Нынѣшній Петербургъ, создавшійся на акціонерныхъ компаніяхъ и такъ-называемыхъ "новыхъ учрежденіяхъ", и совершенно заслонившій старый городъ департаментскихъ чиновниковъ и беззавѣтно кутящихъ дворянскихъ сынковъ, имѣетъ, какъ извѣстно, свои центры. Въ началѣ семидесятыхъ годовъ, однимъ изъ такихъ центровъ, и притомъ едва ли не самымъ пріятнымъ, былъ домъ Михаила Александровича Быковскаго, человѣка весьма извѣстнаго въ различныхъ петербургскихъ кругахъ.
Мущина лѣтъ сорока пяти, съ лицомъ выражавшимъ умнаго человѣка и вмѣстѣ барина -- такія лица теперь встрѣчаются уже не часто -- Валковскій, при многихъ привлекательныхъ качествахъ своей общительной натуры, владѣлъ въ особенности однимъ весьма важнымъ преимуществомъ: онъ съ головы до ногъ, всѣми своими вкусами и привычками, всѣмъ складомъ своего ума и характера, принадлежалъ новому Петербургу. Никто болѣе его не былъ преданъ новымъ идеямъ и новымъ условіямъ жизни; все что хотя бы внѣшнимъ образомъ носило признакъ европеизма встрѣчало въ немъ готоваго поклонника. Ему почти въ одинаковой степени нравились и мировые судьи, и земскія собранія, и вагоны желѣзноконной дороги, въ которыхъ впрочемъ онъ никогда не ѣздилъ. Онъ принадлежалъ къ хорошему, но обѣднѣвшему дворянскому роду, и хотя за нимъ числилось небольшое имѣніе въ средней Россіи, но жить доходами онъ не могъ. Окончивъ весьма не дурно университетскій курсъ, онъ поступилъ на службу, и вмѣстѣ съ тѣмъ пристроился въ качествѣ повѣреннаго къ одному золотопромышленнику обремененному процессами. Въ то же время онъ выступилъ и на литературномъ поприщѣ, помѣстивъ въ одномъ журналѣ рядъ статей въ существовавшемъ тогда отдѣлѣ "Наукъ и Художествъ". Вскорѣ за тѣмъ, при помощи того же золотопромышленника, онъ попалъ администраторомъ въ одно акціонерное учрежденіе отличавшееся колоссальными дивидендами. Онъ двигался по этой лѣстницѣ стяжаній съ самоувѣренностью, которая вырабатывается у людей никогда не знавшихъ неудачи, и умѣлъ во всѣхъ соприкосновевіяхъ съ практическою дѣйствительностью сохранять какую-то особенную нравственную щеголеватость. О немъ говорили что онъ украшаетъ собою каждое дѣло за которое берется. Съ открытіемъ новыхъ судовъ, онъ вступилъ въ составъ присяжныхъ повѣренныхъ. На послѣднее онъ рѣшился, впрочемъ, не столько для увеличенія своихъ къ тому времени уже большихъ средствъ, сколько опять по пристрастію ко всѣмъ новымъ учрежденіямъ и званіямъ. Въ литературѣ онъ больше не участвовалъ, но поддерживалъ связи съ тою частью журналистики которая подобно ему стояла на сторонѣ "новыхъ идей". Въ домѣ его можно было встрѣтитъ не только многихъ знаменитостей литературнаго и артистическаго міра, но и людей такъ или иначе стоявшихъ около преобразованій. Женатъ онъ никогда не былъ, но съ нимъ жила вдова его брата, и потому въ его большой и изящной гостиной по понедѣльникамъ появлялись дамы.
Наша исторія начинается именно въ одинъ изъ понедѣльниковъ.
-- Такъ вы говорите что ждете къ себѣ сегодня князя Юхотскаго? обратился къ хозяину одинъ изъ гостей.
-- Непремѣнно; онъ былъ у меня поутру, чуть ли не прямо изъ вагона, и далъ слово пріѣхать вечеромъ. Мы вѣдь нимъ сосѣди по имѣнію, и я зналъ его еще мальчикомъ. Валковскій проговорилъ это съ явнымъ и даже нѣсколько тщеславнымъ удовольствіемъ, такъ какъ ему весьма пріятно было заявить о такихъ близкихъ отношеніяхъ къ лицу становившемуся предметомъ всеобщаго вниманія.
-- Очень любопытно будетъ его увидѣть! проговорилъ гость, обводя глазами группу мущинъ, въ которой только о шелъ разговоръ о Юхотскомъ.
-- Какъ вы хотите: человѣкъ съ княжескимъ титуломъ, выбирающій карьеру профессора, это чуть ли не первый примѣръ у насъ, замѣтилъ одинъ журналистъ.-- Онъ къ тому же и богатъ, какъ говорятъ. Вы не видѣли его съ тѣхъ поръ какъ онъ исчезъ изъ Петербурга, послѣ диспута, надѣлавшаго столько шуму?
-- Нѣтъ, съ тѣхъ поръ никто не видалъ его въ Россіи, отвѣтилъ хозяинъ:-- доходили только слухи объ его успѣхъ въ Германіи, гдѣ онъ въ короткое время пріобрѣлъ репутацію блестящаго дѣятеля науки. Вамъ извѣстенъ отзывъ о немъ?
Тутъ хозяинъ назвалъ имя одного изъ свѣтилъ нѣмецкой исторической науки.
Между присутствующими водворилось на минуту молчаніе; каждый въ душѣ немного завидовалъ тому кто былъ предметомъ разговора.
-- Все что я знаю о князѣ Юхотскомъ, началъ опять хозяинъ,-- заставляетъ сожалѣть что онъ избралъ ученую карьеру. Въ Европѣ это былъ бы политическій человѣкъ. Впрочемъ, онъ всегда интересовался общественными вопросами, я думаю что онъ приметъ въ литературѣ участіе которое сразу оживитъ ее. Вообще я не встрѣчалъ человѣка такъ разнообразно блестящаго. Его умъ изъ тѣхъ за которыми идутъ во слѣдъ. Я разчитываю что съ его пріѣздомъ наши молодыя силы получатъ то чего имъ не доставало въ послѣдніе время: главу и руководителя. Если не онъ, то я не знаю кто можетъ вывести насъ изъ усыпленія въ которое мы впали.
-- Чортъ возьми какъ это интересно! привскочилъ одинъ еще очень молодой человѣкъ, который какъ-то ничего не сумѣлъ съ собой сдѣлать, и потому радъ былъ узнать что вся вина въ недостаткѣ руководителя.
Дверь изъ прихожей отворилась, и на порогѣ показался новый посѣтитель.
Всѣ глаза устремились на него. Большинство изъ бывшихъ въ кабинетѣ никогда прежде не видали князя Юхотскаго, но всѣ въ ту же минуту какъ-то поняли что это именно онъ. Вошедшій былъ немного повыше средняго роста, скорѣе тонокъ чѣмъ плотенъ. Лицо его поражало сочетаніемъ чрезвычайной серіозности съ блескомъ молодости, словно стрѣлявшей изъ темно-сѣрыхъ, ясныхъ и глубокихъ глазъ. Эти глаза и дополняли выраженіе строгаго, прорѣзаннаго чуть видными морщинками лба, и какъ будто противорѣчили ему: въ ихъ лучистомъ свѣтѣ было что-то изящно-веселое, смѣлое и своевольное, также какъ и въ очертаніи губъ, глядя на которыя непремѣнно хотѣлось видѣть ихъ улыбающимися. Молодой станъ князя обнаруживалъ почти женственную гибкость, подъ которою однако чувствовалась львиная сила мускуловъ.
Валковскій представилъ его гостямъ и придвинулъ ему кресло. Юхотскій очутился сразу въ томъ неловкомъ положеніи въ какое попадаетъ каждый становясь предметомъ вниманія и любопытства незнакомаго общества. Но хотя князь, отдавая большую часть своего времени научнымъ занятіямъ, мало жилъ въ свѣтѣ и не любилъ толпы, онъ легко находилъ въ себѣ въ подобныхъ случаяхъ равнодушное самообладаніе свѣтскаго человѣка. Первыя фразы которыми онъ обмѣнялся съ хозяиномъ и его гостями, тонъ его голоса, изящная непринужденность обращенія, сразу устранили стѣснительное ощущеніе, обыкновенно испытываемое всѣми въ подобныхъ случаяхъ. Повидимому, онъ совершенно не сознавалъ что служитъ центромъ общаго интереса и ожиданій. А между тѣмъ, воздухъ наполнявшій кабинетъ Михаила Александровича вовсе не располагалъ erо акклиматизоваться здѣсь. Онъ давно не былъ въ Петербургѣ и отвыкъ отъ него. Все что онъ слышалъ теперь, производило на него утомляющее и слегка раздражающее впечатлѣніе. Подъ этимъ поклоненіемъ новымъ идеямъ, соединившимъ собравшееся здѣсь общество, ему инстинктивно чувствовалась какая-то внутренняя безпомощность. Въ самоувѣренности сужденій и приговоровъ, ему слышался страшный недостатокъ оригинальности и творческой струнки. Эти люди производили на него впечатлѣніе умственныхъ паразитовъ, объѣдавшихъ возрастившее ихъ дерево. Ему страннымъ казалось что всѣ разспрашиваютъ его о Германіи, о Парижѣ, а ему, напротивъ, хотѣлось бы поговорить о Россіи, которую онъ оставилъ пять лѣтъ назадъ и о которой желалъ такъ много узнать. Но то что онъ слышалъ о ней, отзывалось чѣмъ-то до крайности ему антипатичнымъ, какимъ-то злораднымъ благёрствомъ. Еще пуще коробила его очевидная общая увѣренность что онъ обязанъ вторить этой нотѣ, что отъ него собственно ничего и не требуютъ другаго, и что въ этомъ смыслѣ и обращены къ нему заискивающія ожиданія, предметомъ которыхъ онъ себя чувствовалъ...
Впрочемъ, онъ нисколько не сердился. Онъ, напротивъ, хотѣлъ быть признателенъ этимъ добрымъ людямъ, такъ охотно предрасположеннымъ благоговѣть предъ нимъ и идти за нимъ. Ему хотѣлось доставить имъ удовольствіе, бросить имъ нѣсколько минутъ блестящей болтовни, частицу того чему они поклонялись въ немъ, еще не зная его. Его рѣчь стала скользить по предметамъ осыпая ихъ брызгами остроумія и веселости и предусмотрительно отклоняя всякую попытку договориться до общихъ идей. Онъ былъ неистощимъ въ частностяхъ и какъ будто же предполагалъ ничего цѣлаго. Разговоръ его перешелъ въ блестящую импровизацію; онъ очертилъ картину умственнаго движенія въ Германіи и положеніе партій въ виду католическаго вопроса и нарисовалъ нѣсколько яркихъ портретовъ изъ современной политической и академической жизни.
Впечатлѣніе произведенное на гостей Михаила Александровича этою пестрою импровизаціей было самое счастливое. Бойкое слово очаровало всѣхъ. Замѣтили что Юхотскій избѣгаетъ высказаться, но это тѣмъ болѣе подстрекало любопытство. Общее мнѣніе было такое что это личность въ высшей степени замѣчательная. Только молодой человѣкъ искавшій руководителя для своего поколѣнія, нашелъ что въ этотъ день онъ нисколько не подвинулся въ рѣшеніи вопроса: куда идти и что дѣлать. Поэтому онъ сказалъ себѣ что Юхотскаго необходимо при первомъ же случаѣ приперетъ къ стѣнѣ и заставить объявиться кто онъ такой.
А Юхотскій, находя что въ кабинетѣ ему больше дѣлать нечего, очень обрадовался приглашенію хозяина перейти въ гостиную. Тамъ его уже давно нетерпѣливо ждали. Толки предшествовавшіе его появленію возбуждали любопытство дамъ въ той же мѣрѣ какъ и мущинъ. Выраженіе этого безучастнаго, празднаго любопытства, которое Юхотскій войдя въ гостиную замѣтилъ на всѣхъ лицахъ, опять непріятно покоробило его. Онъ покорно выдержалъ церемоніалъ представленій и обвелъ глазами комнату, какъ бы отыскивая уголокъ гдѣ бы удобнѣе было укрыться отъ этого навязчиваго и безпокойнаго вниманія.
Тутъ только замѣтилъ онъ что изъ-за этой толпы безучастно-любопытныхъ лицъ, на него глядѣла пара добрыхъ сѣрыхъ глазъ, на которыхъ съ выраженіемъ радостной неожиданности остановился его взглядъ. Въ слабо освѣщенномъ углу гостиной, полузакрытая трельяжемъ, молодая женщина неотступно слѣдила за нимъ съ той самой минуты какъ онъ вошелъ въ комнату, не трогаясь съ мѣста и не торопясь быть имъ замѣченной. Подлѣ нея никого не было и она перебирала рукой альбомъ не глядя въ него. Овальное, тонкое, немного сухощавое лицо ея вдругъ повѣяло на Юхотскаго такимъ ласковымъ, близкимъ участіемъ что онъ весь встрепенулся. Дорогое, внезапно засвѣтившееся воспоминаніе встало предъ нимъ и заслонило все окружающее. Да, онъ хорошо помнилъ это нѣжное, доброе лицо; эти глаза точно также, съ тѣмъ же выраженіемъ ласковаго, ничего же требующаго участія глядѣли на него на зарѣ его жизни.
Онъ быстро подошелъ къ этой женщинѣ.
-- Возможно ли? Маня... Марья Константиновна! произнесъ онъ поспѣшно и сконфуженно поправляя обмолвку, въ которую ввело его это далекое, овладѣвшее имъ воспоминаніе.-- Первый день въ Петербургѣ, и вдругъ васъ встрѣчаю, послѣ столькихъ лѣтъ!
Молодая женщина протянула ему руку.
-- И я рада васъ видѣть, проговорила она. Ея глаза радостно, дружески разглядывали его, торопясь разсмотрѣть въ чемъ онъ перемѣнился съ тѣхъ поръ какъ мы не видали другъ друга.
-- Все такой же... добавила она улыбаясь, и эта улыбка вымолвила: хорошій.
-- А вы... въ васъ перемѣна, которую я сразу не могу опредѣлить, продолжалъ Юхотскій, съ восхищеньемъ оглядывая ее съ головы до ногъ.-- Выросли, пополнѣли... нѣтъ, только выросли, и поблѣднѣли немного... Боже мой, да вы въ траурѣ! воскликнулъ онъ, тутъ только замѣтивъ черные ноши охватывавшіе вмѣсто воротничка ея шею.
-- Я овдовѣла, тихо произнесла молодая женщина.
Тѣнь омрачила оживленное лицо Юхотскаго. Онъ съ минуту молчалъ, со щемящею грустью глядя на потупившуюся головку Мани.
-- Давно? спросилъ онъ, садясь подлѣ нея.
-- Скоро годъ уже, отвѣтила молодая женщина.
-- И не грѣхъ вамъ что я до сихъ поръ ничего не зналъ! упрекнулъ Юхотскій.
-- Вы были далеко; я тогда вообще никому ни писала, проговорила Маня.
Съ минуту оба опять помолчали. На душѣ у обоихъ проплыла длинная череда воспоминаній, волновавшихъ ихъ тѣмъ тихимъ ощущеніемъ какое производятъ отодвинутыя временемъ впечатлѣнія.
Юхотскій помнилъ Маню еще съ дѣтства. Она была сирота и воспитанница его матери. Они вмѣстѣ росли, вмѣстѣ играли, вмѣстѣ начали учиться. Между ними было только два года разницы; про нихъ шутя говорили что они родились влюбленными другъ въ друга. Можетъ-быть именно эта шутка къ которой они прислушались съ дѣтства и помѣшала имъ потомъ влюбиться на самомъ дѣлѣ. Когда Юхотскаго отвезли въ учебное заведеніе, Маня осталась дома, продолжая уроки у Англичанки и у деревенскаго священника; потомъ къ ней сталъ ѣздить изъ города гимназическій учитель. Молодой князекъ, пріѣзжая домой на каникулы, сначала спокойно входилъ въ свои прежнія права надъ Маней, но съ каждымъ годомъ отношенія ихъ по необходимости становились менѣе близкими и дѣтскими. Поступивъ въ университетъ, Юхотскій первые два года не пріѣзжалъ домой, а когда явился на третье лѣто, Маня была уже замужемъ за небогатымъ сосѣднимъ помѣщикомъ и мировымъ посредникомъ Боярцовымъ. Это былъ простоватый, но безподобнѣйшій человѣкъ, и Маня повидимому была съ нимъ счастлива. Юхотскаго на первыхъ порахъ какъ-то странно поразила эта перемѣна въ положеніи Мани, точно онъ никогда не разчитывалъ видѣть ее замужемъ; но мало-по-малу онъ привыкъ къ ея новому положенію. Предъ самымъ концомъ университетскаго курса, мать Юхотскаго умерла; сдавъ экзамены, онъ прожилъ въ деревнѣ цѣлый годъ, приводя въ нѣкоторый порядокъ запущенныя женскимъ управленіемъ дѣла и готовясь къ магистерскому испытанію. Въ этотъ годъ онъ очень часто видѣлся съ Маней, и между ними опять установились дружескія, почти родственныя отношенія. Благодушный мужъ, зная что они выросли вмѣстѣ, и безконечно довѣряя женѣ, ни мало не косился на ихъ близость. Да они и сами какъ-то умѣли и привыкли вовремя обходитъ все то что могло усложнить и измѣнить ихъ отношенія. Воспоминанія сохраненныя Юхотскимъ объ этомъ годѣ его жизни были до прозрачности чистыя. Они и потомъ, во время его скитальчества по Европѣ и напряженныхъ умственныхъ занятій, вносили въ его душу тихую и ласковую свѣжесть Это чувство тайными путями закрадывалось къ нему и теперь когда онъ сидѣлъ подлѣ Мани, съ нѣжнымъ любопытствомъ разглядывая ея поблѣднѣвшее, но все такое молодое личико, и ея все тѣ же добрые, сѣрые, слегка затуманившіеся глаза.
-- Вы совсѣмъ теперь въ Петербургѣ? прервала Маня длившееся между ними молчаніе.
-- Кажется что совсѣмъ. Но разкажите лучше почему вы здѣсь, какъ вы устроились, что думаете дѣлать?
-- Этого я еще сама хорошенько не сообразила, отвѣтила Маня.-- Я ѣхала сюда не надолго, мнѣ по смерти мука нестерпимо было оставаться дома. Тутъ у меня хоть бликіе люди есть, все наши же, тамошніе. Имѣнье мнѣ удалось сдать въ аренду, такъ что о средствахъ не приходится заботиться. Можетъ-быть и останусь здѣсь. Коля мой подрастаетъ, скоро учитъ надо будетъ, здѣсь это удобнѣе...
Въ глазахъ Мани, пока она говорила, все время стояли слезы,
-- Но какъ же вы тутъ устроились? спросилъ Юхотскій.
-- Очень удобно, право. Маленькая квартирка, маленькое хозяйство: вы знаете, я вѣдь неприхотлива. Вожусь съ сыномъ, выхожу рѣдко, у себя никого не принимаю кромѣ нашихъ, то-есть Волковскихъ и Лазориновыхъ.
-- Ахъ да, Лазориновы, вспомнилъ вслухъ Юхотскій.-- И не скучно вамъ?
Маня какъ будто задумалась надъ этимъ вопросомъ и повела двумя пальчиками по лбу.
-- Да, иногда скучно бываетъ, отвѣтила она просто.-- Но что что жъ дѣлать? въ деревнѣ меня пуще тоска бы взяла. Я рада что Коля хорошо ростетъ, дальше мнѣ съ нимъ больше дѣла будетъ.
Юхотскій слушалъ ее и глядѣлъ на нее съ тѣмъ слегка щемящимъ чувствомъ жалости которое онъ такъ любилъ въ себѣ. Это чувство почему-то всегда примѣшивалось къ его мысли о Манѣ. Ему нравилось въ ней больше всего то что она совсѣмъ не была свѣтскою женщиной. Онъ любилъ припоминать ее себѣ такъ какъ чаще всего встрѣчалъ ее въ тотъ послѣдній годъ въ деревнѣ: въ ситцевой блузѣ, съ брилліантовою брошью, съ бархатною трессъ на головѣ (то было время головныхъ уборовъ). И ему именно нравилось это странное сочетаніе ситцевой блузы съ бархатомъ и брилліантами, которое на всякой другой женщинѣ показалось бы безвкусіемъ, но къ ней это шло, придавая ей видъ какой-то наивной и изящной убогости.
Маня встала и протянула ему руку.
-- Мнѣ пора, я не могу долго засиживаться, сказала она.
-- Но мы будемъ видѣться, не правда ли? остановилъ ее Юхотскій:-- вы позволите завтра зайти къ вамъ?
-- Разумѣется, отвѣтила какъ-то нерѣшительно Маня, и вдругъ быстро поправилась:-- нѣтъ, приходите завтра къ Лазориновымъ, я тамъ буду.
Она еще разъ пожала ему руку, и скользя по ковру своимъ траурнымъ шлейфомъ, подошла къ хозяйкѣ прощаться.
II.
Какъ только Маня уѣхала, Юхотскому опять почувствовалось что онъ находится среди совершенно чужаго общества. Это ощущеніе было для него всегда одно изъ самыхъ непріятныхъ. Его всю жизнь сопровождали привязанности, и это составляло для него потребность. Слова Мани напомнили ему что тутъ, чрезъ два дома отъ Валковскаго, жилъ Жакъ Лазориновъ, съ которымъ по утру ему едва удалось перемолвить нѣсколько словъ. Жакъ былъ его давишній пріятель, и въ настоящую минуту послѣ Мани самое близкое ему лицо во всемъ Петербургѣ. По утру онъ заѣзжалъ къ нему, но тотъ собирался въ какую-то коммиссію, и имъ едва удалось перемолвить нѣсколько словъ. Юхотскій подумалъ что гораздо пріятнѣе, было бы вмѣсто того чтобы служить предметомъ развлеченія для незнакомаго общества, посидѣть теперь въ кабинетѣ, у Жака, съ которымъ онъ столько лѣтъ не видался, такъ много имѣлъ сказать ему, услышать отъ него. Онъ посмотрѣлъ на часы -- было безъ четверти двѣнадцать. Жакъ вѣрно еще не спитъ, и не удивится если Юхотскій зайдетъ къ нему. Рѣшивъ такимъ образомъ, князь отыскалъ свою шляпу, и не простившись и съ кѣмъ, потихоньку скрылся изъ гостиной.
Въ тѣ десять минутъ которыя потребовались чтобы дойти до Лазоринова, онъ однако едва не перемѣнилъ своего намѣренія. Онъ вспомнилъ что во время его продолжительнаго отсутствія изъ Россіи Жакъ женился. Большая разница знать человѣка холостымъ, и послѣ долгаго промежутка времени встрѣтить его женатымъ. Юхотскій совсѣмъ не зналъ его жены, и хотя поддерживалъ съ нимъ довольно дѣятельную переписку, но Жакъ въ письмахъ говорилъ о своей семейной жизни лишь въ самыхъ общихъ выраженіяхъ. Юхотскій зналъ однако что это былъ бракъ по любви, и что Жакъ не получилъ за женою ни состоянія, ни связей, хотя то и другое было бы не лишнее для него, потому что собственныя средства его были незначительны и онъ зависѣлъ отъ службы. Юхотскій не сомнѣвался что если его пріятель женился при такихъ условіяхъ, то слѣдовательно былъ страстно влюбленъ въ эту женщину. "Стало-быть счастливъ", торопился онъ сдѣлать заключеніе каждый разъ когда письма Жака своею сдержанною уклончивостью относительно нѣкоторыхъ предметовъ возбуждали въ немъ недоумѣніе. И въ то же время тайное чувство, котораго онъ стыдился въ себѣ, подсказывало ему что если его другъ счастливъ, то это счастіе должно отразиться неминуемымъ ущербомъ на привязанности соединявшей ихъ когда Жакъ былъ холостымъ. Юхотскому непріятно было объ этомъ думать, но онъ считалъ бракъ чѣмъ-то такимъ что затягиваетъ человѣка совсѣмъ, цѣликомъ, разомъ обрывая всѣ нити связывающія его съ прежнею жизнію.
Подходя къ дому гдѣ жилъ Жакъ, онъ рѣшилъ что если подъѣздъ будетъ запертъ, то онъ не станетъ звонить къ швейцару и отложитъ посѣщеніе до другаго раза. Но подъѣздъ былъ еще отпертъ и лѣстница освѣщена. Юхотскій поднялся въ третій этажъ и осторожно дернулъ за ручку звонка.
-- Яковъ Васильичъ дома? спросилъ онъ лакея, довольно не скоро отворившаго ему дверь.
-- У себя, отвѣтилъ слуга, съ явнымъ недоумѣніемъ къ такому позднему посѣщенію.
Изъ неосвѣщенной передней одна дверь вела въ кабинетъ, другая въ гостиную. Изъ первой выглянуло удивленное лицо Жака, на порогѣ второй показалась женская фигура, вся въ бѣломъ.
-- Ахъ, это ты, Платонъ! проговорилъ не то обрадованнымъ, не то сконфуженнымъ голосомъ Жакъ, и схвативъ гостя за руку, поспѣшно ввелъ его въ кабинетъ. Изъ передней Юхотскій разслышалъ вопросъ, довольно громко произнесенный недовольнымъ женскимъ голосомъ:
-- Что такое? кто это такой?
Слуга шепотомъ объяснилъ что-то.
-- Да что такое? кто жъ такъ поздно приходитъ? повторилъ тотъ же очевидно недовольный и въ то же время пѣвучій и мягкій голосъ.
"Ахъ, какъ это глупо", можно было прочесть на сконфуженномъ лицѣ Жака.
-- Я не помѣшалъ ли тебѣ? извинился Юхотскій, уже раскаиваясь въ своемъ несвоевременномъ посѣщеніи.
-- Нѣтъ, нѣтъ, пожалуста не думай объ этомъ, я чрезвычайно радъ тебѣ, успокоивалъ его Жакъ, подвигая кресло.
Дверь въ прихожую осталась непритворенною, и Юхотскому видно было какъ бѣлая женская фигура остановилась за порогомъ и глядѣла на него съ неделикатнымъ любопытствомъ. Благодаря свѣту падавшему изъ кабинета, онъ могъ нѣсколько разсмотрѣть ее: она была очень тонка и стройна, и вѣроятно еще недавно была красива, когда лицо ея не отливало такой болѣзненною, обрюзглою желтизной. Голубые, мягкіе и нѣжные, съ какимъ-то идеальнымъ оттѣнкомъ глаза были и теперь еще прекрасны и сообщали всей наружности вѣяніе чего-то неземного и воздушнаго. А между тѣмъ во взглядѣ этихъ глазъ Юхотскій неотразимо чувствовалъ что-то тяжелое и какъ будто злое, страшно противорѣчившее всей внѣшности молодой женщины.
Онъ находился въ самомъ неловкомъ положеніи, не зная поклониться ли ему этой бѣлой фигурѣ, занявшей такое странное положеніе въ полусвѣтѣ за порогомъ кабинета, или сдѣлать видъ что не замѣчаетъ ея. Жакъ видимо выходилъ изъ себя; онъ нервно подвинулъ свое кресло, переставилъ безъ всякой надобности ящикъ съ сигарами, наконецъ всталъ и захлопнулъ дверь.
Этихъ двухъ минутъ достаточно было Юхотскому чтобы почувствовать отношенія существующія въ домѣ. Онъ раскурилъ сигару и пристально взглянулъ на своего друга.
Жакъ былъ существо въ высшей степени нервное. Это выражалось въ блѣдно-нѣжной кожѣ его лица, въ задумчивомъ взглядѣ его блестящихъ карихъ глазъ, въ его голосѣ и движеніяхъ. Какъ у всѣхъ людей съ нервною организаціей, одушевленіе быстро смѣнялось у него выраженіемъ утомленія. Юхотскій замѣтилъ что когда глаза его тускнѣли, въ нихъ являлось что-то безнадежное и апатическое, чего прежде не было. Вообще онъ весь какъ бы полинялъ въ послѣднее время: кожа стала желтѣе и прозрачнѣе, волнистая свѣтлорусая борода порѣдѣла, складки на лбу приняли тотъ упорный изгибъ, который уже не разглаживался.
Подъ вліяніемъ внезапно стиснувшаго его чувства, Юхотскій, вмѣсто того чтобъ обойти больное мѣсто которое онъ угадывалъ, придвинулся къ Жаку, и близко взглянувъ емувъ глаза спросилъ ласково зазвенѣвшимъ голосомъ:
-- Тебѣ плохо живется, Жакъ?
Тотъ нервно передернулъ плечомъ и скользнулъ нерѣшительнымъ взглядомъ.
-- Скучно, Платонъ, проговорилъ онъ.
-- Развѣ тебѣ нечего дѣлать? спросилъ Юхотскій.
-- Нѣтъ, не то, отвѣтилъ Жакъ.-- Но видишь ли, когда человѣкъ женится, онъ дочитываетъ книгу своей жизни; это я только теперь узналъ. А читать прочитанное скучно.
-- Но откуда у тебя такой взглядъ? перебилъ Юхотскій -- Не ты ли говорилъ всегда что чувствуешь себя созданнымъ для семейной жизни, что она облагораживаетъ человѣка, даетъ ему цѣль, и такъ далѣе?
-- Это не я говорилъ, это говорила потребность любви, привязанности, возразилъ Жакъ.-- Я впрочемъ и теперь готовъ повторять. Да, я дѣйствительна созданъ для семейной жизни; но вѣдь не всегда же находишь ее въ бракѣ!
-- Ты не сошелся съ твоею женой, Жакъ? тихо и участливо спросилъ Юхотскій.
Жакъ съ минуту не отвѣчалъ, обхвативъ колѣна своими худыми, бѣлыми руками. Въ четыре года брачной жизни ему въ первый разъ приходилось говорилъ съ человѣкомъ въ дружбу и въ сердце котораго онъ безгранично вѣрилъ. Въ эти четыре года ѣдкая, жгучая горечь капля за каплей падала ему на душу, а онъ никому не открылъ своей боли. Сегодня онъ больше не хотѣлъ молчать.
-- Скажи мнѣ, Платовъ, заговорилъ онъ, поднявъ на Юхотскаго заблиставшіе глаза:-- зачѣмъ наши дѣвушки выходятъ замужъ за людей которые имъ не нравятся, которые для нихъ не годятся? Можешь ты мнѣ разрѣшить этотъ вопросъ?
-- Это ты про себя говоришь? переспросилъ Юхотскій.
-- Да, про себя. Болѣе неудачнаго выбора моя жена не могла бы сдѣлать. Ни моя личность, ни мои средства, ни мое общественное положеніе не удовлетворяютъ ея. Она не раздѣляетъ ни моихъ понятій, ни моихъ увлеченій, ни моихъ вкусовъ. Но она считаетъ себя въ правѣ глядѣть на мужа какъ на крѣпостнаго раба, какъ на ничтожество, и совершать надъ нимъ, въ теченіе многихъ лѣтъ, операцію медленнаго смертоубійства.
-- Но почему же, за что? воскликнулъ Юхотскій.
Жакъ нервно передернулъ плечомъ.
-- Ты спрашиваешь такъ какъ будто въ подобныхъ отношеніяхъ можетъ существовать логическая причинность, возразилъ онъ.-- Развѣ ты не знаешь что есть цѣлая категорія женщинъ которыя рады-радешеньки выйти за перваго встрѣчнаго, чтобы потомъ всю жизнь твердить что онѣ что-то принесли въ жертву, и что мужья что-то безпощадно разбили въ нихъ. Почему это у насъ такъ случается, я не знаю; но отсюда вытекаетъ ихъ право на ежедневное возмездіе. А возмездіе такъ легко! Вѣдь эта женщина съ которою у меня нѣтъ ничего общаго, въ которой я чувствую тайнаго врага своего, она имѣетъ право врываться въ самыя интимныя подробности моей жизни, запускать обѣ руки въ мою душу, становиться между мной и всѣмъ тѣмъ что для меня дорого. Развѣ это не безобразнѣйшее нравственное насиліе?
Юхотскій съ томительно-стѣсненнымъ чувствомъ глядѣлъ на ожесточившееся лицо своего друга. "А вѣдь Жакъ женился по любви", думалъ онъ. "Сколько ядовитыхъ терзаній долженъ былъ перенесть этотъ человѣкъ чтобы въ четыре года дойти до такихъ отношеній къ любимой женщинѣ!"
Но не одно чувство личнаго состраданія щемило Юхотскаго. Отъ признаній Жака на него пахнуло какою-то тусклою будничностью, такъ мало отвѣчавшею подъему его собственнаго настроенія. Онъ замѣчалъ что входить въ какую-то сѣренькую, низменную, мѣщански-узкую жизнь, это ощущеніе сырымъ холодомъ пробѣгало по его нервамъ. СамъЖакъ показался ему такимъ маленькимъ съ его личнымъ горемъ, среди стоячихъ водъ пошлой дѣйствительности...
-- Если вы такъ мирно сошлись, то въ остается мирно и прилично разойтись, сказалъ онъ вслухъ.
Жакъ злобно засмѣялся.
-- Пожалуста, покажи мнѣ способъ, возразилъ онъ.-- Э, да что объ этомъ говорить! Голубчикъ, Платонъ, перемѣнимъ разговоръ. Я увлекся, четыре года близкой души подлѣ меня не было. Будемъ лучше говорить о тебѣ. Я вѣдь пять лѣтъ не видалъ тебя, а для такого человѣка какъ ты пять лѣтъ -- цѣлая Иліада, да еще съ Одиссей на придачу!
Юхотскій улыбнулся. Онъ очень радъ былъ отвлечь Жака отъ горькаго для него разговора.
-- Я хорошо провелъ эти пять лѣтъ, сказалъ онъ.-- Трезвые, рабочіе годы. Я много узналъ, много думалъ...
-- Ты писалъ о профессорѣ Овергагенѣ, припомнилъ Жакъ.-- Дѣйствительно, замѣчательный человѣкъ?
-- Какъ нельзя дѣйствительнѣе. Мы сошлись съ нимъ оставаясь на самыхъ противоположныхъ точкахъ зрѣнія и будучи вообще наименѣе сходными людьми въ цѣломъ мірѣ. Онъ не переработалъ меня, но наши споры были для меня полезнѣе всего что я видѣлъ, слышалъ и читалъ. Во многомъ онъ большой циникъ, но въ сущности благороднѣйшій человѣкъ. Мои сношенія съ нимъ, это цѣлая пережитая жизнь. Сколько разъ жалѣлъ я что тебя не было со мною въ то время какъ онъ давилъ меня своими клещами. Я чувствовалъ что все во мнѣ трещитъ, ломается; я почти сходилъ съ ума. Устоялъ не мозгъ, я думаю, а моя добрая натура. Да, вынести подобную передрягу, вотъ что значитъ созрѣть. Теперь я уже не задумаюсь ни предъ какимъ распутьемъ жизни и мысли.
Жакъ уныло взглянулъ на своего друга.
-- Имѣетъ ли ты понятіе о нашихъ русскихъ распутьяхъ? сказалъ онъ, и встрѣтивъ какъ бы недоумѣвающій взглядъ Юхотскаго, добавилъ: -- Я, вѣдь, потому говорю что знаю что ты не ограничишься задачей профессора, не замкнешься въ добросовѣстномъ исполненіи долга и пр. Ты нырнешь въ жизнь, то-есть въ сѣрый гороховый кисель, называемый современною русскою дѣйствительностью.
-- Да, нырну, отвѣтилъ съ невинною улыбкой Юхотскій.
-- И ступишь въ трясину, которая пострашнѣе клещей твоего нѣмецкаго профессора. Душа моя, я эту трясину, къ несчастію, хороню извѣдалъ... Да и семейная жизнь моя тоже кусочекъ нашей русской трясины... впрочемъ, объ этомъ покончили. Нѣтъ, Платонъ, идти твердо можно только по твердой землѣ. А какъ ты будешь бороться съ киселемъ изъ-за того что онъ кисель?
Юхотскій взялъ изъ ящика новую сигару, медленно срѣзалъ кончикъ и медленно раскурилъ. Онъ еще не зналъ что въ эту минуту отвѣтить Жаку. Ему подумалось что то что онъ видѣлъ и слышалъ напримѣръ у Валковскаго, въ самомъ дѣлѣ походило на какой-то кисель.
-- Я понимаю, продолжалъ Жакъ, -- что для такого человѣка какъ ты, жить, значитъ бороться. Но ты увидишь что и это невозможно. Я допускаю борьбу когда существуетъ опредѣленная, сплоченная враждебная сила. У насъ такой силы нѣтъ. Есть только какая-то безформенная слякоть въ которой все тонетъ. Ее ничѣмъ не проймешь: хлыстнешь по ней бичомъ, рубецъ тотчасъ затянетъ, кисельная поверхность опять сплывется.
-- Жакъ, довольно! остановилъ его Юхотскій.-- У тебя сегодня какая-то проклятая способность отыскать самую скверную сторону каждаго явленія. Въ тебя вселился злой духъ профессора фонъ-Овергагена. Что за странный вѣкъ, въ который матеріалисты и романтики начинаютъ говорить почти однимъ и тѣмъ же языкомъ!
-- Ты уходишь? я надоѣлъ тебѣ? проговорилъ Жакъ, видя что его другъ берется за шляпу.
-- Милый мой, за послѣдній вопросъ я могу только побранить тебя. Теперь уже поздно, а нашъ разговоръ мы возобновимъ когда ты будешь нѣсколько веселѣе смотрѣть и Божій свѣтъ. Сегодня я уже много наслушался, есть о чемъ подумать. А вотъ что я тебѣ забылъ сказать: у Валковскихъ я встрѣтилъ Mme Боярцову, она мнѣ своего адреса не дала, а велѣла быть завтра у тебя. Стало-быть я буду.
-- Да, да, у васъ вторники, жена устроила, проговорилъ съ полугримасой Жакъ.-- Пріѣажай.
Юхотскій пожалъ ему руку, пристально посмотрѣлъ ему въ глаза, и обнялъ его
-- Только слышишь, Жакъ, не закисай, это мое условіе! сказалъ онъ своимъ бодро-зазвенѣвшимъ голосомъ.
Жакъ махнулъ рукой и, взявъ свѣчу, самъ подалъ ему шубу и проводилъ на лѣстницу.
Ночь пахнула Юхотскому въ лицо морозомъ. Но даже морозъ не могъ разрѣдить густой сѣрой мглы повисшей надъ Петербургомъ. Въ этой мглѣ, кажется, можно было ощупать тяжелыя испаренія поднявшіяся изъ закоулковъ и задворковъ большаго города. Ни одна звѣзда не блистала на небѣ; только фонари мигали, распространяя вокругъ себя мутное сіяніе. Юхотскій въ первую минуту какъ будто даже не могъ сообразить что это такое: онъ ужь успѣлъ привыкнутъ къ другимъ ночамъ, къ другому небу. Морощно-сырой воздухъ тяжело ложился ему на грудь, и ему казалось что онъ вступилъ въ какое-то выморочное царство, гдѣ сама природа опочила въ болѣзненномъ изнеможеніи и все живущее чахнетъ и старится, никогда не зная молодости.
Добравшись до своего отеля, Юхотскій долго еще ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, одиноко провѣряя впечатлѣнія этого перваго дня въ Петербургѣ. Его упругая натура усиливалась сбросить тяжелое чувство тяготѣвшее надъ нимъ. Что-то доброе вставало со дна души его, мгла рѣдѣла, вѣрный образъ Мани плылъ предъ нимъ, и онъ ощущалъ на себѣ ласковый взглядъ ея сѣрыхъ глазъ. И тутъ же вспоминалось ему открытое, мужественное лицо профессора Овергагена, его высокій лобъ съ жидкими прядями полусѣдыхъ волосъ, стальные глаза и крупныя, характерно-очерченные губы. Это воспоминаніе заслонило всѣ остальныя. Онъ присѣлъ къ столу и принялся писать на почтовомъ листѣ.
"Привѣтъ вамъ, мой далекій другъ, изъ моей печальной родины въ вашъ укромный уголокъ, гдѣ я провелъ годы своего послушанія, смиренно внимая глаголу устъ вашихъ, дорогой мудрецъ! Привѣтъ вамъ, и да хранятъ васъ ваши языческіе боги!
"За этимъ классическимъ вступленіемъ позвольте сказать совершенно просто что я цѣлый день думаю о васъ и каждую минуту веду заочную бесѣду съ вами. Среди новыхъ впечатлѣній, обступившихъ меня съ перваго шага на петербургскую почву, моя мысль неотвязчиво просится къ вамъ, въ ваши маленькія Аѳины, куда я принесъ во дни оны возбужденные аппетиты молодаго ума, алкавшаго знанія и дисциплины. Съ изумительною отчетливостью возникаютъ здѣсь передо мной наши долгія цѣломудренныя бесѣды въ вашемъ уединенномъ кабинетѣ, куда я зашелъ съ благоговѣйнымъ чувствомъ варвара впервые вступающаго въ римскій храмъ, откуда вынесъ самое цѣнное пріобрѣтеніе -- дружбу умнѣйшаго и благороднѣйшаго человѣка.
"Помните ли вы также живо какъ я это ясное зимнее утро, когда съ дорожною сумкой черезъ плечо я пришелъ къ вамъ въ послѣдній разъ пожать вашу руку? У меня до сихъ поръ звучатъ въ ушахъ ваши напутственныя слова, въ суровый смыслъ которыхъ я неотступно вдумываюсь. ""Знайте, сказали вы мнѣ, что я хотѣлъ предохранить васъ отъ медленнаго самосгаранія, отъ вѣчнаго блужданія вслѣдъ убѣгающему призраку, отъ скорби и муки разочарованій. Я хотѣлъ чтобъ вы поняли вмѣстѣ со мною что въ исторіи человѣчества нѣтъ ни вѣчныхъ идеаловъ, ни прогресса и что конечная цѣль всего живущаго -- разрушеніе. Посмотрите, сказали вы мнѣ съ послѣднимъ дружескимъ пожатіемъ, здѣсь, на почвѣ многовѣковой культуры, уже чувствуется неодолимый напоръ подспудныхъ силъ, стремящихся низвергнуть стройное зданіе цивилизаціи; а тамъ, на вашей скудной роднѣ, даже матерія отвѣка являетъ истощеніе творческихъ силъ, и многомилліонный народъ прозябаетъ тысячу лѣтъ въ историческомъ безсиліи." Эти слова гнались за мною по пятамъ, и всю дорогу я чувствовалъ за собою вѣяніе какого-то злаго духа. Но сказать ли вамъ, мой дорогой другъ, что чѣмъ далѣе уносило меня отъ вашихъ центровъ цивилизація, тѣмъ сильнѣе разгоралась во мнѣ вѣра въ идеалы, въ культуру, въ тѣ призраки, которые вы называете празднымъ вырожденіемъ поэтовъ. Во мнѣ, вѣроятно, дѣйствуетъ та же сила которая нѣкогда неотразимо влекла варваровъ изъ изъ холодныхъ лѣсовъ къ прекрасному югу Италіи. Здѣсь, въ моей скудной родинѣ, пасынокъ культуры, я больше вѣрую въ ея зиждительную силу чѣмъ ея родныя, балованныя дѣти.
"Возвращаясь сегодня ночью домой, я тщетно искалъ хотя бы одной звѣзды на небѣ. Все тонуло въ безразсвѣтной мглѣ. Но чѣмъ чернѣе была эта мгла, тѣмъ сильнѣе разгаралась во мнѣ жажда свѣта. Моя задача ясна мнѣ. Да, я буду усерднымъ и вѣрнымъ служителемъ цивилизаціи и культуры. Я буду рабомъ той идеи въ которой жизнь и возрожденіе, а не смерть и разрушеніе. То что вы проповѣдуете, вѣетъ могильнымъ холодомъ и смрадомъ; я никогда не пойду за вами. Среди общества пропитаннаго легкомысленнымъ отрицаніемъ и самодовольнымъ благёрствомъ я буду можетъ-быть единственнымъ носителемъ положительнаго идеала. Ничто такъ не нужно намъ въ настоящую минуту какъ вѣра въ идеалъ. Если хотя немногіе поймутъ вмѣстѣ со мимо что отрицаніе есть смерть -- мы будемъ жить.
"Прощайте, дорогой другъ мой. Жду вашихъ писемъ. Мнѣ не надо повторять вамъ что какъ бы далеко ни расходились наша мысль и наше міросозерцаніе, никто болѣе меня не сумѣеть уважать и любить васъ."
III.
Юхотскій былъ очень удивленъ поутру, когда слуга доложилъ ему что его желаетъ видѣть какой-то г. Благолѣповъ. Никакого Благолѣпова онъ не знаетъ. Оказалось что это былъ тотъ самый молодой человѣкъ который у Валковскаго такъ заботился найти руководителя своему поколѣнію. Онъ вошелъ тою тукающею широкою походкой какой ходили семинаристы начинающіе пріобрѣтать развязность, и которая очень напоминаетъ человѣка взлѣзшаго на ходули.
Юхотскій пригласилъ его сѣсть. Благолѣповъ былъ дѣйствительно изъ семинаристовъ, и притомъ изъ заматерѣлыхъ. Въ университетъ онъ попалъ въ то время когда семинаристы были въ модѣ, и это составило несчастіе его жизни. Въ немъ сложилось убѣжденіе что для него есть какое-то особое дѣло, котораго онъ никакъ не могъ найти себѣ. Попавъ въ литературные кружки, онъ добросовѣстно прислушивался ко всему что тамъ говорилось, усиливаясь поймать нѣчто такое что сразу разрѣшило бы всѣ его сомнѣнія и приставило бы его къ мѣсту. Въ немъ была странная смѣсь самоувѣренности съ совершенною умственною безпомощностью, какъ это часто встрѣчается у русскихъ молодыхъ людей.
-- Вы вчера у Валковскаго очень обрадовали всѣхъ что пріѣхали, началъ онъ усѣвшись противъ Юхотскаго.-- Я вамъ долженъ сказать что на васъ всѣ очень много разчитываютъ...
Юхотскій поклонился, не зная что отвѣтить.
-- Послѣднее сочиненіе ваше по-нѣмецки написано? проіолжалъ Благолѣповъ.-- Я не читалъ, но слышалъ что очень дѣльно. Главное впрочемъ, какъ вы смотрите...
-- На что? спросилъ Юхотскій.
Вопросъ этотъ озадачилъ Благолѣпова: его мысль моталась обыкновенно въ такихъ безпредѣльностяхъ общаго что ему очень трудно было посадить ее на что-либо опредѣленное. "Да на все", хотѣлось ему отвѣтить, но онъ передумалъ и сказалъ:
-- Ну, вотъ на исторію, напримѣръ.
-- Какъ на науку, отвѣтилъ Юхотскій.
-- Да, разумѣется... относительно этого я впрочемъ долженъ вамъ замѣтить...
У Благолѣпова была привычка къ слову "относительно"; начавъ съ него, онъ обыкновенно говорилъ долго, съ усиліемъ выдавливая фразу за фразой и путаясь въ развитіи собственной мысли. Юхотскій прервалъ его:
-- Я отчасти понимаю что вы хотите сказать; но повторяю вамъ, какъ профессоръ, я кромѣ науки ничего не имѣю въ виду.
-- Такъ-съ, проговорилъ Благолѣповъ; -- но вамъ нужно кое-что кромѣ науки, такъ-сказать нравственное воздѣйствіе на слушателей...
-- За чѣмъ же кромѣ науки? возразилъ улыбаясь Юхотскій,-- скажите, посредствомъ ея.
"Это какъ вчера", подумалъ Благолѣповъ, которому показалось что Юхотскій съ намѣреніемъ отвиливаетъ отъ него, избѣгая высказаться.
-- Отъ васъ ожидаютъ что вы поставите себѣ болѣе широкую задачу, сказалъ онъ.
-- Кто же это ожидаетъ?
-- Ну вотъ, напримѣръ, тѣ что познакомились съ вами вчера у Валковскаго...
-- А-а! протянулъ Юхотскій.-- Какую же я могъ бы поставить себѣ задачу?
-- Руководить молодымъ поколѣніемъ...
-- Очень лестно. Но можетъ-быть молодое поколѣніе не пожелаетъ идти за мною туда куда я поведу его?
-- Нѣтъ, отчего же? возразилъ уже какъ бы съ нѣкоторымъ покровительствомъ Благолѣповъ.-- Разумѣется, это будетъ зависѣть оттого куда вы пойдете. Относительно этого я долженъ сказать....
Юхотскій разсмѣялся.
-- Такъ стало-быть уже не я, а мною будутъ руководить? перебилъ онъ.-- Послушайте, мсье Благолѣповъ, мы кажется совсѣмъ понапрасну тратимъ время: молодое поколѣніе, отъ имени котораго вы какъ будто говорите, очень мало меня знаетъ и потому намъ еще не о чемъ договариваться. А вотъ на дняхъ я начинаю свои лекціи, буду защищать докторскую диссертацію -- тогда все то чѣмъ вы интересуетесь во мнѣ опредѣлится само-собою.
Благолѣповъ догадался что съ нимъ больше не хотятъ говорить. Лицо его побурѣло и приняло вдругъ ожесточенное выраженіе.
-- Я конечно не имѣю никакого права и можетъ-быть даже напрасно безпокоилъ васъ, заговорилъ онъ, неуклюже загребая со стола свою шапку; -- впрочемъ, отчего же? взгляды должны быть свободны. Я собственно хотѣлъ сказать что наука для насъ роскошь, потому что мы покамѣстъ нуждаемся въ насущномъ хлѣбѣ. Шевелить критическую мысль, вотъ что нужно. И притомъ должна же быть какая-нибудь идея?
Юхотскій всталъ и глядѣлъ на него съ тѣмъ выраженіемъ которое ясно показывало что онъ думаетъ совсѣмъ о другомъ. Благолѣповъ неловко пожалъ ему руку, извинившись въ чемъ-то и вышелъ тою же тукающею, деревянною походкой.
Неожиданное посѣщеніе это произвело на Юхотскаго самое непріятное впечатлѣніе. За полнѣйшею умственною бопомощностью онъ различалъ въ Благолѣповѣ что-то въѣвшееся, упорное, какую-то острую закваску. Прежде, еще до поѣздки за границу, онъ встрѣчалъ много такихъ людей и привыкъ сразу узнавать ихъ; во тогда это было какъ бы повѣтріе. За границей онъ какъ-то пересталъ думать о нихъ, считалъ это дѣло поконченнымъ. Но закваска оказывалась неистребимою, какъ запахъ въ бочкѣ однажды бывшей подъ виномъ. Неужели цѣлое поколѣніе выросло на этой закваскѣ, и ничего болѣе не остается какъ счесть его пожертвованнымъ?
Юхотскому впрочемъ не было времени останавливаться на подобныхъ впечатлѣніяхъ. Дѣла у него были полныя руки; надо было пріискать квартиру, устроиться, сдѣлать множество офиціальныхъ и частныхъ визитовъ. Весь день прошелъ въ разъѣздахъ, а вечеромъ, усталый, онъ пріѣхалъ къ Жаку, разчитывая отдохнуть у него отъ петербургской суетни и сутолоки.
Но онъ отчасти обманулся въ разчетѣ. У Жака былъ "вторникъ". Это значило что всѣ гости поступаютъ въ распоряженіе Юліи Владиміровны Лазориновой, принимавшей на себя въ эти дни высшее попеченіе чтобы всѣмъ было весело, Жакъ въ равной мѣрѣ поступалъ въ полное распоряженіе супруги и долженъ былъ дѣлить ея заботы. Прежде онъ пробовалъ запираться въ кабинетѣ или совсѣмъ уходить изъ дому, но послѣ нѣсколькихъ шумныхъ сценъ сдѣланныхъ ему женой, призвалъ за лучшее покориться. Никто менѣе его не могъ бы, впрочемъ, оживить общество; его печальное, разстроенное лицо скорѣе произвело бы на всѣхъ давящее впечатлѣніе. Онъ оживлялся только когда ему случалось остаться на нѣсколько минутъ съ Маней: онъ очень ее любилъ и она какъ-то умѣла снимать ѣдкую, горькую накипь съ его души. Но однимъ изъ самыхъ тонкихъ удовольствій Юліи Владиміровны было всячески мѣшать имъ остаться вдвоемъ; она снисходила даже слегка ревновать своего мужа къ Манѣ.
Сегодня Жакъ былъ болѣе обыкновеннаго разстроенъ. Предъ самымъ вечеромъ онъ выдержалъ одну изъ тѣхъ сценъ съ женой, которыя маленькими, но вѣрными дозами отравляли его существованіе. Все утро онъ провелъ за спѣшною и срочною работой, и страшно усталый сидѣлъ послѣ обѣда у окна въ кабинетѣ, съ досадою думая о томъ что вечеръ будетъ потерянъ, а работа не готова еще и до половины. Юлія Владиміровна вошла къ нему своею скользящею легкою походкой, придававшей ей такую воздушность, и увидя что онъ не занятъ, тихо опустилась на диванъ. По этому безмолвному явленію Жакъ догадался что ему предстоитъ сцена. Юлія Владиміровва любила приходить къ нему именно въ этотъ часъ, между обѣдомъ и вечеромъ, когда онъ былъ свободнѣе, когда ей самой нечемъ было зайть себя, и она чувствовала тотъ почти физическій припадокъ воющей и раздражающей скуки, который такъ часто доводилъ ее до истерической злости, до истерической потребности поднять на ноги весь домъ или просто биться головой объ стѣну. Лицо ея обыкновенно принимало въ такихъ случаяхъ тусклое, фатальное выраженіе, никогда не обманывавшее Жака. Его нервно передернуло при одномъ взглядѣ на это лацо, которое онъ когда-то такъ страстно и такъ неосторожно любилъ.
-- Я думаю, у насъ сегодня никого не будетъ, произнесла Юлія Вдадиміровна, не глада на мужа.
-- Почему ты думаешь? спросилъ Жакъ.
Юлія Вдадиміровна помолчала, какъ бы предоставляя мужу обсудить всю неумѣстность этого вопроса.
-- Потому что мы ни съ кѣмъ не поддерживаемъ отношеній, объяснила она тономъ не допускавшимъ сомнѣнія что это мы относилось исключительно къ мужу.-- Развѣ ты умѣетъ жить съ людьми? тебя по цѣлымъ цѣлымъ не вытащишь изъ дому.
-- Но это потому что я занятъ, пробовалъ оправдаться Жакъ.
-- Занять! воскликнула Юлія Вдадиміровна, понемногу переходя къ крикливымъ ноткамъ, которыя въ этихъ случаяхъ непонятнымъ образомъ являлись въ ея маленькомъ пѣвучемъ голосѣ.-- Всѣ мущины заняты, однакожь находятъ время всюду бывать. Очень много толку выходитъ изъ твоихъ занятій!
Послѣднія слова заключали въ себѣ намекъ на неспособность Жака пріобрѣтать тѣ бѣшенныя деньги, изъ-за которыхъ Юлія Владиміровна постоянно завидовала нѣкоторымъ своимъ знакомымъ. Жакъ имѣлъ только то что доставляла ему служба и кое-какія частныя занятія. Такъ какъ Юлія Вдадиміровна страстно любила туалеты и обстановку, то приея безпорядочномъ хозяйствѣ денегъ часто не хватало.
-- Веретёновы навѣрно не пріѣдутъ, мы у нихъ уже два мѣсяца не были, возвратилась Юлія Владиміровна къ прежнему разговору.
Жакъ тоскливо молчалъ и курилъ папироску.
-- Что жь ты ничего не говоришь? окликнула его Юлія Владиміровва. Ее ничто такъ не бѣсило какъ это отмалчиванье мужа.
-- Что мнѣ сказать? возразилъ Жакъ.-- Я тебѣ не запрещаю ѣздить къ твоимъ знакомымъ, а самому мнѣ времени нѣтъ.
-- Какъ же бы это я стала одна ѣздить? воскликнула Юлія Владиміровна: -- Чтобъ о насъ вездѣ говорили что вотъ мужъ корпитъ за работой, а жена рыщетъ по баламъ да по театрамъ! досказала она, не сознавая всей наивной искренности этого возраженія.
Она замѣтила улыбку, невольно пробѣжавшую по губамъ мужа, и въ голубыхъ глазахъ ея вспыхнули злыя искры.
-- Нечего ухмыляться, лучше бы подумалъ о томъ какъ улучшить свое положеніе, вотъ что! проговорила она крикливо звенѣвшимъ голосомъ.-- Сидитъ себѣ цѣлый день, горя ему мало, да еще пріятелей какихъ-то отыскалъ, которые шляются по ночамъ да отрываютъ отъ работы. Съ какой стати этотъ князь твой вчера разлетѣлся? не могъ ты ему сказать что у насъ вторники? Какой ты мужъ? ты колпакъ, а не мужъ; тебѣ до семьи и дѣла нѣтъ. Дымитъ себѣ цѣлый день эти проклятыя папиросы...
Юлія Вдадиміровна при этомъ даже дѣлала видъ будто закашлялась, хотя табачный дымъ нисколько не безпокоилъ ея и она даже любила его.
-- Князь Юхотскій хотѣлъ быть сегодня вечеромъ, сказалъ Жакъ, разчитывая что это извѣстіе должно произвесть на жену благопріятное впечатлѣніе. Юлія Вдадиміровна дѣйствительно была очень рада узнать что на ея вторникахъ явится новое и такое интересное лицо, но не сочла нужнымъ обнаружить это и проговорила презрительно:
-- Очень онъ мнѣ нуженъ, твой пріятель!
Выказывать при всякомъ удобномъ случаѣ глубокое презрѣніе къ мужу и ко всему что касалось его, доставляло Юліи Владиміровнѣ величайшее и никогда не притуплявшееся наслажденіе. Въ этомъ презрѣніи она вымещала обиду занесенную ей бракомъ. Она считала себя крайне униженною долей выпавшею ей въ жизни, и раскаивалась въ своей опрометчивости. Правда, когда Жакъ за нее посватался, она была рада, среди окружавшей ее деспотической и почти нищенской обстановки, выскочить за перваго встрѣчнаго. Но съ тѣхъ поръ она измѣнила свои взгляды на замужество. Ей удалось увѣрить себя что она рождена для блистанія въ свѣтѣ, для неистощимаго праздника жизни. Ей грезились аристократическія залы, великолѣпные экипажи, кружева и бриліанты; она мечтала вступить въ жизнь подъ руку съ однимъ изъ тѣхъ героевъ большаго свѣта которыми ей приходилось только издали любоваться. Она не задавала себѣ труда опредѣлить на чемъ основывались эти притязанія, но ей было ясно что Жакъ отрѣзалъ ей всѣ пути къ тому что она считала счастьемъ. Въ ней сложилась увѣренность что она пожертвовала ему своею красотой и молодостью, своею судьбой. Она сознавала что успѣла сильно подурнѣть въ послѣдніе годы; но чѣмъ безпощаднѣе свидѣтельствовало зеркало, тѣмъ болѣе фантастическіе размѣры принимало ея представленіе о своей прежней красотѣ. Эта красота олицетворялась въ ея воображеніи въ видѣ необъятнаго капитала похищеннаго Жакомъ, и каждый разъ какъ эта мысль представлялась ея уму она чувствовала непримиримую злобу къ человѣку разрушившему ея счастіе. Ее раздражало уваженіе которыхъ пользовался Жакъ въ своемъ кругу. Честность, умъ, образованіе, какая въ нихъ польза если она обречена на буржуазное подудовольство, дѣлавшее изъ ея жизни тусклое прозябаніе? Какъ охотно промѣняла бы она эти мѣщанскіе добродѣтели на одно изъ тѣхъ условій которыми открывается, доступъ въ блестящія и нарядныя сферы, куда она стремилась всѣми своими инстинктами!
-- Очень намъ пристало принимать князей когда въ домѣ лишней копѣйки нѣтъ, проговорила она уже не съ притворнымъ ожесточеніемъ.-- Я посмотрю какъ мы извернемся въ этотъ мѣсяцъ....
-- Но вѣдь ты подучила уже деньги на хозяйство, возразилъ Жакъ.
По лицу Юліи Владиміровны пробѣжало легкое смущеніе. Голосъ ея, когда она собралась отвѣтить, упалъ до весьма низкой ноты.
-- Я и не говорю что не получала. Но ты знаешь что модистка пристала ко мнѣ съ долгомъ, и я должна оплатить изъ тѣхъ денегъ... Ты въ самомъ дѣлѣ кажется воображаешь что даешь мнѣ нивѣсть какія средства! Скажи пожалуста!-- продолжала Юлія Владиміровна овладѣвая своимъ смущеніемъ и съ прежнею стремительностью возвращаясь къ пронзительнымъ ноткамъ:-- Вѣрно я не для того шла замужъ чтобы гроши считать... Ты знаешь ли сколько Веретёновъ рабатываетъ? Видѣлъ ты, прошлый вторникъ, въ какомъ его жена платьѣ была? Ты спроси-ка сколько онъ ей на туалетъ даетъ! Да чего лучше?-- Марѳуша у нихъ жила, она лично знаетъ. Пусть скажетъ, я при тебѣ спрошу.
У Юліи Владиміровны въ подобныхъ случаяхъ являлась страсть къ очнымъ ставкамъ и вообще къ наивозможной публичности своихъ дѣйствій. Горничная тотчасъ явилась на крикъ.
-- Марѳуша, скажи вотъ тутъ, при баринѣ, сколько Веретёновъ даетъ своей женѣ на туалетъ? стремительно обратись къ ней Юлія Владиміровва.
Марѳуша, рябая и черная дѣвка, говорившая очень громко нараспѣвъ, была очень рада разказать.
-- Помногу, сударыня, это точно что помногу. Онъ вѣдь въ чемъ супругѣ не отказываетъ. Такъ бываетъ что всѣ какъ есть деньги отдастъ ей, и самъ потомъ по мелочамъ у нея спрашиваетъ. У нихъ, извѣстно, барыня всему дому голова, какъ слѣдуетъ. Это что ужь когда баринъ при себѣ деньги держитъ, какой это порядокъ, никакого порядка въ томъ нѣтъ. Марѳуша кричала все громче и громче, и въ азартѣ размахивала руками все ближе и ближе къ барину. Предметъ разговора очевидно былъ самый ея любимый.
Та мгновенно какъ-то присѣла и выпрыгнула изъ комнаты.-- И вы также оставьте меня въ покоѣ, проговорилъ онъ тоже къ женѣ.
У него все еще дрожали личные мускулы, и онъ тяжело дышалъ.
Юлія Владиміровна поднялась съ дивана съ видомъ угнетенной, но сохраняющей свое достоинство невинности. Не смотря на то что въ ней ежедневно являлась какъ бы потребность доводить Жака до такихъ вспышекъ, она смертельно боялась его въ этомъ состояніи. Она ограничилась тѣмъ что окинула его презрительнымъ взглядомъ и проговорила удалясь съ театральною медленностью:
-- Удивительно! Донъ-Кихотъ какой выискался!
Когда Юхотскій пріѣхалъ, гости почти всѣ уже собрались. Вопреки предсказаніямъ Юліи Владиміровны, въ ея гостиной было довольно людно. Сама она, въ свѣжемъ и дорогомъ туалетѣ, уже нѣсколько разъ успѣла сообщитъ дамамъ что ждетъ новаго знакомаго, чрезвычайно блестящаго и интереснаго молодаго человѣка, богатаго и притомъ князя. Несмотря на нѣкоторое предубѣжденіе противъ этого князя, который таскается по ночамъ и отрываетъ мужа отъ работы, ей очень льстила мысль что она можетъ первая ввести его въ кружокъ своихъ знакомыхъ. Юлія Вдадиміровна вообще очень любила принимать людей нѣсколько повыше того круга къ которой принадлежало ея всегдашнее общество. Поэтому она встрѣтила Юхотскаго чрезвычайно любезно, и рѣшившись сразу сдѣлать его "своимъ", послѣ первыхъ же словъ, объяснила ему съ очаровательною улыбкой:
-- У насъ вторники. Пожалуста, князъ, не забывайте эти дни. Остальные вечера мужъ очень занятъ, а я часто небываю дома, но по вторникамъ вы васъ всегда застанете.
Жакъ, стоявшій подлѣ, догадался что у него хотятъ отнять друга.
-- То-есть ты понимаешь, Платонъ, вмѣшался онъ,-- что если ты захочешь именно меня видѣть, то будешь приходить когда только вздумаешь и никакимъ моимъ занятіямъ никогда не помѣшаешь.
Юлія Вдадиміровна метнула на мужа презрительный взглядъ.
-- Я разчитываю что вы окажете честь моимъ вторникамъ. У меня собирается очень милое общество, пояснила она съ тою же обворожительною улыбкой, и повела Юхотокаго знакомить со своими гостями.
Она торжествовала. Одного взгляда на Юхотскаго ей было достаточно чтобы взвѣсить пріобрѣтеніе которое она дѣлала въ его лицѣ для своихъ вторниковъ. Она оцѣнила сразу отпечатокъ полнѣйшаго comme il faut лежавшій на всей наружности князя и даже покрой его фрака, свободно охватывавшаго его стройную фигуру. Конечно, ни у кого изъ ея знакомыхъ дамъ не было такого блестящаго habitué. Длинная вереница вторниковъ, которымъ присутствіе князя должно было придать особый блескъ, проносилась въ воображеніи Юліи Владиміровны.
Но Юхотскій очень скоро разочаровалъ ее. Еслибъ онъ не былъ изъ вчерашнихъ признаній Жака предубѣжденъ противъ его жены, личное знакомство съ нею не могло расположить его въ ея пользу. Онъ умѣлъ читать на лицахъ женщинъ, а то что онъ читалъ совершенно ясно на лицѣ Юліи Владиміровны, въ то время какъ она улыбалась ему улыбкой самаго искренняго восхищенія, было ему антипатично. Онъ чувствовалъ пробѣлъ котораго не умѣютъ скрыть женщины никогда не жившія сердцемъ. Подъ этими тонкими чертами и сквозь мягкій взглядъ этихъ идеальныхъ глазъ, различалъ какое-то внутреннее мѣщанство, что всегда было ему особенно противно, и въ мущинахъ, и въ женщинахъ. Онъ пріѣхалъ сюда для Мани, и завидѣвъ ее въ маленькой второй гостиной, прямо направился туда, къ первому разочарованію хозяйки дома.
IV.
Когда онъ увидѣлъ себя въ этой маленькой гостиной, подлѣ Мани, привѣтливо встрѣтившей его своимъ открытымъ взглядомъ, онъ опять почувствовалъ ощущеніе нравственнаго приволья и успокоенія которое всегда испытывалъ въ ея присутствіи. Это было то прозрачное, ясное чувство, которое соединяетъ людей одинаково настроенныхъ къ чему-нибудь родному, поэтическому и смѣлому. Когда они сходились вмѣстѣ, оба сильнѣе чѣмъ въ обществѣ другихъ людей ощущали въ себѣ такое настроеніе, и въ этомъ именно былъ источникъ наслажденія которому они безсознательно предавались. У нихъ существовала общая жизнь, до такой степени наполнявшая обоихъ что мысль родившаяся въ одномъ, незримо продолжала работать въ другомъ, и часто для нихъ съ полуслова было ясно другъ въ другѣ многое такое, чего они никакъ не умѣли бы объяснить постороннимъ. У нихъ всегда были готовые, неистощимые предметы разговора: общія воспоминанія, общія симпатіи, мелочи совершенно незначительныя сами по себѣ, но имѣвшія для нихъ особое содержаніе, потому что за ними вставала вся молодая жизнь и вѣяло чистотою и счастьемъ раннихъ отроческихъ впечатлѣній. То чѣмъ они наслаждались теперь, было только наградою за эту чистоту и счастье.
Юхотскому было особенно дорого сознавать что Маня участвуетъ въ его умственной жизни. Это сдѣлалось какъ-то само-собою, давно. Онъ никогда не спрашивалъ себя на чемъ остановилось образованіе Мани, но чувствовалъ что она всегда понимала его, что въ самыхъ серіозныхъ его интересахъ она всегда находила нѣчто совершенно близкое ей. Ему было ясно что его умъ не тяготитъ ея, а доставляетъ ей наслажденіе. Отъ его долгихъ разговоровъ, въ ней самой образовался нѣкоторый умственный осадокъ которымъ она безсознательно пользовалась, не измѣняя своей женственной природѣ; и онъ часто съ изумленіемъ замѣчалъ какъ высказанная имъ когда-нибудь мысль возвращалась къ нему отъ Мани гораздо болѣе сближенная съ жизнью чѣмъ по умѣлъ сдѣлать его мужской умъ. Онъ сознавалъ что Маня была богаче его эстетическими элементами, и что послѣ своей матери онъ ей болѣе всѣхъ былъ обязанъ тою артистической полнотой организаціи которой такъ рѣдко достигаютъ даже самые умные мущины если въ ихъ жизни женщина никогда не занимала большаго мѣста.
Маня разспрашивала Юхотскаго когда онъ начнетъ читать лекціи и скоро ли будетъ его диспутъ; и Юхотскому казалось какъ нельзя болѣе естественнымъ сообщить ей всѣ планы и ввести ее въ кругъ мыслей въ которыхъ въ послѣднее время вращался его умъ. Онъ видѣлъ по глазамъ Мани, разгоравшимся тѣмъ сдержаннымъ, нѣжнымъ блескомъ который онъ такъ любилъ въ нихъ, что ее также сильно, какъ и его подымаетъ интересъ наполняющей его идеи.
-- Какъ это будетъ пріятно когда вы пріѣдете ко мнѣ послѣ диспута и разкажете о своемъ торжествѣ! проговорила она.
-- А сами вы развѣ не хотите быть на диспутѣ? спросилъ Юхотскій и подумалъ, какъ хорошо было бы ему встрѣтить въ чужой и можетъ-быть враждебно настроенной толпѣ, дружескій взглядъ этихъ сѣрыхъ глазъ.
-- Нѣтъ, я лучше буду ждать васъ дома, отвѣтила Маня;-- я не привыкла ко многолюдству.
На самомъ дѣлѣ Маню то удерживало что, по ея мнѣнію женщина посѣщающая подобныя академическія собранія, подаетъ поводъ подозрѣвать ее въ нѣкоторомъ тщеславіи. Юхотскій догадался и не настаивалъ.
-- Вы дадите мнѣ руку на счастье, какъ тогда когда я ѣхалъ въ Петербургъ изъ деревни? сказалъ онъ.
Маня только улыбнулась ему.
-- Развѣ вы не увѣрены въ полномъ торжествѣ? сказала она, блистая своими ясными глазами.
-- О торжествѣ я бы и не думалъ еслибъ это было только мое личное дѣло, отвѣтилъ Юхотскій; -- но мнѣ вѣроятно придется встрѣтиться съ предубѣжденіемъ и враждой къ моей идеѣ, къ тому что мнѣ наиболѣе дорого. Къ формальному успѣху я совершенно равнодушенъ; мнѣ надо завоевать публику для моей идеи. Какая мнѣ радость что я блистательно докажу тотъ или другой тезисъ моей диссертаціи, если я никому не. передамъ настроенія которое меня наполняетъ?
Маня продолжала улыбаться ему своими ясными глазами.
-- Я не могу этого допустить, сказала она; -- развѣ ваша идея -- не жизнь, не истина, не благо?
-- Да, отвѣтилъ Юхотскій, -- но мы живемъ въ печальное время господства низшихъ требованій. Все что приподнято надъ уровнемъ полузнанія представляется вамъ посягательствомъ на вашъ умственный комфортъ, на свободу нашего духовнаго нищенства. Масса будетъ противъ меня, я не сомнѣваюсь; ее надо завоевать. Въ противномъ случаѣ къ чему послужатъ мои усилія? Говоря по правдѣ, я никогда такъ не сомнѣвался въ себѣ какъ наканунѣ своего общественнаго служенія. Я былъ безконечно счастливѣе, работая лишь надъ самимъ собою и для себя самого. Помните тотъ послѣдній годъ въ деревнѣ? Тогда я самъ вступалъ въ область наслажденій куда теперь долженъ ввести другихъ, и подлѣ меня былъ только одинъ другъ, съ мыслью и съ сердцемъ котораго я справлялся, и этотъ другъ были вы, и вы раздѣляли со мною каждое мое сомнѣніе и каждое убѣжденіе!
Глаза Мани потеряли свое ясное выраженіе; Юхотскій замѣчалъ это каждый разъ когда его разговоръ обращался лично на нее. Также точно вчера, когда онъ просилъ позволенія быть у нея, ея глаза мгновенно погасли. Она какъ будто стояла предъ нимъ вся на сторожѣ, пугливая и чуткая. Когда Юхотскій думалъ объ этомъ, что-то жуткое шевелилось у него на сердцѣ, и онъ боялся проникнуть туда гдѣ таилась причина этой внутренней тревоги выражавшейся въ глубокихъ глазахъ Мани.
-- Это малодушіе, Платонъ Николаевичъ, сказала она: -- жизнь только-что раздвигается предъ вами, а вы какъ будто сожалѣете что не можете забиться въ уголъ.
-- Вы не хотите позволить мнѣ немножко эгоизма? возразилъ улыбаясь Юхотскій.-- Забиться въ уголъ, когда въ этомъ углу ваше лживое счастіе, развѣ это не соблазнительно?
-- А я увѣрена что вы никогда не помирились бы на этомъ счастьи, отвѣтила торопливо Маня.
Въ эту минуту Юлія Владиміровна, давно уже сгоравшая нетерпѣніемъ завладѣть Юхотскомъ, явилась нарушить ихъ уединеніе.
-- Chère Marie, вы отнимаете у васъ князя, обратишь она къ Манѣ съ нѣсколько кислою улыбкой.-- Князь, всѣ такъ интересуются васъ видѣть и слышать что право не великодушно съ вашей стороны удаляться отъ общества, добавила она къ Юхотскому.
Тотъ долженъ былъ перейти за нею въ большую гостиную, гдѣ ему тотчасъ поручили занимать двухъ дамъ, которыми хозяйка особенно дорожила. Эти дамы были немножко поинтереснѣе и понаряднѣе остальныхъ, и потому взглянули на Юхотскаго какъ на свою законную добычу. Къ тому же онѣ были сегодня въ новыхъ туалетахъ и чувствовали свою силу. Имъ хотѣлось немедленно и самымъ убѣдительнымъ образомъ доказать князю что онѣ принадлежать къ очень хорошему обществу, одѣваются у очень хорошихъ модистокъ, знакомы съ самыми приличными людьми и при этомъ очень умны, очень образованы и совершенно усвоили себѣ всѣ новыя идеи, отъ Фребелевскихъ садовъ до лѣченія сгущеннымъ воздухомъ. Все это въ какія-нибудь десять минутъ было стремительно и окончательно разъяснено Юхотскому. Затѣмъ разговоръ перешелъ на гигіену и педагогику, которыми обѣ дамы, въ качествѣ современныхъ матерей, чрезвычайно интересовались. Одна сообщила даже что прежде крутыя яйца считались вредными, но теперь наука доказала что совсѣмъ напротивъ, и поэтому она кормитъ ими своихъ дѣтей; причемъ объяснила что-то очень ученое о бѣлковинѣ. Юхотскій только слушалъ и ума не могъ приложитъ откуда у нихъ все берется. Онъ сначала радъ былъ что этихъ дамъ вовсе не нужно занимать, но наконецъ слушать ихъ сдѣлалось гораздо обременительнѣе чѣмъ самому поддерживать разговоръ. Воспользовавшись паузой, онъ подошелъ къ Жаку и шепнулъ ему:
-- Я пойду къ тебѣ въ кабинетъ выкурить сигару.
Жакъ прошелъ вслѣдъ за нимъ.
-- Должно-быть за границей я совсѣмъ отвыкъ отъ Пербурга, просто не знаю о чемъ говорить и что дѣлать на этихъ раутахъ, сказалъ ему Юхотскій.-- Ты на меня не сердись, я не буду ѣздить къ тебѣ по вторникамъ.
-- И не ѣзди пожалуста, я самъ какъ чужой на этихъ вечерахъ, поспѣшно отвѣтилъ Жакъ.-- Сегодня, еслибы не зналъ что ты будешь, ушелъ бы изъ дому.
Юхотскій внимательно посмотрѣлъ ему въ глаза.
-- Ты разстроенъ, Жакъ?
Тотъ махнулъ рукой и не отвѣчалъ, понуро глядя на носокъ своего сапога.
-- Не знаю чѣмъ все это кончится, заговорилъ онъ черезъ минуту,-- а чѣмъ-нибудь должно кончиться, потому что такъ продолжать я не имѣю больше силъ.
И онъ разказалъ въ нѣсколькихъ словахъ послѣднюю сцену съ женой. Юхотскій слушалъ его на этотъ разъ не съ тѣмъ вниманіемъ къ которому его обязывали дружественныя отношенія къ Жаку. Онъ казался нѣсколько разсѣянъ, его мысль была занята прерваннымъ разговоромъ съ Маней и послѣдними, торопливо высказанными ею словами. Ему думалось что за этими словами должно было что-то объясниться что-то очень важное для нихъ обоихъ. Но удастся ли ему возвратиться сегодня къ этому разговору? Никогда въ жизни онъ такъ не досадовалъ что его прервали.
-- Но, Жакъ, не слишкомъ ли много значенія придаешь ты всему этому? попытался онъ успокоить своего друга.-- Женщины вообще капризны и нелогичны, а твоя жена кажется болѣе другихъ....
-- Да, разумѣется, все это очень обыкновенно, такъ что пожалуй не поймаешь тутъ драмы, возразилъ Жакъ, стараясь овладѣть своимъ раздраженіемъ.-- Но въ этой-то ежедневности и заключается самая нестерпимая сторона положенія. Капля за каплей, падая на камень, долбятъ его. Повѣришь ли, бываютъ минуты когда я желалъ бы чтобы моя жена бѣжала отъ меня съ любовникомъ, по крайней мѣрѣ однимъ разомъ все было бы кончено.
Онъ притворилъ дверь въ корридоръ и продолжалъ шагая по комнатѣ:
-- Другіе этого не знаютъ, но ты вѣдь долженъ знать что настоящій трагизмъ жизни заключается въ ея мелкой будничной пошлости, среди которой нѣтъ мѣста ни героямъ, ни злодѣямъ, ни великимъ подвигамъ, ни преступленіямъ. Вотъ съ чѣмъ никогда нельзя примириться, и что никогда не кончается. Никогда не кончается, вотъ что самое страшное!
-- Это напоминаетъ мнѣ любимое выраженіе Овергагена, что лучше встрѣтиться съ разбойникомъ чѣмъ прожитъ всю жизнь съ карманными воришками, перебилъ Юхотскій.
-- А развѣ онъ не правъ, твой Овергагенъ? подхватилъ съ оживленіемъ Жакъ.-- Развѣ не задыхаются въ этомъ заколдованномъ кругѣ который сомкнулся вокругъ меня, другаго, третьяго? Не жизнь томитъ, томитъ отсутствіе въ ней подъема....
Докуривъ сигару, Юхотскій опять вышелъ въ гостиную. Онъ разчитывалъ что ему удастся снова поговоритъ съ Маней. Но Юлія Владиміровна была на сторожѣ, и завидѣвъ Юхотскаго тотчасъ атаковала его.
Маня разговаривала съ Жакомъ на другомъ концѣ гостиной, и встрѣтившись глазами съ Юхотскимъ, издали чуть-чуть улыбнулась ему. Эта улыбка напомнила ему что въ этой залѣ они одни совершенно близки другъ другу.
Освободившись наконецъ отъ Юліи Владиміровны, онъ направился между креслами чтобы подойти къ Манѣ, но ея уже не было на томъ мѣстѣ гдѣ она только-что сидѣла съ Жакомъ. Онъ оглянулся по всѣмъ угламъ, зашелъ въ другую гостиную -- Маня исчезла. Юхотскій вспомнилъ что она имѣла обыкновеніе потихоньку уѣзжать раньше всѣхъ. Страшная досада овладѣла имъ. Развѣ она не могла сказать ему два слова, напомнить чтобъ онъ завтра пріѣхалъ къ ней? Онъ даже не зналъ ея адреса. Можно было, конечно, справиться у Жака, но онъ не былъ увѣренъ, не уклоняется ли она нарочно отъ его посѣщенія. Ему сдѣлалось и обидно, и досадно, и горько въ первый разъ съ тѣхъ поръ какъ онъ зналъ Маню. Оставаться долѣе на раутѣ показалось ему противнымъ. Онъ простился съ Юліей Владиміровной, на этотъ разъ уже съ кислою улыбкой повторившею приглашеніе не забывать ея вторниковъ, пожалъ руку Жака и вышелъ.
Но въ передней онъ вдругъ столкнулся съ Маней. Она появилась изъ внутреннихъ комнатъ куда заходила поцѣловать свою любимицу, трехлѣтнюю дѣвочку Лазориновыхъ.
-- Я ни съ кѣмъ не простилась, чтобъ Юлія Владиміровна не провожала меня, проговорила она, запахиваясь въ поданную ей бурку, и кроткіе звуки ея голоса мгновенно заставили Юхотскаго позабыть всю свою досаду.
Имъ пришлось вмѣстѣ спуститься съ лѣстницы.
-- У меня здѣсь карета; позволите мнѣ довезти васъ? предложилъ Юхотскій.
-- Merci, нерѣшительно отвѣтила Маня,-- я уже привыкла ѣздить одна по Петербургу. Впрочемъ довезите меня въ самомъ дѣлѣ; это недалеко отсюда.
Когда Юхотскій захлопнулъ за собою дверцу, и они очутились въ темной тѣснотѣ кареты, Маня невольнымъ движеніемъ откинулась въ уголъ и плотнѣе запахнулась въ бурку. Это движеніе опять напомнило Юхотскому что-то новое, пугливое, что онъ замѣчалъ по временамъ въ Манѣ.
Онъ давно привыкъ обращаться къ ней прямо за разъясненіемъ всякаго недоразумѣнія возникавшаго въ ихъ отношеніяхъ. Онъ чувствовалъ и теперь что-то невыяснившееся, смутное, стоявшее между имъ и ею и странно его безпокоившее. Но именно съ тѣхъ поръ какъ ему показалось что Маня держится предъ нимъ на сторожѣ, онъ съ удивленіемъ сталъ замѣчать что уже не можетъ совершенно свободно и просто говорить съ, ней обо всемъ касавшемся ихъ отношеній. Ему припомнился библейскій разказъ о томъ какъ первые люди стали стыдиться другъ друга. Неужели въ ихъ отношеніяхъ произошло нѣчто такое что разрушило состояніе прозрачной чистоты въ которомъ они до тѣхъ поръ находились? Эта мысль не то ужалила его, не то наполнила какимъ-то блаженнымъ холодомъ. Онъ почти съ удивленіемъ взглянулъ на Маню, головка которой, закутанная въ большой черный платокъ, едва рисовалась въ темнотѣ кареты.
-- Маня, отчего вы не хотѣли чтобъ я былъ сегодня у васъ? вдругъ спросилъ онъ ее.
Прежде онъ всегда звалъ ее Маней, но съ послѣдняго пріѣзда въ Петербургъ это имя въ первый разъ безъ обмолвки сорвалось съ его языка. Маня слегка вздрогнула.
-- Но потому что мы оба были у Лазориновыхъ, отвѣтила она.
-- Вы знаете что я поѣхалъ къ нимъ только потому что вы хотѣли, и притомъ я могъ бы быть у васъ еще утромъ еслибы вы дали мнѣ свой адресъ, возразилъ тихо Юхотскій.-- Маня, скажите правду: вы нарочно избѣгали чтобъ я былъ у васъ? вамъ казалось лучше встрѣтиться со мною въ чужомъ обществѣ?
Маня еще глубже прижалась въ уголъ кареты.
-- Вы хотите чтобъ я сказала вамъ правду? проговорила она.
-- Непремѣнно, Маня.
-- Такъ я скажу вамъ: да, вы угадали, мнѣ дѣйствительно казалось лучше нѣкоторое время встрѣчаться съ вами въ постороннемъ обществѣ.
-- Но почему? Вы перемѣнились ко мнѣ?
-- Нѣтъ, я не перемѣнилась къ вамъ, но наше положеніе перемѣнилось, все также тихо объяснила Маня.
Манѣ казалось жарко въ ея тибетской буркѣ; она распахнула ее.
-- Тогда я была замужемъ, уже одно это обстоятельство было мнѣ защитой, отвѣтила она.
Карета почти беззвучно катилась по густому рыхлому снѣгу; но имъ казалось что она ужасно стучитъ. Оба молчали, и оба чувствовали какую-то блаженную тоску, и обоимъ страшно было разрушить то что они чувствовали.
-- Но, Маня, вѣдь вы свободны? рѣшился произвесть Юхотскій, но такъ тихо что Маня едва разслышала его слова. Она молчала и только сжимала похолодѣвшими въ перчаткахъ пальцами края своей бурки.
-- Маня, почему вы боитесь? опять спросилъ Юхотскій
-- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ, не говорите со мной! не будемъ никогда говорить объ этомъ! прошептала она, пряча лицо въ волнистомъ бѣломъ рукѣ.-- Никогда, никогда!