N--ский губернатор сидел в своем кабинете, пригорюнившись.
Тоже губерния, черт ее передери! В других губерниях крамола, сектанты, евреи, инородцы... в других губерниях разбойники, беглые каторжники. Иной раз почту ограбят. Но какой толк, -- позвольте вас спросить, -- в N--ской губернии, в которой крамолы ни синь-пороха? Ни сектантов, ни евреев, ни разбойников, ни беглых каторжников! Губерния -- черт ее задери! Губерния, из которой по месяцам в столичных газетах ни одной телеграммы не бывает! Ведь это рай какой-то земной, эдем какой-то проклятый, а не губерния. Из этакой губернии приедешь в Петербург, так на тебя и смотреть-то не хотят. И правы! Разве это губерния? В губернии должна быть крамола и губернатор должен с нею бороться. Тогда это губерния и губернатору идут и награды, и повышения, и суммы на экстренные расходы. Нет крамолы, должно быть в губернии какое-нибудь засилье, и губернатор должен с этим засильем воевать. Но если нет ни крамолы, ни засилья, так что же это за губерния? В ней только заплесневеть можно губернатору.
Губернатор тяжко вздохнул и подошел к окну.
Направо собора налево -- присутственные места, между ними -- сквер. Тишина. На каланче, против губернаторских окон, зевает, рискуя разодрать себе глотку, пожарный. Пыль столбом бежит по чистенькой площади с выбивающейся из-под камня травою, осторожно обходит городового, торчащего, подобно одинокому маяку, посередине площади, и бежит дальше, с ожесточением набрасываясь на будочку, в которой когда-то какой-то еврей, пока не догадались его выслать, торговал лимонадом-газес и фруктовыми водами. Тишина. Проходящие -- либо чиновники, либо степенные купцы. Да и тех мало. Где-то за собором дребезжать извозчичьи дрожки.
Ни одного разбойника, ни одного крамольника! Хоть тресни в этом окаянном городе, столице этой окаянной N--ской губернии.
-- Можно?
Входит правая рука губернатора -- правитель его сонной канцелярии.
-- Послушайте, я больше не могу! Я этого не вынесу. Неужели так-таки и нет ни одного революционера какого-нибудь, крамольника какого-нибудь?..
-- Откуда же ему, ваше превосходительство, взяться? Город спокон веку тихий, и даже не имеет никакой истории. Один присяжный поверенный на весь город и два практикующих врача. То же самое и губерния. Здесь, ваше превосходительство, крамоле и взяться неоткуда.
-- Но вы поймите, что я не затем принял пост N--ского губернатора, чтобы проторчать здесь до скончания дней моих! Ведь это для меня не карьера! Ведь это для меня могила.
Правая рука губернатора развел своими обеими собственными руками.
-- Как жаль, что здесь нет евреев!
-- Ничего не поделаешь, ваше превосходительство. Последнего ваш предшественник выслал четыре года назад...
-- Можно бы поднять вопрос, можно бы устроить облаву... как в Смоленске... Все-таки было бы движение воды... в газетах телеграммы... в министерстве обратили бы внимание... Проклятые евреи! Где они нужны, там их никогда нет, никогда...
-- Или сектанты... Хорошо бы сектанты... В Петербурге любят, когда губернатор борется с сектантами. А как я буду бороться с сектантами когда их нет в моей губернии? Как, спрашивается? Из соломы я их понаделаю, что ли?
-- Совершенно верно, ваше превосходительство...
-- Скажите, а разбойники тут бывали? Какие-нибудь такие Лбовы?
-- Давно, ваше превосходительство... старожилы не запомнят.
-- Но как вы думаете, может появиться какой-нибудь такой головорез?
-- Мало шансов, ваше превосходительство... откуда ему взяться?
-- Ведь берутся же в других губерниях! Ведь грабят же в других губерниях то почту, то завод, то артельщика с деньгами...
-- Мало ли что, ваше превосходительство. В других губерниях вон аграрные были беспорядки, а у нас хоть бы что! Забытая Богом наша губерния, ваше превосходительство...
-- Именно забытая Богом. Губерния, в которой нет никакого засилья!..
-- Какое же у нас, ваше превосходительство, может быть засилье? У нас народ сплошь русский, сплошь православный.
-- Польское засилье, литовское засилье, латышское засилье, эстонское засилье, финляндское засилье, армянское засилье, еврейское засилье... Господи Боже ты мой, сколько есть на свете засилий и хоть бы одно пришлось на нашу губернию! Ну хоть какое ни на есть засилье! Так нет же!
Правая рука губернатора помолчал, докурил любезно предложенную ему сигару и отклонялся.
На площади перед губернаторским домом зажглись два фонаря. Сменился городовой. Несколько мещан в картузах и мещанок в платочках проследовали мимо губернаторских окон в соборный сквер.
Губернатор лежал на диване, курил и думал.
-- Господи! олонецкий губернатор -- и тот нашел себе дело: борется с каким-то панфиннизмом, учредил для борьбы с панфиннской пропагандой карельское братство, увеличивает силу исторического тяготения Карелии к великой России! Из пальца ведь высосал все; и панфиннизм, и тяготение Карелии, да и самую эту Карелию, а между тем делает карьеру, выдвигается, не дает забыть о своем существовании...
По щекам N--ского губернатора лились крупные слезы. Он чувствовал, что он тает, -- и вот он уже такой маленький, что его совершенно не видно из Петербурга, даже в подзорную трубу.
N--ский губернатор?
-- Как? Да разве есть такой губернатор? А что он собственно делает?