Баранов Евгений Захарович
О падении дома Романовых

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Про Керенскова.
    Матрешкино предсказание.
    Граф Шереметьев и Гришка Распутин.
    Как Распутина убили.

   Евгений Баранов

О падении дома Романовых

(Московские легенды)

  
   Источник текста: Московские легенды, записанные Евгением Барановым. Составление, вступительная статья и примечания Веры Боковой. М., "Литература и политика", 1993.
   Оригинал здесь: http://imwerden.de/
  
   Содержание:
   Про Керенскова
   Матрешкино предсказание
   Граф Шереметьев и Гришка Распутин
   Как Распутина убили
  

О падении дома Романовых

Про Керенскова

   Катерине Федоровне Сечиной было уже 70 лет, когда мне пришлось встретиться с ней. Добрая, наивная, она представляла собой теперь уже исчезнувший тип верной господской слуги старого времени.
   Родилась она в Тульской губернии в семье крепостного крестьянина; сейчас же после "воли" вышла замуж. Муж оказался пьяница и вор и нередко бил ее смертым боем. На одном воровстве он попался с поличным; крестьяне добросовестно "поучили" его и вскоре после этого "учения" он зачах и помер.
   Оставшись вдовой, Катерина Федоровна случайно попала в Москву, нанялась в барский дом господ Леоновых няней и прожила в нем почти всю жизнь, вынянчив и выпестовав целое поколение этой фамилии. В семье одного из этих Леоновых она доживала последние свои годы, вела домашнее хозяйство, мирила поссорившихся супругов и, по ее выражению, поскрипывала, как подгнившее дерево.
   В первые дни Февральской революции она приплелась к прежней моей квартирной хозяйке, у которой кухаркой служила ее племянница. События революции сильно взволновали и напугали ее, и она, сидя на кухне за стаканом чаю, рассказывала, охая и кряхтя, о том, что видела и слышала, что пережила в те тревожные дни, когда все вокруг кипело и бурлило, как бушующее море.
   Множество слухов, легенд, часто самого нелепого свойства, вызванных революцией, ходило в низах и верхах московского населения, некоторые из них вошли в рассказ Катерины Федоровны. Они показались мне интересными, и тогда же, под живым впечатлением, я записал все, что услышал от нее, случайно находясь в кухне.
   Биографические сведения о ней мне сообщила ее племянница.

* * *

   Ох... ох... дожила, нечего сказать! И никогда таких делов не было, а тут на-ко тебе на староста лет! И умереть спокойно не дадут... А все царица виновата. Она да еще этот подлец Гришка Распутин: сталкнулись оба Расею продать. Подкуп, вишь, был им от Вильгельма, чтобы ему Расею себе взять... Царица-то сродствие Вильгельму приходится, племянница, что ли... Ну, и согласилась... А Распутин примазался к ней. Да нешто такой проходимец не примажется? Он ведь на все руки, настоящий мазурик. И был промежду них такой уговор: царя прогнать... А как прогонишь? Ведь не собака. И вот будто надумала она порошков подсыпать ему -- мышьяку этого, да побоялась: а ну как дознаются? Станут резать мертвое тело, станут вскрывать и допытаются: тут, мол, отрава... Вот и побоялась. И не знает, как быть. А этот жулик Гришка и придумал: раскопал где-то единорогов рог... будто зверь такой редкостный есть -- единорог, и растет у него на голове один рог, вроде как у антихриста... Только у антихриста промежду глаз рог, а у зверя этого на самой маковке и будто острый как шило! Ну, Гришка и раздобыл этот самый рог и взял ножичком или напильником наскоблил этого рога в стакан с вином и подает эту препорцию царю. А царь выпил и погнало его после этого на вино. Он и раньше-то, сказывают, был очень охоч до винца, а тут запоем стал пить... И что ни день, то пьян и пьян... Лежит себе, а дела забросил. Да и какие уж у пьяного дела? Напьется и спит. А проснется, сейчас:
   -- Давайте мне этого составу! -- ну, этой, Гришкиной пропорции. Вишь, понравилась она ему... А Гришка и рад: наскоблит побольше и подает...
   И стал царь как бы не свой, настоящего, что требуется, не понимает. И никакого внимания, что война идет, нашего войска нивесть сколько побили и будто двадцать крепостей забрали... А он все пьет, распьянствовался, как мужик... Вот как подделал ему каторжная душа Распутин!
   Ну, значит, пьет, и никакого порядка нет... Тут эта государская дума и говорит:
   -- Что же это такое, на самом деле?
   И тут взяли да и убили Гришку. И будто Керенсков из ривольтия выпалил в висок...
   Ну, не стало больше этого шеромыжника, достукался-таки, старый кобель... А тут и народ взбунтовался -- риволюция пришла... ну, это чтобы царя сместить, царя и царицу, потому, говорят, они Расею продавали и много рабочего народу погубили. И сопхнули их с престола, посадили в каземат, солдат приставили караулить, чтоб не убегли. Вот и сидят там...
   А наш Гучков_, сказывают, сел на этот... как его?., ну, на ариплан этот... сел, и птицей взвился под небеса... Набрал бонбов и полетел, как коршун.
   -- Я, говорит, покажу вам, где раки зимуют.
   Будто хочет с неба бонбы кидать, дворец царский хочет разрушить. А к чему? Чем дворец виноват? Да и народу безвинного сколько пропадет... Ведь она, бонба эта, не шутит: шарабахнет, и костей не соберешь... Вот тоща, в японскую войну, Сергея Александровича взорвали -- и-и, что было-то!.. По кусочкам тело собирали, в гроб нечего было класть... Ну, этого поделом: не продавай морозовские одеяла. А то, ишь, польстился на что! Морозов раненым солдатикам одеяла пожертвовал, а он их продал. И где совесть у человека была? А еще великий князь!.. Ох, ох, видно, все одним миром мазаны -- что князь, что мужик, всем хапанье любо...
   Да уж и народ пошел такой -- страху никакого нет. На-ко: старый человек, а полетел с бонбами. А ну, как, храни Бог, сорвется? Да тут вдребезги разлетится, одно мокрое место останется... Да уж видно на то пошел, отчаюга такой... Ох, ох... Страсти такие кругом...
   Ну, не впервые это -- и в японскую войну этакое было... Тогда шибче было: из пушек, из орудиев стреляли... Ну, тогда из-за этой крепости взбунтовался народ... как ее?.. Артур, что ли?.. Ну да, Порт-Артур, вот из-за нее: зачем, дескать, японцу отдали? Через измену и отдали, а народу обида, вот и взбунтовался... Только тогда не трогали царя, а теперь вот сопхнули: нам, говорят, не надо пьяницы. И взяли этого Керенскива...
   Наши-то из-за него каждый день грызутся. Барыня говорит:
   -- Я за Керенскова стою.
   А барин ругается:
   -- Мы, говорит, все кровью обольемся.
   И грызутся, как собаки... Поврозь стали спать: барин в кабинете на диване, а барыня в спальне. И газеты тоже поврозь. Допрежь одну газету на двоих покупала, а теперь две покупаю. Барыня все гойдает, хвост треплет, а барин дома сидит. Раньше-то пообедает и лба не перекрестит, сейчас за папироску, на икону и не взглянет, а сейчас сам лампадки зажигает:
   -- Тебе, говорит, трудно, Катеринушка, еще упадешь... Ну как не упасть? Сколько годов не падала, а тут "упадешь"... То-то вот... Ох, грехи наши, грехи... А надысь батюшка в обедне говорит:
   -- Молитесь, говорит, теперь воссияние идет...
   А что такое? Какое воссияние и к чему? Ничего не поймешь. Стала спрашивать барина -- ругается:
   -- Продажная, говорит, шкура, -- это про батюшку...
   А за что -- и в толк не возьмешь... И ни от кого не добьешься, все мечутся как угорелые, все кричат...
   -- Теперь, говорят, полная свобода: ругай царя, как хочешь, взыску никакого не будет.
   А наш дворник говорит, будто телеграмма пришла: царя и царицу вешать. И такой оральник стал: что ни слово -- все матерком, да матерком.
   -- Они, говорит, Расею немцам продали.
   И будто к нам скоро Вильгельм будет. Сперва в Питер-град, потом к нам. И что будет, что будет?.. Неужели всех убивать станет? Да, думаю, не допустят...
   Барыня говорит: Керенсков победит Вильгельма. А барин все ругает Керенскова. Ну, ругай-не ругай, а Керенсков с царского блюда ест. Конечно, какой он царь без короны? И нету на нем ни медалей, ни аполетов. Ну, а все же вроде бы как штатский царь. И повезло же человеку: без всякой заслуги, а поди-ка -- и рукой не достанешь...
   А царь с царицей сидят, и ни тебе курятины, бульеона, пирожков, а только черный хлеб да вода... А кто виноват? Сами и виноваты. Слыханное ли дело: Расею продать, а? Ну, тоже, ежели ты царь, к чему пьянствовать? Зачем дела забросил и этого мошенника Распутина разыскал, латрыгу этого, пьяницу? Ишь, товарища какого нашел!.. Не знаю, правда-нет ли: дворник сказывал, будто царица с Распутиным жила... Да не верится. А дворник Божится, что правда. И все через леденцовые конфеты: будто Гришка такой леденец выдумал... ну вот, чтобы женщин привораживать... И будто дал этого леденцу царице и приворожил. Да что думаешь? Ведь с него станет, он ведь, проклятый, на все руки горазд был. И откуда только принесло его, нечистого духа? Мужик, хам, а гляди, какой дошлый, и уродится же такой!.. Да уж, к тому и идет, к тому время приближается... Недаром же в Библии сказано: и станут летать птицы с железными носами. Ну-к, вот тебе эти арипланы и есть птицы с железными носами. И такое идет смятение, творится нивесть что -- и ума не приложишь...
   Прачка Дарья пришла и рассказывает такое -- и подумать страшно... Говорит: в газетах напечатано, такая публикация была. Это про монаха из Симонова монастыря: отпороли его на Красной площади... ну, на этой... на Лобном месте... И за то ему наказание такое вышло, что Библию и ризу порвал. Будто читал-читал -- и пошел городить всякое неподобие. И в Библии того нет, чего он нагородил... И после того давай Библию рвать. На мелкие кусочки изорвал, а потом и ризу порвал. Ну, его сейчас схватили и написали про его дела Керенскову. А Керенсков прислал телеграмму: дать, говорит, пятьдесят розог. Вот и отпороли. Народу собралось -- тьма тьмущая... Стала просить барина, чтобы он прочитал мне про это самое, а он ругатся:
   -- Хоть бы, говорит, мне сквозь землю провалиться...
   А я при чем? Не рви Библию, не рви ризу... Нетто они для того, чтобы рвать их?.. Хм... "Провалиться"... Время придет, все провалимся -- без времени ничего не бывает... Ох, ох, зажилась, старая дура, на свете, зажилась. И когда-то Господь приберет? Ох, ох, нагрешила, нагрешила, как ответ буду давать?.. И такое идет кругом... Вот в лавочке приказчик сказывал, будто у Распутина на пятьдесят тыщ нашли золотых колец, браслетов, серег, да еще деньгами тридцать тыщ. Вот ведь какой подлец: царя спаивал, царицу приворожил и потягивал из них... вот какой жулик! И еще про царских дочерей и наследника сказывал приказчик. Их, говорит, до распределения оставили. А какое это распределение -- не знает. И что только делается, что делается на свете?..

* * *

   Большая часть известных мне легенд о падении дома Романовых и особенно легенды более позднего происхождения (1924-1927 гг.) обвиняют бывшую царицу Александру Федоровну в государственной измене, в тайных сношениях с бывшим германским императором Вильгельмом, причем почти всегда подчеркивают ее родственное отношение к нему. Некоторые же легенды, кроме того, говорят и о ее ненависти к России и ко всему русскому. О злых умыслах Александры Федоровны против бывшего царя Николая II-го рассказывают, кроме приведенной легенды, и другие, но о том, что Распутин с ее ведома и одобрения спаивал его напитком из смеси вина и опилков рога "единорога" говорит только упомянутая легенда, по крайней мере, аналогичных легенд мне не приходилось встречать.
   Одна легенда сообщает о лечении Распутиным бывшего наследника престола от кровотечения "роговыми каплями", но не объясняет, из чьего рога были приготовлены эти капли. Очевидно, что в обоих случаях речь идет о так называемых пантах -- молодых (весенних) рогах сибирского оленя марала, из которых китайцы приготовливают возбуждающее средство. По-видимому, легенды намекают на "тибетскую медицину" "доктора" Бадмаева, который, как известно, лечил бывшего наследника и находился с Распутиным в дружеских отношениях.
   Все известные мне легенды, рассказывая о Николае II-ом, называют его уже готовым пьяницей и отмечают, что приход Распутина в Царский дворец лишь усиливает его пьянство.
   Об А. Ф. Керенском, как об одном из видных действующих лиц Февральской революции, поразительно мало легенд. Приведенная легенда, в которой он является, хотя и с оговоркой ("будто") убийцей Распутина и затем "вроде бы как штатским царем", единственная в этом роде. В остальных легендах, где только говорится о нем, ему отводятся второстепенные и третьестепенные роли, а некоторые легенды упоминают о нем лишь вскользь. Правда, во времена существования Временного правительства о нем ходило много легенд: в одних он превозносился чуть не до небес, в других ниспровергался в грязь, но эти легенды, создававшиеся его политическими друзьями или врагами, не имеют ничего общего с народным творчеством.
   О сожительстве Распутина с Александрой Федоровне говорится во многих легендах, но большею частью неуверенно, с оговорками: "будто", "говорят" и, как в приведенной легенде: "правда ли, нет ли", а о том, что Распутин "добился" этого сожительства посредством изготовлявшихся им снадобий, сообщается еще в одной легенде, которая приводится дальше.
  

Матрешкино предсказание

   Летом текущего (1927) года мне пришлось в течение месяца подготавливать в семье одного ремесленника мальчика для поступления в школу. В вознаграждение за свой труд я получал обед и чай. Старшая замужняя сестра ученика оказалась хорошей песельницей, и за чаем, который нередко затягивался на час, на два, я записывал от нее песни.
   Наш чай довольно часто разделяла соседка ремесленника, Марья Сергеевна Трубицына, женщина лет пятидесяти. Родина ее -- Тамбов, а отец -- отставной солдат, по ее словам, горький пьяница, но очень добрый человек. После смерти отца Марья Сергеевна двенадца-тилетнеей девочкой пошла в люди -- зарабатывать хлеб. Сперва нянчила ребят в семьях мастеровых, потом, когда подросла, стала горничной у чиновников, потом была прачкой, кухаркой.
   Теперь она замужем за ремесленником, занимается домашним хозяйством.
   Собеседница она хорошая. От нее я записал, легенду о том, как бывшему царю Николаю II-му было предсказано несчастное царствование, кончившееся падением дома Романовых.

* * *

   Ему никто добра не сулил, а только горькую жизнь. По первому разу, когда он еще наследником был, родная мать говорила ему:
   -- Уступи, говорит, престол брату Михаилу, не то сам пропадешь и весь царский дом погубишь.
   Сама-то она этого не знала, а ей отшельник один на Старом Афоне открыл -- в горах спасался, и был он прозорливец. И ездила она к нему тайком, нарочито, чтобы насчет Николая узнать, какая его жизнь будет -- благополучная или несчастная. А отшельник и говорить не стал много, только и сказал:
   -- Сам в яму упадет и вас всех за собою потащит.
   Вот от кого это стало известно, а ей-то самой где знать? Не пророчица же была, в сам-деле!
   Вот она и думала -- ежели он откажется от престола, несчастья не будет с царским домом. Ну, он послушался было ее, да отец запретил.
   -- Ты, говорит, это выкинь из головы, не то проклятие тебе будет от меня. -- И царицу тоже пробрал: -- Ты, говорит, не в свое дело не встревай. Я, говорит, знаю, кому быть наследником, кому не быть.
   Нравный был: что сказал, то и быть по его, а ежели ослушался кто, он уж колыхнет. Сурьезный был, да и выпивал. Шибко, говорят, пил и умер от водки, она-то и съела его.
   Ну, как он сделал этот запрет Николаю, тот и присмирел, не стал отказываеться от престола. А сам материны слова в уме держал. И как отец умер и взошел он на престол, сейчас за Иваном Кронштадтским послал. Вот приходит Иван Кронштадтский, а он ему говорит:
   -- Как на ваше мнение: благополучно будет мое царство или неблагополучно?
   А Иван Кронштадтский был человек такой: глянет кому в глаза и уж знает, какая его судьба будет. И вот как задал Николай ему вопрос, он сразу не ответил, а жмется: обмануть не хочет, а правду боязно сказать... А Николай говорит:
   -- Вы, отец Иван Кронштадтский, не скрывайте правду. Ничего плохого вам от меня не будет за это.
   Иван и сказал:
   -- Ваше царство -- одно кроволитие.
   А Николай поверил - не поверил, неизвестно, а только сказал:
   -- Это мы увидим.
   И как ушел Иван Кронштадтский, приказал не допускать его во дворец. Не понравились, конечно, Ивановы слова, заскребли мало-мало за сердце...
   А только царствует себе благополучно -- ничего плохого нет и никакого кроволития не происходит. Не происходит и не происходит... А тут коронация... И как она была, на Ходынке на гуляньи тысячи народу повалило. Он из Кремля едет на Ходынку народу показаться, а навстречу везут задавленных -- все в крови, где рука мотается, где голова...
   -- Это что такое? -- спрашивает. -- Это откуда?
   А ему говорят:
   -- На Ходынке народ подавили.
   Он сейчас назад в Кремль. Сейчас стал дознаваться, отчего это случилось и кто этому виноват? А кто же тут был виноват, окромя родного дядюшки, Сергея Александровича? Ему Власовский, обер-полицмейстер, еще за две недели говорил:
   -- Надо больше войска для порядка.
   А он такая гордыня был: чтобы он кого-нибудь послушался? Никогда такого дела не было. Умней себя никого не признавал.
   -- У меня, говорит, и без войска порядок будет.
   Ну, "будет" -- пусть будет. С царским дядей не поспоришь! А "порядок" этот -- на Ваганьково кладбище три дня возили с Ходынки тела, фур по ста за раз... Вот какой его "порядок". А во всем виноватым поставил Власовского. И дал царь увольнение Власовскому -- вон со службы... Ну, и Сергею Александровичу не прошла даром Ходынка: в японскую войну припомнили.
   Тут -- одеяльное дело, с него и почин пошел. Тоща Савва Морозов три тысячи одеял пожертвовал раненым солдатам, а Сергей Александрович эти одеяла на Сухаревке продал. Понятно, не сам продал, а были у него такие сударики.
   Вот Морозов слышит: толкуют, будто его одеяла на Сухаревке продаются, а ему не верится. Вот он взял и пошел посмотреть: правда ли это? Вот приходит, смотрит -- и верно: которые он одеяла пожертвовал -- идут в продажу.
   И тогда эта самая история не только по Москве -- по всей России известна стала. Ну вот и припомнили тогда ему и Ходынку. Тут одеяла, а тут еще Ходынка на прибавку пошла -- одно к одному.
   -- Ему, говорят, неймется. Опять за старое взялся!
   И бросили в него бомбу. И разорвало его, всего разнесло: где рука, где нога... Голову два дня искали, насилу нашли -- на крышу забросило...
   Вот какое ублаготворение ему сделали! Он думал: "Я -- царский дядя!.." А тут нашлись такие -- не посмотрели на это.
   Ну, и Николаю тоже с Ходынки пошло... То все ничего, все благополучно, а то, как кончилась коронация, стало все хуже и хуже -- нескладица такая пошла. Ну, хоть и не настоящая революция, а все же было кроволитие большое... И после этой первой революции все стали говорить:
   -- Добром не кончится.
   А как стали мы воевать с немцами, народ прямо говорил:
   -- Не одолеть нам Германию ни за что. Ежели, говорит, Японию не одолели, где
   уж с Германией справиться?
   Ну, так и было. Какая война, ежели измена на измене? В японскую войну русскую кровь за золото продавали, а тут еще больше продавали. Солдаты и отказались воевать.
   -- Мы, говорят, бьемся, кровь проливаем, а нас продают. Какая же это война?
   И верно, что продавали... Все в один голос говорили: "измена". Измена, и никакого порядка не было. Николай какой стал? Не он царь, а Распутин да царица. Вдвоем они всем распоряжались и на сторону Германии играли. А Николай совсем пропавший стал, и ни к чему у него охоты не было, только пил и пил... Вот говорят, будто ему было сделано, что он пил. А какое "сделано"? По отцу пошел: отец пил, а он еще больше. Он пьет и пьет, а этот бродяга Распутин да царица мухлюют вдвоем. И все знали про это... И не стало терпения, убили Распутина.
   Его убили -- взялись за царя, и было ему свержение с престола. И как он остался без престола, без царства, тут и говорит генералам, которые при нем были:
   -- Как бы, говорит, дело по-матрешкиному не вышло. А эта Матрешка была баба-карлик, и звать ее было по-настоящему не Матрешка, а иначе, а Матрешкой прозвали вроде как бы в насмешку... Это вот есть куклы такие деревянные, маленькие, красками разрисованы, расписаны. И как этакую куколку не повали, она все встанет как следует... И дали ей прозвище "Матрешка".
   Вот и эту бабу... да и не баба она была, а девка старая... И была она юродивка -- будто дурочка, а знала такое, что иному и во веки вечные не знать. Ну вот, и ее тоже прозвали Матрешкой, а как ее заправдошнее имя было -- никто не знал.
   И от этой самой Матрешки был Николаю подарок, такой подарок, что и на всем белом свете никому такого подарка еще не было. Это когда Николай с царицей приезжал на открытие мощей Серафима Саровского. И вот тут Матрешка поднесла ему платок весь в крови, а царице -- холстину длинную и узкую, вроде такой, на которой гроб с покойником несут хоронить. И тут все смотрят: что же это такое? К чему это такое? А Николай и не знает, что ему делать с платком. Держит его в руке и на Матрешку смотрит. А Матрешка говорит:
   -- Принимайте и разумейте.
   Вот Николай видит -- платок весь в крови, взял, да и бросил его, и царица тоже бросила холстину. А Матрешка засмеялась и говорит:
   -- Бросайте, не бросайте, а оба изойдете кровью.
   Ну, ее сейчас сцапали, заарестовали. И что ей сделали, какое наказание было -- неизвестно. Одни говорили, будто в Сибирь ее сослали, другие -- будто повесили. Ну, может, и не повесили, а только сгинула она, запропастилась куда-то...
   И вот про эту Матрешку тогда и говорил Николай.
   Вот когда она ему припомнилась: когда без престола остался, тогда и на ум пришла Матрешка и ее слова припомнились! И не зря припомнились: как она говорила, так и исполнилось, был и Николаю, и царице смертный конец от пули, оба изошли кровью. И дети, вся семья попала под расстрел, облились кровью все.
  
   Легенд, рассказывающих о предсказаниях Николаю Второму и его матери несчастливого царствования, падения дома Романовых и его трагической смерти, довольно много. Исходят эти предсказания от видных духовных лиц, священников, вроде Ивана Кронштадтского, монахов-отшельников, известных своей строгою жизнью, юродивых, цыганок-гадалок. В одной легенде предсказателем является даже "немец-философ", "вроде нашего Льва Толстого". Этого предсказателя к Николаю приводит бывший германский император Вильгельм в то время, когда тот, будучи наследником, посещает Германию. Предсказывает Николаю войны и революции и сам Л. Н. Толстой; предсказывает и родная мать не только на основании предсказаний, сделанных ей отшельниками и другими лицами, но на основании и личных наблюдений над жизнью Николая в первые годы его царствования. Так, например, во время Ходынской катастрофы она говорит ему: "Кровью началось, кровью и кончится". Это предсказание служит причиной разлада между Николаем и матерью: после коронации она нарочно редко встречается с ним и потом навсегда уезжает за границу.
   Предсказания в одних легендах излагаются аллегорически, в других -- вещи называются их собственными именами.
   Не всегда проходят безнаказно предсказателям их предсказания: их или схватывают, вешают, или же убивают на месте, и всегда орудием убийства является револьвер.
   Легенда о продаже великим князем Сергеем Александровичем одеял, пожертвованных фабрикантом Саввой Морозовым в японскую войну в пользу раненых солдат, весьма распространена: мне приходилось слышать ее во Владикавказе, Пятигорске, Кисловодске, Нальчике, на Дону, не говоря уже о Москве, где она известна в нескольких вариантах, распространена она и в Иркутской губернии, где записал ее профессор-этнограф Азадовский.
   Убийство Сергея Александровича не всегда является актом наказания его революционерами за Ходынку и продажу "морозовских одеял", иногда, хотя и очень редко, оно объясняется политическими причинами.
   Каляев, от руки которого пал Сергей Александрович, ни в одной из известных мне легенд не упоминается.
  

Граф Шереметьев и Гришка Распутин

   Этот человек -- стекольщик по профессии (Андрей Иваныч Куликов), родом из Твери, называл себя "стариком 68 лет", тогда как на самом деле ему едва ли было 50. В его русой козлиной бородке, в таких же подстриженных в скобку волосах на голове не виднелось ни одной сединки, лоб был чистый, без морщин, и вообще все лицо очень моложавое, да и слишком бодр и подвижен он был для шестидесяти восьми лет.
   Всех своих знакомых, которым перевалило далеко за 50 и которые при случае жаловались, что их "лета уже ушли", он называл "молодыми старичками" и ставил себя им в пример.
   -- Мне, говорил он, 68 бацнуло, а я еще не согнулся и ни одного гнилого зуба нет у меня. Половинку стукну и ни в одном глазе, только и всего, что на еду погонит.
   "Шестидесяти восьми годам" я не верил, остальное все правда. Я видел, как он "стукал" "половинку": ударом донышка посудинки о ладонь выбивал пробку, запрокидывал голову, брал горлышко в рот... буль-буль-буль... маленькая передышка, потом опять -- буль-буль-буль... и посудинка пуста.
   Видел и то, как его "гнало на еду": быстро работая действительно белыми крепкими зубами, он убирал фунта полтора говяжьего студню и столько же ржаного хлеба. "Половинка" шла ему, как он говорил, на пользу: от нее он не раскисал, как плохие питухи, только глаза у него поблескивали да щеки разрумянивались.
   Однако позволял он ее себе только раз в неделю, по субботам, пошабашив с делами. Похмелья он не знал, значит и пьяницей не был.
   Покончив с едой, он принимался за чай, пил "с прохвала", потихоньку-полегоньку, и тут уж давал волю языку: говорил много, только слушай, а главное -- не перебивай, чего он терпеть не мог. Говорил он не попусту, а всегда что-нибудь занимательное и нередко ссылался на "верного человека", от которого слышал рассказываемое, а тот, в свою очередь, все это видел "собственными глазами", следовательно, "врать ему не из чего было".
   Зря он не сквернословил, но иногда в рассказе, вероятно, для усиления впечатления, пользовался очень нескромными поговорками, пословицами, сравнениями и произносил их с экспрессией, отчего они выходили особо сочными.
   Многие из трактирной публики употребляют в разговора разные иностранные словечки и почти всегда в исковерканном, изуродованном виде и в особом, своем собственном, толковании их. Например, вместо "юриспруденция" говорят "уруспруденцыя" и понимают это слово в смысле грязного, скандального дела, или вместо "комбинации" -- "канбиция", в смысле обоюдной потасовки....
   Андрей Иваныч тоже не был застрахован от употребления в разговоре словечек, вроде приведенных, но он пользовался ими с оглядкой: если знал, что его собеседник понимает в них толк, то скажет и посмотрит на него: не бороздит ли от смешка у того губы? Если бороздит, он и глазом не моргнет, а дня через два спросит с невинным видом у того же собеседника:
   -- Что это за чертовинка такая: надысь прочитал в газете, а что такое, к чему ее приспособить -- не знаю. -- И скажет позавчерашнее словечко.
   От него я записал легенду о том, как бывший царь Николай II-й "компанействовал" с Распутиным и как "заслуженный генерал" граф Шереметьев сказал ему правду в глаза.

* * *

   Про этого Гришку Распутина я от верного человека слыхал -- от матроса знакомого. Раньше он во флоте служил, потом перевели его во дворец, в царскую охрану. И вот тут-то он увидел, какое это царское житье бывает.
   -- Это, говорит, как ваш брат, ничего не видавши, думает: тут особенное что-то!
   А вещь, говорит, простая: у нас грязь, а там еще пуще. Только, говорит, у нас открыто, а там под прикрытием, вот в чем суть!
   Я, говорит, на часах супротив самого царского кабинета стоял и насмотрелся всего вдоволь. И этого, говорит, чертяку лохматого, Гришку Распутина, там видел: я еще, говорит, ему, подлецу, царскую честь отдавал: "на краул" винтовку брал. А что, говорит, поделаешь? Приказано было отдавать и отдавал, ничего, говорит, не попишешь -- дисциплина!
   А из себя, говорит, Гришка простой мужик был, настоящий мужлан, и уж старый, седой. Ну, какой, говорит, ни старый, а здоровило порядочный был. А физиономия его, говорит, доказывает, что был он из подлецов...
   А это, говорит, каким манером он во дворец попал -- дело темное. Тут и так, и этак объясняют: будто наследника лечил, будто еще что-то... Не знаю, говорит, этого дела, а зря говорить не буду, не люблю.
   Одно, говорит, могу сказать, насчет жалованья: положено ему было тыщу пятьсот в год на всем готовом. А с царем, говорит, он был запанибрата: вместе с ним ел, вместе пил.
   Я, говорит, на часах стою, а ихнее компанейство хорошо вижу: сидят рядком и пьют. Не нашу, говорит, водку пьют, а хорошее винцо попивают. А Николай в то время в большой слабости находился, короче сказать, очень пил. А Распутину, говорит, это на руку, это ему -- подай Господи, потому что сам из пьяниц пьяница был. И доходил он, говорит, до полной бессовестности: нажрется, бывало, и прямо в сапогах лезет на царскую постель. Завалится и дрыхнет, храп на весь кабинет подымет... А Николай ничего, хоть бы слово ему сказал.
   А раз, говорит, такая вещь: стою формально на часах, а эти друзья-компаньоны спят. Напились и спят -- Николай, говорит, на постели спит, под прикрытием одеяла, а Гришка -- на акушетке: как был в сапогах, так и бухнулся. И расхрапелся, говорит, он, как какой-нибудь шарлатан; не только что в кабинете, а и по коридору всему слышно.
   Вот, говорит, храпел-храпел, продрал глаза, поднялся и сел на эту же самую аку-шетку... Вот, говорит, посидел-посидел, позевал и после того облапил бутылку и давай тянуть прямо из горлышка... Тянул, говорит, тянул, всю высосал! Ухватил кусок курятины и давай жрать, да, видно, говорит, невкусна показалась ему курятина на акушетке: пошел и сел к Николаю на постель.
   Сидит, говорит, жрет, чавкает, как свинья. А башка, говорит, вся всклокочена, волосища дыбом поднялись -- ни дать, ни взять, говорит, Июда-христопродавец! Ему бы, говорит, еще кошелек с деньгами в левую руку и хоть потрет снимай: точь-точь Июда в аду!..
   Дело, говорит, прошлое: мне и Николай, и весь царский дом был так же нужен, как свинье бинокль или, скажем, подзорная труба, а только, говорит, взяла меня досада: до какой низкой степени опустился Николай! Главное, говорит, дело: тут война идет, наших бьют, а ему, говорит, хоть бы что! На фронте, говорит, русскую кровь проливают, а он с Распутиным дорогое винцо попивает! И смотрю, говорит, я на Распутина и думаю себе: "Эх, плачет по тебе, жулику, пуля из казенной винтовки".
   В большом, говорит, я тогда раздражении находился. Да нетто, говорит, я один досадовал? И генералы, и князья... да мало ли еще кто? Только, говорит, какая же ихняя досада? Шушукаются, говорит, по темным уголкам да шиш в кармане показывают, а перед Гришкой, говорит, юлят, лебезят:
   -- Он, говорят, умный, даром что из мужиков.
   Нет, говорит, видно Россия-то Россией, а своя рубашка ближе к телу. Досада-то ихняя, говорит, -- пар один.
   Ну, однако ж, нашелся человек, не побоялся сказать правду царю в глаза. А этот человек был граф Шереметьев, генерал. Он-то, говорит, не стал называть Гришку "умным"... Тут, говорит, такое произошло, что только ахнешь... Да при мне, говорит, и дело-то все разыгралось.
   Я, говорит, тогда как раз на часах стоял и все отлично знаю, с чего началось и чем кончилось. Дверь, говорит, стеклянная, мне все и видно, и слышно. И этого, говорит, Шереметьева хорошо рассмотрел: старый, борода большая, седая, орденами вся грудь увешана. И видел, говорит, я, как он в царский кабинет вошел, как с царем поздоровался.
   А Распутин, говорит, тут же в кабинете находился. И не так чтобы очень пьян, а все же долбанувши был. И развалился он на акушетке, и лежит, как боров. Не без того, что нарочито он это сделал, чтобы Шереметьева уколоть: дескать, хоть ты и генерал в орденах, а я мужик, и при всем том нет тебе от меня почета, и ничего ты мне сделать за то не можешь. Ну, конечно, знал свою силу: царя не боялся, станет ли Шереметьева бояться? Только налетела коса на камень.
   Вот, говорит, как дело было: как Шереметьев вошел в кабинет, сейчас с царем поздоровался. А Гришка как лежал, так и лежит. Вот Шереметьев раз посмотрел на него, а Гришка лежит-полеживает. Вот Шереметьев и во второй раз посмотрел, а тот, говорит, на прежнем положении: свинья свиньей лежит... Вот и в третий раз посмотрел Шереметьев. А Гришке это без всякого внимания, хоть двадцать раз смотри: вот, мол, лежал и буду лежать, и дела тебе до этого нет. Тут Шереметьев ка-ак крикнет:
   -- Встать! Руки по швам! Ах ты, говорит, скотина! Царь, говорит, стоит, я стою, а ты развалился и лежишь?!.. Встать!
   Тут Гришка как вскочит, вытянулся, дрожит, и руки по швам. А я, говорит матрос, смотрю на него и такой-то смех меня разбирает: вот-вот, говорит, засмеюсь! Да уж насилу-то, насилу удержался. Сам, говорит, понимаю: засмеялся, ну и провал. С нас, говорит, строго взыскивалось.
   Ну, говорит, стоит этот Гришка, и такой-то дрожемент его прохватывает, будто лихорадка его захватила. Только, Говорит, вижу -- нахмурился Николай и как напустится на Шереметьева:
   -- Какое, говорит, имеешь ты полное право распоряжаться в моем дворце?! Вас,
   говорит, человек не трогал, а вы его ругаете-порочите... А потому, говорит, забудьте дорогу в мой дворец! -- И аж весь потемнел от злости...
   Вот как, говорит, он дорожил Распутиным. А я, говорит, стою себе, настаиваю, будто и не слышу ничего, а сам, говорит, слушаю и на ус наматываю. И думаю себе: беспременно после этих царских слов Шереметьев уйдет. А только, говорит, он не ушел.
   Вижу, говорит, возгорается дельце немаловажное. Царь, говорит, нахмурился, а Шереметьев того больше.
   -- А, говорит, вы заслуженного человека на пьяного подлеца меняете?! Ну так, говорит, и оставайтесь с пьяным подлецом, а мне здесь делать нечего. Я, говорит, забуду дорогу в дворец, и другие тоже забудут.
   Слушаю, говорит, я и ушам своим не верю. И думаю, говорит, себе: сейчас Николай взбеленится и прикажет взять Шереметьева под арест. Только, говорит, нет: ни слова, ни полслова не сказал он ему. Стоит, говорит, молчит, голову повесил. И Распутин, говорит, стоит, дрожит. Как оплеванные, говорит, оба стоят... А Шереметьев, говорит, повернулся и пошел. А тут, говорит, и смена моя пришла...
   А только, говорит, я после-то молчал, потому что с какой стати стал бы накликать на себя беду? У нас, говорит, было очень строго, не дозволялось зря рта разевать, а что знаешь, знай про себя. А тут вскорости меня, говорит, опять потребовали во флот. И без меня, говорит, Распутина ухлопали, и без меня революция пошла, и Николай с престола слетел. А как, говорит, было дело, не знаю. Слыхать, говорит, слышал от людей, да только, говорит, у меня такая нацыя_: что собственными глазами видел, про то и говорю, а чего не видел врать не стану. И про то, говорит, ничего не знаю, рассказал ли Шереметьев, как с царем он порезонился, или же смолчал. Да только вряд ли смолчал: такое важное дело, и будет молчать?.. А там -- не знаю. Чего, говорит, о не знаю, про то и говорить не стану.
   Да и верно, к чему врать? А то ведь мало ли ветрогонов? Иной-то путем не слышал настоящего, а не то чтобы самому видеть, а как примется... уж он тарахтит-тарахтит... такую-то аримурию заведет -- не слушал бы... А скажи -- не хорош станешь. Сейчас на дыбы и давай тебя ругать... Мало ли таких? Шатаются, только тень наводят. А матрос -- человек правильный: что знал, про то и рассказал.

* * *

   Относительно упомянутого в легенде слова "аримурия" могу сказать следующее: впервые я услышал это слово в конце 90-х годов во Владикавказе, где оно было весьма распространено среди низов населения и означало хитро сплетенную, в форме рассказа, выдумку, цель которой -- обман, одурачение того, кому она рассказывается.
   От низов аримурия перешла к туземцам окрестных аулов, к осетинам, ингушам, а также к казакам и немцам ближайшей к городу колонии и нередкость было слышать на базаре, как, например, ингуш, продавец домашней птицы, говорил на ломаном русском языке покупательнице-барыне:
   -- Зачем твоя много гыр-гыр? Ей-бох-один-бох, ундушка хороший. Моя правда скажит, моя аримур нет (т. е. "зачем ты много попусту говоришь? Ей-Богу, индюшка хороша, я говорю правду, обмана у меня нет").
   Привожу другой, не менее, если не более характерный пример, иллюстрирующий отношение обывателя к этому слову.
   В том же Владикавказе, в мировом суде, разбиралось дело по обвинению отставного бомбардира Обросимова в публичном оскорблении словами колониста Крафта.
   Оскорбление это, согласно жалобе, заключалось в следующих словах, сказанных Обросимовым Крафту при встрече на улице:
   -- Эй ты, забулдыга, тундер ветер (т. е. доннер ветер), [Т. е. привычка] расподлая твоя душа, анчихрист и аримурщик поганый!..
   Вся тяжесть оскорбления была в двух последних словах, которые, по объяснению жалобщика и вызванным им на суд свидетелей, означали "мошенник", "плут".
   Да и сам ответчик, кстати сказать, благообразный, убеленный сединами старец в суконной поддевке синего сукна, с двумя бронзовыми медалями на груди, не отрицал того, что под словами "аримурщик поганый" он подразумевал именно мошенника, каким и на самом деле считает Крафта, так как тот "взял у него в починку бочонок для солки огурцов, чинит его вот уже два года и 8 месяцев и никак починить не может: так поступают только мошенники".
   Судья признал обвинение доказанным и приговорил Обросимова к штрафу в три рубля.
   Вначале я был склонен думать, что аримурия -- слово чисто местное, владикавказского происхождения, но потом, позже, встречал его и в других местах, но уже в ином произношении и ином значении.
   Так, в Ростове-на-Дону, на хлебной пристани, среди грузчиков-крючников, оно выговаривалось (1900 г.) "армурия", и значило очень нескладный и долгий рассказ, безразлично -- чего бы он ни касался. ("Завел ты свою дурацкую армурию, и конца не видать") В Ставрополе-Кавказском, среди обитателей Ташлы, Воробьевки и других городских окраин, "аримурия" превратились (1901 г.) в "агримурию" -- в гнусную ядовитую сплетню ("Мало ли ходит по городу агримурий? Все не переслушаешь"). В Сочи она становится (1901 г.) "каримури-ей" -- порнографическим рассказом ("Такую-то каримурию понес, что аж уши вянут"). А в Кисловодске (1906-1907 гг.) среди бывших слобожан -- "кадримурией", судебной волокитой ("Эх, затеял эту кадримурию на свою голову!").
   В Москве аримурия стала известна сравнительно недавно -- года четыре тому назад, по крайней мере, в течение этого времени я стал встречать ее в разговорах низов, но не скажу -- часто. По-видимому, она еще не успела вполне привиться к ним. Выговаривается она по-владикавказски, а значение ее то же, что в Ростове-на-Дону: нескладный пустой рассказ.
   Но аримурию не надо смешивать с другим московским, похожим на нее, словом -- "ох-мурией", означающим целый ряд преступных деяний, под рубрику которых подходят: мошенничество, шулерничество, сводничество, жульничество, взяточничество, вымогательство. Происходящее от охмурии, очень популярное в московских низах слово "охмуряло" означает человека без совести и чести, способного на любое из перечисленных деяний и вообще на всякую гнусность...
  

Как Распутина убили

   В 1923-1924 гг. мне пришлось встречаться в харчевне "Низок" с одним из ее завсегдатаев, носившим довольно странную кличку "Чертопхая". Этот человек, лет сорока пяти, белокурый, одетый оборванцем, можно сказать, ничем особенным не выделялся из общей массы посетителей харчевни, и я, быть может, так бы и не обратил на него внимания, если бы не одно обстоятельство. А обстоятельство было вот какое.
   Как-то в один из зимних вечеров во второй комнате харчевни, куда обыкновенно собирались все те, кому было очень холодно и голодно и которые просиживали за чаем часа по три, стекольщик Семен Андреич рассказывал о том, как его замужнюю сестру-кликушу вылечил старик-знахарь: не давал ей пить ни отвара из трав, ни нашептанной воды, положил ей руку на голову да посмотрел в глаза, и болезни как не бывало.
   Рассказ произвел впечатление: заговорили о кликушах, о колдунах, колдуньях, которые "напускают порчу" на женщин. Но нашелся один скептик, Пашка-маляр, еще довольно молодой человек, который заметил, хотя и не совсем уверенно, что "колдунов, гляди, никогда на свете не бывало, все это выдумки".
   Чертопхай, дымивший в уголке цыгаркой, горячо заступился за колдунов и рассказал интересный в бытовом отношении случай, как один колдун испортил молодую, только что вышедшую замуж женщину, и как ему за это мужики всем миром "отмяли" бока кулаками.
   В тот же вечер я познакомился с Чертопхаем. Потом мы с ним нередко пили чай вместе, и тогда я узнал, что он вовсе не Чертопхай, а Гаврила Семеныч Охотнов, родом из Костромской губернии, Чертопхаем же его прозвал один торговец на Сухаревке. У Гаврилы Семеныча тогда была ручная тележка, на которой он перевозил небольшие тяжести, чем и кормился. Чтобы привести тележку в движение, надо было пхать ее вперед, и это обстоятельство, по объяснению Гаврилы Семеныча, дало повод торговцу прозвать его Чертопхаем. Теперь тележки у Гаврилы Семеныча давно уже не было и он перебивался кое-чем: поденной работой, продажей на улице цветов и в общем жил голодно и холодно.
   Потом, когда "Низок" закрылся, я потерял из виду многих из своих знакомых по харчевне, потерял и Гаврилу Семеныча, и только прошлым летом (1927 г.) случайно встретился с ним на Смоленском рынке. Мы пошли в трактир и сели за чай.
   Жизнь Гаврилы Семеныча не изменилась к лучшему: по-прежнему приходятся ему перебиваться случайной работенкой и по-прежнему не всегда приходится быть сытым.
   Во время нашего чаепития к нам подсел знакомый Гаврилы Семеныча, человек одного с ним типа, находившийся "в подвыпитии" и искавший желающего добавить полтинник к имевшейся у него сумме, чтобы вместе "раздавить половинку". Мы с Гаврилой Семенычем добавили. После того, как половинка была раздавлена, разговор пошел веселее и интереснее. И тут снова я услышал от Гаврилы Семеныча о колдунах, ведьмах; впрочем, речь о них завел я. Потом, продолжая беседовать, дошли мы до Распутина и Николая Романова.
   К сожалению, нашей беседе мешал знакомый Гаврилы Семеныча: у него явился позыв "дерябнуть" еще, а денег не было "ни копья", и он принялся приставать к нам, чтобы мы "сообразили" еще "половинку". "Сообразить" ее мы не могли, и он стал обходить трактирных посетителей, выпрашивая "на хлеб". Но и тут постигла его неудача: его отовсюду гнали. Он с досады пошел "крыть матом" направо-налево и кончилось это тем, что его выпроводили из трактира "с зашейным маршем", т. е. вытолкнули взашей. И нас попросили оставить заведение, потому что мы, по объяснению полового, "компаньены этого холюга-на". Чтобы избежать скандала, нам пришлось оставить трактир.
   Я записал рассказ о колдунах и ведьмах и легенду о Распутине, царице и Николае Романове. Рассказ оставляю себе, а легенду сообщаю вам.

* * *

   Как залез Распутин в дворец, каким средством нашел он туда дорогу, в точности не знаю. Слышал, будто одни генерал обнаружил его и привез у наследника кровь унимать. А наследник совсем хилый был -- носом кровь шла. И какие только доктора не лечили, и чего-чего только не делали! По заграницам возили и профессорам показывали, а все никакой помощи, никакого облегчения! И совсем пропадает царенок. Тут генерал и привез Распутина.
   -- Вот, говорит, кто мастер лечить.
   Видно, знавал его раньше, а иначе как же? Не стал бы перед царем так говорить.
   И вот будто с той поры Распутин и засел во дворце. А сам из мужиков был, да и мужик неважный: пьяница и в остроге сидел -- корову попер, ему и дали за это восемь месяцев тюремного заключения. И уже старый был. Только все же какой он ни был пьяница и вор, а не простой человек был: знал разные штуки, умел составы делать -- будто травы варил, корешки в ступе толок, вроде как аптекарь. И приготовил такое лекарство. Дал наследнику -- у того кровь и унялась. А другие говорят, будто он знал слово кровь заговаривать... Уж не знаю, как это происходило, а только прижился он во дворце и как принялся оказывать свою премудрость, то и пошло по всему дворцу пьянство, потом и разврат пошел... Надымил этими составами, туману напустил, и стали все ровно бы сумасшедшие.
   Старый, а уж такой бабник, такой ходок -- где уже там молодому угнаться за ним! Молодому-то и во сне того не приснится, что он разделывал! И опять-таки тут корешки эти его, травы разные: пастилу из них такую изготовил, лепешечки такие -- даст какой даме кусочек, она съест и сделается сама не своя, так и льнет к нему, так и льнет... Ведь вот какую антимонию придумал!
   Ну, да ведь он придумает! Кому другому и в ум не придет, а он умел. С головой парень был, не мешком из-за угла прибитый!..
   И будто дал он этой пастилы царице... Сумел дать. Ему ли не суметь? Вот и дал. И как она покушала, то и взыграла. И такое началось во дворце, такой пошел садом-гамора, что и не скажешь. Которые тогда бывали во дворце, так прямо говорят: "Это не дворец, а кабак и развратный дом!" Вот до чего дошло!
   Пьянствовали все напропалую, а про Николая и говорить нечего: он и раньше тверезый почти дня не бывал, а как пришел Распутин, так в дворце ничем и не пахло, окромя водки. Кабак, да и только!
   Собрались мастера выпить: Николай не пролей капли был, а Распутин -- так уж прямо луженая глотка. Прорва настоящая: сколько ни пьет -- не скажет "довольно".
   И до того он распьянствовался, расхамничался, что удержу нет. Нажрется и давай кого ни попадя матерью ругать, а не то -- песни похабные примется орать. А Николай только посмеивается, будто так и полагается. Вот до какой линии дошли тогда в царском дворце. Такое позорище на всю Расею пустили... И никакой совести нет. Война идет, Расею продают, грабят, разоряют, а Николаю это ничего, ровно бы так и надо. Ему все нипочем, лишь бы водка была да Распутин при нем -- вот как опутал его Распутин!
   Ну, да эти шнурочки, веревочки эти от царицы шли: она уже давно Расею продавала Вильгельму. И такой уговор был у нее с ним: Николая с престола сковырнуть, а ей бы самой царствовать. Дескать, наследник малолеток, к тому же больной, вот ей полная воля распоряжаться, командовать всем.
   Ну, Вильгельм, разумеется, не даром старался, хотел половину Расеи себе оттяпать, какая получше, а похуже -- царице оставить, а Николая по шапке, в отставку, пусть пьет с Распутиным своим, водки хватит... Может, и Распутина Вильгельм подсунул, чтобы Николаю веселее было пить. Конечно, не сам подсунул, а его денежки -- они тут работали.
   Заранее сделали распределение Вильгельм и царица, да расчет ихний не вышел: как убили Распутина, так и самую царицу с Николаем сковырнули.
   И будто за княгиню убили Распутина: будто и ей он дал порошков -- не порошков, а этой пастилы. А князья озлились.
   -- Царица, говорят, как хочет, это ее дело, но только чтобы наших жен не трогал.
   Только, думается, не через княгиню, а просто насточертел он всем. Ну, и взяли его в разделку.
   И он учуял, что гроза над ним собралась, из дворца -- ни ногой. Зовут его князья обедать, а он нейдет:
   -- Я, говорит, нездоров.
   Ну, они другое придумали.
   -- Приехала, говорят, из Москвы красотка, хочет в отношении знакомства...
   А ему эти красотки слаще всего, старый-старый, а ядовитый был. И не стерпел, приехал, а его пристрелили -- "угостили красоткой" -- и бросили под мост. А Николай не верит, что его убили:
   -- Это, говорит, невозможно!
   И царица не хочет верить:
   -- Как это, говорит, можно, чтобы на такого человека руку поднять?!
   Ну, можно-не можно, а Распутина привезли во дворец мертвым. И плачу же здесь было тогда! Такое, подумаешь, царское горе! Ну, им, действительно, горе... Им горе, а кому и радость -- весь народ, сколько его ни на есть, ничуть не пожалел:
   -- Собаке, говорит, собачья смерть!
   А во дворце рыдание большое было. И три дня его тело держали -- расстаться жаль было. От него уж дурной запах пошел, а они духами его поливали...
   Ну, наконец-то похоронили. Особое такое место выбрали, только не на кладбище, и разукрасили могилку: песочком посыпали, убрали цветами... Сколько цветов в магазинах было -- все закупили.
   Ну, они так разукрасили, а народ по-иному... Утром царица едет проведать могилку, а там народу с тысячу собралось. Могила разрыта, и тут костер горит, а на костре Распутин лежит... А это народ жег его, чтобы от него и звания не осталось.
   И как она увидела это сожигание, поскорее обратно во дворец: поняла, какое дело началось. Тут не до Распутина, самой бы убраться впору...
   Вот едет, а кругом народу тысячи, и шумят, кричат, а тут красные флаги, стрельба... Ну, революция!
   И тут налетели на нее, взяли под арест. Она спрашивает:
   -- Где царь?
   А ей говорят:
   -- Теперь больше нет царя -- есть Николай Романов. Под замком, говорят, сидит, и тебя туда сведем. А ваш, говорят, престол разломали и будем жечь на площади.
   Вот приводят, смотрят -- Николай без аполетов, сняли с него... Раз не царь -- зачем ему аполеты? Вот и сняли. Тут она заплакала.
   -- Конец, говорит, нашей жизни пришел...
   Ну, маленько ошиблась: конец этот не тогда пришел, а после.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru