Осенью. Разсказы и сказки А. Н. Баранова. Изданіе И. А. Ильяшенко. Казань, 1891 г. Сочинители мелкихъ разсказовъ,-- мелкихъ по размѣру и по содержанію,-- очень любятъ изображать печальныя стороны жизни, и разъ принявшись писать въ такомъ направленіи, уже не даютъ никакой пощады читателю,-- изображаютъ сплошь только горе и отчаяніе. Правда, въ дѣйствительной жизни нужды, бѣдъ и печали больше, чѣмъ довольства и радости. Правда и то, что "сытые" и довольные часто "не разумѣютъ голодныхъ", и никогда не мѣшаетъ напомнить "сытымъ" о томъ, что рядомъ съ ними нужда губитъ добрыхъ людей такъ же точно, впрочемъ, какъ и недобрыхъ, не разбирая, кто добръ, кто золъ, кто хорошъ, кто плохъ. Но въ романѣ ли, въ повѣсти, или въ мелкихъ разсказахъ надлежало бы жизнь описывать такою, какова она на самомъ дѣлѣ, и не вдаваться въ сплошное нытье, въ непрерывное причитаніе объ участи "униженныхъ и оскорбленныхъ", "пролетаріевъ" и "неудачниковъ". Не можетъ быть, чтобы г. Баранову и многимъ другимъ писателямъ мелкихъ разсказовъ жизнь представлялась лишь въ видѣ безграничной юдоли печали и стенаній. Не можетъ этого быть для г. Баранова потому, что въ Разсказахъ и сказкахъ авторъ доказалъ, что у него нѣтъ недостатка въ наблюдательности, въ пониманіи проходящихъ передъ нимъ явленій жизни. потому еще, что онъ одаренъ въ достаточной мѣрѣ чуткостью и отзывчивостью къ добру. Бетъ, конечно, люди, которые такъ уже на свѣтъ рождены "нытиками" и "тужиками", страдающими органическимъ порокомъ, своего рода умственнымъ дальтонизмомъ, препятствующимъ видѣть свѣтлые цвѣта. Едва ли, однако, къ числу такихъ принадлежитъ г. Барановъ. По многимъ признакамъ, мы полагаемъ, что видитъ онъ все ясно и правильно, а только предпочитаетъ изображать мрачное. Намъ это представляется уже не "дальтонизмомъ" писателя, а его"направленіемъ". Если это такъ, то мы считаемъ "направленіе", принятое г. Барановымъ, не совсѣмъ правильнымъ и не ведущимъ къ той цѣли, которую ставятъ себѣ искренніе писатели, задающіеся изображеніемъ исключительно нужды, горя и иныхъ мрачныхъ сторонъ жизни. Цѣль такихъ писателей, несомнѣнно, хорошая, симпатичная и гуманная -- будить въ довольныхъ и сытыхъ чувства состраданія и благожелательства къ несчастнымъ, обдѣленнымъ судьбою, забитымъ обстоятельствами, или же "униженнымъ и оскорбленнымъ" людскимъ безсердечіемъ. Но дѣло въ томъ, что такіе писатели, при самыхъ добрыхъ намѣреніяхъ, бьютъ куда-то мимо цѣли и все въ одну сторону, когда дѣлятъ общество на двѣ половины и на одной ставятъ безсердечныхъ "довольныхъ", на другую -- добрыхъ "голодныхъ". Отъ правды это недалеко, но это не настоящая правда; а ненастоящая правда никогда не дастъ хорошихъ результатовъ. Въ дѣйствительности жизнь складывается, все-таки, не такъ, и изображеніе получается одностороннее и. невѣрное. Очень часто "довольные" страдаютъ не менѣе голодныхъ и обдѣленные и обиженные имѣютъ свои радости, недоступныя иногда сытымъ. Г. Барановъ это знаетъ и передать умѣетъ очень хорошо, какъ мы это видимъ въ разсказѣ Пролетарій, а именно въ той сценѣ, гдѣ "голодный" пролетарій, у котораго на рукахъ умирающая отъ голода семья, уступаетъ работу такой же, какъ онъ, несчастной дѣвушкѣ. Онъ не подѣлился съ нею, онъ просто отдалъ ей все, отдалъ возможность накормить своихъ голодныхъ дѣтей и жену. Это лучшій разсказъ г. Баранова; но и онъ испорченъ концомъ, который, по нашему мнѣнію, ни на что не былъ нуженъ и не находится ни въ какой связи со всѣмъ предшествовавшимъ. Конецъ таковъ: пошелъ "пролетарій" на улицу освѣжиться, и тамъ его задавилъ мчащійся на рысакѣ, бывшій его товарищъ,-- разумѣется, "сытый". Мы думаемъ, что такое усиленіе мрачныхъ красокъ совершенно излишне, автору не было логической необходимости давить "пролетарія"; это уже -- произволъ сочинителя. За то совершенно логичны и хороши тѣ сцены, въ которыхъ описывается, какъ нужда озлобляетъ людей, глубоко любящихъ другъ друга,-- "пролетарія" и его жену. Съ голода и холода на обоихъ, добрыхъ и честныхъ, нападаетъ какое-то озвѣрѣніе, доводящее ихъ до неистовыхъ словъ и поступковъ. Бообще, авторъ хорошо знаетъ все то, что описываетъ; но иногда описываетъ слишкомъ подробно, воспроизводитъ слишкомъ точно, можно сказать -- стенографически, длинные разговоры, наводящіе не малую скуку, какъ, напримѣръ, въ разсказѣ Въ хаотическомъ состояніи, гдѣ пьяная компанія болтаетъ всякій вздоръ на десяткѣ страницъ. Тѣми же добрыми и гуманными чувствами навѣяны Сказки г. Баранова. Но намъ онѣ менѣе нравятся, чѣмъ его Разсказы. Въ Сказкахъ много дѣланности и натянутости и мало фантастичности, за которою, повидимому, авторъ гнался усердно... Не его это "родъ" писать сказки, для этого онъ слишкомъ реалистъ,-- человѣкъ дѣйствительной жизни, а не міра фантазіи. Нѣкоторыя его Сказки (Глупые лебеди, Въ клѣткѣ, На своемъ посту) не лишены мысли и содержательны, но это не сказки, а аллегоріи, или, вѣрнѣе, таже притчи, немножко длинныя и потому скучныя. Все сказанное выше не помѣшаетъ намъ признать въ авторѣ Разсказовъ и сказокъ несомнѣнное дарованіе, быть можетъ, талантъ, который способенъ развиться до замѣтной величины, при одномъ, впрочемъ, условіи, если г. Барановъ сознательно откажется отъ принятаго имъ "печальнаго" направленія.