--------------------------------------------------------------------------
Поэты - Революции. Русская поэзия первых десятилетий Советской власти
о Великом Октябре
М., "Правда", 1987
--------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
"IV"
Октябрь
Моряки
СССР
Ленин с нами
Дума про Опанаса (Отрывки из поэмы)
"IV"
Кремлевская стена, не ты ль взошла
Зубчатою вершиною в туманы,
Где солнце, купола, колокола,
И птичьи пролетают караваны.
Еще недавно в каменных церквах
Дымился ладан, звякало кадило,
И на кирпичной звоннице монах
Раскачивал медлительное било.
И раскачавшись, размахнувшись, в медь
Толкалось било. И густой, и сонный,
Звон пробужденный начинал гудеть
И вздрагивать струною напряженной.
Развеян ладан, и истлел монах;
Репьем былая разлетелась сила;
В дырявой блузе, в драных сапогах
Иной звонарь раскачивает било.
И звонница расплескивает звон
Чрез города, овраги и озера
В пустую степь, в снега и в волчий гон,
Где конь калмыцкий вымерил просторы.
И звонница взывает и поет.
И звон течет густым и тяжким чадом.
Клокочет голос меди трудовой
В осенний полдень, сумрачный и мглистый,
Над Азией песчаной и сухой,
Над Африкой, горячей и кремнистой.
И погляди: на дальний звон идут
Из городов, из травяных раздолий
Те, чей удел - крутой, жестокий труд,
Чей тяжек шаг и чьи крепки мозоли.
Там, где кирпичная гудит Москва,
Они сойдутся. А на их дороге
Скрежещут рельсы, стелется трава,
Трещат костры и дым клубится строгий.
Суданский негр, ирландский рудокоп,
Фламандский ткач, носильщик из Шанхая
Ваш заскорузлый и широкий лоб
Венчает потом слава трудовая.
Какое слово громом залетит
В пустынный лог, где, матерой и хмурый,
Отживший мир мигает и сопит
И копит жир под всклоченною шкурой.
Разноплеменные. Все та же кровь
Рабочая течет по вашим жилам.
Распаханную засевайте новь
Посевом бурь, посевом легкокрылым.
Заботой дивной ваши дни полны,
И сладкое да не иссякнет пенье,
Пока не вырастет из целины
Святой огонь труда и вдохновенья!..
1922
ОКТЯБРЬ
Неведомо о чем кричали ночью
Ушастые нахохленные совы;
Заржавленной листвы сухие клочья
В пустую темень ветер мчал суровый,
И волчья осень по сырым задворкам
Скулила жалобно, дрожмя дрожала;
Где круто вымешанным хлебом, горько
Гудя, труба печная полыхала,
И дни червивые, и ночи злые
Листвой кружились над землей убогой;
Там, где могилы стыли полевые,
Где нищий крест схилился над дорогой.
Шатался ливень, реял над избою,
Плевал на стекла, голосил устало,
И жизнь, картофельного шелухою
Гниющая, под лавкою лежала.
Вставай, вставай! Сидел ты сиднем много,
Иль кровь по жилам потекла водою,
Иль вековая тяготит берлога,
Или топор тебе не удержать рукою?
Уж предрассветные запели невни
На тынах, по сараям и оврагам.
Вставай! Родные обойди деревни
Тяжеловесным и широким шагом.
И встал Октябрь. Нагольную овчину
Накинул он и за кушак широкий
На камне выправленный нож задвинул,
И в путь пошел, дождливый и жестокий.
В дожди и ветры, в орудийном гуле,
Ты шел вперед веселый и корявый,
Вокруг тебя пчелой звенели пули,
Горели нивы, пажити, дубравы!
Ты шел вперед, колокола встречали
По городам тебя распевным хором,
Твой шаг заслышав, бешеные, ржали
Степные кони по пустым просторам.
Твой шаг заслышав, туже и упрямей
Ладонь винтовку верную сжимала,
Тебе навстречу дикими путями
Орда голодная, крича, вставала!
Вперед, вперед. Свершился час урочный,
Все задрожало перед новым клиром,
Когда, поднявшись над страной полночной,
Октябрьский пламень загудел над миром.
1922
МОРЯКИ
Только ветер да звонкая пена,
Только чаек тревожный полет,
Только кровь, что наполнила вены,
Закипающим гулом поет.
На галерах огромных и смрадных,
В потном зное и мраке сыром,
Под шипенье бичей беспощадных
Мы склонялись над грузным веслом.
Мы трудились, рыдая и воя,
Умирая в соленой пыли,
И не мы ли к божественной Трое
Расписные триремы вели?
Соль нам ела глаза неизменно,
В круглом парусе ветер гудел,
Мы у гаваней Карфагена
Погибали от вражеских стрел.
И с Колумбом в просторы чужие
Уходили мы, силой полны,
Чтобы с мачты увидеть впервые
Берега неизвестной страны.
Мы трудились средь сажи и дыма
В черных топках, с лопатой в руках,
Наши трупы лежат под Цусимой
И в прохладных балтийских волнах.
Мы помним тревогу и крики,
Пенье пули - товарищ убит;
На "Потемкине" дружный и дикий
Бунт горячей смолою кипит.
Под матросскою волею властной
Пал на палубу сумрачный враг,
И развертывается ярко-красный
Над зияющей бездною флаг.
Вот заветы, что мы изучили,
Что нас учат и мощь придают;
Не покорствуя вражеской силе,
Помни море, свободу и труд.
Сбросив цепи тяжелого груза
(О, Империи тягостный груз),
Мы, как братья, сошлись для союза,
И упорен и крепок союз.
Но в суровой и трудной работе
Мы мечтали всегда об одном -
О рабочем сияющем флоте,
Разносящем свободу и гром.
Моряки, вы руками своими
Создаете надежный оплот.
Подымается в громе и дыме
Революции пламенный флот.
И летят по морскому раздолью,
По волнам броневые суда,
Порожденные крепкою волей
И упорною силой труда.
Так в союзе трудясь неустанно,
Мы от граней советской земли
Поведем в неизвестные страны
К восстающей заре корабли.
Посмотрите: в просторах широких
Синевой полыхают моря
И сияют на мачтах высоких
Золотые огни Октября.
1923
СССР
Она в лесах, дорогах и туманах,
В болотах, где качается заря,
В острожной мгле и в песнях неустанных,
В цветенье Мая, в буйстве Октября.
Средь ржавых нив, где ветер пробегает,
Где перегноем дышит целина,
Она ржаною кровью набухает,
Огромная и ясная страна.
Она глядит, привстав над перевалом,
В степной размах, в сырой и древний лог,
Где медленно за кряжистым Уралом
Ворочается и сопит Восток.
Выветриваются и насквозь пробиты
Дождями идолы. У тайных рек,
С обтесанного наклонясь гранита,
Свое белье полощет человек.
Промышленные шумные дороги
Священных распугали обезьян,
И высыхающие смотрят боги
В нависнувший над пагодой туман.
Восток замлел от зноя и дурмана,-
Он грузно дышит, в небо смотрит он.
Она подует, с вихрем урагана
Враз опостылевший растает он.
Восток подымется в дыму и громе,
Лицо скуластое, загар - как мед;
Прислушайся: грознее и знакомей
Восстание грохочет и поет.
Она глядит за перевал огромный,
В степной размах, в сырой и древний лог,
Под этим взглядом сумрачный и темный
Ворочается и сопит Восток...
Кружатся ястребы, туманы тают,
Клубятся реки в сырости долин,
Она лицо на запад обращает,
В тяжелый чад и в суету машин.
Она лицо на запад обращает,
Над толпами, кипящими котлом,
И голову свою приподнимает
Рабочий, наклоненный над станком.
Там едкий пот - упорен труд жестокий,
Маховики свистят и голосят,
Там корабельные грохочут доки,
Парят лебедки, кабели гудят.
Там выборы, там крики и удары,
Там пули временное торжество,
Но посмотри: проходят коммунары,-
Их сотни, тысячи, их большинство,
И мировое закипает вече,
Машины лязгают, гудки поют;
Затекшие там разминает плечи
От пут освобождающийся труд.
Мы слышим гул тяжелого прибоя,
Не сердце ли колотится в груди,
Мы ждем тебя, восстанье мировое,
Со всех сторон навстречу нам иди!
1924
ЛЕНИН С НАМИ
По степям, где снега осели,
В черных дебрях,
В тяжелом шуме,
Провода над страной звенели:
"Нету Ленина,
Ленин умер".
Над землей,
В снеговом тумане,
Весть неслась,
Как весною воды;
До гранитного основания
Задрожали в тот день заводы.
Но рабочей стране неведом
Скудный отдых
И лень глухая,
Труден путь.
Но идет к победам
Крепь, веселая, молодая...
Вольный труд закипает снова:
Тот кует,
Этот землю пашет;
Каждой мыслью
И каждым словом
Ленин врезался в сердце наше.
Неизбывен и вдохновенен
Дух приволья,
Труда и силы;
Сердце в лад повторяет: "Ленин".
Сердце кровь прогоняет в жилы.
И по жилам бежит волнами
Эта кровь и поет, играя:
"Братья, слушайте,
Ленин с нами.
Стройся, армия трудовая!"
И гудит, как весною воды,
Гул, вскипающий неустанно...
"Ленин с нами",-
Поют заводы,
В скрипе балок,
Трансмиссий,
Кранов...
И летит,
И поет в тумане
Этот голос
От края к краю.
"Ленин с нами",-
Твердят крестьяне,
Землю тракторами взрывая...
Над полями и городами
Гул идет,
В темноту стекая:
"Братья, слушайте:
Ленин с нами!
Стройся, армия трудовая!"
1925
ДУМА ПРО ОПАНАСА
(Отрывки из поэмы)
I
...По откосам виноградник
Хлопочет листвою,
Где бежит Панько из Балты
Дорогою степною.
Опанасе, не дай маху,
Оглядись толково,-
Видишь черную папаху
У сторожевого?
Знать, от совести нечистой
Ты бежал из Балты,
Топал к Штолю-колонисту,
А к Махне попал ты!
У Махна по самы плечи
Волосня густая:
- Ты откуда, человече,
Из какого края?
В нашу армию попал ты
Волей иль неволей?
- Я, батько, бежал из Балты
К колонисту Штолю...
Чернозем потек болотом
От крови и пота,-
Не хочу махать винтовкой,
Хочу на работу!
Ой, батько, скажи на милость
Пришедшему с поля,
Где хозяйство поместилось
Колониста Штоля?
- Штоль? Который, человече?
Рыжий да щербатый?
Он застрелен недалече,
За углом от хаты...
А тебе дорога вышла
Бедовать со мною.
Повернешь обратно дышло -
Пулей рот закрою!
Дайте шубу Опанасу
Сукна городского!
Поднесите Опанасу
Вина молодого!
Сапоги подколотите
Кованым железом!
Дайте шапку, наградите
Бомбой и обрезом!
Мы пойдем с тобой далече -
От края до края!..-
У Махна по самы плечи
Волосня густая...
. . . . . . . . . . . . .
Опанасе, наша доля
Машет саблей ныне,-
Зашумело Гуляй-Поле
По всей Украине.
Украина! Мать родная!
Жито молодое!
Опанасу доля вышла
Бедовать с Махною.
Украина! Мать родная!
Молодое жито!
Шли мы раньше в запорожцы,
А теперь - в бандиты!
III
Хлеба собрано немного -
Не скрипеть подводам.
В хате ужинает Коган
Житняком и медом.
В хате ужинает Коган,
Молоко хлебает,
Большевицким разговором
Мужиков смущает:
- Я прошу ответить честно,
Прямо, без уклона,
Сколько в волости окрестной
Варят самогона?
Что посевы? Как налоги?
Падают ли овцы? -
В это время по дороге
Топают махновцы...
По дороге пляшут кони,
В землю бьют копыта.
Опанас из-под ладони
Озирает жито.
Полночь сизая, степная
Встала пред бойцами,
Издалека темь ночная
Тлеет каганцами.
Брешут псы сторожевые,
Запевают певни.
Холодком передовые
Въехали в деревню.
За церковного оградой
Лязгнуло железо:
- Не разыщешь продотряда-
В доску перерезан!-
Хуторские псы, пляшите
На гремучей стали:
Словно перепела в жите,
Когана поймали.
Повели его дорогой,
Сизою, степною,-
Встретился Иосиф Коган
С Нестором Махною!
Поглядел Махно сурово,
Покачал башкою,
Не сказал Махно ни слова,
А махнул рукою!
Ой, дожил Иосиф Коган
До смертного часа,
Коль сошлась его дорога
С путем Опанаса!..
Опанас отставил ногу,
Стоит и гордится:
- Здравствуйте, товарищ Коган.
Пожалуйте бриться!
IV
Тополей седая стая,
Воздух тополиный...
Украина, мать родная,
Песня-Украина!..
На твоем степном раздолье
Сыромаха скачет,
Свищет перекати-поле,
Да ворона крячет...
Всходит солнце боевое
Над степной дорогой,
На дороге нынче двое -
Опанас и Коган.
Над пылающим порогом
Зной дымит и тает;
Комиссар, товарищ Коган,
Барахло скидает...
Растеклось на белом теле
Солнце молодое;
- На, Панько, когда застрелишь,
Возьмешь остальное!
Пары брюк не пожалею,
Пригодятся дома,-
Все же бывший продармеец,
Хороший знакомый!..-
Всходит солнце боевое,
Кукурузу сушит,
В кукурузе ветер воет
Опанасу в уши:
- За волами шел когда-то,
Воевал солдатом,
Ты ли в сахарное утро
В степь выходишь катом? -
И раскинутая в плясе
Голосит округа:
- Опанасе! Опанасе!
Катюга! Катюга! -
Верещит бездомный копец
Под облаком белым:
- С безоружным биться, хлопец,
Последнее дело! -
И равнина волком воет
От Днестра до Буга,
Зверем, камнем и травою:
- Катюга! Катюга!..-
Не гляди же, солнце злое,
Опанасу в очи:
Он грустит, как с перепоя,
Убивать не хочет...
То ль от зноя, то ль от стона
Подошла усталость.
Повернулся:
- Три патрона
В обойме осталось...-
Кровь - постылая обуза
Мужицкому сыну...
- Утекай же в кукурузу -
Я выстрелю в спину!
Не свалю тебя ударом,
Разгуливай с богом!..-
Поправляет окуляры,
Улыбаясь, Коган:
- Опанас, работай чисто,
Мушкой не моргая.
Неудобно коммунисту
Бегать, как борзая!
Прямо кинешься - в тумане
Омуты речные,
Вправо - немцы-хуторяне.
Влево - часовые!
Лучше я погибну в поле
От пули бесчестной!..-
Тишина в степном раздолье,
Только выстрел треснул,
Только Коган дрогнул слабо,
Только ахнул Коган,
Начал сваливаться набок,
Падать понемногу...
От железного удара
Над бровями сгусток,
Поглядишь за окуляры -
Холодно и пусто...
С Черноморья по дорогам
Пыль несется плясом.
Носом в пыль зарылся Коган
Перед Опанасом...
V
Где широкая дорога,
Вольный плес днестровский,
Кличет у Попова лога
Командир Котовский.
Он долину озирает
Командирским взглядом,
Жеребец под ним сверкает
Белым рафинадом.
Жеребец подымет ногу,
Опустит другую,
Будто пробует дорогу,
Дорогу степную.
А по каменному склону
Из Попова лога
Вылетают эскадроны
Прямо на дорогу...
От приварка рожи гладки,
Поступь удалая,
Амуниция в порядке,
Как при Николае.
Головами крутят кони,
Хвост по ветру стелют?
За Махной идет погоня
Аккурат неделю...
VI
Налетели и столкнулись,
Сдвинулись конями,
Сабли враз перехлестнулись
Кривыми ручьями...
У комбрига боевая
Душа занялася,
Он с налета разрубает
Саблю Опанаса.
Рубанув, откинул шашку,
Грозится глазами:
- Покажи свою замашку
Теперь кулаками! -
У комбрига мах ядреный,
Тяжелей свинчатки,
Развернулся - и с разгону
Хлобысть по сопатке!..
. . . . . . . . . . . . . . .
Опанасе, что с тобою?
Поник головою...
Повернулся, покачнулся,
В траву сковырнулся...
Глаз над левою скулою
Затек синевою...
Молча падает на спину,
Ладони раскинул...
Опанасе, наша доля
Развеяна в поле!..
VII
Балта - городок приличный,
Городок что надо:
Нет нигде румяней вишни,
Слаще винограда.
В брынзе, в кавунах, в укропе
Звонок день базарный;
Голубей гоняет хлопец
С каланчи пожарной...
Опанасе, не гадал ты
В ковыле раздольном,
Что поедешь через Баллу
Трактом малохольным;
Что тебе вдогонку бабы
Затоскуют взглядом,
Что пихнет тебя у штаба
Часовой прикладом...
Ой, чумацкие просторы -
Горькая потеря!..
Коридоры, в коридоры,
В коридорах - двери.
И по коридорной пыли,
По глухому дому,
Опанаса проводили
На допрос к штабному.
VIII
Опанас, шагай смелее.
Гляди веселее!
Ой, не гикнешь, ой, не топнешь,
В ладоши не хлопнешь!
Пальцы дружные ослабли,
Не вытащат сабли.
Наступил последний вечер,
Покрыть тебе нечем!
Опанас, твоя дорога -
Не дальше порога.
Что ты видишь? Что ты слышишь?
Что знаешь? Чем дышишь?
Ночь горячая, сухая,
Да темень сарая.
Тлеет лампочка под крышей,-
Эй, голову выше!..
А навстречу над порогом -
Загубленный Коган.
Аккуратная прическа,
И щеки из воска...
Улыбается сурово:
- Приятель, здорово!
Где нам суждено судьбою
Столкнуться с тобою!
Опанас, твоя дорога
Не дальше порога...
Эпилог
Протекли над Украиной
Боевые годы.
Отшумели, отгудели
Молодые воды...
Я не знаю, где зарыты
Опанаса кости:
Может, под кустом ракиты,
Может, на погосте...
Плещет крыжень сизокрылый
Над водой днестровской,-
Ходит слава над могилой,
Где лежит Котовский...
За бандитскими степями
Не гремят копыта:
Над горючими костями
Зацветает жито.
Над костями голубеет
Непроглядный омут;
Да идет красноармеец
На побывку к дому...
Остановится и глянет
Синими глазами
На бездомный круглый камень,
Вымытый дождями.
И нагнется и подымет
Одинокий камень:
На ладони - белый череп
С дыркой над глазами.
И промолвит он, почуяв
Мертвую прохладу:
- Ты глядел в глаза винтовке,
Ты погиб, как надо!
И пойдет через равнину,
Через омут зноя,
В молодую Украину,
В жито молодое...
Так пускай и я погибну
У Попова лога,
Той же славною кончиной,
Как Иосиф Коган!
1926
Эдуард Багрицкий
УКРАЗИЯ
Волы мои, степями и полями,
Помахивая сивой головой,
Вы в лад перебираете ногами,
Вы кормитесь дорожною травой.
По ковылям, где дрофы притаились,
Вблизи прудов, где свищут кулики,
Волами двинулись и задымились
Широкой грудью броневики.
По деревням ходил Махно щербатый,
И вольница, не знавшая труда,
Горланила и поджигала хаты
И под откос спускала поезда.
А в городах: молебны и знамена,
И рокот шпор, и поцелуй в уста.
Холеный ус, литая медь погонов,
И дробь копыт, и смех, и темнота.
Прибрежный город отдыхал в угаре,
По крышам ночь, как масло, потекла.
Платаны гомонили на бульваре,
Гудел прибой, и надвигалась мгла.
Прибрежный город по ночам чудесней,
Пустая тишь и дальний гул зыбей,
И лишь нерусские звенели песни
Матросов с иностранных кораблей.
И снова день, и снова рестораны
Распахнуты. И снова гул встает.
И снова говор матерный и пьяный,
И снова ночь дорогою кровавой
Приходит к нам свершать обычный труд.
Тюрьма и выстрелы. А здесь зуавы
С матросами обнялись - и поют...
Мы в эти дни скрывались, ожидали,
Когда раздастся долгожданный зов,
Мы в эти дни в предместьях собирали
Оружие, листовки и бойцов.
Ты, иностранец, посмотри, как нами
Сколочен мир, простой и трудовой,
Как грубыми рабочими руками
Мы знамя подымаем над собой.
Ты говоришь: "Укразия". Так что же,
Не мы ль прогнали тягостный туман,
Не мы ль зажгли вольнолюбивой дрожью
Рабочих всех материков и стран?
Бей по горну - железо не остынет,
Оно сверкает в огненной пыли.
Укразия! Примером будь отныне
Трудящимся со всех концов земли...
1925
--------------------------------------------------------------------------
Эдуард Багрицкий. Стихи и поэмы
М., ГИХЛ, 1956
--------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
Дума про Опанаса
Cyprinus Carpio (Романс карпу)
Последняя ночь
Человек предместья
Дума про Опанаса. Либретто оперы
Трактир
Сказание о море, матросах и Летучем Голландце
Баллада о Виттингтоне
Тиль Уленшпигель. Монолог ("Я слишком слаб, чтоб латы боевые...")
Тиль Уленшпигель. Монолог ("Отец мой умер на костре...")
Пушкин
Одесса
Первое мая
Памятник Гарибальди
Фронт
1924
Всеволоду
"Итак - бумаге терпеть невмочь..."
Разговор с сыном
ДУМА ПРО ОПАНАСА
Пос_яли гайдамаки
В Укра_ни жито.
Та не вони його жали.
Що мусим робити?
Т. Шевченко ("Гайдамаки")
I
По откосам виноградник
Хлопочет листвою,
Где бежит Панько из Балты
Дорогой степною.
Репухи кусают ногу,
Свищет житом пажить,
Звездный Воз ему дорогу
Оглоблями кажет.
Звездный Воз дорогу кажет
В поднебесье чистом -
На дебелые хозяйства
К немцам-колонистам.
Опанасе, не дай маху,
Оглядись толково -
Видишь черную папаху
У сторожевого?
Знать, от совести нечистой
Ты бежал из Балты,
Топал к Штолю-колонисту,
А к Махне попал ты!
У Махна по самы плечи
Волосня густая:
- Ты откуда, человече,
Из какого края?
В нашу армию попал ты
Волей иль неволей?
- Я, батько, бежал из Балты
К колонисту Штолю.
Ой, грызет меня досада,
Крепкая обида!
Я бежал из продотряда
От Когана-жида...
По оврагам и по скатам
Коган волком рыщет,
Залезает носом в хаты,
Которые чище!
Глянет влево, глянет вправо,
Засопит сердито:
"Выгребайте из канавы
Спрятанное жито!"
Ну, а кто подымет бучу -
Не шуми, братишка:
Усом в мусорную кучу,
Расстрелять - и крышка!
Чернозем потек болотом
От крови и пота, -
Не хочу махать винтовкой,
Хочу на работу!
Ой, батько, скажи на милость
Пришедшему с поля,
Где хозяйство поместилось
Колониста Штоля?
- Штоль? Который, человече?
Рыжий да щербатый?
Он застрелен недалече,
За углом от хаты...
А тебе дорога вышла
Бедовать со мною.
Повернешь обратно дышло -
Пулей рот закрою!
Дайте шубу Опанасу
Сукна городского!
Поднесите Опанасу
Вина молодого!
Сапоги подколотите
Кованым железом!
Дайте шапку, наградите
Бомбой и обрезом!
Мы пойдем с тобой далече -
От края до края!.. -
У Махна по самы плечи
Волосня густая...
Опанасе, наша доля
Машет саблей ныне, -
Зашумело Гуляй-Поле
По всей Украине.
Украина! Мать родная!
Жито молодое!
Опанасу доля вышла
Бедовать с Махною.
Украина! Мать родная!
Молодое жито!
Шли мы раньше в запорожцы,
А теперь - в бандиты!
II
Зашумело Гуляй-Поле
От страшного пляса, -
Ходит гоголем по воле
Скакун Опанаса.
Опанас глядит картиной
В папахе косматой,
Шуба с мертвого раввина
Под Гомелем снята.
Шуба - платье меховое -
Распахнута - жарко!
Френч английского покроя
Добыт за Вапняркой.
На руке с нагайкой крепкой
Жеребячье мыло;
Револьвер висит на цепке
От паникадила.
Опанасе, наша доля
Туманом повита, -
Хлеборобом хочешь в поле,
А идешь - бандитом!
Полетишь дорогой чистой,
Залетишь в ворота,
Бить жидов и коммунистов -
Легкая работа!
А Махно спешит в тумане
По шляхам просторным,
В монастырском шарабане,
Под знаменем черным.
Стоном стонет Гуляй-Поле
От страшного пляса -
Ходит гоголем по воле
Скакун Опанаса...
III
Хлеба собрано немного -
Не скрипеть подводам.
В хате ужинает Коган
Житняком и медом.
В хате ужинает Коган,
Молоко хлебает,
Большевицким разговором
Мужиков смущает:
- Я прошу ответить честно,
Прямо, без уклона:
Сколько в волости окрестной
Варят самогона?
Что посевы? Как налоги?
Падают ли овцы? -
В это время по дороге
Топают махновцы...
По дороге пляшут кони,
В землю бьют копыта.
Опанас из-под ладони
Озирает жито.
Полночь сизая, степная
Встала пред бойцами,
Издалека темь ночная
Тлеет каганцами.
Брешут псы сторожевые,
Запевают певни.
Холодком передовые
Въехали в деревню.
За церковного оградой
Лязгнуло железо:
- Не разыщешь продотряда:
В доску перерезан! -
Хуторские псы, пляшите
На гремучей стали:
Словно перепела в жите,
Когана поймали.
Повели его дорогой
Сизою, степною, -
Встретился Иосиф Коган
С Нестором Махною!
Поглядел Махно сурово,
Покачал башкою,
Не сказал Махно ни слова,
А махнул рукою!
Ой, дожил Иосиф Коган
До смертного часа,
Коль сошлась его дорога
С путем Опанаса!..
Опанас отставил ногу,
Стоит и гордится:
- Здравствуйте, товарищ Коган,
Пожалуйте бриться!
IV
Тополей седая стая,
Воздух тополиный...
Украина, мать родная,
Песня-Украина!..
На твоем степном раздолье
Сыромаха скачет,
Свищет перекати-поле
Да ворона крячет...
Всходит солнце боевое
Над степной дорогой,
На дороге нынче двое -
Опанас и Коган.
Над пылающим порогом
Зной дымит и тает;
Комиссар, товарищ Коган,
Барахло скидает...
Растеклось на белом теле
Солнце молодое.
- На, Панько. Когда застрелишь
Возьмешь остальное!
Пары брюк не пожалею,
Пригодятся дома, -
Все же бывший продармеец,
Хороший знакомый!..-
Всходит солнце боевое,
Кукурузу сушит,
В кукурузе ветер воет
Опанасу в уши:
- За волами шел когда-то,
Воевал солдатом...
Ты ли в сахарное утро
В степь выходишь катом? -
И раскинутая в плясе
Голосит округа:
- Опанасе! Опанасе!
Катюга! Катюга! -
Верещит бездомный копец
Под облаком белым:
- С безоружным биться, хлопец,
Последнее дело! -
И равнина волком воет -
От Днестра до Буга,
Зверем, камнем и травою:
- Катюга! Катюга!.. -
Не гляди же, солнце злое,
Опанасу в очи:
Он грустит, как с перепоя,
Убивать не хочет...
То ль от зноя, то ль от стона
Подошла усталость,
Повернулся :
- Три патрона
В обойме осталось...
Кровь - постылая обуза
Мужицкому сыну...
Утекай же в кукурузу -
Я выстрелю в спину!
Не свалю тебя ударом,
Разгуливай с богом!.. -
Поправляет окуляры,
Улыбаясь, Коган:
- Опанас, работай чисто,
Мушкой не моргая.
Неудобно коммунисту
Бегать, как борзая!
Прямо кинешься - в тумане
Омуты речные,
Вправо - немцы-хуторяне,
Влево - часовые!
Лучше я погибну в поле
От пули бесчестной!..
Тишина в степном раздолье, -
Только выстрел треснул,
Только Коган дрогнул слабо,
Только ахнул Коган,
Начал сваливаться на бок,
Падать понемногу...
От железного удара
Над бровями сгусток,
Поглядишь за окуляры:
Холодно и пусто...
С Черноморья по дорогам
Пыль несется плясом,
Носом в пыль зарылся Коган
Перед Опанасом...
V
Где широкая дорога,
Вольный плес днестровский,
Кличет у Попова лога
Командир Котовский.
Он долину озирает
Командирским взглядом,
Жеребец под ним сверкает
Белым рафинадом.
Жеребец подымет ногу,
Опустит другую,
Будто пробует дорогу,
Дорогу степную.
А по каменному склону
Из Попова лога
Вылетают эскадроны
Прямо на дорогу...
От приварка рожи гладки,
Поступь удалая,
Амуниция в порядке,
Как при Николае.
Головами крутят кони,
Хвост по ветру стелют:
За Махной идет погоня
Аккурат неделю.
. . . . . . . . . . .
Не шумит над берегами
Молодое жито, -
За чумацкими возами
Прячутся бандиты.
Там, за жбаном самогона,
В палатке дерюжной,
С атаманом забубённым
Толкует бунчужный:
- Надобно с большевиками
Нам принять сраженье, -
Покрутись перед полками,
Дай распоряженье!.. -
Как батько с размаху двинул
По столу рукою,
Как батько с размаху грянул
По земле ногою:
- Ну-ка, выдай перед боем
Пожирнее пищу,
Ну-ка, выбей перед боем
Ты из бочек днища!
Чтобы руки к пулеметам
Сами прикипели,
Чтобы хлопцы из-под шапок
Коршуньем глядели!
Чтобы порох задымился
Над водой днестровской,
Чтобы с горя удавился
Командир Котовский!..
. . . . . . . . . . . .
Прыщут стрелами зарницы,
Мгла ползет в ухабы,
Брешут рыжие лисицы
На чумацкий табор.
За широким ревом бычьим -
Смутно изголовье,
Див сулит полночным кличем
Гибель Приднестровью.
А за темными возами,
За чумацкой сонью,
За ковыльными чубами,
За крылом вороньим,-
Омываясь горькой тенью,
Встало над землею
Солнце нового сраженья -
Солнце боевое...
VI
Ну, и взялися ладони
За сабли кривые,
На дыбы взлетают кони,
Как вихри степные.
Кони стелются в разбеге
С дорогою вровень -
На чумацкие телеги,
На морды воловьи.
Ходит ветер над возами,
Широкий, бойцовский,
Казакует пред бойцами
Григорий Котовский...
Над конем играет шашка
Проливною силой,
Сбита красная фуражка
На бритый затылок.
В лад подрагивают плечи
От конского пляса...
Вырывается навстречу
Гривун Опанаса.
- Налетай, конек мой дикий,
Копытами двигай,
Саблей, пулей или пикой
Добудем комбрига!.. -
Налетели и столкнулись,
Сдвинулись конями,
Сабли враз перехлестнулись
Кривыми ручьями...
У комбрига боевая
Душа занялася,
Он с налета разрубает
Саблю Опанаса.
Рубанув, откинул шашку,
Грозится глазами:
- Покажи свою замашку
Теперь кулаками! -
У комбрига мах ядреный,
Тяжелей свинчатки,
Развернулся - и с разгону
Хлобысть по сопатке!..
Опанасе, что с тобою?
Поник головою...
Повернулся, покачнулся,
В траву сковырнулся...
Глаз над левою скулою
Затек синевою...
Молча падает на спину,
Ладони раскинул...
Опанасе, наша доля
Развеяна в поле!..
VII
Балта - городок приличный,
Городок - что надо.
Нет нигде румяней вишни,
Слаще винограда.
В брынзе, в кавунах, в укропе
Звонок день базарный;
Голубей гоняет хлопец
С каланчи пожарной...
Опанасе, не гадал ты
В ковыле раздольном,
Что поедешь через Балту
Трактом малохольным;
Что тебе вдогонку бабы
Затоскуют взглядом;
Что пихнет тебя у штаба
Часовой прикладом...
Ой, чумацкие просторы -
Горькая потеря!..
Коридоры в коридоры,
В коридорах - двери.
И по коридорной пыли,
По глухому дому,
Опанаса проводили
На допрос к штабному.
А штабной имел к допросу
Старую привычку -
Предлагает папиросу,
Зажигает спичку:
- Гражданин, прошу по чести
Говорить со мною.
Долго ль вы шатались вместе
С Нестором Махною?
Отвечайте без обмана,
Не испуга ради, -
Сколько сабель и тачанок
У него в отряде?
Отвечайте, но не сразу,
А подумав малость, -
Сколько в основную базу
Фуража вмещалось?
Вам знакома ли округа,
Где он банду водит?..
- Что я знал: коня, подпругу,
Саблю да поводья!
Как дрожала даль степная,
Не сказать словами:
Украина - мать родная -
Билась под конями!
Как мы шли в колесном громе,
Так что небу жарко,
Помнят Гайсин и Житомир,
Балта и Вапнярка!..
Наворачивала удаль
В дым, в жестянку, в бога!..
...Одного не позабуду,
Как скончался Коган...
Разлюбезною дорогой
Не пройдутся ноги,
Если вытянулся Коган
Поперек дороги...
Ну, штабной, мотай башкою,
Придвигай чернила:
Этой самою рукою
Когана убило!..
Погибай же, Гуляй-Поле,
Молодое жито!..
. . . . . . . . . . . .
Опанасе, наша доля
Туманом повита!..
VIII
Опанас, шагай смелее,
Гляди веселее!
Ой, не гикнешь, ой, не топнешь,
В ладоши не хлопнешь!
Пальцы дружные ослабли,
Не вытащат сабли.
Наступил последний вечер,
Покрыть тебе нечем!
Опанас, твоя дорога -
Не дальше порога.
Что ты видишь? Что ты слышишь?
Что знаешь? Чем дышишь?
Ночь горячая, сухая,
Да темень сарая.
Тлеет лампочка под крышей, -
Эй, голову выше!..
А навстречу над порогом -
Загубленный Коган.
Аккуратная прическа,
И щеки из воска...
Улыбается сурово:
- Приятель, здорово!
Где нам суждено судьбою
Столкнуться с тобою!..
Опанас, твоя дорога -
Не дальше порога...
ЭПИЛОГ
Протекли над Украиной
Боевые годы.
Отшумели, отгудели
Молодые воды...
Я не знаю, где зарыты
Опанаса кости:
Может, под кустом ракиты,
Может, на погосте...
Плещет крыжень сизокрылый
Над водой днестровской;
Ходит слава над могилой,
Где лежит Котовский...
За бандитскими степями
Не гремят копыта:
Над горючими костями
Зацветает жито.
Над костями голубеет
Непроглядный омут
Да идет красноармеец
На побывку к дому...
Остановится и глянет
Синими глазами -
На бездомный круглый камень,
Вымытый дождями.
И нагнется, и подымет
Одинокий камень:
На ладони - белый череп
С дыркой над глазами.
И промолвит он, почуяв
Мертвую прохладу:
- Ты глядел в глаза винтовке,
Ты погиб, как надо!..
И пойдет через равнину,
Через омут зноя,
В молодую Украину,
В жито молодое...
. . . . . . . . . . .
Так пускай и я погибну
У Попова лога,
Той же славною кончиной,
Как Иосиф Коган!..
CIPRINITS CARPIO
После дождей на Зеленом
озере потоп. Рыбоводная
станция залита водой.
Рыбовод и рабочие заболели.
Мальки ценных пород в
опасности.
Письмо рабкора
РОМАНС КАРПУ
Закованный в бронзу с боков,
Он плыл в темноте колеи,
Мигая в лесах тростников
Копейками чешуи.
Зеленый огонь на щеке,
Обвисли косые усы,
Зрачок в золотом ободке
Вращается, как на оси.
Он плыл, огибая пруды,
Сражаясь с безумным ручьем,
Поборник проточной воды -
Он пойман и приручен.
Лягушника легкий кружок
Откинув усатой губой,
Плывет на знакомый рожок
За крошками в полдень и зной.
Он бросил студеную глубь,
Кустарник, звезду на зыбях,
С пушистой петрушкой в зубах,
Дымясь, проплывая к столу.
ОДА
Настали времена, чтоб оде
Потолковать о рыбоводе.
Пруды он продвинул болотам в тыл,
Советский водяной.
Самцов он молоками налил
И самок набил икрой.
Жуки на березах.
Туман. Жара.
На журавлей урожай.
Он пробует воду:
- Теперь пора!
Плывите и размножайтесь! -
(Ворот скрипит: стопорит ржа;
Шлюзы разъезжаются визжа.)
Тогда запевает во все концы
Вода,- наступая упрямо,
И в свадебной злости
Плывут самцы
На стадо беременных самок...
О, ты человек такой же, как я,
Болезненный и небритый,
Которому жить не дает семья,
Пеленки, тарелки, плиты, -
Ты сделался нынче самим собою -
Начальник столпотворенья.
Выходят самцы на бесшумный бой,
На бой за оплодотворенье.
Распахнуты жабры,
Плавник зубчат;
Обложены медью спины...
В любви молчат.
В смерти молчат.
Молча падают в тину.
Идет молчаливая игра:
Подкрадыванье и пляски.
...И звездами от взмаха пера
Взлетает и путается икра
В зеленой и клейкой ряске.
Тогда, закурив, говорит рыбовод:
- Довольно сражаться! Получен приплод!
СТАНСЫ
Он трудится не покладая рук,
Сачком выгребая икру.
Он видит, как в студне точка растет:
Жабры, глаза и рот.
Он видит, как начинается рост,
Как возникает хвост,
Как первым движением плывет малек
На водяной цветок.
И эта крупинка любви дневной,
Этот скупой осколок
В потемки кровей, в допотопный строй
Вводит тебя, ихтиолог.
Над жирными водами встал туман,
Звезда над кустом косматым, -
И этот малек, как левиафан,
Плывет по морским закатам.
И первые ветры, и первый прибой,
И первые звезды над головой.
ЭПОС
До ближней деревни пятнадцать верст,
До ближней станции тридцать...
Утиные стойбища (гнойный ворс) -
От комарья не укрыться.
Голодные щуки жрут мальков,
Линяет кустарник хилый,
Болотная жижа промежду швов
Въедается в бахилы.
Ползет на пруды с кормовых болот
Душительница-тина,
В расстроенных бронхах
Бронхит поет,
В ушах завывает хина.
Рабочий в жару.
Помощник пьян.
В рыборазводне холод.
По заболоченным полям
Рассыпалась рыбья молодь.
- На помощь! -
Летит телеграфный зуд
Сквозь морок болот и тленье,
Но филином гукает УЗУ
Над ящиком заявлений.
Из черной куги,
Из прокисших вод
Луна вылезает дыбом.
...Луной открывается ночь. Плывет
Чудовищная Главрыба.
Крылатый плавник и сазаний хвост:
Шальных рыбоводов ересь.
И тысячи студенистых звезд -
Ее небывалый нерест.
О, сколько ножей и сколько багров
Ее ударят под ребро!
В каких витринах, под звон и вой,
Она повиснет вниз головой?
Ее окружает зеленый лед,
Над ней огонек белесый.
Перед ней остановится рыбовод,
Пожевывая папиросу.
И в улиц булыжное бытие
Она проплывет в тумане.
Он вывел ее.
Он вскормил ее.
И отдал на растерзанье.
ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ
Весна еще в намеке
Холодноватых звезд.
На явор кривобокий
Взлетает черный дрозд.
Фазан взорвался, как фейерверк.
Дробь вырвала хвою. Он
Пернатой кометой рванулся вниз,
В сумятицу вешних трав.
Эрцгерцог вернулся к себе домой.
Разделся. Выпил вина.
И шелковый сеттер у ног его
Расположился, как сфинкс.
Револьвер, которым он был убит
(Системы не вспомнить мне),
В охотничьей лавке еще лежал
Меж спиннингом и ножом.
Грядущий убийца дремал пока,
Голову положив
На юношески твердый кулак
В коричневых волосках.
. . . . . . . . . . . . . . .
В Одессе каштаны оделись в дым,
И море по вечерам,
Хрипя, поворачивалось на оси,
Подобное колесу.
Мое окно выходило в сад,
И в сумерки, сквозь листву,
Синели газовые рожки
Над вывесками пивных.
И вот на этот шипучий свет,
Гремя миллионом крыл,
Летели скворцы, расшибаясь вдрызг
О стекла и провода.
Весна их гнала из-за черных скал
Бичами морских ветров.
Я вышел...
За мной затворилась дверь...
И ночь, окружив меня
Движеньем крыльев, цветов и звезд,
Возникла на всех углах.
Еврейские домики я прошел.
Я слышал свирепый храп
Биндюжников, спавших на биндюгах.
И в окнах была видна
Суббота в пурпуровом парике,
Идущая со свечой.
Еврейские домики я прошел.
Я вышел к сиянью рельс.
На трамвайной станции млел фонарь,
Окруженный большой весной.
Мне было только семнадцать лет,
Поэтому эта ночь
Клубилась во мне и дышала мной,
Шагала плечом к плечу.
Я был ее зеркалом, двойником,
Второю вселенной был.
Планеты пронизывали меня
Насквозь, как стакан воды,
И мне казалось, что легкий свет
Сочится из пор, как пот.
Трамвайную станцию я прошел,
За ней невесом, как дым,
Асфальтовый путь улетал, клубясь,
На запад - к морским волнам.
И вдруг я услышал протяжный звук:
Над миром плыла труба,
Изнывая от страсти. И я сказал:
- Вот первые журавли!
Над пылью, над молодостью моей
Раскатывалась труба,
И звезды шарахались, трепеща,
От взмаха широких крыл.
Еще один крутой поворот -
И море пошло ко мне,
Неся на себе обломки планет
И тени пролетных птиц.
Была такая голубизна,
Такая прозрачность шла,
Что повториться в мире опять
Не может такая ночь.
Она поселилась в каждом кремне
Гнездом голубых лучей;
Она превратила сухой бурьян
В студеные хрустали;
Она постаралась вложить себя
В травинку, в песок, во все -
От самой отдаленной звезды
До бутылки на берегу.
За неводом, у зеленых свай,
Где днем рыбаки сидят,
Я человека увидел вдруг
Недвижного, как валун.
Он молод был, этот человек,
Он юношей был еще, -
В гимназической шапке с большим гербом.
В тужурке, сшитой на рост.
Я пригляделся:
Мне странен был
Этот человек:
Старчески согнутая спина
И молодое лицо.
Лоб, придавивший собой глаза,
Был не по-детски груб,
И подбородок торчал вперед,
Сработанный из кремня.
Вот тут я понял, что это он
И есть душа тишины,
Что тяжестью погасших звезд
Согнуты плечи его,
Что, сам не сознавая того,
Он совместил в себе
Крик журавлей и цветенье трав
В последнюю ночь весны.
Вот тут я понял:
Погибнет ночь
И вместе с ней отпадет
Обломок мира, в котором он
Родился, ходил, дышал.
И только пузырик взовьется вверх,
Взовьется и пропадет.
И снова звезда. И вода рябит.
И парус уходит в сон.
Меж тем подымается рассвет.
И вот, грохоча ведром,
Прошел рыболов и, сев на скалу,
Поплавками истыкал гладь.
Меж тем подымается рассвет.
И вот на кривой сосне
Воздел свою флейту черный дрозд,
Встречая цветенье дня.
А нам что делать?
Мы побрели
На станцию, мимо дач...
Уже дребезжал трамвайный звонок
За поворотом рельс,
И бледной немочью млел фонарь,
Непогашенный поутру.
Итак, все кончено! Два пути!
Два пыльных маршрута в даль!
Два разных трамвая в два конца
Должны нас теперь умчать!
Но низенький юноша с грубым лбом
К солнцу поднял глаза
И вымолвил:
- В грозную эту ночь
Вы были вдвоем со мной.
Миру не выдумать никогда
Больше таких ночей...
Это последняя... Вот и все!
Прощайте! -
И он ушел.
Тогда, растворив в зеркалах рассвет,
Весь в молниях и звонках,
Пылая лаковой желтизной,
Ко мне подлетел трамвай.
Револьвер вынут из кобуры,
Школяр обойму вложил.
Из-за угла, где навес кафе,
Эрцгерцог едет домой.
. . . . . . . . . . . . .
Печальные дети, что знали мы,
Когда у больших столов
Врачи, постучав по впалой груди,
"Годен", - кричали нам...
Печальные дети, что знали мы,
Когда, прошагав весь день
В портянках, потных до черноты,
Мы падали на матрац.
Дремота и та избегала нас.
Уже ни свет ни заря
Врывалась казарменная труба
В отроческий покой.
Не досыпая, не долюбя,
Молодость наша шла.
Я спутника своего искал:
Быть может, он скажет мне,
О чем мечтать и в кого стрелять,
Что думать и говорить?
И вот неожиданно у ларька
Я повстречал его.
Он выпрямился... Военный френч,
Как панцырь, сидел на нем,
Плечи, которые тяжесть звезд
Упрямо сгибала вниз,
Чиновничий украшал погон;
И лоб, на который пал
Недавно предсмертный огонь планет,
Чистейший и грубый лоб,
Истыкан был тысячами угрей
И жилами рассечен.
О, где же твой блеск, последняя ночь,
И свист твоего дрозда!
Лужайка - да посредине сапог
У пушечной колеи.
Консервная банка раздроблена
Прикладом. Зеленый суп
Сочится из дырки. Бродячий пес
Облизывает траву.
Деревни скончались.
Потоптан хлеб.
И вечером - прямо в пыль -
Планеты стекают в крови густой
Да смутно трубит горнист.
Дымятся костры у больших дорог.
Солдаты колотят вшей.
Над Францией дым.
Над Пруссией вихрь.
И над Россией туман.
Мы плакали над телами друзей;
Любовь погребали мы;
Погибших товарищей имена
Доселе не сходят с губ.
Их честную память хранят холмы
В обветренных будяках,
Крестьянские лошади мнут полынь,
Проросшую из сердец,
Да изредка выгребает плуг
Пуговицу с орлом...
Но мы - мы живы наверняка!
Осыпался, отболев,
Скарлатинозною шелухой
Мир, окружавший нас.
И вечер наш трудолюбив и тих.
И слово; с которым мы
Боролись всю жизнь, - оно теперь
Подвластно нашей руке.
Мы навык воинов приобрели,
Терпенье и меткость глаз,
Уменье хитрить, уменье молчать,
Уменье смотреть в глаза.
Но если, строчки не дописав,
Бессильно падет рука,
И взгляд остановится, и губа
Отвалится к бороде,
И наши товарищи, поплевав
На руки, стащат нас
В клуб, чтоб мы прокисали там
Средь лампочек и цветов, -
Пусть юноша (вузовец, иль поэт,
Иль слесарь - мне все равно)
Придет и встанет на караул,
Не вытирая слезы.
ЧЕЛОВЕК ПРЕДМЕСТЬЯ
Вот зеленя прозябла.
Продуты ветром дна.
Мой подмосковный зяблик.
Начни, начни...
Бревенчатый дом под зеленой крышей,
Флюгарка визжит, и шумят кусты;
Стоит человек у цветущих вишен:
Герой моей повести - это ты!
. . . . . . . . . . . . . . . .
Вкруг мира, поросшего нелюдимой
Крапивой, разрозненный мчался быт.
Славянский шкаф - и труба без дыма,
Пустая кровать - и дым без трубы.
На голенастых ногах ухваты,
Колоды для пчел - замыкали круг.
А он переминался, угловатый,
С большими сизыми кистями рук.
Вот так бы нацелиться - и с налета
Прихлопнуть рукой, коленом прижать...
До скрежета, до ледяного пота
Стараться схватить, обломать, сдержать!
Недаром учили: клади на плечи,
За пазуху суй - к себе таща,
В закут овечий,
В дом человечий,
В капустную благодать борща.
И глядя на мир из дверей амбара,
Из пахнущих крысами недр его,
Не отдавай ни сора, ни пара,
Ни камня, ни дерева - ничего!
Что ж, служба на выручку!
Полустанки...
Пернатый фонарь да гудки в ночи...
Как рыжих младенцев, несут крестьянки
Прижатые к сердцу калачи.
Гремя инструментом, проходит смена.
И там, в каморке проводника,
Дым коромыслом. Попойка. Мена.
На лавках рассыпанная мука.
А все для того, чтобы в предместье
Углами укладывались столбы,
Чтоб шкаф, покружившись, застрял на месте,
Чтоб дым, завертись, пошел из трубы.
(Но все же из будки не слышно лая,
Скворечник пустует, как новый дом,
И пухлые голуби не гуляют
Восьмеркою на чердаке пустом.)
И вот в улетающий запах пота,
В смолкающий плотничий разговор,
Как выдох, распахиваются ворота -
И женщина вплывает во двор.
Пред нею покорно мычат коровы,
Не топоча, не играя зря,
И - руки в бока - откинув ковровый
Платок, она стоит, как заря.
Она расставляет отряды крынок:
Туда - в больницу; сюда - на рынок;
И, вытянув шею, слышит она
(Тише, деревья, пропустишь сдуру)
Вьющийся с фабрики Ногина
Свист выдаваемой мануфактуры.
Вот ее мир - дрожжевой, густой,
Спит и сопит - молоком насытясь,
Жидкий навоз, над навозом ситец,
Пущенный в бабочку с запятой.
А посередке, крылом звеня,
Кочет вопит над наседкой вялой.
Черт его знает, зачем меня
В эту обитель нужда загнала!..
Здесь от подушек не продохнуть,
Легкие так и трещат от боли...
Крикнуть товарищей? Иль заснуть?
Иль возвратиться к герою, что ли?!
Ветер навстречу. Скрипит вагон.
Черная хвоя летит в угон.
Весь этот мир, возникший из дыма,
В беге откинувшийся, трубя,
Навзничь, - он весь пролетает мимо,
Мимо тебя, мимо тебя!
Он облетает свистящим кругом
Новый забор твой и теплый угол.
Как тебе тошно. Опять фонарь
Млеет на станции. Снова, снова
Баба с корзинкой, степная гарь
Да заблудившаяся корова.
Мир переполнен твоей тоской;
Буксы выстукивают: на кой?
На кой тебе это?
Ты можешь смело
Посредине двора, в июльский зной,
Раскинуть стол под скатертью белой
Средь мира, построенного тобой.
У тебя на столе самовар, как глобус,
Под краном стакан, над конфоркой дым;
Размякнув от пара, ты можешь в оба
Теперь следить за хозяйством своим.
О, благодушие! Ты растроган
Пляской телят, воркованьем щей,
Журчаньем в желудке...
А за порогом -
Страна враждебных тебе вещей.
На фабрику движутся, раздирая
Грунт, дюжие лошади (топот, гром).
Не лучше ль стоять им в твоем сарае
В порядке. Как следует. Под замком.
Чтобы дышали добротной скукой
Хозяйство твое и твоя семья,
Чтоб каждая мелочь была порукой
Тебе в неподвижности бытия.
Жара. Не читается и не спится.
Предместье солнцем оглушено.
Зеваю. Закладываю страницу
И настежь распахиваю окно.
Над миром, надтреснутым от нагрева,
Ни ветра, ни голоса петухов...
Как я одинок! Отзовитесь, где вы,
Веселые люди моих стихов?
Прошедшие с боем леса и воды,
Всем ливням подставившие лицо,
Чекисты, механики, рыбоводы,
Взойдите на струганое крыльцо.
Настала пора - и мы снова вместе!
Опять горизонт в боевом дыму!
Смотри же сюда, человек предместий:
- Мы здесь! Мы пируем в твоем дому!
Вперед же, солдатская песня пира!
Открылся поход.
За стеной враги.
А мы постарели.- И пылью мира
Покрылись походные сапоги.
Но все ж, по-охотничьи, каждый зорок.
Ясна поседевшая голова.
И песня просторна.
И ветер дорог.
И дружба вступает в свои права.
Мы будем сидеть за столом веселым
И толковать и шуметь, пока
Не влезет солнце за частоколом
В ушат топленого молока.
Пока не просвищут стрижи. Пока
Не продерет росяным рассолом
Траву - до последнего стебелька.
И, палец поднявши, один из нас
Раздумчиво скажет: "Какая тьма!
Как время идет! Уже скоро час!"
И словно в ответ ему, ночь сама
От всей черноты своей грянет: "Раз!"
А время идет по навозной жиже.
Сквозь бурю листвы не видать ни зги.
Уже на крыльце оно. Ближе. Ближе.
Оно в сенях вытирает сапоги.
И в блеск половиц, в промытую содой
И щелоком горницу, в плеск мытья
Оно врывается непогодой,
Такое ж сутуловатое, как я,
Такое ж, как я, презревшее отдых,
И, вдохновеньем потрясено,
Глаза, промытые в сорока водах,
Медленно поднимает оно.
От глаз его не найти спасенья,
Не отмахнуться никак сплеча,
Лампу погасишь. Рванешься в сени.
Дверь на запоре. И нет ключа.
Как ни ломись - не проломишь - баста!
В горницу? В горницу не войти!
Там дочь твоя, стриженая, в угластом
Пионерском галстуке, на пути.
И, руками комкая одеяло,
Еще сновиденьем оглушена,
Вперед ногами, мало-помалу,
Сползает на пол твоя жена!
Ты грянешь в стекла. И голубое
Небо рассыпется на куски.
Из окна в окно, закрутясь трубою,
Рванутся дикие сквозняки.
Твой лоб сиянием окровавит
Востока студеная полоса,
И ты услышишь, как время славят
Наши солдатские голоса.
И дочь твоя подымает голос
Выше берез, выше туч, - туда,
Где дрогнул сумрак и раскололась
Последняя утренняя звезда,
И первый зяблик порвет затишье...
(Предвестник утренней чистоты.)
А ты задыхаешься, что ты слышишь?
Испуганный, что рыдаешь ты?
Бревенчатый дом под зеленой крышей.
Флюгарка визжит, и шумят кусты.
ТРАКТИР
ПОСВЯЩЕНИЕ ПЕРВОЕ
(ироническое)
Всем неудачникам хвала и слава!
Хвала тому, кто, в жажде быть свободным,
Как дар, хранит свое дневное право -
Три раза есть и трижды быть голодным.
Он слеп, он натыкается на стены.
Он одинок. Он ковыляет робко.
Зато ему пребудут драгоценны
Пшеничный хлеб и жирная похлебка.
Когда ж, овеяно предсмертной ленью,
Его дыханье вылетит из мира, -
Он сытое найдет успокоенье
В тени обетованного трактира.
ПОСВЯЩЕНИЕ ВТОРОЕ
(романтическое)
Увы, мой друг, мы рано постарели
И счастьем не насытились вполне.
Припомним же попойки и дуэли,
Любовные прогулки при луне.
Сырая ночь окутана туманом...
Что из того? Наш голос не умолк
В тех погребах, где юношам и пьяным
Не отпускают вдохновенья в долг.
Женаты мы. Любовь нас не волнует.
Домашней лирике приходит срок.
Пора! Пора! Уже нам в лица дует
Воспоминаний слабый ветерок.
И у сосновой струганой постели
Мы вспомним вновь в предсмертной тишине
Веселые попойки и дуэли,
Любовные прогулки при луне.
Сцена изображает чердак в разрезе. От чердака к низким и рыхлым
облакам подымается витая лестница и теряется в небе. Поэт
облокотился о стол, опустив голову. На авансцену выходит чтец.
Чтец
Для тех, кто бродит по дворам пустым
С гитарой и ученою собакой,
Чей голос дребезжит у черных лестниц,
Близ чадных кухонь, у помойных ям,
Для тех неунывающих бродяг,
Чья жизнь, как немощеная дорога,
Лишь лужами и кочками покрыта,
Чье достоянье - посох пилигрима
Или дырявая сума певца, -
Для вас, о неудачники мои,
Пройдет нравоучительная повесть
О жизни и о гибели певца.
О вы, имеющие теплый угол,
Постель и стеганое одеяло,
Вы, греющие руки над огнем,
Прислушиваясь к нежному ворчанью
Похлебки в разогретом котелке, -
Внемлите этой повести печальной
О жизни и о гибели певца.
Певец
Окончен день, и труд дневной окончен...
Башмачник, позабывший вколотить
Последний гвоздь в широкую подошву,
Встречает ночь, удобно завалившись
С женою спать. Портной, мясник и повар
Кончают день в корчме гостеприимной -
И пивом и сосисками с капустой
Встречают наступающую ночь...
Десятый час! Теперь на скользких крышах
Кошачьи начинаются свиданья.
Час воровской работы и любви,
Час вдохновения и час разбоя,
Час, возвещающий о жарком кофе,
О булках с маслом, о вишневой трубке,
Об ужине и о грядущем сне.
И только я, бездельник, не узнаю
Чудесных благ твоих, десятый час...
И сон идет - и пухом задувает
Глаза... но только веки опущу -
И улица плывет передо мною
В сиянии разубранных витрин...
Там розовая стынет ветчина,
Подобная прохладному рассвету,
И жир, что обволакивает мясо,
Как облак, проплывающий в заре...
О пирожки, обваренные маслом,
От жара раскаленной духовой
Коричневым покрытые загаром, -
Вас нежный сахар инеем покрыл,
И вы лежите маслянистой грудой
Средь ржавых груш и яблок восковых.
И в темных лавках, среди туш, висящих
Меж ящиков и бочек солонины,
Я вижу краснощеких мясников,
Колбасников в передниках зеленых.
Я вижу, как шатаются весы
Под тягой гирь, как нож блестит и сало,
Свистя, разрезывает на куски...
И мнится мне, что голод скользкой мышью
По горлу пробирается в желудок,
Царапается лапками тугими,
Барахтается, ноет и грызет...
О господи, ты дал мне голос птицы,
Ты языка коснулся моего,
Глаза открыл, чтобы сокрытое узреть,
Дал слух совы и сердце научил
Лад отбивать слагающейся песни...
Но, господи, ты подарить забыл
Мне сытое и сладкое безделье,
Очаг, где влажные трещат дрова,
И лампу, чтоб мой вечер осветить...
И вот глаза я подымаю к небу
И руки складываю на груди
И говорю: "О боже, может быть,
В каком-нибудь неведомом квартале
Еще живет мясник сентиментальный,
Бормочущий возлюбленной стихи
В горячее и розовое ухо...
Я научу его язык словам,
Как мед тяжелый, сладким и душистым,
Я дам ему свой взор, и слух, и голос,
А сам подмышки фартук подвяжу,
Нож наточу, лоснящийся от жира,
И молча стану за дубовой стойкой
Медлительным и важным продавцом..."
Но ни один из мясников не сменит
Свой нож и фартук на судьбу певца.
И жалкой я брожу теперь дорогой,
И жалкий вечер без огня встречаю -
Осенний вечер, поздний и сырой...
Чтец
Так, что ни вечер, сетует певец
На господа и промысл небесный...
И вот - сквозь пенье скрипок и фанфар,
Сквозь ангельское чинное хваленье -
Господь, сидящий на высоком троне,
Услышал скорбную мольбу певца
И так сказал:
Голос
Сойди, гонец послушный,
С небес на землю. Там, в пыли и прахе,
Измученного отыщи певца.
И за руку возьми и приведи
Его ко мне, в мой рай обетованный.
Дай хлеб ему небесный преломить
И омочи его гортань сухую
Вином из виноградников моих...
Дай теплоту ему, и тишину,
И ложе жаркое приуготовь,
Чтоб он вкусил безделие и отдых.
Сойди, гонец!
Чтец
И уж бежит к земле
По лестнице, высокой и скрипучей,
Гонец ширококрылый. И к нему
Все ближе придвигается земля...
Уже он смутно различает крыши,
Верхи деревьев, купола соборов,
Он видит свет из-за прикрытых ставен.
И в уличном сиянье фонарей
Вечерний город, смутен и спокоен.
По лестнице бежит гонец послушный,
Распугивая голубей земных,
Заснувших под застрехами собора.
И грузный разговор колоколов
Гонец впивает слухом непривычным...
Все ниже, ниже в царство чердаков,
В мир черных лестниц, средь стропил гниющих,
Бежит гонец, и в паутине пыльной
Легко мелькает ясная одежда
И крылья распростертые его...
О, как близка голодная обитель,
Где изможденный молится певец!
Так поспеши ж, гонец ширококрылый,
Сильней стучи в незапертую дверь,
Чтоб он услышал голос избавленья
От голода и от скорбей земных!
Стук в дверь.
Певец
Кто в этот час ко мне стучит? Сосед ли,
Пришедший за огнем, чтоб раскурить
Погаснувшую трубку, иль, быть может,
Товарищ мой голодный, как и я?
Войди, пришлец!
Чтец
И в комнату идет,
Веснушчатый, и красный, и румяный,
Рассыльный из трактира, - и певец
Глядит на бойкое его лицо,
На руки красные, как сок морковный,
На ясные лукавые глаза,
Сияющие светом неземным.
Певец
О, посещенье странное! Зачем
Пришел ко мне рассыльный из трактира?
Давно таких гостей я не встречал -
С румянцем жарким и веселым взглядом.
Гонец
Хозяин мой вас приглашает нынче
Отужинать и выпить у него...
Певец
Но кто же ваш хозяин и откуда
Он знает обо мне?
Гонец
Хозяин мой
Все песни ваши помнит наизусть, -
Хоть и трактирщик он, но все же муза
Поэзии ему близка, - и вот
Он нынче приглашает вас к себе.
Скорее собирайтесь. Долог путь -
Остынет ужин прежде, чем дойдем,
И зачерствеет нежный хлеб пшеничный.
Быстрее собирайтесь.
Певец
Только в плащ
Закутаюсь и шапку нахлобучу...
Гонец
Пора идти, хозяин ждать не любит...
Певец
Сейчас иду. Где мой дорожный шарф?
Чтец
Они идут от чердаков сырых,
От влажных крыш, от труб, покрытых сажей,
От визга кошек, карканья ворон
И звона колокольного - все выше
По лестнице, опасной и крутой.
Шатаются истертые ступени
Под шагом их... И ухватился крепко
За пальцы провожатого певец...
Все выше, выше, к низким облакам,
Сырым и рыхлым, сквозь дождливый сумрак;
Раскачиваема упорным ветром,
Крутая лестница ведет гонца.
И падая, и оступаясь вниз,
И за руку вожатого хватаясь,
Певец идет все выше, выше, выше,
От въедливого холода дрожа.
Певец
Опасен путь, и неизвестно мне,
Куда ведет он.
Гонец
Не волнуйся. Ты
Сейчас найдешь приют обетованный...
Певец
Но я боюсь! От сырости ночной
Скользит нога и лестница трещит...
Гонец
Будь стойким, не гляди через перила,
Держись упорней! Вот моя рука,
Она крепка и удержать сумеет.
Чтец
Конец дороге, скользкой и крутой.
Раздергиваются облака, треща,
Как занавес из коленкора. Свет
От фонаря, повисшего над дверью,
Слепящей пылью дунул им в глаза.
И вывеску огромную певец
Разглядывает с жадным любопытством...
Там кисть широкая намалевала
Оранжевую сельдь на блюде синем,
Малиновую колбасу и чашки
Зеленые с разводом золотым.
И надпись неуклюжая гласит:
"Заезжий двор - Спокойствие сердец".
О, вечно восхваляемый трактир,
О, запах пива, пар, плывущий тихо
Из широко распахнутых дверей!..
У твоего заветного порога
Перекрестились все пути земные,
И вот сюда пришел певец и жадно
Глядит в незапертую дверь твою...
Да, лучшего он пожелать не смел:
Под потолком, где сырость разрослась
Пятном широким, на крюках повисли
Огромные окорока, и жир
С них каплет мерно на столы и стулья.
У стен, покрытых краскою сырой,
Большие бочки сбиты обручами,
И медленно за досками гудит,
Шипит и бродит хмель пивной. А там,
На низких стойках, жареные рыбы
С куском салата, воткнутым во рты,
Коричневой залитые подливой,
Распластаны на длинных блюдах. Там
Дырявый сыр, пропахший нежной гнилью,
Там сало мраморным лежит пластом,
Там яблок груды, и загар медовый
Покрыл их щеки пылью золотой...
А за столом, довольные, сидят
На стульях гости. Чайники кругом,
Как голуби ленивые, порхают,
И чай, журча, струится в чашки. Вот
Куда пришел певец изнеможденный.
И ангел говорит ему:
Гонец
Иди
И за столом усядься, ты обрел
Столь долгожданное успокоенье.
Хозяин все тебе дарует!
Певец
Но...
Чем расплачусь я?
Гонец
Это только мзда
За песни, что слагал ты на земле.
Чтец
С утра до вечера - еда, и только.
Певец толстеет. Вместо глаз уже
Какие-то гляделки. Вместо рук -
Колбасы. А стихи давным-давно
Забыл он. Только напевает в нос
Похабщину какую-то. Недели
Проходят за неделями. И вот
Еда ему противной стала. Он
Мечтает о работе, о веселых
Земных дорогах, о земной любви,
О голоде, который обучил
Его стихам, о чердаке пустом, .
О каплях стеарина на бумаге...
Он говорит:
Певец
Ну, хватит, погулял!
Теперь пора домой. Моя работа
Заброшена. Пусти меня. Пора!
Чтец
Но тот, кто пригласил его к себе,
Не отпускает бедного поэта...
Он лучшее питье ему несет,
Он лучшие подсовывает блюда:
Пусть ест! Пусть поправляется! Зачем
Певцу земля, где голод и убийства?
Сиди и ешь! Чего тебе еще?
Певец
Пусти меня. Не то я перебью
Посуду в этой комнате постылой.
Я крепок. Я отъелся, и теперь
Я буду драться, как последний грузчик.
Пусти меня на землю. У меня
Товарищи остались. Целый мир,
Деревьями поросший и водой
Обрызганный, в туманах и сияньях
Оставлен мной! Пусти меня! Пусти!
Не то я плюну в бороду твою,
Проклятый боров! Говорю: пусти!
Чтец
Тогда раздался голос:
Голос
Черт с тобой!
Довольно! Уходи! Катись на землю!
АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ
От славословий ангельского сброда,
Толпящегося за твоей спиной,
О Петербург семнадцатого года,
Ты косолапой двинулся стопой!
И что тебе прохладный шелест крылий,
Коль выстрелы мигают на углах,
Коль дождь сечет, коль в ночь автомобили
На нетопырьих мечутся крылах.
Нам нужен мир! Простора мало, мало!
И прямо к звездам, в посвист ветровой,
Из копоти, из сумерек каналов
Ты рыжею восходишь головой.
Былые годы тяжко проскрипели,
Как скарбом нагруженные возы,
Засыпал снег цевницы и свирели,
Но нет по ним в твоих глазах слезы.
Была цыганская любовь и синий,
В сусальных звездах, детский небосклон, -
Все за спиной.
Теперь - слепящий иней,
Мигающие выстрелы и стон,
Кронштадтских пушек дальние раскаты... ^
И ты проходишь в сумраке сыром,
Покачивая головой кудлатой
Над черным адвокатским сюртуком.
И над водой у мертвого канала,
Где кошки мрут и пляшут огоньки,
Тебе цыганка пела и гадала
По тонким линиям твоей руки.
И нагадала: будет город снежный,
Любовь сжигающая, как огонь,
Путь и печаль...
Но линией мятежной
Рассечена широкая ладонь.
Она сулит убийства и тревогу,
Пожар и кровь и гибельный конец.
Не потому ль на страшную дорогу
Октябрьской ночью ты идешь, певец?
Какие тени в подворотне темной
Вослед тебе глядят - в ночную тьму?
С какою ненавистью неуемной
Они мешают шагу твоему.
О, широта матросского простора,
Там чайки и рыбачьи паруса,
Там корифеем пушечным "Аврора"
Выводит трехлинеек голоса.
Еще дыханье! Выдох! Вспыхнет! Брызнет!
Ночной огонь над мороком морей...
И если смерть - она прекрасней жизни,
Прославленней, чем тысяча смертей.
СКАЗАНИЕ О МОРЕ, МАТРОСАХ
И ЛЕТУЧЕМ ГОЛЛАНДЦЕ
Знаешь ли ты сказание о Валгалле? Ходят
по морю викинги, скрекинги ходят по морю.
Ветер надувает парус, и парус несет ладью. И
неизвестные берега раскидываются перед
воинами. И битвы, и смерть, и вечная жизнь в
Валгалле. Сходят валкирии - в облаке дыма, в
пении крыльев за пленами - и руками, нежными,
как ветер, подымают души убитых. И летят души
на небо и садятся за стол, где яства и мед.
И Один приветствует их. И есть ворон на
троне у Одина, и есть волк, растянувшейся под
столом. Внизу - скалы, тина и лодки; наверху -
Один, воины и ворон. И если приходит в бухту
судно, встает Один, и воины приветствуют
мореходов, подымая наши. И валкирии трубят в
рога, прославляя храбрость мореходов. И пируют
внизу моряки, а, наверху - души героев. И
говорят: "Вечны Валгалла, Один и ворон. Вечны
море, скалы и птицы".
Знайте об этом, сидящие у огня, бродящие
под парусами и стреляющие оленей!
(Из сказаний Свена-Песнетворца)
* * *
Замедлено движение земли
Развернутыми нотными листами.
О флейты, закипевшие вдали,
О нежный ветр, гудящий под смычками...
Прислушайся: в тревоге хоровой
Уже труба подъемлет глас державный,
То вагнеровский двинулся прибой,
И восклицающий, и своенравный...
I
ПЕСНЯ О МОРЕ И НЕБЕ
К этим берегам, поросшим шерстью,
Скользкими ракушками и тиной,
Дивно скрученные ходят волны,
Растекаясь мылом, закипевшим
На песке. А над песками - скалы,
Растопыренные и крутые, -
Та, посмотришь, - вытянула лапу
К самой тине, та присела крабом,
Та плавник воздела каменистый
К мокрым тучам. И помет бакланий
Известью и солью их осыпал...
А над скалами, над птичьим пухом -
Северное небо, и как будто
В небе ничего не изменилось:
Тот же ворон на дубовом троне
Чистит клюв, и тот же волк поджарый
Растянулся под столом, где чаши
Рыжим пивом налиты и грузно
В медные начищенные блюда
Вывалены туши вепрей. Вечен
Дикий пир. Надвинутые туго,
Жаркой медью полыхают шлемы,
Груди волосатые расперты
Легкими, в которых бродит воздух.
И как медные и злые крабы,
Медленно ворочаясь и тяжко
Громыхая ржавыми щитами,
Вкруг стола, сколоченного грубо
Из досок сосновых, у кувшина
Крутогорлого они расселись -
Доблестные воины. И ночью
Слышатся их голоса и ругань,
Слышно, как от кулака крутого
Стонет стол и дребезжит посуда.
Поглядишь - ив облаках мигают
Суетливые зарницы, будто
Отблески от вычищенных шлемов,
Жарких броней и мечей широких...
II
ПЕСНЯ О МАТРОСАХ
А у берега рыбачьи лодки,
Весла и плетеные корзины
В чешуе налипшей. И под ветром
Сети, вывешенные на сваях,
Плещут и колышутся... Бывает,
Закипит вода под рыбьим плеском,
И оттуда, из морозной дали,
Двинется треска, взовьются чайки
Над водой, запрыгают дельфины,
Лакированной спиной сверкая,
Затрещат напруженные сети,
Женщины заголосят... И в стужу,
Полоща полотнищем широким,
Медленные выплывают лодки...
День идет серебряной трескою,
Ночь дельфином черным проплывает
Те же голоса на прибережье,
Те же неводы, и та же тина,
Валуны, валы и шорох крыльев...
Но однажды, наклонившись набок,
Разрезая волны и стеная,
В бухту судно дивное влетело.
Ветер вел его, наполнив парус
Крепостью упрямою, как груди
Женщины, что молоком набухли...
Ворот заскрипел, запели цепи
Над заржавленными якорями,
И по сходням с корабля на берег
Выбежали страшные матросы...
Тот - как уголь, а глаза пылают
Белизной стеклянною, тот глиной
Будто вымазан и весь в косматой
Бороде, а тот окрашен охрой,
И глаза, расставленные косо,
Скользкими жуками копошатся...
И матросы не зевали: ночью,
В расплескавшемся вдали пыланье
Пламени полярного, у двери
Рыбака, стрелка иль китолова
Беспокойные шаги звучали,
Голоса, и пение, и шепот...
И жена протягивала руки
К мерзлому оконцу, осторожно,
Жаркие подушки покидая,
Шла к дверям... И вот в ночи несется
Щелканье ключа и дребезжанье
Растворяющейся двери... Ветер -
Соглядатай и веселый сторож
Всех влюбленных и беспутных - снегом
У дверей следы их заметает...
А в трактирах затевались драки,
Из широких голенищ взлетали
Синеглазые ножи, и пули
Застревали в потолочных балках...
Пой, матросская хмельная сила,
Голоси, целуйся и ругайся!
Что покинуто вдали: размерный
Волн размах, качанье на канатах
И спокойный голос капитана...
Что развертывается вдали: буруны,
Сединой гремящие певучей,
Доски, стонущие под ногами,
Жесткий дождь, жестокий ломоть хлеба
И спокойный голос капитана...
III
ПЕСНЯ О КАПИТАНЕ
Кто мудрее стариков окрестных,
Кто видал и кто трудился больше?..
Их сжигало солнце Гибралтара,
Им афинские гремели волны,
Горький ветр кремнистого Ассама
Волосы им ворошил случайно...
И, спокойной важностью сияя, .
Вечером они сошлись в трактире,
Чтоб о судне толковать чудесном!
Там расселись старики, поставив
Ноги врозь и в жесткие ладони
Положив крутые подбородки...
И когда старейшиною было
Слово сказано о судне дивном, -
Заскрипела дверь, и грузный грянул
В доски шаг, и налетел веселый
Ветер с моря, снег и гул прибоя...
И, осыпан снегом и овеян
Зимним ветром, встал пред стариками
Капитан таинственного судна...
Рыжекудрый и огромный, в драном
Он предстал плаще, широколобой
И кудлатой головой вращая.
Рыжий пух, как ржавчина, пробился
На щеках опухших, и под шляпой
Чешуей глаза окоченели.
IV
ПЕСНЯ О РОЗЕ И СУДНЕ
Что сказали старцы капитану,
И о мудром капитанском слове.
- Уходи! Распахнутые воют
Пред тобой чужие океаны,
Южный ветер, иль заиндевелый
Пламень звезд, иль буйство рулевого
Паруса твои примчало в бухту...
- Уходи! Гудит и ходит дикий
Мыльный вал, на скалы налетая!
Горный ветр вольется в круглый парус.
Зыбь прибрежная в корму ударит,
И распахнутый - перед тобою! -
Пламенный зияет океан... -
Мореходная покойна мудрость, -
Капитан откинул плащ и руку
Протянул. И вот на мокрых досках
Роза жаркая затрепыхалась...
И, пуховою всклубившись тучей.
Запах поднялся, как бы от круглой
Розовой жаровни, на которой
Крохи ладана чадят и тлеют.
И в чаду и в запахе пловучем
Увидали старцы: закипает
В утлой комнате чужое море,
Где крутыми стружками клубится
Пена. И медлительно и важно
Вверх плывут ленивые созвездья,
Над соленой тишиной морскою
Чередой располагаясь дивной.
И в чаду и в запахе пловучем
Развернулся город незнакомый,
Пестрый и широкий, - будто птица
К берегу песчаному прильнула,
Распустила хвост и разбросала
Крылья разноцветные, а шею
Протянула к влаге, чтоб напиться.
Проплывали облака, вставали
Волны, и, дугою раскатившись,
Подымались и тонули звезды...
И сквозь этот запах и сквозь пенье
Все грубей и крепче выступали
Утлое окно, сырые бревна
Низких стен и грубая посуда...
И когда растаял над столами
Стаей, ласковою и пловучей,
Легкий запах, - влажная лежала
В черствых крошках и пролитом пиве
Брошенная роза, рассыпая
Лепестки, а на полу огромный
Был оттиснут шаг, потекший снегом.
А в окне виднелся каменистый
Берег, и, поскрипывая в пене
Грузною дощатой колыбелью,
Вздрагивало и моталось судно.
Видно было, как взлетели сходни,
Как у ворота столпились люди,
Как, толкаемые, закружились
Спицы ворота, как из кипящей
Пены медленная выползала
Цепь, наматываясь на точеный
И вращающийся столб, а после -
По борту, разъеденному солью,
Вверх пополз широколапый якорь.
И чудесным опереньем вспыхнув,
Развернулись паруса. И ветер
Их напряг, их выпятил, и, круглым
Выпяченным полотном сверкая,
Судно дрогнуло и загудело...
И откинулись косые мачты,
И поет пенька, и доски стонут,
Цепи лязгают, и свищет пена...
Вверх взлетай, свергайся вниз с разбегу,
Снова к тучам, грохоча и воя,
Прыгай, судно!.. Видишь - над тобою
Тучи разверзаются, и в небе -
Топот, визг, сияние и грохот...
Воют воины... На жарких шлемах
Крылья раскрываются и хлещут,
Звякают щиты, в ножнах широких
Движутся мечи, и вверх воздеты
Пламенные копья... Слышишь, слышишь,
Древний ворон каркает, и волчий
Вой несется!.. Из какого жбана
Ты черпал клубящееся пиво,
Сумасшедший виночерпий? Жаркой
Горечью оно пошло по жилам,
Разгулялось в сердце, в кровь проникло
Дрожжевою силой, вылетая
Перегаром и хрипящей песней...
И летит, и прыгает, и воет
Судно, и полощется на мачте
Тряпка черная, где человечий
Белый череп над двумя костями...
Ветр - в полотнище, и волны - в кузов,
Вымпел - в тучу. Поворот. Навстречу
Высятся полярные ворота,
И над волнами жаровней круглой
Солнце выдвигается, и воды
Атлантической пылают солью...
БАЛЛАДА О ВИТТИНГТОНЕ
Он мертвым пал. Моей рукой
Водила дикая отвага.
Ты не заштопаешь иглой
Прореху, сделанную шпагой.
Я заплатил свой долг, любовь,
Не возмущаясь, не ревнуя, -
Недаром помню: кровь за кровь
И поцелуй за поцелуи.
О, ночь в дожде и в фонарях,
Ты дуешь в уши ветром страха,
Сначала судьи в париках,
А там палач, топор и плаха.
Я трудный затвердил урок
В тумане ночи непробудной,
На юг, на запад, на восток
Мотай меня по волнам, судно.
И дальний берег за кормой,
Омытый морем, тает, тает,
Там шпага, брошенная мной,
В дорожных травах истлевает.
А с берега несется звон,
И песня дальная понятна:
"Вернись обратно, Виттингтон,
О Виттингтон, вернись обратно!"
Был ветер в сумерках жесток.
А на заре, сырой и алой,
По днищу заскрипел песок,
И судно, вздрогнув, затрещало.
Вступила в первый раз нога
На незнакомые от века
Чудовищные берега,
Не видевшие человека.
Мы сваи подымали в ряд,
Дверные прорубали ниши,
Из листьев пальмовых накат
Накладывали вместо крыши.
Мы балки подымали ввысь,
Лопатами срывали скалы.
"О Виттингтон, вернись, вернись", -
Вода у взморья ворковала.
Прокладывали наугад
Дорогу средь степных прибрежий.
"О Виттингтон, вернись назад", -
Нам веял в уши ветер свежий.
И с моря доносился звон,
Гудевший нежно и невнятно:
"Вернись обратно, Виттингтон,
О Виттингтон, вернись обратно!"
Мы дни и ночи напролет
Стругали, резали, рубили -
И грузный сколотили плот,
И оттолкнулись, и поплыли.
Без компаса и без руля
Нас мчало тайными путями,
Покуда корпус корабля
Не встал, сверкая парусами.
Домой. Прощение дано.
И снова сын приходит блудный.
Гуди ж на мачтах, полотно,
Звени и содрогайся, судно.
А с берега несется звон,
И песня близкая понятна:
"Уйди отсюда, Виттингтон,
О Виттингтон, вернись обратно!"
ТИЛЬ УЛЕНШПИГЕЛЬ
Монолог
Я слишком слаб, чтоб латы боевые
Иль медный шлем надеть! Но я пройду
По всей стране свободным менестрелем,
Я у дверей харчевни запою
О Фландрии и о Брабанте милом.
Я мышью остроглазою пролезу
В испанский лагерь, ветерком провею
Там, где и мыши хитрой не пролезть.
Веселые я выдумаю песни
В насмешку над испанцами, и каждый
Фламандец будет знать их наизусть.
Свинью я на заборе нарисую
И пса ободранного, а внизу
Я напишу: "Вот наш король и Альба".
Я проберусь шутом к фламандским графам,
И в час, когда приходит пир к концу,
И погасают уголья в камине,
И кубки опрокинуты, - я тихо,
Перебирая струны, запою:
"Вы, чьим мечом прославлен Гравелин,
Вы, добрые владетели поместий,
Где зреет розовый ячмень, - зачем
Вы покорились мерзкому испанцу?
Настало время - и труба пропела,
От сытной жизни разжирели кони,
И дедовские боевые седла
Покрылись паутиной вековой.
И ваш садовник на шесте скрипучем
Взамен скворешни выставил шелом,
И в нем теперь скворцы птенцов выводят,
Прославленным мечом на кухне рубят
Дрова и колья, и копьем походным
Подперли стену у свиного хлева!..
Так я пройду по Фландрии родной
С убогой лютней, с кистью живописца
И в остроухом колпаке шута.
Когда ж увижу я, что семена
Взросли, и колос влагою наполнен,
И жатва близко, и над тучной нивой
Дни равноденственные протекли,
Я лютню разобью об острый камень,
Я о колено кисть переломаю,
Я отшвырну свой шутовской колпак,
И впереди несущих гибель толп
Вождем я встану. И пойдут фламандцы
За Тилем Уленшпигелем - вперед!
И вот с костра я собираю пепел
Отца, и этот прах непримиренный
Я в ладонку зашью и на шнурке
Себе на грудь повешу! И когда
Хотя б на миг я позабуду долг
И увлекусь любовью или пьянством
Или усталость овладеет мной, -
Пусть пепел Клааса ударит в сердце!
И силой новою я преисполнюсь,
И новым пламенем воспламенюсь,
Живое сердце застучит грозней
В ответ удару мертвенного пепла.
ТИЛЬ УЛЕНШПИГЕЛЬ
Монолог
Отец мой умер на костре, а мать
Сошла с ума от пытки. И с тех пор
Родимый Дамме я в слезах покинул.
Священный пепел я собрал с костра,
Зашил в ладонку и на грудь повесил, -
Пусть он стучится в грудь мою и стуком
К отмщению и гибели зовет!
Широк мой путь: от Дамме до Остенде,
К Антверпену от Брюсселя и Льежа.
Я с толстым Ламме на ослах плетусь.
Я всем знаком: бродяге-птицелову,
Несущему на рынок свой улов;
Трактирщица с улыбкой мне выносит
Кипящее и золотое пиво
С горячею и нежной ветчиной;
На ярмарках я распеваю песни
О Фландрии и о Брабанте старом,
И добрые фламандцы чуют в сердце,
Давно заплывшем жиром и привыкшем
Мечтать о пиве и душистом супе,
Дух вольности и гордости родной.
Я - Уленшпигель. Нет такой деревни,
Где б не был я; нет города такого,
Чьи площади не слышали б меня.
И пепел Клааса стучится в сердце,
И в меру стуку этому протяжно
Я распеваю песни. И фламандец
В них слышит ход медлительных каналов,
Где тишина и лебеди и баржи,
И очага веселый огонек
Трещит пред ним, и он припоминает
Часы довольства, тишины и неги,
Когда, устав от трудового дня,
Вдыхая запах пива и жаркого,
Он погружается в покой ленивый.
И я пою: "Эй, мясники, довольно
Колоть быков и поросят! Иная
Вас ждет добыча. Пусть ваш нож вонзится
В иных животных. Пусть иная кровь
Окрасит ваши стойки. Заколите
Монахов и развесьте вверх ногами
Над лавками, как колотых свиней".
И я пою: "Эй, кузнецы, довольно
Ковать коней и починять кастрюли,
Мечи и наконечники для копий
Пригодны нам поболее подков,
Залейте глотку плавленым свинцом
Монахам, краснощеким и пузатым,
Он более придется им по вкусу,
Чем херес и бургундское вино.
Эй, корабельщики, довольно барок
Построено для перевозки пива!
Вы из досок еловых и сосновых
Со скрепами из чугуна и стали
Корабль освобождения постройте!
Фламандки вам соткут для парусов
Из самых тонких нитей полотно,
И, словно бык, готовящийся к бою
Со стаей разъярившихся волков,
Он выйдет в море, пушки по бортам
Направив на бунтующийся берег".
И пепел Клааса стучится в сердце,
И сердце разрывается, и песня
Гремит грозней. Уж не хватает духа,
Клубок горячий к языку подходит, -
И не пою я, а кричу, как ястреб:
"Солдаты Фландрии, давно ли вы
Коней своих забыли, оседлавши
Взамен их скамьи в кабаках? Довольно
Кинжалами раскалывать орехи
И шпорами почесывать затылки,
Дыша вином у непотребных девок!
Стучат мечи, пылают города.
Готовьтесь к бою! Грянул страшный час.
И кто на посвист жаворонка вам
Ответит криком петуха, тот - с нами.
Герцог Альба!
Боец
Твой близкий конец пророчит;
Созрела жатва, и жнец
Свой серп о подошву точит.
Слезы сирот и вдов,
Что из мертвых очей струятся,
На чашку страшных весов
Тяжким свинцом ложатся.
Меч - это наш оплот,
Дух на него уповает.
Жаворонок поет,
И петух ему отвечает.
ПУШКИН
Когда в крылатке, смуглый и кудлатый,
Он легкой тенью двигался вдали,
Булыжник лег и плотью ноздреватой
Встал известняк в прославленной пыли.
Чудесный поселенец! Мы доселе
Твоих стихов запомнили раскат,
Хоть издавна Михайловские ели
О гибели бессмысленной гудят.
Столетия, как птицы, промелькнули.
Но в поэтических живет сердцах
Шипение разгоряченной пули,
Запутавшейся в жилах и костях.
Мы по бульварам бродим опустелым,
Мы различаем паруса фелюг,
И бронзовым нас охраняет телом
Широколобый и печальный Дюк.
Мы помним дни: над синевой морскою
От Севастополя наплыл туман,
С фрегатов медью брызгали шальною
Гогочущие пушки англичан.
Как тяжкий бык, копытом бьющий травы,
Крутоголовый, полный страшных сил,
Здесь пятый год, великий и кровавый,
Чудовищную ношу протащил.
Здесь, на Пересыпи, кирпичной силой
Заводы встали, уголь загудел,
Кровь запеклась, и капал пот постылый
С окаменелых и упрямых тел.
Всему конец! От севера чужого,
От Петербурга, от московских стен
Идут полки, разбившие суровый
И опостылевший веками плен.
Они в снегах свои костры разводят,
Они на легких движутся конях,
В ночной глуши они тревожно бродят -
Среди сугробов, в рощах и лесах.
О, как тревожен их напор бессонный...
За ними - реки, степи, города;
Их мчат на юг товарные вагоны,
Где мелом нарисована звезда.
Свершается победа трудовая...
Взгляните: от песчаных берегов
К ним тень идет, крылаткой колыхая,
Приветствовать приход большевиков!
Она идет с подъятой головою
Туда, где свист шрапнелей и гранат, -
Одна рука на сердце, а другою
Она стихов отмеривает лад.
ОДЕССА
Клыкастый месяц вылез на востоке,
Над соснами и костяками скал...
Здесь он стоял...
Здесь рвался плащ широкий,
Здесь Байрона он нараспев читал...
Здесь в дымном
Голубином оперенье
И ночь и море
Стлались перед ним...
Как летний дождь,
Приходит вдохновенье -
Пройдет над морем
И уйдет, как дым...
Как летний дождь,
Приходит вдохновенье,
Осыплет сердце
И в глазах сверкнет...
Волна и ночь в торжественном движенье
Слагают ямб.
И этот ямб поет...
И с той поры,
Кто бродит берегами
Средь низких лодок
И пустых песков, -
Тот слышит кровью, сердцем и глазами
Раскат и россыпь пушкинских стихов.
И в каждую скалу
Проникло слово,
И плещет слово
Меж плотин и дамб,
Волна отхлынет
И нахлынет снова, -
И в этом беге закипает ямб...
И мне, мечтателю,
Доныне любы:
Тяжелых волн рифмованный поход,
И негритянские сухие губы,
И скулы, выдвинутые вперед...
Тебя среди воинственного гула
Я проносил
В тревоге и боях.
"Твоя, твоя!" - мне пела Мариула
Перед костром
В покинутых шатрах.,.
Я снова жду:
Заговорит трубою
Моя страна,
Лежащая в степях;
И часовой, одетый в голубое,.
Укроется в днестровских камышах...
Становища раскинуты заране,
В дубовых рощах
Голоса ясней.
Отверженные,
Нищие,
Цыгане -
Мы подымаем на поход коней...
О, этот зной!
Как изнывает тело, -
Над Бессарабией звенит жара...
Поэт походного политотдела,
Ты с нами отдыхаешь у костра...
Довольно бреда...
Только волны тают,
Москва шумит,
Походов нет как нет...
Но я благоговейно подымаю
Уроненный тобою пистолет...
ПЕРВОЕ МАЯ
В тот вечер мы стояли у окна.
Была весна, и плыл горячий запах
Еще нераспустившихся акаций
И влажной пыли. Тишина стояла
Такой стеною плотной, что звонки
Трамваев и пролеток дребезжанье
Высокого окна не достигали.
Весенний дух, веселый и беспутный,
Ходил повсюду. Он на мокрых крышах
Котов и кошек заставлял мяукать,
И маленькие быстрые зверьки
Царапались, кувыркались, кусались.
И перепела в клетке под окном
Выстукивать он песню заставлял, -
И перепел метался, и вавакал,
И клювом проводил по частым прутьям,
Водою брызгал, и бросал песком.
В такие вечера над нами небо
Горячею сияет глубиною,
И звезды зажигаются, и ветер
Нам в лица дует свежестью морской.
Пусть будет так. Недаром пела флейта
Сегодня утром. И недаром нынче,
Когда ударит на часах двенадцать,
Умрет апрель. Припоминая вьюгу,
И сизые медлительные тучи,
И скрип саней, и топот заглушённый
Копыт, и ветер, мчащийся с разбегу
В лицо, в лицо. И так, за днями день,
Недели за неделей, год за годом
Младенческое улетает время.
И вижу я - широкий мир лежит
Как на ладони предо мной. И нежно
Поет во мне и закипает сладко
Та буйная отвага, что толкала
Меня когда-то в битвы и удачи.
Я вспоминаю: длинный ряд вагонов,
И паровоз, летящий вдаль, и легкий,
Назад откинувшийся дым. А после
Мы наступали с гиканьем и пеньем,
И перед нами полыхало знамя,
Горячее, как кровь, и цвета крови.
Мы рассыпались легкими цепями,
Мы наступали, вскидывая ловко
К плечам винтовки, - выстрел, и вперед
Бежали мы. И снова знамя в небе
Кровавое к победе нас вело.
И в эту ночь, последнюю в апреле,
Наполненную звездами и ветром,
Благословляю шумное былое
И в светлое грядущее гляжу.
И первомайской радостью гудит
Внизу, внизу освобожденный город.
ПАМЯТНИК ГАРИБАЛЬДИ
Были битвы, и люди пели...
По дорогам, летящим вдаль,
Оси пушечные скрипели,
Ржали мулы, сияла сталь...
Белый конь, выгибая шею,
Шел приплясывая... А за ним
С бивуаков, где ветер веял,
Над кострами шатался дым...
Волонтерами смерть и слава
Предводительствовали...
Вот
Нож пастуший
И штык кровавый,
В парусах и знаменах флот.
От Сицилии до Милана
Гарибальди прошел -
И встал
Телом бронзового истукана
На обтесанный пьедестал...
А кругом горизонт огромен...
И куда долетает взгляд,
Острой грудой каменоломен
Альпы яростные лежат...
Ветер дует оттуда горный,
Долетает оттуда снег,
И, студеной узде покорный,
Конь на камне замедлил бег...
А внизу,
У его подножья,
На базарах и площадях,
Ветер смутной тревожит дрожью
Густо-черный поход рубах...
И прислушивается к кличу
Конник...
Кажется, будто в ряд
Гроздья воронов на добычу
Опустились - и говорят...
Нож и ночь -
Вот закон упорный;
Столб с петлею -
Вот верный дар...
По зрачкам только ветер горный
Да разбойничий перегар...
Это тех ли повстанцев дети,
Что, покинув костры вдали,
Через реки, обвалы, ветер
Штык на Австрию навели...
Над Миланом
На пьедестале
Страшный всадник
И страшный конь;
Пальцы грозно узду зажали,
И у пристальных глаз ладонь;
С окровавленного гранита
В путь! На север!
В снега и мрак!
Крепче конское бей копыто,
Отчеканивая шаг...
ФРОНТ
По кустам, по каменистым глыбам
Нет пути - и сумерки черней...
Дикие костры взлетают дыбом
Над собраньем веток и камней.
Топора не знавшие купавы
Да ручьи, не помнящие губ,
Вы задеты горечью отравы:
Душным кашлем, перекличкой труб.
Там, где в громе пролетали грозы,
Протянулись дымные обозы...
Над болотами, где спят чирки,
Не осока встала, а штыки...
Сгустки стеарина под свечами,
На трехверстке рощи и поля...
Циркулярами и циркулями
Штабы переполнены в края...
По масштабам точные расчеты
(Наизусть заученный урок)...
На трехверстке протянулись роты,
И передвигается флажок...
И передвигаются по кругу
Взвод за взводом...
Скрыты за бугром,
Батареи по кустам, по лугу
Ураганным двинули огнем...
И воронку за воронкой следом
Роет крот - и должен рыть опять...
Это фронт -
И, значит, непоседам
Нечего по ящикам лежать...
Это фронт - и, значит, до отказа
Надо прятаться, следить и ждать,
Чтоб на мушке закачался сразу
Враг, - примериваться и стрелять.
Это полночь, вставшая бессонно
Над болотом, в одури пустынь,
Это черный провод телефона,
Протянувшийся через кусты...
Тишина...
Прислушайся упрямо
Утлым ухом:
И поймешь тогда.
Как несется телефонограмма,
Вытянувшаяся в провода...
Приглядись:
Подрагивают глухо
Провода, протянутые в рань,
Где бубнит телефонисту в ухо
Телефона узкая гортань...
Это штаб...
И стынут под свечами
На трехверстке рощи и поля,
Циркулярами и циркулями
Комнаты наполнены в края...
В ночь ползком - и снова руки стынут,
Взвод за взводом по кустам залег.
Это значит:
В штабе передвинут
Боем угрожающий флажок.
Гимнастерка в дырах и заплатах,
Вошь дотла проела полотно,
Но бурлит в бутылочных гранатах
Взрывчатое смертное вино...
Офицера, скачущего в поле,
Напоит и с лошади сшибет,
Гайдамак его напьется вволю
Так, что и костей не соберет!
Эти дни, на рельсах, под уклоны
(Пролетают... пролетели... Нет...)
С громом, как товарные вагоны,
Мечутся - за выстрелами вслед.
И на фронт, кострами озаренный,
Пролетают... Пролетели... Нет...
Песнями набитые вагоны,
Ветром взмыленные эскадроны,
Эскадрильи бешеных планет.
Катится дорогой непрорытой
В разбираемую бурей новь
Кровь, насквозь пропахнувшая житом,
И пропитанная сажей кровь...
А навстречу - только дождь постылый.
Только пулей жгущие кусты,
Только ветер небывалой силы,
Ночи небывалой черноты.
В нас стреляли -
И не дострелили;
Били нас -
И не могли добить!
Эти дни,
Пройденные навылет,
Азбукою должно заучить.
1924
Кончается. Окончен. Отгудел
Тяжелый год. По взморьям, лукоморьям,
По городам, лесам и плоскогорьям
Последний день туманом пролетел.
Он грузен был - двадцать четвертый год...
Тяжка его повадка трудовая:
В последний день он весело поет,
Тяжелые маховики вращая.
Среди веков проложена межа
Руками и штыками дерзновенных.
Прекрасны годы буйств и мятежа,
Сражений и восстаний вдохновенных.
Но нам прекрасней кажется стократ
Упорный год стремительной работы,
Гул тракторов, размерный стук лопат,
Маховиков крутые повороты.
Был страшный час! Трещал на реках лед,
Кружился снег, дороги заметая.
Скончался Ленин!.. Но у нас поет
Кровь Ильича, по жилам пролетая...
И эта кровь ведет к работе нас,
Пробег ее крылат и неизменен.
И кажется: одним движеньем глаз
Руководит рабочей волей Ленин.
Мы с Лениным заканчиваем год.
Незыблема повадка трудовая:
Ведь в каждом пролетарии поет
Кровь Ильича, по жилам пролетая!
Мы слышим: сердце плещется в груди.
Мы чувствуем: наш голос чист и ясен.
Грядущий год, машинный год, иди!
Моря распахнуты - и труд прекрасен.
ВСЕВОЛОДУ
Он дернулся кверху...
Рванулся вперед...
Качнулся направо, налево... С налета
Я выстрелил... Мимо!..
Раскат отдает
Дрогнувшее до основанья болото.
И вдруг неожиданно из-за плеча
Стреляет мой сын...
И, крутясь неуклюже,
Выкатив глаз и крыло волоча,
Срезанный дупель колотится в луже.
Он метче, мой сын!
Молодая рука
Верней нажимает пружину курка, -
Он слышит ясней перекличку болот,
Шипенье крыла, что по воздуху бьет.
Простая машина - ружье.
Для меня
Оно только средство стрельбы и огня.
А он понимает и вес, и упор,
Сцепленье пружин, и закалку, и пробу;
Он глазом ощупал полет и простор;
Он вскинул, как надо, -
И дупеля добыл.
Машина открылась ему.
Колесо -
Не круг, проведенный пером наудачу, -
Оно, сотрясаясь, жужжит и несет
Ветром ревущую передачу.
Хозяин машины -
Он может слегка
Нажать незаметный упор рычажка, -
И ладом неведомым,
Нотой другой
Она заиграет под детской рукой.
Хозяин природы -
Ворота лесов
Он настежь раскрыл
И откинул засов,
Чтоб вывело солнце над студнем реки
Туч табуны и светил косяки.
А ветер, летящий полетом косым,
Простонет в чапыжнике утлой трубою.
Ведь я еще молод!
Веди меня, сын,
Веди меня, сын, -
Я пойду за тобою.
Околицей брел я,
Пути изменял,
Мечта - и нога заплеталась о ногу,
Могучее солнце в глазах у меня, -
Оно проведет и просушит дорогу.
Мое недоверие, сын мой, прости, -
Пусть мимо пройдет молодое презренье;
Я стану как равный на вольном пути,
И слух обновится, и голос, и зренье.
Смотри: пролетает над миром лугов
Косяк журавлей и курлычит на страже;
Дымок, заклубившийся из очагов,
Подернул их перья легчайшею сажей...
Они пролетают из дальних концов,
В широкое солнце вонзаются клином...
И мир приподнялся
И смотрит в лицо,
Зеленый и синий, как перья павлина.
* * *
Итак - бумаге терпеть невмочь,
Ей надобны чудеса:
Четыре сосны
Из газонов прочь
Выдергивают телеса.
Покинув дохлые кусты.
И выцветший бурьян,
Ветвей колючие хвосты
Врываются в туман.
И сруб мой хрустальнее слезы
Становится.
Только гвозди
Торчат сквозь стекло
Да в сквозные пазы
Клопов понабились грозди.
Куда ни посмотришь:
Туман и дичь,
Да грач на земле, как мортус.
И вдруг из травы
Вылезает кирпич -
Еще и еще!
Кирпич на кирпич.
Ворота. Стена. Корпус.
Чего тебе надобно?
Испокон
Веков я живу один.
Я выстроил дом,
Придумал закон,
Я сыновей народил...
Я молод,
Но мудростью стар, как зверь.
И с тихим пыхтеньем вдруг,
Как выдох,
Распахивается дверь
Без прикосновенья рук,
И товарищ из племени слесарей
Идет из этих дверей.
(К одной категории чудаков
Мы с ним принадлежим:
Разводим рыб
И для мальков
Придумываем режим.)
Он говорит:
- Запри свой дом,
Выйди и глянь вперед:
Сначала ромашкой,
Взрывом потом
Юность моя растет.
Ненасытимая, как земля,
Бушует среди людей,
Она голодает,
Юность моя,
Как много надобно ей.
Походная песня ей нужна,
Солдатский грубый паек:
Буханка хлеба
Да ковш вина,
Борщ да бараний бок.
А ты ей приносишь
Стакан слюны,
Грамм сахара
Да лимон,
Над рифмой просиженные штаны
Сомнительный рацион...
Собаки, аквариумы, семья -
Вокруг тебя, как забор...
Встает над забором
Юность моя,
Глядит на тебя
В упор.
Гектарами поднятых полей,
Стволами сырых лесов
Она кричит тебе:
- Встань скорей!
Надень пиджак и окно разбей,
Отбей у дверей засов!
Широкая зелень
Лежит окрест
Подстилкой твоим ногам! -
(Рукою он делает вольный жест:
От сердца -
И к облакам.
Я узнаю в нем
Свои черты,
Хотя он костляв и рыж,
И я бормочу себе:
"Это ты
Так здорово говоришь").
Он продолжает:
- Не в битвах бурь
Нынче юность моя,
Она придумывает судьбу
Для нового бытия.
Ты думаешь:
Грянет ужасный час!
А видишь ли, как во мрак
Выходит в дорогу
Огромный класс
Без посохов и собак.
Полна преступлений
Степная тишь,
Отравлен дорожный чай...
Тарантулы... Звезды...
А ты молчишь?
Я требую! Отвечай!
И вот, как приказывает сюжет,
Отвечает ему поэт:
- Сливаются наши бытия,
И я - это ты!
И ты - это я!
Юность твоя -
Это юность моя!
Кровь твоя -
Это кровь моя!
Ты знаешь, товарищ,
Что я не трус,
Что я тоже солдат прямой.
Помоги ж мне скинуть
Привычек груз,
Больные глаза промой!-
(Стены чернеют.
Клопы опять
Залезают под войлок спать.
Но бумажка полощется под окном:
"За отъездом
Сдается в наем!!")
РАЗГОВОР С СЫНОМ
Я прохожу по бульварам. Свист
В легких деревьях. Гудит аллея.
Орденом осени ржавый лист
Силою ветра к груди приклеен.
Сын мой! Четырнадцать лет прошло.
Ты пионер - и осенний воздух
Жарко глотаешь. На смуглый лоб
Падают листья, цветы и звезды.
Этот октябрьский праздничный день
Полон отеческой грозной ласки,
Это тебе - этих флагов тень,
Красноармейцев литые каски.
Мир в этих толпах - он наш навек...
Топот шагов и оркестров гомон,
Грохот загруженных камнем рек,
Вой проводов - это он. Кругом он.
Сын мой! Одним вдохновением мы
Нынче палимы. И в свист осенний,
В дикие ливни, в туман зимы
Грозно уводит нас вдохновенье.
Вспомним о прошлом... Слегка склонясь,
В красных рубашках, в чуйках суконных,
Ражие лабазники, утаптывая грязь,
На чистом полотенце несут икону...
И матерой купчина с размаху - хлоп
В грязь и жадно протягивает руки,
Обезьяна из чиновников крестит лоб,
Лезут приложиться свирепые старухи.
Пух из перин - как стая голубей...
Улица настежь распахнута... и дикий
Вой над вселенною качается: "Бей!
Рраз!" И подвал захлебнулся в крике.
Сын мой, сосед мой, товарищ мой,
Ты руку свою положи на плечо мне,
Мы вместе шагаем в холод и зной, -
И ветер свежей, и счастье огромней.
Каждый из нас, забыв о себе,
Может, неловко и неумело,
Губы кусая, хрипя в борьбе,
Делает лучшее в мире дело.
Там, где погром проходил, рыча,
Там, где лабазник дышал надсадно,
Мы на широких несем плечах
Жажду победы и груз громадный.
Пусть подымаются звери на гербах,
В черных рубахах выходят роты,
Пусть на крутых верблюжьих горбах
Мерно поскрипывают пулеметы,
Пусть истребитель на бешеной заре
Отпечатан черным фашистским знаком -
Большие знамена пылают на горе
Чудовищным, воспаленным маком.
Слышишь ли, сын мой, тяжелый шаг,
Крики мужчин и женщин рыданье?..
Над безработными - красный флаг,
Кризиса ветер, песни восстанья...
Время настанет - и мы пройдем,
Сын мой, с тобой по дорогам света...
Братья с Востока к плечу плечом
С братьями освобожденной планеты.
ДУМА ПРО ОПАНАСА
ЛИБРЕТТО ОПЕРЫ
ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ
Девятнадцатый год. Перрон гор. Балты. На перроне походная
кухня. Кашевар раздает еду красноармейцам.
У станционного здания торговки и торговцы.
Хор торговцев
Бублики горячие! Бублики горячие!
Бублики горячие! Пирожки!
Ай, кому котлеты! Сахарные дыни!
Вишни! Яблоки! Рожки!
Кашевар
Не торопись, не шуми, ребята.
Хватит на всех, шамовки богато!
Первый красноармеец
Сверху вода, жирок да грязца, -
Мне бы со дна, мне бы мясца.
Второй красноармеец
Капусты подбавь!
Третий красноармеец
Не пихайся, рыжий!
Четвертый красноармеец
А мне, братишка, налей пожиже.
Кашевар
В затылок вставай! Не толкайся зря!
Братва, держи котелки наготове!
Появляется красноармеец с письмами.
Красноармейцы
Почтарь пришел! Пустить почтаря!
А ну, подавай, что ты приготовил!
Почтальон
Которые дома невест имеют,
Теперь, конечно, не пожалеют.
Хватай, Байда, получай, Кривцов,
А вот и Мовшовичу налицо.
Тебе, Опанас, из деревни. Вот
Такой толщины, ажно сумку рвет.
Красноармейцы, присев на перрон, читают письма.
Опанас
Горе горькое! Конями
Все потоптано кругом.
Мой отец порубан насмерть
Гайдамаком-казаком.
Что ж ты делаешь, невеста,
Одинокая моя?
Гей, вскочу я, полечу я
Да в родимые края.
Позову волов рогатых:
"Подымайтесь, цоб-цобе!"
Погрущу у старой хаты
Об отце и о себе.
Пусть война, а мне бы только
Садик свой да свой домок.
Тихо вишни поспевают,
Зацветают травы в срок.
Первый красноармеец
Загрустил!
Второй красноармеец
Чудак-детина!
Хлопнул рюмку - горя нет.
Третий красноармеец
Видно, вспомнил, как у тына
Год назад встречал рассвет.
Опанас
Дома - кровь. и смерть повсюду,
Не посеян хлеб. Тоска.
Хлопцы, дунем-ка отсюда,
Не порубаны пока!
Красноармейцы
Вот герой! Коль взял винтовку,
Так дерись, а не беги...
...Хорошо ты - северянин,
А у нас кругом враги...
...В Красной Армии, ребята,
Надо биться до конца...
...У него ж разбита хата,
Хлеб потоптан. Нет отца...
Опанас
Где ты, садик мой вишневый,
Где волик рогатый,
Где подсолнух мой высокий,
Расцветший у хаты?
Павла, горькая невеста,
Рыдай неустанно:
Заросла моя дорога
Кустами бурьяна!
Красноармейцы
Ну, довольно, хватит, хлопец,
Мы ж нынче воюем.
... Я б такого продармейца -
Под спину да к бую.
...Все-таки отец порубан -
Не пес придорожный.
...Замолчи! Нашел в отряде
Товарища тоже...
...Я б его за эти речи
К стенке да на мушку!..
...Зря, парнишка, подымаешь
Теперь заварушку...
Из станционного здания выходит комиссар отряда Коган - молодой
еврей в студенческой фуражке, с большим маузером через плечо.
Коган
Тише, товарищи, что за свара:
Драка? Попойка? Скандал? Пожар?
Красноармейцы
Хлопцы! Давай сюда комиссара!
Он разберется! Где комиссар?
Коган
Вы пообедать мне не даете:
Только за ложку - и слышу крик!
Красноармейцы
У нас началась заваруха в роте.
Панько, не отвиливай, говори!
Опанас
Похилился мой подсолнух,
Раскидана хата,
Над деревнею гуляет
Пожар языкатый.
И стоит моя невеста
На скорбной дороге,
Вьется колос одинокий
О смуглые ноги.
И лежит отец мой в яме,
Забыт сыновьями;
Только ветер над могилой
Да ворон постылый.
Чернозем потек болотом
От крови и пота,
Не хочу махать винтовкой -
Хочу на работу...
Коган
Вот получите - ародная песня!
Ты же не дома, ты ж на войне.
Хочешь не хочешь, хоть рвись, хоть тресни,
Должен служить, подчиняясь мне.
Ты ж для себя - для себя, понятно? -
Кровь проливаешь! Пойми, чудак!
Мир этот твой - не иди ж обратно...
Твой это лес. Это твой овраг.
Каждой кровинкой и каплей пота
Ты заработал это добро.
Коль отнимают - тогда в два счета
Вполоборота - и штык в ребро!
Красноармейцы
Правильно, товарищ комиссар.
Правильно, товарищ комиссар.
Опанас
Отпусти меня работать -
Я в деревню побегу.
Коган
Если ты уйдешь отсюда -
Это на руку врагу.
Опанас
Я домой хочу!
Коган
Товарищ,
Не волнуйся, не кричи.
Опанас
Я домой хочу! Потоптан
Хлеб! Раскиданы бахчи!
Коган
Я тебя своею волей
Не могу пустить домой.
Опанас
Ой, не лучше ли прикладом
Разговаривать с тобой?
(Замахивается на Когана прикладом.)
Коган
Ты посмел перед отрядом
Замахнуться кулаком,
По-бандитски комиссару
Начал угрожать штыком.
Все равно, спьяна иль сдуру,
Но за драку разочтись.
(Обращаясь к красноармейцам.)
Отвести в комендатуру
И по хатам разойтись.
(Уходит в станционное здание.)
Красноармейцы расходятся, кроме двух, подошедших к Опанасу.
Первый красноармеец
Скоро двенадцать! Время не ждет!
Второй красноармеец
Ну-ка, братишка, ступай вперед.
Опанас
Не опоздаем, друзья, ей-богу,
Мне бы подсолнухов на дорогу.
Дай-ка, покурим. Пойдем потом.
Времени много. Не пропадем.
Покупают подсолнухи и усаживаются на перроне.
Первый красноармеец
(вытаскивает газету)
Как ни читай, а везде одно -
Сгинул Махно. Вылез Махно.
Второй красноармеец
Бьют его, гада, и в хвост и в гриву, -
Как удается ему быть живу?
Первый красноармеец
Черт его знает, скользнет гадюка -
Вот наступил. Он мелькнет - и нет.
Второй красноармеец
Средь кулаков у него порука;
Он, понимаешь, их вождь вполне.
Опанас
Надо бежать. Без оглядки. К бесу.
Бросить отряд. Я хочу домой.
Если бы поезд. Сначала к лесу,
После полями, а там тропой.
Если бы поезд! Если бы поезд!
Он бы подвез меня! Выручай!
Первый красноармеец
Слушай, парнишка, поправь-ка пояс,
Шапку надвинь и вперед ступай.
Слышен свист приближающегося паровоза. На перрон выходит дежурный по
станции с жезлом. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее проходит
эшелон, груженный красноармейцами. На сетке паровоза матросы в синих
голландках, рыжие и румяные, как огромные куклы. На боку паровоза
надпись: "Даешь Деникина!" Из распахнутых теплушек торчат пулеметы. Над
ними - замурзанные красноармейские лица.
Песня
Как с востока дунул ветер
Буревой.
Закружилось все на свете,
Конь заржал под грохот бубна
Боевой.
Душен день! Земля в пожаре!
Подымайся, пролетарий!
Здравствуй, чайник мой жестяный,
Вновь пришла твоя пора,
На привале бездорожном
Нагревайся у костра.
Здравствуй, старая винтовка,
Здравствуй, мой германский штык, -
Ночевать в соседстве с вами
Я как следует привык.
В край, морозом обожженный,
В дебри мерзнущей страны
Мчатся наши эшелоны,
Как предвестники весны.
Мы на битву мировую
Подымаемся не зря:
Рыбаки из-под Одессы,
От Наваля слесаря!
Это мы - восточный ветер
Буревой.
Это наш над миром голос
Боевой.
Близок час! Земля в пожаре!
Подымайся, пролетарий!
Проходит последний вагон с одиноким кондуктором. Опанас
отталкивает часовых и вскакивает на подножку.
Опанас
Я расплевался теперь с тюрьмой,
Кому на фронт, а кому - домой.
Поезд исчезает.
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
Украинская хата. На беленых стенах рушники и паласы.
В углу большая кровать со взбитыми подушками. В хате
чувствуется какая-то неправильность: на глиняном полу
валяются седла, в одном из углов - винтовка, казацкая сабля
лежит на столе. Павла, невеста Опанаса, шьет. Молодой
человек в преувеличенных галифе шагает по комнате. На
печке храпит черная человеческая туша. Молодой человек,
адъютант Махно, подсаживается к Павле.
Адъютант
Как! Вы даже Пушкина не читали?
Какая отсталость, скандал какой!
Павла
А вы бы, хлопец, мне не мешали,
Под носом усы, а такой дурной!
Адъютант
Прошу покорно, без оскорблений!
Я страшен в гневе,
Я лют, как зверь!
(Пытается обнять ее.)
Павла
Без рук! Я теряю уже терпенье!
Ей-богу, я выставлю вас за дверь.
Обиженный адъютант подходит к окну.
Павла шьет, напевая.
Песня Павлы
С Карпат на Украину
Пришел солдат небритый,
Его шинель в лохмотьях
И сапоги разбиты.
Пропахший мглой ночлегов
И горечью махорки,
С георгиевской медалью
На рваной гимнастерке,
Он встал перед простором
На брошенном погосте.
Четыре ветра кличут
К себе солдата в гости.
Взывает первый ветер:
"В моем краю - хоромы,
Еда в стеклянных бочках,
В больших машинах громы;
Горит вино в стаканах,
Клубится пар над блюдом...
Иди! Ты будешь главным
Над подневольным людом!"
Второй взывает ветер:
"В моем краю широком
Взлетели кверху сабли,
Рванулась кровь потоком, -
Там рубят и гуляют,
Ночуют под курганом...
Иди ко мне - ты будешь
Свободным атаманом!"
Взывает третий ветер:
"Мой тихий край спокоен,
Моя пшеница зреет,
Мой тучный скот удоен.
Когда закроешь веки,
Жена пойдет за гробом...
Иди ко мне - ты будешь
Достойным хлеборобом".
Кричит четвертый ветер:
"В моем краю пустынном
Одни лишь пули свищут
Над брошенным овином.
Копытом хлеб потоптан,
Нет крова и нет пищи...
Иди ко мне - здесь братья
Освобождают нищих".
Кружат четыре ветра.
Трубят. Листву взметают.
Стоит солдат и толком,
Куда пойти, не знает.
Дверь распахивается, на пороге - Опанас.
Павла
Опанас? Когда? Откуда?
Опанас
Из Балты, конечно!
Павла
Отпускной? Иль бросил службу?
Опанас
Что ж, служба не вечна.
Я мечтал о том, как встану
На тихом пороге,
Как стряхну шинель на лавку,
Как вымою ноги!
Павла
(тихо)
Коль пришел, на себя и сетуй.
Нынче здесь, на селе, - Махно.
Адъютант его - видишь, этот
Человек, что глядит в окно.
У меня помещенье штаба.
Спит начальник под потолком.
Я, конечно, тебя могла бы
Из села проводить тайком,
Да боюсь, что тебя узнают,
Продармеец ты как-никак.
Опанас
(громко)
Я теперь хлебороб! Хозяин!
Я не воин теперь! Не враг!
Разбуженный его голосом, просыпается человек, спавший
на печке, начальник махновского штаба. Он
фыркает и свешивает ноги в громадных рыжих сапогах.
Начальник штаба
Фу, до чего болит голова!
Всего четвертуху выпил, а глянь -
Во рту, как разжеванная трава,
В мозгу развелась какая-то дрянь.
(Адъютанту.)
А ну, Петрусь, подай огурец!
Адъютант
Корку пожуй, - ничего, пройдет.
Начальник штаба
Как ты отвечаешь? Кто военспец?
Руки по швам! Брюхо вперед!
Вечно от пьянства со мной беда...
(Опанасу.)
Эй, незнакомец, поди сюда.
Где б закусить, отвечай скорей.
Коли штыком! Прикладом отбей!
Опанас
Я пришел сюда недавно,
Мне хозяйство ново,
Как мне вам помочь, товарищ,
Не знаю толково.
Будьте ласковы, скажите,
Народ вы бывалый,
Разрешит батько крестьянам
Работать помалу?
Адъютант
Анархия - высший порядок! Она
Не может поставить преград.
Мы вольной работы взрастим семена,
Из дебрей мы сделаем сад.
Начальник штаба
Легче! Сначала добыть нам надо
Немного пушек, людей в отряды,
Сала шматок, горелки глоток
Да огурец, просоленный впрок,
Опанас
A скажите-ка по чести,
Как Махно? Суров он?
Адъютант
Поглядит. Покажет пальцем:
К стенке - и готово!
Опанас
Очень уж его боятся
Различные люди.
Начальник штаба
Все ж Раиса Николавна
Посурьезней будет!
Опанас
Кто ж она? Скажите честно,
Жена иль невеста?
Адъютант
В пустынном еврейском местечке,
Где козы, молельня, овраг,
В ночи, на скрипучем крылечке,
Девичий послышался шаг.
Начальник штаба
Мы думали раньше - шпионка,
Вотрется, а после продаст;
Иль просто шальная девчонка,
В дороге ненужный балласт.
Адъютант
Откуда она - неизвестно.
Где дом ее? Кто отец?
Помещик ли мелкопоместный?
Фальшивомонетчик? Купец?
Начальник штаба
Она жестока до отказа,
Страданья ее не смутят.
Адъютант
А ну-ка, попробуй приказа
Не выполнить - будешь не рад!
Начальник штаба
Декреты, допросы, расстрелы,
Дела по изъятью зерна
Рукой молодой загорелой
Подписывает она.
По-моему: дело не чисто.
Недаром, ее увидав,
Лохматые анархисты
Смиряют свой бешеный нрав.
Павла
Да, чертова эта красотка.
Тихоня, но лучше не тронь:
По виду она счетоводка,
А глянет - и вспыхнет огонь!
Входит с грохотом Махно, окруженный штабом. Среди
штабных - Раиса Николаевна, молодая женщина,
одетая по-городскому, с портфелем.
Махно
Все в порядке. Мы сегодня
Отдохнем немного,
Кони пожуют, а завтра
Новая дорога.
(Павле.)
Ты кого пустила в хату?
Отвечай скорее!
Раиса Николаевна
Гимнастерка да обмотки,
Ясно - продармеец.
Допросить его придется!
Павла
Он - жених мой, братцы!
Опанас
Мне, батько, теперь, ей-богу,
Некуда деваться.
Раиса Николаевна
Будешь отвечать винтовке
Под стеной сарая.
Что ж ты станешь делать дальше?
Говори!
Опанас
Не знаю.
Раиса Николаевна
Так. Не знаешь. Добровольно
Ты служил в отряде?
Опанас
Нет, я был мобилизован.
Павла
Бросьте, бога ради!
Махно
Брось, Раиса Николавна!
Ты же, не виляя,
Отвечай : бежал откуда,
Из какого края?
В нашу армию попал ты -
Волей иль неволей?
Опанас
Я, батько, бежал из Балты
Да за новой долей.
Ой, грызет меня досада,
Крепкая обида.
Я бежал из продотряда
От Когана-жида.
По оврагам и по скатам
Коган волком рыщет,
Залезает носом в хаты,
Которые чище.
Глянет влево, глянет вправо,
Засопит сердито:
"Выгребайте из канавы
Спрятанное жито!"
Ну, а кто подымет бучу:
- Не шуми, братишка, -
Усом в мусорную кучу, -
Расстрелять - и крышка.
Чернозем потек болотом
От крови и пота.
Не хочу махать винтовкой,
Хочу на работу.
Мне бы нынче за волами
Пойти, распевая.
Махно
У тебя теперь, братишка,
Дорога другая.
У тебя дорога вышла
Бедовать со мною.
Повернешь обратно дышло -
Пулей рот закрою!
Раиса Николаевна
Как ни вертись, выхода нет:
С нами, иль против нас!
Против - так пулю хватай в ответ.
С нами - вперед сейчас!
Павла
Подумай, Панько, куда идешь,
Что тебя дальше ждет.
Бахча погибнет,
Засохнет рожь,
Последний вол падет.
Махно
Дайте шубу Опанасу
Сукна городского;
Поднесите Опанасу
Вина молодого;
Сапоги подколотите
Кованым железом;
Дайте шапку, наградите
Бомбой и обрезом!
Мы пойдем с тобой далече
От края до края.
Опанас
Шел домой, а стал бандитом!
Как - не понимаю!
Хор штабных
Опанасе, наша доля
Машет саблей ныне,
Зашумело Гуляй-Поле
По всей Украине.
Украина - мать родная -
Жито молодое!
Опанасу доля вышла
Бедовать с Махною.
Украина - мать родная -
Молодое жито!
Шли мы раньше в запорожцы,
А теперь - в бандиты.
ТРЕТЬЕ ДЕЙСТВИЕ
Внутренность небольшого хутора. Тачанки, колеса, дуги,
пулеметные станки. Начальник штаба стоит у дверей
хаты. Несколько махновцев работают во дворе.
За тыном огромная степь. Утро. Солнца не видно.
Начальник штаба
Проверьте оси. Колеса дегтем
Обмажьте. Крепки ли хомуты?
Подпруги такие, что тронешь ногтем -
И разом разлезутся. Слушай ты,
Григорий! Их надо прошить иглою
На совесть! Ну-ка, поторопись.
Первый махновец
Успеем. Всегда не даешь покою.
Братва отдыхает, а ты трудись.
Начальник штаба
Довольно! Без разговоров! Дмитрий,
Кузов обмой да оглобли вытри.
Петро, зачем разеваешь рот, -
Как следует, вычисти пулемет.
Коней подковать да покрасить дуги,
Чтоб пела земля, чтоб дрожал уезд.
Григорий, еще раз проверь подпруги:
Бог не выдаст, свинья не съест!
Махновец
(вбегает)
Каких-то красноармейцев трое
Подходят к нашему хуторку...
Начальник штаба
Красноармейцы! Я их накрою,
Как перепела на току.
Убрать пулеметы. Немедля скрыться.
Останутся двое. Петро и ты,
Григорий. У вас аккуратней лица.
Встречайте гостей. Я смываюсь в тыл.
Со стороны степи к хутору подходят Коган и два красноармейца.
Коган
Ребята! Сюда мы не заходили.
Степной хуторок, здесь пшеница есть.
Войдем. Отдохнем от проклятой пыли.
Хозяева, может, дадут поесть.
Первый красноармеец
А все-таки лучше прошли бы мимо.
Здесь, кажется, самое бандитье.
Второй красноармеец
Махорки стрельнуть бы. Ей-ей, без дыму
Совсем уж каторжное житье.
Коган
Пожалуй, войдем.
(Махновцам.)
Как здоровье, братцы?
Позвольте малость передохнуть.
Первый махновец
Садитесь.
Коган
Сумеем ли мы добраться
До станции нынче?
Второй махновец
Недальний путь.
Коган
Так, может быть, можно у вас немного
Поесть да кувшин молока добыть?
Первый махновец
Можно, пожалуй.
Второй красноармеец
А мне, небого,
Хотя бы люльку махрой набить.
Второй махновец
Можно, пойдем.
Махновцы уходят.
Коган
Да, народ корявый, -
Обидел их кто иль просто так?
Первый красноармеец
Об этой округе дурная слава:
Везде бандит, дезертир, кулак.
Коган
Смотрите, солнце встает, ребята,
Такое туманное, как в пыли.
Как тянет горечью!
Первый красноармеец
Это мята.
Коган
Как травы шумят!
Первый красноармеец
Это ковыли.
Медленно встает солнце.
Махновцы возвращаются.
Первый махновец
Не обессудьте: вот чашка меду,
Житняк да макотра с молоком.
Второй красноармеец
Шамовки столько, что хватит взводу.
А нам и не справиться втроем.
Едят.
Коган
Я прошу ответить честно,
Прямо, без уклона,
Сколько в волости окрестной
Варят самогона?
Что посевы? Как налоги?
Падают ли овцы?
Не бывают ли налетом
В хуторах махновцы?
Первый махновец
Ну, что самогон. Без него, конечно,
В крестьянской работе не обойтись.
Второй махновец
Посевы? Какие посевы? Вечно
Налоги, разверстки. Бранись, дерись.
Первый махновец
А что до махновцев, у нас в округе
О них и не слышно. Их нет еще.
Из окна хаты вылезает голова начальника штаба.
Начальник штаба
Григорий, куда подевал подпруги?
Пропил, наверно? Давай отчет!
Первый махновец
Сначала справлюсь с большевиками,
Потом рассчитаюсь.
(Орет.)
На помощь! Гей!
Спрятанные махновцы набрасываются на красноармейцев.
Второй махновец
Вот гад, как работает кулаками!
Первый махновец
Хватай его за ноги! Камнем бей!
Веревку! Сюда! Прикрутите руки!
Держи! Навались! Не жалейте рук!
Коган
Ребята! Обыкновенные штуки!
Махновские фокусы! Старый трюк!
Из хаты выходит Махно со штабом. Среди штабных Опанас
и Раиса Николаевна.
Адъютант
Табуретку! Все в порядке.
Приведите пленных.
Коган
Братцы! Сколько дезертиров,
Ражих, здоровенных.
Махно
Э, да ты, остряк, я вижу!
Отвечай же толком:
Почему ты по округе
Бродишь тихомолком?
Почему ты в этот хутор
Сунулся без спросу?
Почему с тобою двое
Кацапов курносых?
Коган
Я на станцию шагаю
Дорогой недальней.
Кто я? Я простой закройщик
Из армейской швальни.
Двое отпускных со мною
Из нашей же роты.
Мы за молоком и хлебом
Сунулись в ворота.
Махно
Это правда?
Красноармейцы
Правда! Правда!
Махно
Значит, для почину
Добрых шомполов полсотни
Залепить им в спину.
Наша армия портными
Нынче не богата.
Пусть закройщик при обозе
Шьет штаны ребятам.
Опанас
(тихо Раисе Николаевне)
Вон того, в очках который,
Я знаю немного:
Это комиссар отряда -
Мой начальник Коган.
Раиса Николаевна
Говори! Чего ты медлишь!
Говори скорее!
Опанас
Все-таки я, что ни делай,
Бывший продармеец.
Раиса Николаевна
Говори, когда ты знаешь,
Что это за птица.
Опанас
Здравствуйте, товарищ Коган,
Пожалуйте бриться.
Коган
У меня на этом свете
Множество знакомых;
Ты ж бежал из продотряда,
Чтоб работать дома.
Твой подсолнух знаменитый,
Видно, повалился,
Как на новую работу
Ты определился.
Махно
Коган! Комиссар! Закройщик!
Выдумано ловко.
У тебя к вранью, приятель,
Добрая сноровка!
Коган
При чем тут вранье? Действительно я
Закройщик, каких немного.
Рука выкраивает моя
Костюм для земли убогой.
Он сшит на совесть - этот наряд, -
Руками, как хочешь, двигай,
Его наденет пролетариат,
А вы получите фигу!
Махно
Очень здорово! Довольно!
Хватит разговоров.
Разом пуля успокоит
Большевицкий норов.
Раиса Николаевна
Нестор Михалыч, не медля ни часа,
Пошли Опанаса! Пошли Опанаса!
Махно
Правильно! Возьми винтовку,
Выйди за ворота
Да закройщика в яруге
Разменяй в два счета.
Опанас
Что ж, пойдем.
Коган
(красноармейцам)
Прощайте, братцы!
Придется расстаться.
Видно, не поевши, надо
Со света убраться.
Выходят. Махно со штабом входит в хату.
Коган
Я устал. Жара. Не стоит
Уходить далече.
Дай-ка малость потолкуем
Для последней встречи.
Я, в предсмертный час покоя,
Этими руками
Барахлишко кой-какое
Подарю на память.
Дам тебе картуз хороший,
Кисет для махорки,
Гимнастерку. Мне не надо
Теперь гимнастерки.
(Раздевается.)
Пары брюк не пожалею -
Пригодятся дома,
Все же бывший продармеец,
Хороший знакомый.
Опанас
Брось шутить, товарищ Коган,
Для чего мне это?
Повернись ко мне затылком
И глазами к свету.
Коган
Предавать умел - умей же
Посмотреть в глаза мне;
Нечего стоять под солнцем
Придорожным камнем.
Опанас
Не могу! Сгибает руки
Чертова усталость.
(Опускает ружье.)
Слушай, Коган: три патрона
В обойме осталось.
Кровь - постылая обуза
Мужицкому сыну.
Утекай же в кукурузу -
Я выстрелю в спину.
Не свалю тебя ударом -
Разгуливай с богом;
Будешь снова комиссаром
Летать по дорогам.
Коган
(снимает очки и тщательно их протирает)
Опанас, работай чисто,
Мушкой не моргая,
Неудобно коммунисту
Бегать, как борзая.
Прямо кинешься - в тумане
Омуты речные.
Вправо - немцы-хуторяне,
Влево - часовые.
Не уйдешь никак на волю
От банды окрестной,
Лучше я погибну в поле
От пули бесчестной!
Опанас стреляет. Коган медленно падает. Опанас, опершись
на винтовку, склоняется над ним.
Опанас
Больше на село дороги
Мне, убийце, нету.
С горя топочите, ноги,
По белому свету.
За волами шел когда-то,
Воевал солдатом, -
Я ли в сахарное утро
В поле вышел катом.
Вижу, кинутая в плясе,
Голосит округа:
"Опанасе, Опанасе,
Катюга, катюга!"
Верещит бездомный копец
Под облаком белым:
"С безоружным биться, хлопец,
Последнее дело!"
Павла, горькая невеста,
Рыдай неустанно:
Заросла моя дорога
Кустами бурьяна.
Больше не увижу света,
Мертвый колос высох.
Голос Раисы Николаевны
Опанас, откликнись! Где ты?
Опанас
Я иду, Раиса.
ЧЕТВЕРТОЕ ДЕЙСТВИЕ
Первая картина
Попов лог. В глубине оврага стол, заваленный картами. На
столе обыкновенная керосиновая лампа. Ночь. Укрывшись
шинелями, спят махновцы на земле вповалку, как половцы.
Раиса Николаевна и Опанас сидят в углу. На каждом гребне
оврага по часовому. Их черные фигуры темнеют в ночной синеве.
Первый часовой
В зеленом садочке,
У Буга на взгорье,
Цвети, моя вишня, цвети!
На тихие воды,
На ясные зори
Лети, мое сердце, лети!
Второй часовой
Звезда полевая
Над брошенной хатой,
Дождями размыты пути.
На пламя пожара,
На дым языкатый
Лети, мое сердце, лети!
Первый часовой
Я крикну: любовь моя,
Выйди из дому,
Я здесь - только двор перейти.
К высокому тыну
На берег знакомый
Лети, мое сердце, лети!
Второй часовой
Порубан отец,
И потоптано жито,
Невесты моей не найти...
На пепел постылый,
На берег размытый
Лети, мое сердце, лети!
Опанас
Кончено! Моя дорога
Назад не вернется.
Только плакать остается,
Как выпь у болотца.
Раиса Николаевна
Если нет назад дороги -
Вперед без оглядки.
Опанас
Что же впереди: тревоги.
Пожары да схватки.
Никогда уже не буду
Я таким, как прежде.
Кровь на пальцах,
Кровь на сабле
И кровь на одежде.
Первый часовой
На синем Дону
Зацветают черешни,
Сильней, соловейко, свисти!
Над озимью сладкой,
Над пасекой вешней
Лети, мое сердце, лети!
Опанас
Убивал я, не жалея,
Поджигал и грабил,
Я врывался, как безумный,
В перебранку сабель.
И теперь один, покинут,
Весь в крови, обруган,
Я без дома, без невесты,
Без жены, без друга!
Раиса Николаевна
Так не думай. За туманом
Сгинуло былое,
Только птичий крик тачанок,
Только поле злое,
Только сабля запевает,
Только мчатся кони,
Только плещется над миром
Черный рой вороний!
Второй часовой
На мертвом пороге
Ковыль вырастает,
По трупам домой не пройти.
За граем вороньим,
За галочьей стаей
Лети, мое сердце, лети!
Шагая через спящих махновцев, проходит Павла. Она ищет
Опанаса. Махновцы, лежащие на земле, хватают ее за ноги.
Первый махновец
Стой, молодуха! Ложись со мною.
Я кожухом тебя всю покрою!
Второй махновец
Сюда! У меня на земле привольно.
Скажу тебе сказку - будешь довольна!
Третий махновец
Эх, небось от начальника штаба?
Всегда у него - что ни ночь, то баба.
Опанас
Павла? Здесь? Ко мне! Скорее!
Павла
Долго я искала!
Опанас
Что ж, садись рядком со мною,
Разве места мало?
Павла
Ой, Панько, что с тобою сталось?
Почернел ты и похудел.
Видно, в кости вошла усталость,
Видно, запил иль заболел.
Вижу, руки твои ослабли,
Голова твоя тяжела...
Встань! Сломай об колено саблю!
Выйди в степь да покличь вола.
Вся земля в предвесеннем дыме,
Бьют младенческие ручьи,
Колокольцами молодыми
Разливаются соловьи.
Выйди в степь и ярмо тугое
На вола своего надень;
От зари и от перегноя
Сладковатый туман и лень.
Черный чуб твой, намокший потом,
Из-под шапки на лоб падет.
Здравствуй, медленный пот работы,
Здравствуй, трудный крестьянский пот!
Как придешь ты перед закатом,
Я под вишней поставлю стол,
Свежей глиной обмажу хату
Да песком пересыплю пол.
Я еду тебе приготовлю -
Слаще той, что ты здесь едал.
Ты мне скажешь, войдя под кровлю:
"Слушай, Павла, наш час настал!"
Ставни стукнули. Тише. Тише.
Никого. Только - я и ты,
Только аист скрипит на крыше
Да за тыном кричат коты.
А захочет рассвет белесый
В нашу горенку заглянуть,
На затылке скручу я косы,
Под сорочку упрячу грудь.
И мы выйдем с тобой в поле,
Мы вдвоем - только ты да я.
Здравствуй, радостная до боли,
Набухающая земля!
Опанас
Я пойду с тобой. Я снова
Возвращусь в деревню.
Раиса Николаевна
Опанас! Опять работа!
Овцы, куры, певни.
Прошибет тебя до пота
Едкий зной весенний.
Ты в обед поставишь миску
С тюрей на колени,
Чтобы, не доев, за плугом
Двинуться с волами.
Гей, Панько! Ужель ты хочешь
Распрощаться с нами?
В берег грянули с размаху
Реки молодые.
Ржут, почуяв дух полыни,
Кони боевые.
Степь весенняя дымится
Рыжими цветами,
Закипает соловьями,
Клекчет беркутами.
И тачанки наши стонут,
И грохочут бубны,
И повстанцев погоняет
Дикий голос трубный.
И с бичом, летящим косо,
В синеву и пламя,
Я несусь простоволосой,
И взрываются колеса
Где-то под ногами.
И припав к луке высокой,
Пригибая травы,
Опанас, ты скачешь сбоку
С шашкою кровавой...
Гей, весна! Стучат копыта!
Ветер! Ветер! Ветер!
Все пропето! Все пропито!
Никого на свете!
Опанас
Я б остался. Только дома
Побывать мне надо.
Павла
Дай мне руку. За холмами
Звезды и прохлада,
И, дыша прохладой этой,
Мы пойдем лугами.
Раиса Николаевна
Брось ее! Панько, не сетуй!
Оставайся с нами.
Ты пойдешь одна. Довольно!
К черту причитанья!
Павла
Собирайся. Нас в дороге
Подвезут крестьяне.
Завтра утром, перед солнцем,
Мы войдем в ворота.
Раиса Николаевна
Поболтала! Хватит! Баста!
Уходи в два счета!
Павла
Не пойду!
Раиса Николаевна
Пойдешь!
Павла
Ни шагу
Не ступлю одна я!
Опанас
Уходи отсюда, Павла,
Уходи, родная!
Павла
Я уйду с тобою вместе,
Я пришла недаром!
Раиса Николаевна
(выхватывает саблю, висящую на боку у Опанаса)
Нет?! Так вот твоей невесте
Свадебный подарок!
(Рубит Павлу.)
Первый часовой
У синего Дона,
В садочке, на взгорье,
Цвети, моя вишня, цвети!
На тихие воды,
На ясные зори
Лети, мое сердце, лети!
Действие переносится к столу, за которым работают Махно
и штабные.
Адъютант
Надо биться до отказа -
Все равно догонит.
Первый штабной
У Котовского, конечно,
Притомились кони.
Второй штабной
Притомиться - притомились,
Но ударят славно.
Махно
Дай послушаем, что скажет
Наш начальник главный.
Начальник штаба
Надобно с большевиками
Нам принять сраженье:
Покрутись перед полками,
Дай распоряженье.
Махно
Если драться, так уж драться!
Нынче спозаранок
Я ударю на комбрига
Армией тачанок.
(Адъютанту.)
Ну-ка, выдай перед боем
Пожирнее пищу,
Ну-ка, выбей перед боем
Ты из бочек днище.
Чтобы руки к пулеметам
Сами прикипели,
Чтобы хлопцы из-под шапок
Коршуньем глядели,
Чтобы порох задымился
Над водой днестровской,
Чтобы с горя удавился
Командир Котовский!
С воза по длинной дощатой сходне скатывают бочку.
Махновцы
Зовите завхоза! Сюда, завхоз!
Выкатывай бочку! Тяни взасос!
Громи прикладом! Еще! Не в счет!
Пошла... Еще раз! Течет! Течет!
Течет! Течет! Котелок давай!
Я прямо в шапку! Крепка! Ув-ва!
До чертиков напился,
В траву повалился.
Лежи, в траве, повстанец, -
Окончился танец.
Хоть вылужена глотка,
Да яростна водка.
Лежи, раскинув ноги,
У самой дороги.
Махновец
(подходит к Махно)
Батько, вчера, как взошла заря,
В плен захватили мы кобзаря;
Стар до того, что башкой трясет...
Привести его, что ли? Пускай споет.
Махно
Приведите его.
Махновцы
Он идет сюда.
Белая свитка! Слепой! Борода!
Кобза на ремне! Смотри! Поводырь...
У парубка очи - ясней воды...
Кобзарь
Куда я пришел? Не слышу базара.
Здесь дух такой, как после пожара.
Не слышу базара... Волов не слышу.
Здесь пахнет железом. Здесь водкой дышат!
Где я? Здесь бабы не гомонят.
Хлопец! Куда ты привел меня?
Махно
Спой, старик, нам по-казачьи
О нашей удаче.
Старик садится на камень и кладет кобзу на колени.
с подстриженной челкой становится рядом с ним.
Кобзарь
Пшеница шумит
Перед близкой бедой,
Струится в ушаты
Кровавый удой...
О, горе нам, горе!
Предсмертные зори
Чадят головней
Над сожженной землей.
Зачем, Украина, ты в сумрак идешь?
О ком ты рыдаешь?
Кого еще ждешь?
Твой волос посекся,
Иссохли сосцы.
В корявые ноги
Вонзились волчцы.
Деникин стегал тебя
Плетью тугой.
Пинал тебя гетман
Дворянской ногой.
И с черным туманом
Прошел ураганом
Петлюра над бедной
Твоей головой...
Махно угонял
Перепуганный скот,
Вымаривал смертной
Горилкой народ.
Весь мир наизнанку!
Взлетай на тачанку!
Ложись к пулемету,
И - кони вперед!
Кружится, пыля,
Под ногами земля,
Свистят тополя,
И пожары ревут...
И нет, Украина,
Пощады тебе,
Твой дом опозорен
И проклят твой труд!
Махно
Вот раскаркался, проклятый!
Чего ему надо?
Махновцы
Ну и песня! В ней, ей-богу,
Ни складу, ни ладу.
Начальник штаба
Пей, ребята, перед боем,
Ешь, ребята, крепче!
Нечего, ребята, слушать,
Что бродяга шепчет.
Вокруг бочек собирается все больше и больше народу. Какие-то
нелепые фигуры пляшут. Часовые спускаются вниз.
Первый часовой
Меня качала в зыбке мать,
Меня слеза ее прожгла.
Уж никогда не вылезать
Мне из казачьего седла.
Второй часовой
От пламени, как днем, светло.
За речкой пулеметы бьют.
Горит родимое село,
Где петухи мои поют.
Первый часовой
Покуда пуля не пробьет,
Иди вперед! Иди вперед!
Второй часовой
Покуда сабельный удар
Наотмашь не сразит меня,
В ночной набег, в степной пожар
Гони коня! Гони коня!
Первый часовой
Меня крестьяне проклянут:
Убийца! Лодырь! Конокрад!
Глаза крестьянки отвернут:
Постылый! Уходи назад!
Второй часовой
Мой труп полынью зарастет,
Вокруг меня черным-черно.
И ворон весть не принесет
К моей невесте под окно...
Махновцы
Пей, не жалей!
Жри до отвала!
Гей, да зозуля закуковала!
Бабу бы надо!
Лошадь бы надо!
Водки нажрался -
Дрыхни, как падаль!
Бочку выкатывай!
Бочку! Бочку!
Значит, пропляшем целую ночку.
Так и умрешь...
Рваный да пьяный.
Выпьем, ребята, за атамана!
Расталкивая народ, вбегает махновец.
Махновец
Где батько?
Махновцы
Гуляет где-то.
Махновец
Где начальник штаба?
Махновцы
Завалился спозаранок
Под телегу с бабой.
Махновец
Стойте! Слушайте, ребята!
От воды днестровской,
Через Черный Виноградник
Двинулся Котовский.
Он прошел уже Затишье,
Житняки и Дубы.
Хлопцы, слышите: над степью -
Трубы, трубы, трубы...
Звучат, заглушённые расстоянием, трубы Котовского.
Махновцы
Котовский! Котовский!
...Кончайте пьянку...
...Где батькин стол?
Запрягай тачанку...
Котовский... Котовский...
Огонь... Погоня...
Где часовые?
Котовский... Кони...
...Котовский... Труба...
Командиры, к бою!
Труба... Трубы...
О трубе... Трубою...
На бочку взбирается Махно.
Махно
Без волынки! К пулеметам!
По команде сразу
Передать приказ по ротам -
Биться до отказу!
Голоса
Где пулеметчики?
Спят вповалку...
Где пулеметы?
Свалились в балку.
Огонь! Огонь!
Передать по ротам!
...Котовский...
Не пьяные - к пулеметам.
...Котовский... Труба...
Командиры, к бою!
Труба... Трубы...
О трубе... Трубою...
Кобзарь, не замеченный никем, появляется снова. Он
садится на камень, кладет кобзу на колени. Парубок
становится рядом с ним.
Кобзарь
Проснись, бедолага,
Проснись, не дремли.
Армейские кони
Заржали вдали..
От окрика сына
Вставай, Украина, -
Сын в бурке косматой
До самой земли!
Трубы Котовского трубят тревогу.
Играет нагайкой
Червонный казак,
Широкую рысь
Переводит на шаг.
Из стремени ногу
И - прыг на дорогу,
Целует глаза,
Где слезящийся мрак...
Трубы Котовского трубят рысь:
"Рысью размашистой,
Но не распущенной,
Для сбереженья коней!"
Гей, мать, подымайся!
Скликай сыновей -
Из мертвых домов,.
От несжатых полей,
С Карпатских нагорий
До Чернова моря,
От киевских рощ
До херсонских бакчей.
Трубы Котовского играют галоп:
"Ну, в галоп, в поводья, конь!
И шенкель ему в бок,
Собирайся, конь, совсем
В клубок!"
Смотри, как встают они,
Злобой горя, -
Жнецы, кузнецы,
Чабаны, слесаря!
В холщовых рубахах,
В бараньих папахах,
Затылок скребя
И махорку куря.
Трубы Котовского трубят карьер:
"Скачи, лети стрелой!"
Я слышу их голос,
Я слышу их шаг:
Они - за холмом,
Они входят в овраг...
Трубы Котовского играют "правое плечо вперед":
"Ну, правым плечом дружно
На левый фронт врага!"
Вторая картина
Комната в штабе. За окном празднично убранный провинциальный
южный городок. Штабной сидит за столом.
Два красноармейца приводят Опанаса.
Штабной
Разрешите папиросу,
Чаю не хотите ль?
Сколько лет вам? Вы какого
Поселенья житель?
Опанас
Что с Махно?
Штабной
Бежал к румынам.
Опанас
Армия?
Штабной
Разбита.
Больше бешеные кони
Не потопчут жито.
За окном музыка. По улицам проходят красноармейские части.
Опанас
В городе - народ, тревога,
Музыка и ржанье.
Штабной
Украине на подмогу
Вышли северяне.
(Штабной подходит к окну.)
Москвичи в суконных шлемах,
Петроградцев роты,
На боках коней башкирских
Виснут пулеметы.
Музыка.
(Штабной подходит к столу.)
Гражданин, прошу по чести
Говорить со мною:
Долго ль вы шатались вместе
С Нестором Махною?
Говорите без обмана,
Не испуга ради,
Сколько сабель и тачанок
У него в отряде?
Говорите, но не сразу,
А подумав малость:
Сколько в основную базу
Фуража вмещалось?
Вам знакома ли округа,
Где он банду водит?
Опанас
Что я знал! Коня. Подпругу.
Саблю да поводья.
Как дрожала даль степная,
Не сказать словами.
Украина - мать родная,
Билась под конями.
Как мы шли в колесном громе,
Так, что небу жарко,
Помнят Гайсин и Житомир,
Балта и Вапнярка.
Наворачивала удаль
В дым, в жестянку, в бога.
Одного не позабуду:
Как скончался Коган.
Разлюбезною дорогой
Не пройдутся ноги,
Если вытянулся Коган
Поперек дороги.
Ну, штабной! Мотай башкою,
Придвигай чернила,-
Этой самою рукою
Когана убило!
Погибай же, Гуляй-Поле,
Молодое жито...
Штабной
Гражданин! Надеюсь, боле
Ничего не скрыто,
Все рассказано, как надо.
Распишитесь с края
Так. Вот здесь!
Опанас
Еще немного:
Я припоминаю!
Он качнулся, понемногу
Оседая в травы.
Посинел. По окулярам
След прошел кровавый.
И еще припоминаю:
Часовые пели,
Кровью вымокла рубашка
На девичьем теле...
Мимо окна конвоиры проводят Раису Николаевну Она слышит
голос Опанаса, останавливается. Часовые подталкивают ее.
Раиса Николаевна
Опанас!
Опанас
Она! Раиса!
Штабной
Гражданин! Ни шагу!
Раиса Николаевна
(ее не видно, доносится только ее голос)
Где ты, Опанас?
Штабной
Ни с места!
Опанас
Отдавай бумагу.
(Рвет допрос.)
Я иду к тебе, Раиса!
Подожди немного.
Раиса Николаевна
Опанас!
Опанас бросается к окну.
Штабной
Стреляйте, хлопцы!
Погибай, небого!
Пауза. Потом музыка. По улице проходит красноармейская часть.
Песня
Как с востока дунул ветер
Буревой.
Закружилось все на свете,
Конь заржал под грохот бубна
Боевой.
Душен день. Земля в пожаре.
Подымайся, пролетарий!
Дума про Опанаса (стр. 80). - Написано в первой половине 1926 г.
Впервые опубликовано в газете "Комсомольская правда" (1926, NoNo 145, 151);
в том же году - в журн. "Красная новь", No 10. Входило в большинство
сборников произведений Багрицкого.
Звездный Воз - народное украинское название созвездия Большая
Медведица.
Гуляй-Поле - город в Запорожской области УССР. В годы гражданской войны
- центр махновщины.
Певень (укр.) - петух.
Джурбай - степной жаворонок.
Сыромаха (укр. ) - степной волк.
Кат (укр.) - палач.
Копец (укр.) - кобчик, птица из породы соколиных.
Див - в "Слове о полку Игоревен зловещее мифическое существо.
Крыжень (укр.) - селезень.
Cyprinus Carpio (стр. 122). - Четыре стихотворения, объединенные этим
заголовком ("Романс карпу", "Ода", "Стансы", "Эпос"), опубликованы впервые в
альманахе "ЗИФ" (1928, книга четвертая) и в том же году в журн. "Новый мир"
(No 12).
Левиафан - по библейскому преданию, огромное морское чудовище.
Бахилы - высокие охотничьи сапоги.
Последняя ночь. - Человек предместья. - Смерть пионерки (стр. 165, 174,
182). - Все три поэмы написаны Багрицким в 1932 г. В периодических изданиях
не печатались. Опубликованы в сборниках Э. Багрицкого: "Последняя ночь",
"Избранные стихи" (изд. "Федерация", 1932).
ДУМА ПРО ОПАНАСА
Либретто оперы (стр. 191). Написано в 1933 г. Печатается по тексту
книги: Э. Багрицкий, Однотомник, изд. "Советская литература", М. 1934.
Трактир (стр. 258). - Основной, ранний, вариант "Трактира" был написан
Багрицким в 1920-1921 гг. в Одессе; опубликован в журн. "Силуэты" (1922, No
2). В 1933 г., подготавливая свой "Однотомник", Багрицкий подверг поэму
существенной переработке, особенно значительно изменив пролог и заключение.
В этой новой редакции поэма была опубликована в журн. "Новый мир" (1934, No
4) и в "Однотомнике" Багрицкого (изд. "Советская литература", М. 1934).
Печатается по тексту "Нового мира".
В связи с авторской правкой варианта "Силуэтов" в "Однотомнике" (стр.
10) помещена следующая сноска: От редактора. По первоначальному варианту
певец оставался в "заезжем дворе Спокойствие сердец" и поэма заканчивалась
хвалой "хозяину". В этом Багрицкий видел "гибель поэта", побежденного
мещанством. Приготовляя "Трактир" для настоящего издания, Багрицкий
переделал окончание, придав ему тот вид, который здесь и воспроизводится.
Однако, надо полагать по недосмотру, в начале поэмы Багрицкий оставил стих
"о жизни и о гибели поэта", теряющий свой смысл при новом окончании поэмы.
Несомненно, Багрицкий устранил бы эту погрешность в корректуре. Редакция не
считает себя вправе сделать то, что не успел сделать автор, и ограничивается
одним указанием на противоречие между этим стихом и окончанием поэмы".
Александру Блоку (стр. 270). - Стихотворение под названием "Александр
Блок" было написано Багрицким к первой годовщине смерти Блока и опубликовано
в одесском журнале "Зритель" (1922, август) с подзаголовком: "К годовщине
смерти, 7 авг. 1921 г.". Вторично, после значительной авторской правки,
относящейся к 1933 г., опубликовано в "Однотомнике". Печатается по тексту
"Однотомника".
Сказание о море, матросах и Летучем Голландце (стр. 272). - Поэма
написана осенью 1922 г. ; опубликована в журн. "Силуэты" (1923, No 8-9).
Печатается по тексту журнала.
Летучий Голландец - легендарный образ морского капитана, обреченного
вместе со своим кораблем и его экипажем вечно носиться по бурному морю.
Мотивы легенды о Летучем Голландце легли в основу одноименной оперы великого
немецкого композитора Рихарда Вагнера.
Викинги (VIII-XI вв.)-древнескандинавские морские разбойники.
Один - в скандинавской мифологии - верховное божество, бог ветров и
бурь. Викинги чтили его также как бога войны, покровителя мореплавания и
торговли.
Валгалла - в скандинавской мифологии - дворец бога Одина, куда после
смерти переносятся души павших в бою героев.
Валькирии - в скандинавской мифологии - женские божества,
девы-воительницы, носившиеся над полем брани и направлявшие ход битвы, а
затем отбиравшие самых храбрых из павших воинов, чтобы отвести их в
Валгаллу.
Баллада о Виттйнгтоне (стр. 281). - Написано в начале 1923 г.; впервые
под названием "Песня о Виттингтоне", с подзаголовком: "Из английских песен",
опубликовано в газете "Моряк" (1923, No 337) 15 апреля). С небольшими
текстовыми разночтениями неоднократно перепечатывалось в периодических
изданиях. В последний раз Багрицкий отредактировал стихотворение,
подготавливая его к "Однотомнику", по тексту которого оно и печатается.
Тиль Уленшпигель ("Я слишком слаб, чтоб латы боевые..."). - Тиль
Уленшпигель ("Отец мой умер на костре...") (стр. 284, 286). Оба
стихотворения написаны в 1922-1923 гг. По времени написания и по своей
тематике они тесно примыкают к стихотворению "Тиль Уленшпигель", вошедшему в
цикл "Юго-запад" (см. прим. к нему), и дополняют и развивают образ
национального фламандского героя. Монолог "Я слишком слаб..." был
опубликован в газете "Известия" (Одесса, 1923, No 924, 1 января); монолог
"Отец мой умер..." - в газете "Моряк" (1923, No 292, 1 января). Оба
стихотворения печатаются по тексту указанных газет.
Клаас - отец Тиля Уленшпигеля.
Король - Филипп II Испанский (XVI в.).
Альба - "кровавый герцог", испанский полководец и государственный
деятель при испанских королях Карле V и Филиппе II, отличавшийся необычайной
жестокостью.
Брабант, Гравелин, Антверпен, Дамме, Остенде - города в средневековой
Фландрии.
Пушкин (стр. 289). - Написано в 1923 г.; опубликовано в газете
"Известия" (Одесса, 1923, No 954, 8 февраля). Печатается по тексту газеты.
Одесса (стр. 291).-Написано в 1923 г.; впервые опубликовано в газете
"Известия" (Одесса, 1923, 15 февраля, без заглавия), затем в журн. "Красная
нива" (1929t No 24), под названием "Пушкина, и в журн. "Октябрь" (1929, No
1). Печатается по тексту "Октября".
Первое мая (стр. 294). - Написано в 1923 г., к первомайскому празднику;
опубликовано в газете "Известия" (Одесса, 1923, No 1022, 1 мая). Печатается
по тексту газеты.
Памятник Гарибальди (стр. 299). - Написано во второй половине 1923 г.
Впервые, под названием "Памятник", опубликовано в "Литературном приложении"
к газете "Известия" (Одесса, 1923, No 1195, 25 ноября). В 1928 г.
стихотворение опубликовывалось Багрицким в периодической печати четыре раза.
Печатается по тексту "Журнала для всех" (1928, No 1, сентябрь).
Гарибальди Д. (1807-1882) - народный герой Италии, один из крупнейших
вождей итальянской революционной демократии.
Фронт (стр. 301). - Написано в конце 1923 г.; впервые, под названием
"1919 год", опубликовано в газете "Известия" (Одесса, 1923, No 1220, 25
декабря). В последующие годы неоднократно перепечатывало") в различных
периодических изданиях. Печатается по тексту журн. "Прожектор" (1928, No 7).
1924 (стр. 309). - Стихотворение посвящено памяти В. И. Ленина;
опубликовано в газете "Моряк" (1925, No 605, 1 января). Печатается по тексту
газеты.
Всеволоду (стр. 311).- Опубликовано в журн. "Молодая гвардия" (1929, No
6). Печатается по тексту журнала.
Итак - бумаге терпеть не в мочь... (стр. 314).- Опубликовано в журн.
"Новый мир" (1930, No 11). Печатается по тексту журнала.
Мортус - служитель при больных эпидемическими болезнями. На обязанности
мортуса лежит также и уборка трупов.
Разговор с сыном (стр. 319). - Написано к четырнадцатой годовщине
Октябрьской революции. Опубликовано в журн. "Красная нива" (1931, No 32).
Печатается по тексту журнала.
--------------------------------------------------------------------------
"Литературная газета", No 54, 1960
--------------------------------------------------------------------------
Всеволод БАГРИЦКИЙ
ОДЕССИТ
Над водою голубою
Солнце жирное висит.
Закрывается рукою
Загорелый одессит.
Бьет слегка волна о камень,
Небо плавает в воде,
Море - полное бычками,
Как в большой сковороде.
Пароход на горизонте.
Как приклеенный, застыл.
Купол неба, словно зонтик,
От жары его укрыл.
Все ушло.
Но вижу снова:
Солнце жирное висит.
Море говорит:
- Здорово,
С добрым утром,
Одессит!
1938 г.
---------------------------------------------------------------------------
Лирика 20-х годов.
Ф., 'Кыргызстан', 1976.- (Русская советская лирика).
---------------------------------------------------------------------------
ЭДУАРД БАГРИЦКИЙ
У МОРЯ
Над лиманской солью невеселой
Вечер намечается звездой...
Мне навстречу выбегают села,
Села нависают над водой...
В сумраке без формы и без веса,
Отбежав за синие пески,
Подымает черная Одесса
Ребра, костяки и позвонки...
Что же? Я и сам еще не знаю,
Где присяду, где приют найду;
На совхозе ль, что ютится с краю,
У рыбачки ль в нищенском саду?
Я пойду тропинкою знакомой
По песку сухому, как навоз,
Мне навстречу выбежит из дому
Косоглазый деревенский пес,
Вспугнутая закружится чайка,
Тени крыльев лягут на песок,
Из окошка выглянет хозяйка,
Поправляя на плечах платок.
Я скажу: 'Маруся, неужели
Вырос я и не такой, как был?
Год назад, в осенние недели,
Я на ближнем неводе служил''
Сердце под голландкою забьется,
Заиграет сердце, запоет,
Но Маруся глянет, повернется,
Улыбнется и в курень пойдет.
Я - не тот. Рыбацкая сноровка
У меня не та, что год назад,-
Вышла сила, и сидит неловко
Неудобный городской наряд.
Над лиманом пролетают галки,
Да в заливе воет пароход...
Я не буду нынче у спасалки
Перекатывать по бревнам бот.
Я не буду жадными глазами
Всматриваться в тлеющий восток,
С переливами и бубенцами
Не заслышу боцманский свисток'
Я пойду дорогою знакомой
По песку сухому, как навоз,
Мне навстречу выбежит из дому
Космоногий деревенский пес.
СТИХИ О ПОЭТЕ И РОМАНТИКЕ
Я пел об арбузах и о голубях.
О битвах, убийствах, о дальних путях,
Я пел о вине, как поэту пристало...
Романтика! Мне ли тебя не воспеть,
Откинутый плащ и сверканье кинжала,
Степные походы и трубная медь...
Романтика! Я подружился с тобой,
Когда с пожелтевших страниц Вальтер Скотта
Ты мимо окна пролетала совой,
Ты вызвала криком меня за ворота!
Я вышел... Ходили по саду луна
И тень (от луны ль?) над листвой обветшалой...
Романтика! Здесь?! Неужели она?
Совою была ты и женщиной стала.
В беседку пойдем. Там скамейка и стол,
Закуска и выпивка для вдохновенья:
Ведь я не влюбленный - и я не пришел
С тобой целоваться под сизой сиренью...
И, тонкую прядь отодвинув с лица,
Она протянула мне пальцы худые,
К тебе на свиданье, о сын продавца,
В июльскую ночь прихожу я впервые...
Я в эту страну возвратилась опять,
Дорог на земле для романтики мало;
Здесь Пушкина в сад я водила гулять,
Над Блоком я пела и зыбку качала...
Я знаю, как время уходит вперед,
Его не удержишь плотиной из стали,
Он взорван, подземный семнадцатый год,
И два человека над временем стали...
И первый, храня опереточный пыл,
Вопил и мотал головою ежастой,
Другой, будто глыба, над веком застыл,
Зырянин лицом и с глазами фантаста...
На площади гомон, гармоника, дым,
И двое встают над голодным народом.
За кем ты пойдешь? Я пошла за вторым -
Романтика ближе к боям и походам...
Поземка играет по конским ногам,
Знамена полнеба полотнами кроют,
Романтика в партии! Сбоку наган,
Каракуль на шапке зернистой икрою...
Фронты за фронтом.
Ни лечь, ни присесть!
Жестокая каша да ситник суровый;
Депеша из Питера: страшная весть
О черном предательстве Гумилева...
Я мчалась в телеге, проселками шла;
И хоть преступленья его не простила,
К последней стене я певца подвела,
Последним крестом его перекрестила...
Скорее назад! И товарный вагон
Шатает меня по России убогой...
Тут новое дело - из партии вон:
Интеллигентка и верует в бога.
Зима наступала колонками льда,
Бирючьей повадкой и посвистом вьюжным,
И в бестолочь эту брели поезда
От северной стужи к губерниям южным.
В теплушках везла перекатная голь,
Бездомная голь - перелетная птица -
Менять на муку и лиманскую соль
Ночную посуду и пестрые ситцы...
Степные заносы, ночные гудки.
Романтика в угол забилась, как заяц,
В тюки с табаком и в мучные мешки
Вонзаясь когтями, зубами вгрызаясь...
Приехали! Вился по улицам снег.
И вот сквозь метелицу, злой и понурый,
Ко мне подошел молодой человек.
- Романтика, вы мне нужны для халтуры!
Для новых стихов не хватило огня,
Над рифмой корпеть недостало терпенья;
На тридцать копеек вдохните в меня
Гражданского мужества и вдохновенья...-
Пустынная нас окружает пора,
Знамена в чехлах и заржавели трубы.
Мой друг! Погляди на меня - я стара:
Морщины у глаз и расшатаны зубы...
Мой друг! Погляди - я бездомная тень,
Бездомные песни в ночи запеваю,
К тебе я пришла сквозь туман и сирень,
Такой принимаешь меня?
- Принимаю!
Вложи свои пальцы в ладони мои,
Старушечьей ниже склонись головою -
За мною войсками стоят соловьи,
Ты видишь - июльские ночи за мною!