Бабель Исаак Эммануилович
Их было девять

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Исаак Бабель
Их было девять

   Девяти пленных нет в живых. Я знаю это сердцем. Когда Голов, взводный командир из сормовских рабочих, убил длинного поляка, я сказал начальнику штаба: "Пример взводного развращает бойцов. Надо составить сопроводительную записку на пленных и отправить их в штаб для опроса".
   Начальник штаба разрешил. Я вынул из сумки карандаш и бумагу и вызвал Голова.
   -- Ты через очки смотришь на свет, -- сказал он, глядя на меня с ненавистью.
   -- Через очки, -- ответил я, -- а ты как смотришь на свет, Голов?
   -- Я смотрю через несчастную нашу рабочую жизнь, -- сказал он и отошел к пленному, держа в руках польский мундир с болтающимися рукавами. Мундир не пришелся по мерке. Рукава едва достигали локтей. Тогда Голов прощупал пальцами егеревские кальсоны пленного.
   -- Ты офицер, -- сказал Голов, закрываясь рукой от солнца.
   -- Нет, -- услышали мы твердый ответ.
   -- Наш брат таких не носит, -- пробормотал Голов и замолчал. Он молчал, вздрагивал, смотрел на пленного, глаза его белели и расширялись.
   -- Матка вязала, -- сказал пленный с твердостью.
   Я обернулся и взглянул на него. Это был юноша с тонкой талией. На желтых щеках его вились баки.
   -- Матка вязала, -- повторил он и опустил глаза.
   -- Фабричная у тебя матка, -- подхватил Андрюшка Бурак, румяный казачок с шелковыми волосами, тот самый, который стаскивал штаны с умирающего поляка. Штаны эти были переброшены через его седло. Смеясь, Андрюшка подъехал к Голову, осторожно снял у него с руки мундир, кинул к себе на седло поверх штанов и, легонько взмахнув плетью, отъехал от нас.
   Солнце вылилось в это мгновение из-за туч. Оно ослепительно окружило Андрюшкину лошадь, веселый ее бег, беспечные качания ее куцего хвоста. Голов с недоумением посмотрел вслед удалявшемуся казаку. Он обернулся и увидел меня, составлявшего пленным список. Потом он увидел юношу с вьющимися баками. Тот поднял на него спокойные глаза снисходительной юности и улыбнулся его растерянности. Тогда Голов сложил руки трубкой и крикнул: "Республика наша живая еще, Андрей. Рано дележку делать. Скидай барахло!"
   Андрей и ухом не повел. Он ехал рысью, и лошаденка его бойко выкидывала из-под себя хвост, точно отмахивалась от нас.
   -- Измена, -- прошептал тогда Голов, произнося это слово по буквам, и стал жалок, и цепенел. Он опустился на колено, взял прицел и выстрелил, и промахнулся. Андрей немедля повернул коня и поскакал к взводному в упор.
   Румяное и цветущее лицо его было сердито.
   -- Слышь, земляк, -- закричал он звонко и вдруг обрадовался звуку своего сильного голоса, -- как бы я не стукнул тебя, взводный, к такой-то свет матери. Тебе десяток шляхты прибрать -- ты вон каку суету поднял. По сотне прибирали, тебя в подмогу не звали... Рабочий ты если -- так сполняй свое дело...
   И, победоносно поглядев на нас, Андрюшка отъехал галопом. Взводный не поднял на него глаз. Он взялся рукой за лоб. Кровь лилась с него как дождь со скирды. Он лег на живот, пополз к ручью и надолго всунул в пересыхающую воду разбитую свою окровавленную голову...
   Девяти пленных нет в живых. Я знаю это сердцем. Сидя на коне, я составил им список, аккуратно разграфленный. В самой первой графе были номера по порядку, в другой -- имя и фамилия и в третьей наименование части. Всего вышло девять номеров. И четвертым из них был Адольф Шульмейстер, лодзинский приказчик, еврей. Он притирался все время к моему коню и гладил мой сапог трепещущими нежащими пальцами. Нога его была перебита прикладом. От нее тянулся тонкий след, как от раненой охромевшей собаки, и на щербатой, оранжевой лысине Шульмейстера закипал сияющий на солнце пот.
   -- Вы Jude[3], пане, -- шептал он, судорожно лаская мое стремя. -- Вы -- Jude, -- визжал он, брызгая слюной и корчась от радости.
   -- Стать в ряды, Шульмейстер, -- крикнул я еврею, и вдруг, охваченный смертоносной слабостью, я стал ползти с седла и сказал, задыхаясь: -- Почем Вы знаете?
   -- Еврейский сладкий взгляд, -- взвизгнул он, прыгая на одной ноге и волоча за собой собачий тонкий след, -- сладкий взгляд Ваш, пане...
   Я едва оторвался от предсмертной его суетливости. Я опоминался медленно, как после контузии.
   Начальник штаба приказал мне распорядиться и уехал к частям.
   Пулеметы втаскивали на пригорок, как телят, на веревках. Они двигались рядком, как дружное стадо, и успокоительно лязгали. Солнце заиграло на их пыльных дулах. И я увидел радугу на железе. Поляк, юноша с вьющимися баками, смотрел на них с деревенским любопытством. Он подался всем корпусом вперед и открыл мне Голова, выползавшего из канавы, внимательного и бледного, с разбитой головой и винтовкой на отвес. Я протянул к Голову руки и крикнул, но звук задохся и разбух в моей гортани. Голов поспешно выстрелил пленному в затылок и вскочил на ноги. Удивленный поляк повернулся к нему, сделав полный круг, как на ученье. Медленным движением отдающейся женщины поднял он обе руки к затылку, рухнул на землю и умер мгновенно.
   Улыбка облегчения и покоя заиграла тогда на лице Голова. К нему легко вернулся румянец.
   -- Нашему брату матка таких исподников не вяжет, -- сказал он мне лукаво. -- Вымарай одного, давай записку на восемь штук...
   Я отдал ему записку и произнес с отчаянием:
   -- Ты за все ответишь, Голов.
   -- Я отвечу, -- закричал он с невыразимым торжеством, -- не тебе, очкастому, а своему брату, сормовскому. Свой брат разберет...
   Девяти пленных нет в живых. Я знаю это сердцем. Сегодня утром я решил отслужить панихиду по убитым. В Конармии некому это сделать, кроме меня. Отряд наш сделал привал в разрушенном фольварке. Я взял дневник и пошел в цветник, еще уцелевший. Там росли гиацинты и голубые розы.
   Я стал записывать о взводном и девяти покойниках, но шум, знакомый шум прервал меня тотчас. Черкашин, штабной холуй, шел в поход против ульев. Митя, румяный орловец, следовал за ним с чадящим факелом в руках. Головы их были замотаны шинелями. Щелки их глаз горели. Мириады пчел отбивали победителей и умирали у ульев. И я отложил перо. Я ужаснулся множеству панихид, предстоявших мне.

----------------------------------------------------------------------------------

   Впервые: Огонек, 1989, No 4, авторская датировка: Гликсталь, 4.08.23.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru