинъ и, потрепавъ по плечу, тутъ же далъ порученіе разыскать въ Петербургѣ его новую шубу, которую у него обмѣнили заѣзжіе въ Москву археологи. Не правда ли, какая умилительная картина патріархальныхъ нравовъ сѣдой старины! Она живо напомнила намъ другой разсказанный г. Барсуковымъ изъ жизни того же Погодина (I, стр. 57, 97) эпизодъ о томъ, какъ Погодинъ въ первое посѣщеніе дома князей Трубецкихъ не осмѣлился сѣсть передъ княжной и какъ ему Трубецкіе подарили "свѣжій огурецъ" и "сукна на фракъ". Но то было въ 20-хъ годахъ, а въ 60-хъ Погодинъ уже самъ давалъ порученія начинающимъ писателямъ разыскивать его шубы; въ 90-хъ гг. "простой исполнитель чужихъ приказаній" съ умиленіемъ вспоминаетъ о такомъ порученіи разыскать шубу.
   Не будемъ, конечно, останавливаться подробно на содержаніи разбираемыхъ двухъ томовъ: въ нихъ, какъ и во всемъ сборникѣ г. Барсукова, въ сущности, нѣтъ содержанія; по матеріалу, въ нихъ заключенному, можно составить рядъ характеристикъ, что уже выходитъ за предѣлы простой рецензіи. Г. Барсуковъ поставилъ своего читателя въ затруднительное положеніе; онъ самъ долженъ, если въ силахъ, продѣлать ту творческую работу, которая лежала на обязанности автора и имъ не выполнена. Много страницъ посвящено исторіи изданія несчастнаго погодинскаго журнала Москвитянинъ, то и дѣло обновлявшагося и, все-таки, не бывшаго въ состояніи войти въ сроки. Какъ Погодинъ издавалъ свой журналъ, какъ относился къ своимъ сотрудникамъ, публикѣ и тогдашнимъ журналамъ противнаго направленія -- превосходный матеріалъ для характеристики какъ личности самого издателя, такъ и отношеній къ нему литературныхъ дѣятелей конца сороковыхъ годовъ. Всего интереснѣе отношенія къ Погодину славянофиловъ и С. П. Шевырева, который много бранилъ своего друга, много сдѣлалъ для его журнала, а этотъ другъ не хотѣлъ заплатить 12 р. ассигнаціями за обѣдъ, данный Шевырову по окончаніи публичныхъ лекцій въ 1847 г. (IX, стр. 81 и сл.). Письма В. И. Даля о сотрудничествѣ въ Москвитянинѣ не менѣе рельефно рисуютъ жадность Погодина, который хотѣлъ сотрудникамъ не платить гонорара, свѣжихъ статей не помѣщать, самому ничего не дѣлать и получать большіе барыши. Тщетно рисовали ему порядокъ веденія дѣлъ въ имѣвшихъ тогда большой успѣхъ петербургскихъ журналахъ Отечественныя Записки и Современникъ. Погодинъ слушалъ только самого себя. Благонамѣренность Погодина не создала ему ни особливаго расположенія Уварова, ни благосклонности Строганова и не спасла отъ цензурныхъ ужасовъ. Въ 1848 г. цензурное вѣдомство дошло до геркулесовыхъ столбовъ безсмыслицы и возмутило не только свободомыслящихъ, но и благонамѣренныхъ. Погодинъ, самъ Погодинъ писалъ въ своемъ дневникѣ за это время: "Петербургъ не имѣетъ ни смысла, ни ума, испугался и потерялся и даже опасается Москвы" (IX, стр. 282). Въ Петербургѣ не пропускали въ печать свѣдѣній о болѣзни картофеля и объявленія о книгѣ Куторги Исторія Аѳинской республики: такія сообщенія казались слишкомъ революціонными. Благодаря цензурнымъ непріятностямъ, Погодинъ чуть не пошатнулся въ православіи (сравн. стр. 285), а цензура и была призвана къ защитѣ православія, самодержавія и народности -- формулы, созданной С. С. Уваровымъ, который, по словамъ одного современника, говорилъ о русской народности, не прочитавъ ни одной русской книги,-- о православіи, понимая его очень плохо,-- и о самодержавіи при очевидной своей внутренней склонности къ конституціоннымъ началамъ ("будучи либераломъ"). Большой интересъ представляютъ главы, касающіяся дѣятельности профессоровъ Московскаго университета, полемики между славянофилами и западниками, отношеній Погодина къ Соловьеву и Строганову; изъ области курьезовъ и раритетовъ любопытенъ разсказъ о комическихъ мечтаніяхъ Погодина сдѣлаться дѣйствительнымъ статскимъ совѣтникомъ, а то помощникомъ попечителя московскаго учебнаго округа или вновь женатымъ человѣкомъ (см., наприм., высокаго комизма выдержки изъ дневника на 284--285 стр. VIII ки,). Замѣтимъ въ заключеніе, что въ VIII кн. есть разсказъ объ открытіи въ Симбирскѣ памятника Карамзину, на которомъ Погодинъ прочиталъ Историческое похвальное слово Карамзину. По поводу этого слова И. В. Кирѣевскій написалъ Погодину замѣчательное, по словамъ г. Барсукова, письмо (стр. 221). Письмо это довольно пустоватое, но въ немъ интересно теперь одно мѣсто, въ которомъ корреспондентъ упрекаетъ Погодина за неисторическое отношеніе къ знаменитому И. И. Новикову. Нужно было,-- говоритъ И. В. Кирѣевскій (стр. 222--223),-- представить въ настоящемъ свѣтѣ вліяніе Новикова на Карамзина. "Конечно, собственный геній и внутренній голосъ были руководителями Карамзина; но кто раскрылъ въ немъ этотъ геній? Кто освободилъ этотъ голосъ отъ шума мелкой жизни? Кто вдохнулъ живительную мысль и далъ средства къ высокому направленію жизни? Хорошо бы было представить общество незамѣтныхъ дѣлателей, трудящихся въ тишинѣ и безъ славы, безъ выгодъ, на пользу человѣчества и отечества. Карамзинъ могъ сблизить языкъ съ естественностью и съ дѣйствительною жизнью потому, что жизнь дѣйствительная уже получила то высокое значеніе, которое было ею утрачено и безъ котораго она не могла имѣть образованнаго слова. Карамзинъ разрѣшилъ вопросъ потому, что вопросъ уже былъ предложенъ и данныя къ рѣшенію готовы". Эту выдержку изъ письма И. В. Кирѣевскаго важно сопоставить съ словами В. Г. Бѣлинскаго о вліяніи Новикова на Карамзина (они приведены въ рѣчи В. Н. Сторожева Памяти Николая Ивановича Новикова, отпечатанной въ V томѣ Сборника правовѣдѣнія и общественныхъ знаній, изд. московскимъ юридическимъ обществомъ).
   Высказываясь по многимъ пунктамъ противъ сборника г. Барсукова, мы, все-таки, считаемъ его весьма полезною хрестоматіей для интересующихся исторіей русской интеллигенціи вообще и московской въ частности.

"Русская Мысль", кн.IV, 1895

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru