Каз. Баранцевичъ. Сказки жизни. 13 разсказовъ. Спб. 1898 г. Ц. 1 р. Новый сборникъ разсказовъ г. Баранцевича ничего не привноситъ въ характеристику автора, какъ беллетриста, пользующагося давно уже заслуженными симпатіями читателей. Какъ художникъ-бытописатель, г. Баранцевичъ съ самаго начала выступилъ вполнѣ сложившимся, и въ первыхъ его очеркахъ, какъ и въ послѣднихъ, онъ неизмѣнно одинъ и тотъ же. Предъ нами все тѣ же мелкія, незамѣтныя стороны жизни, маленькіе люди съ ихъ маленькими интересами, ничтожными скорбями и радостями, съ ихъ сѣренькой и пошлой жизнью, монотонной, скучной и неглубокой. Симпатіи автора всегда опредѣленны и ясны, "разу подкупаютъ читателя въ его пользу, привлекая къ нему добротой и мягкостью, съ которыми онъ старается заинтересовать насъ въ незамѣтной жизни "го незамѣтныхъ героевъ, наполняющихъ будничную жизнь. Эта гуманная черта, составляющая едва ли не главное достоинство г. Баранцевича, заставляетъ многое забыть при чтеніи его многочисленныхъ разсказовъ, простить тусклость его схога, тотъ сѣрый колоритъ, который лежитъ на всѣхъ рисуемыхъ имъ картинкахъ, и поверхностность его наблюденій. Г. Баранцевичъ не принадлежитъ къ числу глубокихъ писателей, съ сильнымъ и яркимъ художественнымъ талантомъ, которые въ самомъ обыденномъ явленіи умѣютъ раскрыть его сущность, показать, что для художника нѣтъ ничтожнаго въ жизни, въ которой все глубоко, полно захватывающаго интереса для того, кто умѣетъ наблюдать и освѣщать видѣнное внутреннимъ свѣтомъ своей души. Г. Баранцевичъ скользитъ по поверхности и только описываетъ, не заглядывая въ глубь жизни. Отъ "того его разсказы не производятъ глубокаго впечатлѣнія, большею частью они имѣютъ характеръ эскиза, почти анекдота. Содержаніемъ почти всегда служитъ жизнь петербургской мелкоты,-- можно сказать, что авторъ рѣдко выглядываетъ "а предѣлы Петербурга Деревня ему совершенно чужда, да и разсматриваетъ онъ ее больше съ точки зрѣнія дачнаго жителя.
Въ настоящемъ сборникѣ анекдотъ преобладаетъ, въ нѣкоторыхъ разсказахъ онъ составляегъ исключительное содержаніе, какъ, напр., "Нуда", написанномъ въ стилѣ тридцатыхъ годовъ, когда даже въ фамиліяхъ героевъ авторы старались напечатлѣть ихъ характеристику: исправникъ называется Разбейносовъ, "таковой Рылло, а весь разсказъ словно позаимствованъ изъ стараго фельетона захудалой провинціальной газетки. Въ другихъ разсказахъ, въ которыхъ авторъ пускается въ психологію, область ему мало знакомую, чувствуется такая натяжка и искусственность, что исчезаетъ всякая иллюзія, и дѣланность разсказа, пришитая бѣлыми нитками тенденція торчитъ какъ шестъ. Вотъ какъ, разсуждаетъ въ разсказѣ "Весна студенчества" студентъ Ивревъ, юристъ второго курса: "Первымъ лицомъ въ Россіи всегда былъ и будетъ чиновникъ! Ну, что такое наука, въ особенности въ рукахъ нашего брата -- средняго человѣка?.То ли дѣло чиновникъ! Служи только исправно, составляй докладныя, подписывай, наполняй всю Россію бумагами, да не забывай про "собачку дворника" ю и благо ти будетъ! Братцы, за "собачку дворника" и т. д.! Эта рѣчь на студенческой пирушкѣ приводится совершенно серьезно, авторъ, увлеченный "сочинительствомъ", вѣритъ въ возможность такой откровенности, но едва ли кого заставитъ повѣрить ему, что это не "сочинительство", и при томъ весьма дурного тона.
Большое мѣсто въ сборникѣ отведено дѣтямъ, которыхъ г. Баранцевичъ рисуетъ съ большой любовью и теплотой. Таковы разсказы "Игрушка Вовика", "День Васи", "Большія волненья маленькаго человѣка", которыя обнаруживаютъ въ г. Баранцевичѣ умѣнье проникнуть въ душу маленькихъ людей и показать, какъ жизнь коверкаетъ ихъ здоровыя чувства. Это лучшіе очерки, отчасти испорченные нѣкоторой искусственностью фабулы.