Бальмонт Константин Дмитриевич
О звуках сладких и молитвах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (О Пушкине).

К. Д. Бальмонт

О звуках сладких и молитвах

Только у вас мимолетные грезы
Старыми в душу глядятся друзьями.
Фет

   Говоря о Солнце, ученый определяет место этого небесного светила в ряду других небесных тел и говорит о его физических и химических свойствах. Говоря о Солнце, я испытываю желание петь. Если же начну не петь, а говорить, мне всегда хочется сказать, рассказать что-нибудь совершенно личное. Может быть, ни для кого, кроме меня, не любопытное, не знаю, но непременно личное, связанное с чем-нибудь действительно пережитым, запомнившимся особенно, потому что это собственными чувствами было испытано.
   Не помню уж в точности, сколько мне именно было лет, верно года четыре, когда моя мать прочла мне:
  
   Зима... Крестьянин, торжествуя,
   На дровнях обновляет путь...
  
   Кажется, что в этих строках особенного? Но так они поразили ребенка своей красотой и тайным, не сознаваемым, но чувствуемым своим значением, что, сколько бы еще я ни жил, где бы ни встречал я снежную зиму, -- в первый час и миг ее наступления неизменно, как каждый день неизменно утреннюю молитву, я вспомню эти строки Пушкина. Что в них? Верная картина деревенской жизни? Напевность слов с волшебствующим внутренним переплеском созвучий, построенным на веющем звуке "в"? Или сказанный и несказанный, выраженный, как в каждом высоком создании искусства лишь полунамеком, призыв души к душе, всклик о торжестве обновления, радостная весть о возможности нового пути, ликующее самоутверждение чувства, основной закон которого в том, что оно вечное и не стареющее никогда?
   Полстолетия пережитой жизни, жизни живой, а не мертвой или полумертвой, страны, сотни стран, события, подобные которым повторяются лишь раз в несколько тысячелетий, любовь, любви и неприязни, груды книг, целые книгохранилища, прочитанные с жадностью, длинная полоса других поэтов, родных по языку и родных в иноязычии волнующе-звучном, но вот, бродя в ночном отъединении по далекому от родных мест берегу Атлантического океана и видя среди быстрых белых облаков Луну, я не вспомню ни Шекспира, ни Шелли, но кто-то в моем уме прочтет с восхищением:
  
   Сквозь волнистые туманы
   Пробирается луна,
   На печальные поляны
   Льет печально свет она.
  
   Счастье -- любить в шестнадцать лет. Раньше, в четырнадцать. Раньше еще. Счастье -- любить всегда. И позже, и много позже. Но может ли что сравниться с блаженством, полюбив в шестнадцать лет, узнать, что сказано о твоей любви в звездном разговоре меж небом и землей, сказаны алмазные верные слова:
  
   И сердце вновь горит и любит оттого,
   Что не любить оно не может.
  
   Полюбив и поняв, что любишь, в тот же час родиться поэтом. О, не тем, что пишет стихи, не тем, что их читает друзьям, совсем не тем, что отдает их в печать и видит их напечатанными, но тем первоначальным, исконным, неприкосновенным, звездно отъединенным, о ком бессмертный волшебник сказал:
  
   Блажен, кто про себя таил
   Души высокие созданья...
   Блажен, кто молча был поэт...
  
   А когда первое раскаяние избороздит своим огненным лезвием юную душу, когда когтями железной кошки схватит оно тем вернее неопытное сердце, чем в нем больше чистоты и неосведомленности, так что черный туман, исходящий из этого сердца в часы томительные, похож на два демонские крыла, завладевающие всем временем и всем пространством, -- кто, как не Пушкин, даст в руки юноше свое "Воспоминание", и поведет его не к омуту, не к сатанинской взметенности, полной преступного своеволия, а к строгому взгляду вовнутрь себя, к очистительной беседе с самим собой?
   Воля, воля. Чистосердечное покаяние, мудро язвящая змея угрызений, сердце, исторгнутое из груди и прижженное горящим углем, -- и душа опять чиста, обновленье всегда торжествует свой путь.
   Не снова ли зима пришла и рассыпалась клоками? Не снова ли весна с своим тяжелым умиленьем и приманчивыми для пчел клоками? Не снова ли осень в вещем, праведном кругообороте, багрянец и чистое золото лесов, любимое время волшебника?
   И с каждой осенью я расцветаю вновь.
   Когда я захочу чисто звуковой поэзии, той напевности внутренних переплесков стиха, без которой не мыслю -- для себя -- поэтическое творчество, я раскрою Пушкина, и он споет мне о рокочущей грозности горных рек:
  
   Вдали -- кавказские громады:
   К ним путь открыт. Пробилась брань
   За их естественную грань,
   Чрез их опасные преграды;
   Брега Арагвы и Куры
   Узрели русские шатры.
  
   Когда мне захочется услышать влажный всплеск волн, я перечту в тысячный раз пушкинский "Обвал" или строки "Медного всадника":
  
   Нева вздувалась и ревела,
   Котлом клокоча и клубясь,
   И вдруг, как зверь остервенясь,
   На город кинулась. Пред нею
   Все побежало, все вокруг
   Вдруг опустело... Воды вдруг
   Втекли в подземные подвалы...
  
   Когда, разлученный с любимой, что за седьмою рекой, за десятой горой, я неотступно захочу почувствовать ее около себя, я не буду перечитывать ее милые строки, я не буду перечитывать ту или иную мою книгу стихов, с нею связанных навсегда, я раскрою Пушкина и, как молитву, прочту:
  
   Нет, поминутно видеть вас,
   Повсюду следовать за вами,
   Улыбку уст, движенье глаз
   Ловить влюбленными глазами...
   Я прочту:
   Чтоб только слышать ваши речи,
   Вам слово молвить...
  
   И моя желанная -- со мною, я чувствую ее присутствие около себя и знаю, что невозвратимость прошлого и непереходимость огненной пропасти не суть препятствия.
   Пушкин любил коня и все, что с ним связано. Не с конем ли в содружестве свершены богоподобным человеком все его наилучшие подвиги? И когда пред его покорительным взором возникла кобылица молодая, честь кавказского тавра, не он ли сказал:
  
   Погоди, тебя заставлю
   Я смириться подо мной:
   В мерный круг твой бег направлю
   Укороченной уздой.
  
   В этих четырех строках -- полный завет совершенного художественного делания. Сосредоточенная буря. Эти слова подходят к нашему первосоздателю совершенного стиха и совершенной прозы. Юноша, носивший звучное имя -- Лермонтов, хорошо сказал о крови Пушкина, что она -- праведная. Да, праведная, правильная, во всем верная, эта горячая русская кровь, понимавшая все и расцвеченная последними зорями его родного африканского Солнца.
  
   29 мая 1924 г.
  

------------------------------------------------------------------------------------------

   Впервые опубликовано: "Дни", 1924, "пушкинский" номер 8 июня.
   Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/balmont/balmont_o_zvukah_sladkih.html.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru