Деньщикъ капитана фонъ Горнштейна, Викторъ, дня три тому назадъ проводилъ своего барина на Балтійскій вокзалъ. Капитанъ, сухой, педантичный человѣкъ,-- какъ большинство военныхъ изъ нѣмцевъ,-- въ послѣдній разъ, со ступеньки вагона, сообщилъ деньщику подробнѣйшія и пунктуальнѣйшія распоряженія, сѣлъ и поѣхалъ въ Ревель, а Викторъ въ этотъ же вечеръ зашелъ къ пріятелю, генеральскому лакею, и напился. Весь слѣдующій день Викторъ поправлялся, а на третій, вспомнивъ о томъ, что это день его рожденія, задумалъ устроить пирушку.
Теперь, стоя передъ трюмо въ гостиной и закручивая усы, онъ мечталъ о томъ, какое впечатлѣніе долженъ произвести на деревенскую дѣвушку Ѳеню, служившую въ томъ же домѣ прислугою въ семействѣ чиновника и согласившуюся на убѣдительныя просьбы Виктора зайти "откушать чашку чая".
"Дурища то она дурища", -- думалъ онъ -- "и въ порядочномъ кругѣ общества вести себя, пожалуй, не съумѣетъ, а притомъ сюжетецъ все-таки интересный!.."
Закрутивъ, какъ слѣдуетъ, усы, Викторъ надѣлъ подаренный капитаномъ форменный сюртукъ съ бархатнымъ воротникомъ и, глядя въ трюмо, самъ залюбовался своей статной, молодой фигурой.
"Диковинное дѣло, -- думалъ онъ, -- этотъ самый сюртукъ на баринѣ все равно какъ на вѣшалкѣ, а ко мнѣ идетъ! Молодецъ ты, Викторъ, больше ничего что молодецъ! Однако, пойти посмотрѣть, что-то у меня по хозяйству?"
Викторъ подошелъ къ дверямъ кухни, въ которой возилась рекомендованная на этотъ день въ качествѣ стряпухи спившаяся съ круга безмѣстная кухарка, и съ важнымъ видомъ остановился на порогѣ.
Польщенный аттестаціей стряпухи, Викторъ ушелъ въ комнаты, и снова остановился передъ зеркаломъ.
-- Молодецъ я!-- не удержался онъ, чтобы снова не похвалить себя,-- совсѣмъ молодецъ! Но гдѣ ей устоять деревенщинѣ... Она, кромѣ мужиковъ у себя въ деревнѣ, людей не видала! А и дѣвчонка хороша, нужно сказать правду... Вотъ только имя... Ѳеня... какъ то не того... лучше бы Александра... Шурочка... или Леонтина... Леонтина хорошее имя...
Было семь часовъ. Съ минуты на минуту Викторъ ждалъ гостей и начиналъ уже волноваться. По нѣскольку разъ онъ заходилъ въ столовую, большую комнату съ обоями подъ дубъ и съ рельефными изображеніями дичи и рыбъ по стѣнамъ, по нѣскольку разъ переставлялъ приборы, ревизовалъ закуску съ цѣлью удостовѣриться, не забыто ли что, и, видимо, томился ожиданіями и сомнѣніями.
Больше всѣхъ его безпокоила Ѳеня. Ему долго пришлось ее упрашивать, пока, наконецъ, она согласилась придти, и то съ братомъ, и притомъ не надолго.
"Чортъ ее знаетъ, а вдругъ не придетъ?-- думалъ Викторъ, развалясь на креслѣ въ гостиной и чутко прислушиваясь, не раздастся ли въ передней звонокъ, -- тогда мнѣ и праздникъ не въ праздникъ! Что я буду съ обломами дѣлать".
Между тѣмъ кто-то изъ "обломовъ" уже вошелъ въ переднюю, но по всей вѣроятности черезъ кухню, такъ какъ звонка не было слышно, и нерѣшительно топтался на одномъ мѣстѣ. Заглянувъ въ переднюю, Викторъ увидѣлъ швейцара Калистрата Демьяныча съ женою. Предполагая, что угощенье будетъ происходить на кухнѣ, супруги не рѣшались войти.
-- Викторъ Иванычъ завсегда что нибудь скажетъ такое... обидное!-- замѣтила жена кучера, -- новый чинъ придумали.
-- Чинъ не чинъ, а такъ... прозваніе! отвѣчалъ Викторъ.
-- Ничего, ничего, братъ! Мы не обиждаемся!-- одобрительно похлопалъ его по плечу кучеръ, -- хоть горшкомъ назови, только въ печь не сажай! "Винопійца"... Хе, хе! Ну, наливать, что-ли? Вы тамъ клюйте себѣ по маленькой, а я законную!
Онъ налилъ водки въ стаканчикъ для вина, посмотрѣлъ на свѣтъ, щелкнулъ языкомъ, и, выпивши, понюхалъ корку хлѣба.
-- Важ-но -- погладилъ онъ себя по животу, -- наскрозь прошла!
-- Закусить, закусить!-- снова засуетился Викторъ, -- вотъ селедка, икра, сыръ... Кто чего желаетъ!
-- Ладно!-- махнулъ рукой кучеръ,-- по первой не закусываютъ!.. Ну-ка по второй...
-- Хе, хе, хе!-- одобрительно разсмѣялся швейцаръ,-- это точно! Вотъ это вѣрно...
-- Что же наши барышни?-- вспомнилъ Викторъ,-- не придутъ, что-ли?
-- Барышни завсегда ужъ опоздаютъ! Хе, хе!-- замѣтилъ Калистратъ Демьянычъ, -- пріодѣться нужно... то, да другое!
-- Ну, семеро одного не ждутъ! Мавра, тащи пирогъ! крикнулъ Викторъ.
-- Съ рысью, что-ли? отозвалась та изъ кухни.
-- Тащи съ рисомъ!
На столѣ появился дымящійся пирогъ. Викторъ отрѣзалъ всѣмъ по куску. Кучеръ только что успѣлъ налить по рюмкѣ, какъ въ комнату быстро вошла молодая дѣвушка въ такомъ изумительно пестромъ костюмѣ, что издали ее можно было принять за бабочку. Дѣвушка была небольшого роста и граціозно сложена. Бѣлокурые, густые волосы тонкими прядями выбивались изъ подъ широкой, новомодной шляпки; большіе, голубые глаза, пухлыя, чувственныя губы и вздернутый носикъ дѣлали дѣвушку очень пикантной и придавали ей задорный, немного мальчишескій видъ. Остановившись по серединѣ столовой, дѣвушка сдѣлала общій поклонъ, и, не снимая шляпки, протянула Виктору руку въ длинной перчаткѣ.
-- Здравствуйте, новорожденный!
Викторъ вскочилъ со стула, едва не опрокинувъ тарелки съ пирогомъ, и шумно растаркался.
-- Ахъ, Авдотья Васильевна! воскликнулъ онъ, бросаясь въ другой конецъ комнаты за стуломъ, -- а мы васъ ждали, ждали... Ну, душевно радъ! Такъ радъ... Позвольте васъ, за это самое, поцѣловать!..
-- Поцѣловать? Это что за мода! Вотъ мнѣ нравится! пожала плечами дѣвушка.
-- Да ужъ такая мода!
Викторъ подскочилъ съ раскрытыми объятіями, но дѣвушка отбѣжала въ другой уголъ. Викторъ бросился за нею. Дѣвушка бѣгала вокругъ стола, не давая себя поймать, смѣясь и громко взвизгивая. Калистратъ Демьянычъ и кучеръ съ интересомъ слѣдили за возней, носившей, по ихъ мнѣнію, несомнѣнные признаки хорошаго тона. Швейцариха съ ехидствомъ поглядывала на молодую дѣвушку, а жена кучера съ аппетитомъ ѣла пирогъ, нисколько не интересуясь происходившимъ.
-- Атанде, не поймаете! смѣялась дѣвушка.
Викторъ, однако, поймалъ ее за платье. Полотнище затрещало.
-- Ну, ужъ это пожалуйста! вскричала дѣвушка, -- что это за мода -- платье рвать!.. Не на ваши деньги куплено... Пустите!
Викторъ, немного сконфуженный, отошелъ къ столу. Дѣвушка тотчасъ-же осмотрѣла поврежденіе; оказалось, что разорвано по шву. Наскоро зашпиливъ прорѣху булавкой, Авдотья Васильевна отошла къ трюмо, и, кокетливо снявши шляпку кончиками пальцевъ, стала приводить въ порядокъ прическу.
-- Отъ сидячей! Скажи отъ лежачей!.. Все только спишь!
Сидѣвшая около Ѳени Авдотья Васильевна съ высокомѣріемъ осматривала ея скромный костюмъ, но встрѣтивъ открытый взглядъ дѣвушки, отвернулась и взглянула на брата. Молодой человѣкъ произвелъ на нее хорошее впечатлѣніе. У него были черные, вьющіеся волосы и каріе глаза, застѣнчиво смотрѣвшіе по сторонамъ. Щеки его горѣли здоровымъ румянцемъ деревенскаго человѣка.
-- Будьте любезны, передайте мнѣ масло! попросила его Авдотья Васильевна.
Молодой человѣкъ потянулся за масломъ и уронилъ ножъ. Лицо его сдѣлалось пунцовымъ.
За пирогомъ съ рисомъ послѣдовалъ другой, съ малиновымъ вареньемъ. Викторъ угощалъ дамъ наливкой, подливалъ кучеру, и, не забывая себя, чокался со всѣми. Охмелѣвши, онъ попытался выпить съ швейцаромъ на брудершафтъ, но тотъ оказался не понимающимъ заморской штуки, пролилъ водку, махнулъ рукой и сѣлъ. Послѣ закуски появилось пиво, которое всѣмъ развязало языки. Общество раздѣлилось на группы: кучеръ спорилъ съ швейцаромъ, увѣряя, что управляющій крадетъ на дровахъ тысячу рублей въ годъ, швейцаръ защищалъ управляющаго, такъ какъ тотъ крестилъ у него дочку; жена кучера и швейцариха разговорились о примѣтахъ и постепенно перешли къ вопросу о домовыхъ. Викторъ подсѣлъ къ Ѳенѣ.
-- Ѳеничка, отчего вы ничего не пьете? спрашивалъ онъ, слегка прикасаясь плечомъ къ плечу дѣвушки, -- не нравится, мы другое нальемъ! Хотите вина? Краснаго?
-- Благодарю васъ! Не хочу! отвѣчала Ѳеня, потупляя глаза.
Передъ ней стояла выпитая до половины третья рюмка вишневой наливки. Первыя двѣ она выпила вслѣдствіе настоятельныхъ просьбъ всего общества почтить новорожденнаго, выпила съ боязнью, украдкой поглядывая на брата. Теперь-же она чувствовала, что у ней начинаетъ кружиться голова и почему-то ей отъ каждаго слова, сказаннаго кѣмъ-нибудь изъ присутствовавшихъ, становится ужасно смѣшно. Вотъ кучеръ, въ разгарѣ ожесточеннаго спора съ швейцаромъ, назвалъ его "балалайкой" и Ѳеню разобралъ такой смѣхъ, что она не могла удержаться и расхохоталась до слезъ, а когда оба они встали и начали тыкать другъ друга пальцами въ грудь, Ѳеня, не надѣясь на себя, закрыла лицо передникомъ, но и подъ передникомъ слышались глухіе взрывы смѣха.
Авдотья Васильевна совсѣмъ завладѣла братомъ Ѳени. Подъ предлогомъ того, что нельзя разговаривать, когда шумятъ, она увела его въ гостиную, сѣла сама на диванъ, а ему велѣла сѣсть рядомъ и повела съ нимъ оживленную бесѣду.
-- Васъ Андреемъ зовутъ? спросила она.
-- Андреемъ-съ! отвѣчалъ тотъ, чувствуя себя въ этой богатой обстановкѣ среди картинъ, ковровъ и бронзы въ положеніи человѣка, связаннаго по рукамъ и ногамъ.
-- Хорошее имя! Мнѣ правится! Андрей! задумчиво повторила она,-- у меня былъ одинъ знакомый Андрей... Онъ умеръ!..
-- Старичокъ вѣрно? осмѣлился спросить Андрей.
-- Нѣтъ, не старикъ... молодой... Ну, да померъ, такъ нечего объ немъ вспоминать... Слушайте, отчего вы не пьете?
-- Я не пью-съ.
-- Какъ? Совсѣмъ?
-- Не потребляю.
-- Совсѣмъ, совсѣмъ ничего? Ну, это пустяки! Немного нужно выпить. Хотите я вамъ принесу? И я выпью вмѣстѣ съ вами!
-- Тогда зачѣмъ-же? Позвольте, ужъ я принесу-съ!..
-- Отлично! Тамъ я видѣла бутылку краснаго вина, принесите ее!
Андрей вышелъ въ столовую, а Авдотья Васильевна встала съ дивана, подошла къ зеркалу, поправила прическу и снова усѣлась, придавъ своей фигурѣ соблазнительно-небрежную позу.
-- Ну, давайте-же пить! сказала она, когда Андрей принесъ вино и два стакана, -- берите примѣръ съ меня и не отставать, слышите?
Андрей выпилъ вино и слегка поморщился.
-- Не нравится? спросила Авдотья Васильевна.
-- Кисло-съ.
-- Это хорошо, что кисло. Ну, еще! Ха, ха, ха, какъ вы уморительно сморщились! Посмотрите-ка на себя въ зеркало!
-- Ага, вотъ вы гдѣ! воскликнулъ Викторъ, входя въ гостиную съ остальными гостями, -- съ молодымъ человѣкомъ бесѣдуете? Продолжайте, продолжайте, мы вамъ не помѣшаемъ!.. Ну, вотъ, Прохоръ Петровичъ, это гостиная наша! Хорошо?
-- Чудесно! воскликнулъ швейцаръ, и зажмурилъ глаза.
Кучеръ издалъ какое-то междометіе. Онъ былъ пьянъ, поэтому счелъ благоразумнѣе всего сѣсть. Единственное, что привлекло его вниманіе, были фотографическія изображенія лошадей, развѣшенныя по стѣнкѣ въ роскошныхъ рамкахъ. Онъ всталъ, покачиваясь подошелъ къ стѣнѣ, и принялся разглядывать.
-- Это все скаковыя лошади-то! замѣтилъ Викторъ.-- Мой-то вѣдь скачетъ, тоже.
-- А! Скаковыя! съ презрѣніемъ протянулъ кучеръ, отошелъ къ креслу и сѣлъ такъ основательно, что кресло затрещало.
Между тѣмъ Калистратъ Демьянычъ вмѣстѣ съ дамами производилъ самый основательный осмотръ гостиной. То онъ останавливался передъ какой-нибудь картиной и долго, недоумѣвающе смотрѣлъ на нее, стараясь понять сюжетъ, -- дамы дѣлали тоже, -- то онъ, бралъ какой-нибудь кипсекъ и, нахмуривъ щетинистыя брови перелистывалъ его,-- затѣмъ кипсекъ переходилъ въ руки швейцарихи, а ею передавался женѣ кучера,-- то Калистратъ Демьянычъ разглядывалъ фотографическія карточки какихъ то красавицъ въ трико и коротенькихъ юбочкахъ, то подходилъ къ шифоньеркѣ, бралъ въ руки одну за другою бывшія на ней бездѣлушки, сосредоточенно разсматривалъ и, испустивъ легкій вздохъ, передавалъ вещи дальше.
Въ кабинетѣ, куда Викторъ повелъ своихъ гостей, Калистрата Демьяныча привели въ восхищеніе развѣшенная на стѣнкѣ, поверхъ персидскаго ковра, коллекція стариннаго оружія и цѣлая куча всевозможныхъ трубокъ; оружіемъ онъ любовался издали, но относительно трубокъ не могъ удержаться, чтобы не перебрать ихъ всѣ и во всѣ не подуть.
Обходъ квартиры закончился спальней, -- настоящимъ святилищемъ покоя. Двуспальная кровать чернаго дерева подъ штофнымъ, золотистымъ пологомъ привела всѣхъ въ восхищенье, вызвавъ только вопросъ со стороны швейцарихи: зачѣмъ холостому человѣку двуспальная кровать, но жена кучера многозначительно толкнула ее въ бокъ и ради пущаго поясненія прищелкнула языкомъ.
-- А зеркалъ-то, зеркалъ сколько!-- воскликнула наивная швейцариха, -- и куда ему столько зеркалъ!
-- А какъ-же! Тувалетъ дѣлать! пояснила жена кучера.
Калистратъ Демьянычъ пребылъ довольно равнодушнымъ ко всѣмъ этимъ прелестямъ. Бросивъ бѣглый взглядъ на спальню, онъ исчезъ и все общество, возвратившись въ кабинетъ, застало его тамъ опять-таки любовавшимся трубками.
-- Куда-же уѣхалъ генералъ? спросилъ Викторъ у кучера, предлагая ему барскую сигару.
-- Въ Италію, сказываютъ!-- отвѣчалъ кучеръ, отгрызая кончикъ сигары,-- до Пасхи покатается, а тамъ домой!.. Чего имъ, чертямъ, дѣлается. Взялъ отпускъ по болѣзни да и айда!
-- Очень жаль!-- воскликнула съ другого конца комнаты сидѣвшая рядомъ съ Андреемъ Авдотья Васильевна, -- я-бы съ удовольствіемъ сплясала.
-- Русскую?-- восторженно крикнулъ кучеръ.
-- Русскую!
-- Эхъ, двинемъ!
Кучеръ всталъ съ рѣшительнымъ намѣреніемъ идти за гармоніей, но жена уцѣпилась за полу его пиджака и кучеръ рухнулъ въ кресло такъ, что послышался трескъ.
-- Ну, ты, Обломъ Иванычъ, мебель не ломай!-- замѣтилъ Викторъ.
-- Наплевать, заплачу!-- крикнулъ кучеръ, -- эхъ, сплясали-бы! Бѣда моя, -- жена не пускаетъ! Налей-ка, братъ, по этому случаю! Да споемъ, что-ли, братцы?
Среди до-ли-и-ны ров-ныя...
На-а глад-кой...
-- А вы пляшете "русскую?" -- спросила Авдотья Васильевна, пристально глядя въ глаза Андрея.
-- Въ деревнѣ, случалось, плясывали. Только у насъ это не въ обычаѣ-съ.
-- А что-же у васъ въ обычаѣ?
-- Больше кадрель.
-- Кадриль? Вотъ какъ! И вы умѣете?
-- Умѣю-съ!
-- Ого! Да вы совсѣмъ кавалеръ!.. Гдѣ-бы намъ съ вами поплясать? Приходите ко мнѣ?
-- Покорно благодарю-съ.
-- Что "благодарю"? Придете?
-- Когда-нибудь приду-съ.
-- Не когда-нибудь, а скоро! Слышите?.. Я вамъ адресъ дамъ!
-- Хорошо-съ.
-- А лучше всего вотъ что: проводите меня!
-- Я не знаю... какъ-же... сестрѣ!-- пробормоталъ Андрей, съ восхищеніемъ глядя на дѣвушку.
-- А что-же сестра? Развѣ вы у ней отпрашиваетесь?
-- Нѣтъ, какъ-же можно-съ... А только какъ мы вмѣстѣ, значитъ, пришли...
-- Ну, такъ что-же? Вѣдь она въ этомъ домѣ живетъ? Посидитъ и уйдетъ. Вы гдѣ живете?
-- На Лиговкѣ.
-- Ну, это все равно! Въ самомъ дѣлѣ, проводите меня!
-- Нельзя-съ.
-- А если я васъ прошу? Неужели вы не хотите сдѣлать удовольствіе дамѣ? Вѣдь я васъ прошу, понимаете?
-- Понимаю-съ, а только какъ-же...
-- Очень просто! Я сейчасъ выйду на кухню и стану одѣваться, а вы, немного погодя, улучите минутку и выходите тоже.
-- Не попрощавшись?
-- Пустяки, этого не нужно! Смотрите, всѣ заняты разговорами, никому до насъ дѣла нѣтъ!.. Ну, рѣшено! Придете?
-- Я сестрѣ скажу-съ.
-- Ничего не нужно говорить! Слышите! Приходите-же, я васъ жду!
Авдотья Васильевна поднялась съ дивана, подошла къ зеркалу, поправила прядку волосъ, и не успѣлъ Андрей оглянуться, какъ дѣвушки но было въ комнатѣ.
Когда онъ вслѣдъ затѣмъ вышелъ на кухню, дѣвушка стояла уже въ шляпкѣ и длинномъ, плюшевомъ пальто.
-- Скорѣе!-- вскричала она, -- кто нибудь еще выйдетъ и насъ задержатъ!.. Вотъ ваше пальто! Скорѣе!
Она взяла его за руку и, почти силой, вывела на лѣстницу.
III.
Было около одиннадцати часовъ. Пиръ у новорожденнаго приходилъ къ концу. Среди недопитыхъ стакановъ и бутылокъ съ пивомъ, въ воздухѣ, наполненномъ табачнымъ дымомъ, при желтоватомъ освѣщеніи лампъ, -- рѣяли красныя, возбужденныя лица пирующихъ. Калистратъ Демьянычъ достигъ своей завѣтной мечты, -- покурить изъ длиннѣйшей капитанской трубки, и, водрузивъ самую трубку на стулъ, съ наслажденьемъ тянулъ дымъ изъ бисернаго чубука. Кучеръ все еще пытался пѣть, но голосъ его безпрестанно срывался. Обѣ ихъ достойныя супруги, раскраснѣвшіяся, распустившіяся, сидѣли въ уголку и вели задушевную бесѣду, въ которой выдающуюся роль играли домовые, привидѣнія, вѣщіе сны, зеркала и прочіе аксессуары чертовщины. Викторъ упорно потчивалъ Ѳеню наливкой. Та отказывалась. У ней и безъ того кружилась голова и предметы и лица казались ей какъ-бы подернутыми туманомъ. Каждый разъ, когда Викторъ смотрѣлъ на нее, она смущенно отворачивалась. Его горящіе, подернутые маслянистой влагой глаза, возбужденное, раскраснѣвшееся, какъ-то странно улыбавшееся лицо, постоянное прикосновеніе его рукъ къ ея рукамъ -- все и коробило и пугало дѣвушку. Нѣсколько разъ она дѣлала попытку встать, попрощаться и уйти, но Викторъ чуть не силой удерживалъ ее и снова усаживалъ на диванъ.
Старинные, бронзовые часы въ стилѣ Empire звучно и медленно пробили одиннадцать.
Викторъ взялъ Ѳеню за плечи, шутя протолкалъ въ гостиную и посадилъ на диванъ. Затѣмъ онъ прошелъ въ переднюю, заперъ дверь на ключъ, заглянулъ на кухню, гдѣ Марфа спала на кровати тяжелымъ, пьянымъ сномъ, и, возвращаясь черезъ столовую, потушилъ лампу.
Ѳеня сидѣла въ гостиной на диванѣ, понуривъ голову. Поступокъ брата возмущалъ ее. Какъ, уйти, не сказавши ничего и оставить ее одну! Зачѣмъ-же она привела его сюда, какъ не съ тѣмъ, чтобы уйти вмѣстѣ! А онъ пошелъ провожать какую-то, Богъ ее знаетъ, и оставилъ ее здѣсь, наединѣ съ этимъ человѣкомъ, наглые взгляды котораго и пугали, и приводили въ смущеніе.
-- Что затуманилась, зоренька ясная!-- пропѣлъ Викторъ, наливая стоявшую передъ Ѳеней рюмку, -- о чемъ закручинились, Ѳедосья Никитишна!
-- Домой нужно идти, Викторъ Ивановичъ.
-- Эхъ, домой! Домъ не убѣжитъ. Пригубьте-ка лучше!
-- Нѣтъ ужъ, спасибо! И не притронусь.
-- Ой ли? Вѣдь это сладенькая.
-- Все равно! Пустите меня, Викторъ Иванычъ, господа заругаются.
-- А чортъ съ ними, пусть заругаются!
-- Вамъ хорошо говорить, не ваши господа,-- а мнѣ-то каково!
-- Пустяки, пустяки, Ѳеничка! Станутъ больно ругаться, мы другое мѣсто найдемъ! Получше! Такой красавицѣ да мѣста не найти. Фю-ю! Вы себя не цѣните, Ѳеничка, а ей Богу-же, вы распрекрасавица.
Викторъ придвинулъ свой стулъ и протянулъ руку къ стану дѣвушки.
-- Оставьте, что вы!-- отодвинулась та.
Краска бросилась ей въ лицо. Жилки на вискахъ бились, грудь прерывисто дышала.
-- Что-же! Неужели и обнять-то васъ нельзя! Отъ этого вамъ ничего не сдѣлается!
Викторъ опять подвинулся къ ней и, охвативъ станъ, приблизилъ лицо къ ея лицу.
-- Оставьте, что это вы!-- крикнула Ѳеня, поднимаясь,-- оставьте, пустите... пустите, Викторъ Иванычъ!
Но онъ крѣпко обхватилъ ея голову обѣими руками и цѣловалъ въ лобъ, щеки, губы...
Вдругъ Ѳеня оттолкнула отъ себя Виктора такъ, что тотъ попятился на нѣсколько шаговъ, и бросилась къ двери.
-- Вотъ вы какой... Не знала я... а то бы не пришла... вотъ какой... а еще... а еще...
Въ голосѣ ея звучали слезы.
Викторъ смотрѣлъ на нее нѣсколько минутъ помутившимися глазами.
-- Ну, полно! Чего тамъ!-- глухо заговорилъ онъ,-- что за недотрога подумаешь!.. Миликтриса Кирбитьевна!.. Ѳеня, Ѳеничка!.. Душечка моя, милочка...
И онъ снова схватилъ ее въ объятія...
Ѳеня выскользнула изъ его рукъ и бросилась въ столовую. Но тамъ было темно, и она не знала куда идти. Испугъ охватилъ ее; она вся дрожала, какъ въ лихорадкѣ, и едва держалась на ногахъ. Въ ушахъ ея раздавался шумъ, подобный отдаленному прибою морскихъ волнъ.
Въ дверяхъ показался Викторъ. Лицо его было блѣдно, глаза горѣли.
-- Ѳеничка, -- проговорилъ онъ глухимъ, сиплымъ голосомъ, -- Ѳеничка... милочка моя... люблю я тебя... лучше по хорошему... А?
Ѳеня молчала.
-- Ѳеничка... лучше по хорошему... лучше по хорошему...-- заладилъ Викторъ, медленно приближаясь.
Странное дѣло! Эта мольба, этотъ нѣжный, упавшій голосъ, какимъ была высказана она, только пуще разожгли Виктора. Зажмуривъ глаза, онъ бросился къ дѣвушкѣ, судорожно обхватилъ ее и вдругъ почувствовалъ рѣзкую боль въ щекѣ отъ ея ногтей.
Въ ту же минуту Ѳеня выскользнула изъ его рукъ и бросилась въ переднюю. Задѣтая на бѣгу тарелка упала со стола на полъ и разбилась. Очутившись въ передней, Ѳеня кинулась къ двери, дернула ее, но та была на замкѣ. Дѣвушка бросилась на кухню, но и тамъ дверь была на замкѣ.