В редакцию вошел пожилой представительный господин, одетый с солидным изяществом. Не глядя ни на кого, господин прошел прямо в кабинет, опустился на стул против изумленного редактора и, воздев руки горе, произнес убитым голосом;
-- Что вы со мною сделали! Что вы со мною сделали?
-- С кем имею удовольствие? -- спросил редактор. -- И почему вы вошли без доклада?
Господин опустил воздетые к небесам руки и сказал:
-- Вы меня очернили! Вы выставили меня каким-то "экспроприатором"! Вы бросили густую тень на мое доброе имя! Да вы читали интервью со мной, которое напечатано в сегодняшнем номере вашей газеты?
Редактор сообразил, с кем имеет дело.
-- Конечно, читал, -- сказал он, -- иначе оно не было бы напечатано. И, признаться, я вас не понимаю. В этом интервью вы высказываетесь, как в высшей степени порядочный человек, просвещенный и гуманный администратор.
-- Он не понимает, -- простонал посетитель. -- Этот человек не понимает... Да как вы посмели печатать обо мне подобные гадости? Кто дал вам право смешать меня с грязью?
-- Положительно, это какое-то недоразумение! -- воскликнул редактор. -- Или вы, или я не умеем читать по печатному! Я сейчас прочту вам это интервью, а вы уж будьте любезны указать мне определенно, что вы нашли в нем для себя обидного.
-- Этот человек спрашивает, чем он меня обидел, -- трагическим тоном сказал посетитель. -- Да я наизусть помню это гнусное интервью. Потрудитесь не читать мне. Я пришел к вам с опровержением: если вы не напечатаете в завтрашнем же номере моего опровержения, -- я не знаю, что я с вами сделаю! Я на все способен! Боже мой, так гнусно оболгать человека, взвести на человека такую напраслину, так втоптать человека в грязь!
-- Потрудитесь, однако, указать, чем именно вы оскорблены, -- сухо сказал редактор. -- Мне кажется, мы даром тратим время.
-- Вы написали про меня, -- сказал посетитель, поднимаясь, -- что я не считаю евреев вредными паразитами, заслуживающими истребления?
-- Да, это напечатано, -- ответил редактор, -- и это убеждение делает вам честь. Что поделаешь! По нынешним временам и прописные истины отрицаются. Нынче и элементарная гуманность в цене. Приходится хвалить человека за то только, что он не погромщик.
-- Ну, разве это не подло с вашей стороны?
-- Как подло?! Да вы почитайте-ка "Новое Время", не говоря уже о "Русском Знамени". Ведь там прямо, без околичностей, призывают к избиениям! Я понимаю вашу щепетильность. Я понимаю, что вам неприятно и неловко, когда вас хвалят только за то, что вы не дикий зверь. Я понимаю, что вас не особенно прельщает такая роль -- рака на безрыбье -- но войдите же и в наше положение! Как не отметить светлого явления, редкого исключения!
-- Этот человек ничего не понимает! -- воскликнул посетитель. -- Но дальше! Дальше! Не написали ли вы про меня, что я высказываюсь против травли инородцев и признаю равноправными гражданами России евреев, поляков и латышей?
-- Совершенно верно, -- ответил редактор, -- это у нас напечатано. Еще раз извиняюсь перед вами и повторяю вам те же соображения. В наше время приходится гладить человека по головке за то только, что он не принадлежит к шайке бандитов. Помилуйте, каждый день мы слышим и читаем исступленные вопли и угрозы по адресу инородцев. Как же было не отметить и не подчеркнуть ваш взгляд на этот вопрос, банальный взгляд, элементарный взгляд, но указывающий на известное гражданское мужество. Конечно, вам, как человеку щепетильному и действительно гуманному, наши похвалы показались бестактными. Но что же делать? Вы послушайте, что говорят и делают другие! Ведь как не протестуйте, вы -- белый ворон, черный лебедь...
-- Я черный ворон! -- закричал посетитель. -- Я белый лебедь! И я требую, чтобы вы напечатали мое опровержение! Вы не имеете права чернить людей!
-- Какое опровержение? -- спросил редактор.
Посетитель достал из кармана лист бумаги и подал его редактору.
"М. г., г. редактор! -- начал читать редактор. -- В опровержение сообщенных вашим сотрудником обо мне сведений прошу вас напечатать крупным шрифтом и на видном месте, что я вовсе не просвещенный человек, как позволил себе измыслить ваш сотрудник; гуманностью, как это облыжно у вас про меня напечатано, никогда не занимался и терпимостью, как инсинуирует ваша газета, никогда не отличался. Об еврейском вопросе я думаю, что евреев надо бить так же, как и прочих инородцев. Напечатанные же у вас обо мне гнусности я объясняю себе желанием вашей газеты очернить меня в глазах товарища председателя местного отдела "союза русского народа" и тем в корне подорвать мою служебную карьеру. Предупреждаю, что всякого, который позволить себе отозваться обо мне как о человеке гуманном, просвещенном и терпимом, я привлеку к судебной ответственности за клевету и диффамацию".
-- Хорошо! -- сказал редактор, уподобляясь чеховскому банщику. -- Извините, что мы подумали, что у вас в голове есть идеи...