Барсуков Николай Платонович
Жизнь и труды М. П. Погодина. Н. П. Барсукова. Книга седьмая. Спб., 1893 г

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Жизнь и труды М. П. Погодина. Н. П. Барсукова. Книга седьмая. Спб., 1893 г. Цѣна 2 руб. 50 коп. Седьмая книга труда г. Барсукова обнимаетъ 1843--4 гг. Жизни Погодина съ присоединеніемъ разсказа о его третьемъ заграничномъ путешествіи въ 1842 г. (стр. 1--71) и является заключительною для перваго періода его жизни: въ 1844 г. Погодинъ окончательно покинулъ университетъ. Авторъ приложилъ къ книгѣ видъ кабинета Погодина въ московскомъ его домѣ на Дѣвичьемъ полѣ, указатель именъ личныхъ и географическихъ, а также разныхъ предметовъ ко всѣмъ семи книгамъ и не лишенное интереса предисловіе, въ которомъ своему труду даетъ титулъ "дѣланія, имѣющаго цѣлью напомнить русскому обществу о великомъ прошломъ духовной жизни отцевъ нашихъ". Такъ, самъ г. Барсуковъ уже счелъ необходимымъ признаться, что его дѣланіе -- не столько "повѣсть о жизни и трудахъ" Погодина, сколько чрезвычайно интересный сборникъ матеріаловъ для исторіи умственной жизни русскаго общества 30--60 гг. нашего вѣка, подобранныхъ хронологически и такъ или иначе могущихъ группироваться вокругъ своеобразной личности Погодина. Хотя авторъ и старается слѣдовать въ своемъ изложеніи мудрому совѣту персидскаго шаха, взятому въ качествѣ одного изъ эпиграфовъ къ книгѣ Жизнь и труды М. П. Погодина ("не извращай описанія событій: побѣду изображай какъ побѣду, а пораженіе описывай какъ пораженіе"), однако, это удается только на половину. Міровоззрѣнія "временъ Очакова и покоренья Крыма" и адмиральскій стиль даютъ себя знать настолько чувствительно, что чѣмъ дальше изучаешь книгу г. Барсукова, тѣмъ попадаешь все въ болѣе и болѣе затруднительное положеніе: содержаніе глубоко интересно и для публики, и для спеціалиста, а обстановка и пріемы ученой работы архаичны до... до комизма. Сколько разъ уже указывали г. Барсукову, что своими выходками онъ только портитъ свой трудъ... онъ не внемлетъ и продолжаетъ по-своему, хотя, конечно, чувствуетъ порою свою неосновательность. Къ чему въ ученомъ изложеніи конца XIX в. подобныя выраженія, какъ: "принять въ бразды своего правленія", "прибылъ въ царствующій градъ Москву", "подъ сѣнію общества исторіи и древностей", "въ то время, когда въ первопрестольномъ Кіевѣ происходили всяческія нестроенія, въ царствующемъ градѣ Москвѣ совершалось пренесеніе памятниковъ", "отшедшіе отъ насъ отцы и братія" (по адресу русскихъ ученыхъ въ предисловіи къ VII книгѣ) etc., etc? Къ чему эти постоянные эпитеты и титулы, употребляемые авторомъ на каждомъ шагу и безъ всякой цѣли? Словомъ, за все, что касается формы и тона изложенія, читатели не скажутъ спасибо автору, который упорно не хочетъ понять всей нелѣпости подчиняться одностороннимъ и скоропреходящимъ запросамъ всплывшагоза послѣднее время міровоззрѣнія "временъ Очакова и покоренья Крыма", тѣмъ болѣе, что самъ же онъ не прочь сообщить кое-что изъ вопіющихъ несообразностей указаннаго міровоззрѣнія и ужасовъ его практическаго примѣненія.
   Когда заходитъ рѣчь о русской интеллигенціи сороковыхъ годовъ, то всегда является возможность наговорить много интереснаго и вмѣстѣ поучительнаго; такъ и въ данномъ случаѣ: публичныя лекціи незабвеннаго T. Н. Грановскаго, ихъ невѣроятный успѣхъ среди московскаго общества и вызванныя ими статьи и частная переписка; московская жизнь А. И. Герцена послѣ ссылки, его сношенія съ славянофилами, разногласіе съ В. Г. Бѣлинскимъ по поводу этихъ сношеній и разрѣшеніе этого разногласія въ пользу критика Отечественныхъ Записокъ, московскіе философскіе споры западниковъ и славянофиловъ, окончившіеся безусловнымъ разрывомъ между ними; публичныя лекціи С. П. Шевырева, которому не давали спать лавры Грановскаго; взаимныя обольщенія западниками Юрія Самарина и славянофилами Грановскаго,-- обольщенія, изъ которыхъ ничего не могло выйти; диспуты въ Московскомъ университетѣ К. Д. Кавелина и Ю. Ѳ. Самарина; появленіе въ литературѣ П. А. Кулиша и Н. И. Костомарова; переходъ Москвитянина къ Ив. В. Кирѣевскому и пр., не говоря уже о множествѣ данныхъ, касающихся болѣе мелкихъ лицъ и явленій или деталей исторіографическаго характера. Среди этой массы тронутаго авторомъ матеріала временами всплываетъ Погодинъ съ его угловатостью и неряшествомъ языка и комизмомъ сужденій, съ его заботами о своей біографіи и древлехранилищѣ, съ его стремленіями сильнымъ міра сего угодить и себя не забыть, съ его близорукими мечтаніями о славянахъ (сри. стр. 43) и мистическими волненіями, съ его комическою инструкціей для посвящающихъ себя русской исторіи (см. стр. 261) и пустымъ вздохомъ, что русскіе юноши не читаютъ Патерика, а обращаются къ Уландамъ и Гейне (стр. 15). Тотъ же Погодинъ, впрочемъ, смѣялся надъ современными ему русскими педагогами, закоснѣвшими въ буквѣ, не хуже нынѣшнихъ сторонниковъ фальшивой классической системы; имѣлъ мужество признаться, что русскіе крестьяне въ правобережной Украинѣ укрѣпились вполнѣ за своими господами поляками "только тогда, какъ эти губерніи возвратились къ Россіи" (стр. 15) и что справедливо упрекаютъ (1842 г.) русское духовенство "въ пошломъ образѣ жизни, странныхъ привычкамъ, не очищенномъ вкусѣ, умственной бездѣйственности", не совсѣмъ только правильно толкуя причину подобнаго явленія (стр. 31); умѣлъ позлословить надъ русскимъ помѣщикомъ, весь, запасъ сельско-хозяйственныхъ знаній котораго нерѣдко заключался лишь въ умѣньи заложить или перезаложить имѣніе или въ мечтахъ о службѣ съ эполетами, и замѣтить по этому поводу, что "наружный блескъ цивилизаціи мы достали себѣ, но много грубаго и дикаго скрывается подъ этою шлифовкой" (стр. 33); злословя надъ русскимъ помѣщикомъ, Погодинъ былъ не прочь позлословить и надъ современностью вообще: та, къ, въ своемъ отчетѣ министру просвѣщенія о заграничномъ путешествіи 1842 г. онъ, высказавшись въ очень наивной формѣ въ пользу существованія духа времени, пишетъ, что "дипломаты и политики вскорѣ должны придти въ тупикъ на старыхъ дорогахъ и обветшалыхъ колеяхъ" (стр. 68), а въ своемъ Дневникѣ по поводу бесѣды съ П. Ѳ. Карабановымъ,-- что у насъ "все высокомѣрно, стѣснено теперь... главные министры домогаются аудіенціи, какъ милости... а министръ финансовъ употребилъ 600,000 на отдѣлку своего дома" (стр. 258; срв. стр. 262 и 263). Книга Кюстина La Russie en 1839 an. заставляетъ Погодина записать въ Дневникѣ слова, которыя для многихъ могутъ показаться удивительными въ его устахъ: "за изображеніе дѣйствій деспотизма, для насъ часто непримѣтныхъ, я готовъ поклониться ему въ ноги" (стр. 285). Этотъ деспотизмъ, который такъ возмущалъ Погодина, всего рѣзче отзывался на немъ при сношеніяхъ съ тогдашнею цензурой, доходившею до абсурда (см. стр. 414, 434); въ раздраженіи отъ нелѣпыхъ вырѣзокъ, онъ писалъ однажды московскому цензору В. П. Флерову: "Хотя вы противозаконно скрываете запрещенныя вами мѣста, кои должны значиться въ типографіи, даже для улики (sic!) въ нужномъ случаѣ издателя, но я не такъ простъ и имѣю въ копіи ихъ собраніе для поученія потомства". О духовной цензурѣ и говорить нечего: въ этомъ отношеніи достаточно указать на исторію съ Введеніемъ въ исторію древней русской словесности С. П. Шевырева, въ которой м. Филаретомъ не было пропущено одно мѣсто, оправдываемое Четью-Минеею и др. Погодинъ писалъ по этому поводу Шевыреву: "Не должно ставить третье лицо свидѣтелемъ своей побѣды, чтобы не озлобить побѣжденнаго митрополита. Суди ты самъ, каково ему сдѣлаться уличеннымъ Четью-Минеею и т. п. Надо повести дѣло такъ, чтобы Филарету не стало стыдно, пощадить его монашеское самолюбіе" (стр. 460; сри. стр. 442 и 478). Трудно было бы коснуться всѣхъ интересныхъ эпизодовъ, разсказанныхъ въ седьмой книгѣ труда г. Барсукова и дающихъ матеріалъ для характеристики тогдашняго времени; ограничимся въ заключеніе ссылкою на любопытные отзывы Погодина о Н. И. Костомаровѣ (стр. 209), H. В. Калачовѣ (стр. 298), С. М. Соловьевѣ (стр. 315, 316, 344), которому посвящена вся 47 глава, и профессорахъ политической экономіи (стр. 274).
   Въ 1844 г. Погодинъ оставилъ университетъ, кончился первый періодъ его жизни и дѣятельности, его вліяніе замираетъ навсегда. Погодинъ ex-professor уже курьезъ, способный въ глазахъ публики проигрывать правое дѣло: на каѳедрѣ -- молодой Соловьевъ, затмившій учителя; въ журналистикѣ -- голосъ свѣтлыхъ, свѣжихъ людей изъ лагеря, ненавидимаго устарѣвшимъ норманнистомъ. Самъ Погодинъ написалъ въ своемъ Дневникѣ 1844 г. превосходное резюме перваго періода своей дѣятельности (если оставить пока въ сторонѣ его несомнѣнныя заслуги, какъ изслѣдователя въ области древней русской исторіи): "Путешествіе (изданное Погодинымъ подъ заглавіемъ: Годъ въ чужихъ краяхъ 1839 г. Дорожный дневникъ. М., 1844 г.) совершенно пропало для публики. Удивительная судьба моихъ сочиненій. То говорю я въ нихъ, и уже 25 лѣтъ, чего въ голову не приходитъ (!), напримѣръ, нынѣшнимъ моднымъ профессорамъ даже въ томъ родѣ, что доставляетъ имъ даровую славу, а моего не хочетъ и читать никто, и спасибо никто не говоритъ. Что сказано въ моемъ Путешествіи, что сказано въ моихъ Афоризмахъ! И все ни во что. Не завидую, а удивляюсь. Эти господа даже и не пишутъ ничего! Сколько усилій я дѣлалъ, сколько помощи оказывалъ, сколько содѣйствія! Я часто думалъ, что злой духъ мѣшаетъ дѣйствію моихъ дѣлъ" (VII, стр. 388). Этотъ злой духъ былъ духъ времени, въ который принужденъ былъ увѣровать Погодинъ.

"Русская Мысль", кн.VIII, 1893

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru